Из хаоса — навстречу счастью 15 страница
Зазвонил телефон.
Это был Дэвид. «Все хорошо… Господи, ну и кошмар… Вы бы знали. «Зверь» перевернулся и на крышу встал. Они оба целы… тряхнуло их, конечно, сильно, но все нормально. Василий за спину держится, но, думаю, это пройдет».
Дэвид объяснил, что случилось. У «Зверя» лопнуло заднее колесо, когда Дэвид ехал в горку. Задняя часть машины просела, автомобиль два раза перевернулся и приземлился на крышу. Дэвид выбежал из-за холма и увидел, как «Зверь» лежит, а все его четыре колеса смотрят в небо. Они с Джимом и нашими монгольскими связными вытащили Расса и Василия, который серьезно ушиб спину, и положили их на землю рядом с машиной. Василий рассказал другую версию случившегося: Расс слишком сильно гнал и потерял управление. Но это было неважно. Самое главное — с ними все в порядке.
«И что теперь Расс собирается делать?» — спросил я.
«Да он попросил помочь вытащить его машину на дорогу, вроде, хочет дальше ехать или что-то типа того».
И тут шоковое состояние Дэвида дало о себе знать: «В смысле… черт… Знаешь, в чем проблема?.. Я же это все своими глазами видел». Он глубоко вздохнул. «А ты, вообще-то, зачем звонил?»
Наши проблемы теперь казались пустяковыми, но посоветоваться с Дэвидом все же было нужно. Я рассказал ему об идее покончить с мучениями на местных дорогах и вернуться в Россию. «Мне, конечно, не нравится думать, что мы тут перетрусили и решили слинять, — сказал я, — но если посмотреть с другой стороны: мы едем со скоростью 40 км/ч в лучшем случае — в самом лучшем случае, а до Улан-Батора еще полторы тысячи километров».
«Мы с Рассом на ваши решения влиять не собираемся. Выбирать только вам, — сказал Дэвид. — Но позволь мне сказать одно: возможно, вы будете жалеть об этом до конца жизни… Обдумайте все хорошо. Мы, конечно, сами составляли маршрут и не беседовали ни с одним мотоциклистом, проехавшим Монголию… Но это же путешествие всей жизни — станет ли опоздание на неделю таким уж страшным событием? Стоит ли пропускать ради езды по асфальту культурные и духовные достопримечательности целой страны — я же вижу, что вам многое тут нравится. Тем более, если мы готовы признать свои ошибки в составлении графика и уменьшить ежедневный пробег до 80 км, а упущенное нагнать в Америке».
Пока Дэвид говорил, я вспомнил вчерашний вечер и поедание яичек в юрте, а потом вышел на улицу и позвонил Ив. Я отошел от лагеря, стоял под дождем и наблюдал, как сыновья этой чудесной кочевой семьи, так радушно принявшей нас, пасли стадо животных. Там было голов четыреста всех мастей — козы, овцы, коровы, яки. Солнце уже час как зашло, и начинало темнеть. Красота невероятная — ребята скачут по широкой, открытой и залитой сумеречным светом долине, а их силуэты вырисовываются на фоне темнеющего неба. Картина, словно из прошлого: мужчины на лошадях пасут скот в тишине, их очертания размыты дождем. Очень красивое зрелище, я был тронут до глубины души.
«В конечном итоге, решать только тебе, Эван». Это Дэвид все еще говорил по телефону. «Вчера шел дождь, и дороги теперь из сложных превратились в абсолютно непролазные, грязь тяжеленная, и канавы из-за травы не всегда видно, в общем, будет очень трудно. Решать тебе, но я вижу, что тебе эта страна все-таки нравится. Думай, Эван. Ну, опоздаешь ты на неделю в Нью-Йорк — так уж ли это важно?»
Когда Дэвид закончил, я уже полностью отказался от той идеи. Дэвид прав. Через Монголию я никогда больше не поеду и всегда буду жалеть, что сдался в трудный момент. Чарли отнесся к моим соображениям с пониманием. «Да, давай поправим маршрут», — сказал он.
«План придется серьезно пересмотреть, — сказал я. — Мы должны проходить за день столько, сколько сможем, вот и все. Гонка за графиком продолжается, хоть раньше у нас и была мысль совсем об этом не думать. Мы изо всех сил стремились успеть в Улан-Батор к субботе. Но если так торопиться и дальше, Расс будет не единственным пострадавшим. А нам это надо?»
Чарли достал карту, и мы стали ее изучать. Там была одна толстая красная линия, которая могла не означать ничего особенного, а могла указывать более короткий путь в Улан-Батор.
«Давай возьмем и сделаем это, — сказал Чарли. — Давай поедем в дурацкую неизвестность».
«Всегда мечтал поехать в дурацкую неизвестность, — ответил я. — Ну что за дело?»
Но Чарли еще хотелось увидеться с Рассом и Дэвидом. Он решил сам убедиться, что с ними все в порядке, хотя я бы уже с радостью поехал дальше. «Слушай, это их авария, — сказал я. — У нас тоже проблем полно. Еще их нам не хватало».
Меня беспокоило отвращение Чарли к ночевкам в палатке и его желание больше времени проводить с командой. С ними, конечно, ехать действительно легче, но когда нас так много, мы начинаем меньше внимания уделять другим людям и у нас остается не так много шансов познакомиться с кем-то новым. Когда мы едем втроем, только Клаудио, Чарли и я, может произойти все что угодно, например, вечер с кочевниками в юрте. И утром на сборы меньше времени уходит, чем когда мы все вместе. Несмотря на трудности, переживаемые сейчас командой, мне хотелось уехать от них подальше и путешествовать самостоятельно.
Пока мы решали, что делать, монгольские ангелы-хранители починили мотоцикл Клаудио и убежали куда-то за свой джип. Потом они вернулись с маленькой зеленой пластиковой флягой из-под масла. «Бензина, наверное, хотят попросить», — предположил я. Но тут один из них сказал что-то по-монгольски — слова «водка, водка» прозвучали несколько раз. Отвинтив крышку фляжки, он протянул ее Чарли. Похоже, в Монголии ни одно дело не могло завершиться без водки. Очень жаль, что из всех русских традиций, которые Советы экспортировали в свои страны-спутники, самой живучей стала традиция «обмывания» любого дела водкой, хотя, очевидно, сначала это не было частью монгольской культуры. Разобравшись с формальностями, монголы погрузились в свой оранжевый джип и уехали, а мы продолжили путь в Баруунтуруун.
ЧАРЛИ: Разумеется, мы снова упали. И само собой, «Красный дьявол» опять сломался. Меня эти его постоянные поломки уже достали, и я начал жалеть о его покупке. А если бы мы остались с командой, Клаудио мог бы пересесть к ним в машину. Теперь к нам на помощь пришли уже другие монголы. Двое были одеты по-западному. Третий, 97-летний старец в бордовой шелковой тунике и штанах, с розовым шарфом, обмотанным вокруг головы, уселся рядышком, закурил длинную деревянную трубку с металлической чашей и стал наблюдать, как те первые двое возятся со сцеплением. Посмотрев на все наши инструменты, разложенные рядом на траве, один из них что-то сказал остальным. Они засмеялись, и мне стало понятно его высказывание: инструменты есть, а умения нет. Мотоцикл они починили в два счета. Когда с работой было покончено, старик предложил нам затянуться из его трубки. Мы в ответ угостили его упаковкой кендалского мятного печенья и парой маленьких бутылочек виски.
Я уже смирился с тем, что в Россию мы не поедем, и много думал об этом во время езды. Путешествие займет всего три-четыре месяца, пришло уже время вести себя по-взрослому и перестать скучать по дому. Было в этом что-то жалкое — сидеть посреди Монголии и мечтать из нее выбраться. «Прими все как есть и не рыпайся», — сказал я себе. Пока в голове крутились такие мысли, вдали показался Баруунтуруун. Город, наконец-то. Чтобы до него добраться, нужно было переправиться через реку, по деревянному и уже почти развалившемуся мосту. Его опоры явно пошатывались. А сам мост — просто какой-то беспорядочный набор досок и железнодорожных шпал. Я решил, что мотоцикл он не выдержит, и стал снимать ботинки, носки и штаны.
«Наша первая переправа», — сказал я нервно. Рек мы боялись с самого Лондона. «Сначала я вброд пройду. Посмотрю, какое течение и глубина». Я вошел в воду и осторожно пошел к другому берегу.
«Здесь мелко! — прокричал я. — Нормально, перейдем!»
«Эй, ты только посмотри туда!» — прокричал в ответ Эван. На другом берегу пыхтел русский мотоцикл. Подъехав к мосту, он взял и осторожненько по нему проехал, пока я, как полный идиот, стоял без штанов в воде под ним.
«Извини, но лучше тебе все же по мосту поехать, — сказал Эван, когда мы отсмеялись. — Лично я в воду не полезу, если есть мост. А все-таки, какая там глубина?»
«Хватит, чтобы нарваться на неприятности», — ответил я.
Мост дико шатался и гремел, пока мы его по очереди переезжали, но до другого берега все же благополучно добрались. «И что теперь?» — спросил я.
«Поедим и поедем дальше, — ответил Эван. — Не дадим Рассу с Дэвидом нас догнать».
«Слушай, а может лучше их все-таки дождаться? Ребята же в аварию попали, хотелось бы своими глазами посмотреть, как они».
«Ты не хочешь ночевать с нами в палатке, Чарли?» — резко спросил Эван. «Хочу, просто…»
«То есть, тебя в этом что-то не устраивает?» «Да нет же, нет…»
«Я не хочу торчать с остальными лишь потому, что тебе так больше нравится».
«Я всего лишь хочу встретиться с Рассом, — сказал я. — Они, блин, в аварию попали, а мы должны поддерживать друг друга. Мне хочется посидеть с Рассом и поговорить с ним об этом».
Я посмотрел на Эвана. Он выглядел уставшим и одновременно взбудораженным. Мне очень хотелось увидеть Расса и Василия, и я надеялся на понимание со стороны Эвана.
«Ну, хорошо, — сказал Эван. — Наверное, ты прав. Я об этом как-то не подумал. Мы заночуем с Рассом и Дэвидом. Не вопрос, так и сделаем». Вот и все. Что мне нравится в Эване, так это его ослиное упрямство, которое тут же исчезает, если он начинает понимать: его мнение — не единственное или не самое лучшее. И злобы он при этом не затаивал. Дело сказано — дело сделано, и точка.
Баруунтуруун — довольно большой город, с очень веселыми и энергичными жителями. Там и сям на домах виднелись спутниковые тарелки, был магазин с бакалеей, одеждой, канцтоварами, водой, табаком и водкой. Мы купили кофе и шоколад. Эван уже падал от усталости. На улице нас тут же окружили местные, в том числе не один десяток детей, и все желали знать, как работают наши мотоциклы. Нас забросали советами, как, куда проехать, в какой гостинице остановиться, где лучше всего разбить лагерь. Потом подошел приятного вида монгол средних лет в дорогого покроя костюме. Он заговорил по-английски и рассказал, что сейчас живет в Улан-Баторе, а в 1997 году работал на «Кэмел-Трофи», когда она проходила в Монголии. Мы разговорились, и я стал показывать ему маршрут. Он нас «порадовал»: на протяжении следующих 100 км дороги лучше не станут. «Потом чуть-чуть полегчает, — сказал он, — а вообще места очень живописные». А самая хорошая новость была такой: последние 650 км дороги до Улан-Батора заасфальтированы. Мы на это даже не надеялись, и такая перспектива очень обнадеживала.
Потом подъехала наша команда во главе со «Зверем», который выглядел так, будто прокрутился в мясорубке. Я был в шоке. Лобовое стекло отсутствовало, и Дэвиду пришлось надеть горнолыжные очки, чтобы вести машину. «Не очень у нас удачный день выдался», — сказал он. С помощью веревки и блока они вытащили «Зверя» на дорогу, потом гидравлическим домкратом выпрямили ему крышу, чтобы дверца водителя закрылась. Задняя дверь была распахнута — она больше вообще не закрывалась.
Мы караваном покинули город и ехали еще где-то час, пока не остановились на вершине холма. После всего пережитого за этот день лучшего места для лагеря было не найти. Чистое небо, наконец-то без туч, на котором уже садилось оранжево-красное солнце. И самое главное — мы все собрались вместе.
«Мне кругом одни клещи мерещатся», — заявил Расс и рассказал, как где-то сразу после аварии он провел рукой по волосам и обнаружил выпуклость на черепе. «Ну и везет же мне, — подумал я. — Сначала авария, а теперь еще и клещ присосался. Потом этот «клещ» оказался осколком стекла, застрявшим в волосах».
«Хорошо вместе, — сказал я. — Сначала мы суп из яичек едим, и вот уже я слышу, что вы в машине перевернулись. Честное слово, я, пока был в шлеме, даже немного всплакнул — так переживал за вас».
«А знаете, какая музыка в машине играла, когда Расс ее перевернул? — спросил Эван. — Та песня «Coldplay», где в клипе парень в аварию попадает. Самая подходящая музыка для аварии».
«Бедный Василий, — сказал я. — Мало ему аварии и навалившегося сверху Расса, так еще и музыку оглушительную слушать пришлось».
Пока другие болтали и готовили еду, Эван отозвал меня в сторонку. «Хочу объясниться насчет своего поведения: я только и делаю, что смотрю на карту и с ужасом вычисляю, сколько еще надо проехать, — сказал он. — От этого портится настроение, а еще больше я раздражаюсь из-за своей первой реакции на настоящие трудности — желания позорно все бросить и сбежать».
Я ответил ему, что и сам чувствую то же самое.
«Но я-то думал, я гораздо сильнее, а теперь сам всех подвожу». Эван был к себе слишком уж суров.
«Да, здесь тяжело, очень тяжело, — сказал я. — Но еще тут очень красиво — на этом-то мы и должны сосредоточиться, поменьше надо думать о трудностях, знаешь ли. Никто не обещал легкой поездочки».
«Да я и сам знал, трудности будут, — сказал Эван. — Вот только не догадывался, что у меня появятся мысли типа «давай срежем, давай объедем стороной эту Монголию». Что это? Момент слабости, наверное».
Мы решили ехать дальше по новому пути и поклялись стараться воспринимать вещи проще. Нужно было больше оглядываться по сторонам. Любая дорога покажется трудной, если смотреть всего на пять метров впереди себя.
«Мне кажется, это еще из-за нашего представления о Монголии как о чем-то волшебном, — сказал Эван. — Якобы, все здесь будет идиллически прекрасно и легко. Поедем в девять, остановимся в три, поставим лагерь у реки и отправимся рыбачить. Но стоило нам здесь очутиться, как все оказалось совсем не так — ну, мы и сникли».
Следующий день начался хорошо. Мы поехали в горы, и это был самый чудесный утренний перегон за все время. Мы словно оказались в швейцарских Альпах. Вдали виднелись заснеженные горные вершины, а мы проезжали мимо юрт и кочевников, пасущих верблюдов, яков, лошадей, овец и коз. Нам попадались пышные зеленые пастбища и реки, текущие через сосновые леса. Благодаря хорошей дороге и красотам природы Эван был в хорошем настроении, но я никак не мог избавиться от страха, что эта благодать обязательно закончится и мы заблудимся. Я оказался прав: мы спустились в долину, где прошел дождь, и земля стала настоящим болотом. Всего за час дорога из идеальной превратилась в кошмарную. А больше всего тревожило то, что нигде не было видно ни единого следа шин. По всей видимости, этой дорогой пользовались крайне редко.
Мы поехали дальше и оказались у реки. Мост там имелся, но он частично обрушился. Переправа получилась непростой, но справились и вскоре остановились на обед. Пока мы ели, мимо проехали две монгольские парочки, одна — со стиснутым между взрослыми маленьким ребенком; обе на таких же «Красных дьяволах», как у Клаудио, только украшенных монгольскими узорчатыми накидками на сиденье.
Мы с ними немного поболтали, а ребенка угостили конфетой. Они ехали по той же дороге, и это меня успокоило — все нормально, пока едем правильно.
Потом мы поехали вперед; дорога становилась все более и более подтопленной, а потом на нашем пути оказалась первая по-настоящему широкая река. Но мы переправились без проблем и поехали дальше. Река эта вилась и пересекалась с дорогой, так что затем нам пришлось переправляться через нее еще раз. Перед третьей переправой на другом берегу реки мы увидели юрту и двух пастухов рядом с ней. Эван поехал первым. Он дошел до середины реки и остановился — наехал на камень. Я видел, как мотоцикл уходит из-под рук Эвана, а он отчаянно старается его удержать, и молился, чтобы он успел нажать на аварийный выключатель отсечки топлива, прежде чем мотоцикл уйдет под воду — чтобы вода в двигатель не попала. Я не мог прийти ему на помощь, мне ведь негде было поставить свой мотоцикл, поэтому Эвану нужно было постараться самостоятельно удержать мотоцикл на середине реки. Я закричал пастухам. Они увидели, что происходит, и сразу же бросились на помощь. В конце концов, я тоже нашел, куда поставить мотоцикл, и тоже полез в реку. Общими усилиями мы вытащили байк Эвана из воды. Он завелся с первого же раза: Эван только-только успел нажать на выключатель. Благодаря его быстрой реакции двигатель не залило водой.
Потом пришла моя очередь переходить реку. Душа ушла в пятки, когда я в нее залез, но ничего, справился. Клаудио шел последним. Разумеется, он на своем «Дьяволе» проплыл, как на яхте, и не пикнул.
«Как же быстро прекрасное утро иногда переходит в отвратительный день, а?» — сказал Эван.
«Точно, — ответил я. — Ладно, поехали дальше. Неплохо бы еще пару километров намотать на колеса».
«Вперед — к следующей реке, — сказал Эван. — Дождаться не могу этой радости».
Мы проехали еще три километра, и тут дорога кончилась. Эван был впереди, но я решил, что нам лучше вернуться. Мне было ясно: мы где-то не туда свернули. Значит, снова придется пересекать ту реку. Эван, по вполне понятным причинам, из-за этого очень нервничал, так что теперь я оставил мотоцикл на берегу и пошел вслед за ним, придерживая байк за зад, пока он вел его по дну. Но еще раньше, на берегу, пока я искал место, где поставить свой мотоцикл, Эван не удержал свой и уронил его на гальке. Мотоцикл почти перевернулся, в результате разбилась одна из противотуманных фар и появилась царапина на бензобаке. Все снова шло не так. Как и накануне, у меня появилось чувство, будто весь мир на нас ополчился, стало слишком тяжело. Те пастухи снова помогли переправиться через реку, после чего мы поехали по другой дороге. Местность становилась более болотистой, и все по очереди падали. Мотоцикл Эвана несколько раз увязал в грязи по самую ось. «Зато теперь я могу ногами до земли доставать», — грустно сказал он. В такой ситуации есть только один способ выбраться — чтобы водитель «газовал», а мы вдвоем поднимали и толкали мотоцикл. Силы заканчивались, погода портилась, но надо ведь ехать дальше. Дорога становилась грязнее, и видно ее было все хуже. Иногда параллельно одной дороге шли десятки других. Сам по себе выбор дороги — задача более чем непростая. Потом полил дождь, и я забеспокоился всерьез. Если мы будем продвигаться с такой скоростью, а дождь не кончится, думал я, мы застрянем в этой долине всерьез и надолго, никогда из нее не выберемся!
И тут пошел снег. Я еле полз по дороге, совершенно не представляя, куда еду. Это становилось невыносимо. Мой организм отказывался функционировать, и я не знал, что делать. Иногда мы вели себя, как неудачники в старых немых комедиях. Я застрял в грязи, мотоцикл начал падать, я попытался его поймать, но не смог — он был слишком тяжелый. Эван подъехал, чтобы мне помочь, вместе мы его подняли, Эван осторожно поехал дальше, но заехал в лужу и тоже упал. Клаудио бросился помогать Эвану и, пока вытаскивал его из этой лужи, сам промок до нитки и заляпался грязью.
«Ох, Клаудио, черт, прости меня, друг, — сказал Эван. — Ну куда же подевался асфальт, хоть маленький кусочек асфальта, а? И что случилось с третьей, четвертой, пятой и шестой передачей? И что случилось с сухой одеждой? Почему мы больше не можем сидеть на мотоцикле и не падать с него? И почему ты, Клаудио, за все это время почти ни разу не упал?!»
Это было слишком. Приближался сильный шторм, и я потерял всякую способность и волю управлять мотоциклом. Эван после падения в реку и нескольких купаний в лужах насквозь промок. Еще он был с головы до ног заляпан грязью и выглядел совершенно несчастным. Мне было не лучше. Я больше не ехал на мотоцикле — я тащил его через болото и никак не мог понять, что здесь происходит, и вдруг… разрыдался. Я измучился до предела и ревел, как младенец, стекло в шлеме изнутри запотело от слез. За два часа мы проехали 10 км, медленно и тяжело. Загруженные под завязку BMW в грязи были практически неуправляемы. Как будто настал конец света, я мог думать только о предстоящем переезде через Сибирь, а потом остановился и задумался. Было четыре часа дня, а с утра мы проехали всего 55 км. Небо затягивали черные тучи, и я решил: нам остается только доехать до тех деревьев вдалеке и разбить под ними лагерь.
Мы подъехали к деревьям и, когда слезали с мотоциклов, увидели солнечный луч, пробивающийся между тучами. Дождь ненадолго прекратился. Клаудио, который редко выступал с предложениями, вдруг заговорил. «Давайте попробуем выбраться из этой долины сегодня, — сказал он. — Если ночью опять пойдет дождь, мы застрянем здесь на много дней. Это же самая низина, и вся грязь скапливается здесь. Завтра вообще не пролезем».
Клаудио был прав. Я сразу согласился, что так и надо сделать. Выбора не оставалось — надо ехать дальше. «Сваливаем отсюда», — сказал я.
«Подождите минутку!» — вмешался Эван. «Нам ехать надо», — сказал я. «Дайте мне время подумать…» «Что?»
«Я не так быстро соображаю, как вы двое, — сказал Эван. — Дайте и мне возможность высказаться — это и называется общее решение. А наше решение — это всегда твое решение».
«Ничего подобного, — сказал я. — Это вообще Клаудио сказал, что мы должны забраться на гору, пока дождь не начался, а не я. Если мы поедем дальше, то, может, успеем добраться до Ондорхангая, а там, возможно, какая-нибудь дрянная гостиничка или юрта подвернется».
Мне показалось, Эван нарывался на ссору. Он замерз, устал, измучился, и теперь ему надо было на ком-нибудь выместить всю эту гамму переживаний. Я пожал плечами, и мы поехали дальше. Но легче не стало, а стало гораздо труднее. Мы прошли несколько перевалов, и в каждой долине, куда мы спускались, земля была еще мягче, чем в предыдущей. Мы переправились через несколько рек, и вода в них с каждым разом становилась все грязнее и грязнее. Дорога почти исчезла, превратившись в одно сплошное болото, а трава вокруг становилась все более сырой и скользкой. Но потом стали попадаться телеграфные столбы, и мы начали по ним ориентироваться. Дорога чуть-чуть улучшилась, начался подъем на высокий холм. Когда мы забрались на его вершину, все вокруг совершенно изменилось. Как будто кто-то провел черту по ландшафту. За спиной осталась грязевая ванна, а впереди лежала каменистая пустыня.
Дорога теперь стала сухой, и через 30 км мы оказались в Ондорхангае. На окраине города я заметил белую машину, ехавшую очень медленно и осторожно, и подумал: это добрый знак. Мы поехали следом и приблизились к другой окраине маленького городка. Тогда я обогнал эту машину, попросил женщину за рулем остановиться и спросил, как проехать в Сонгино, следующий пункт нашего маршрута. Она велела следовать за ней и повела нас по дороге, которая вышла к реке. Мы через нее переправились — город был на другом берегу. А там… дорога оказалась самой гладкой из всех, что попадались нам в Монголии. Мы ехали на скорости 60 км/ч. Фантастика! Эван весь промок и замерз, и мы решили проехать еще минут сорок пять, чтобы у него высохла одежда, а потом остановились и разбили лагерь.
Это было счастье. Наконец-то — нормальная, ровная дорога в пустыне. Я был страшно горд, что нам удалось преодолеть грязь, реки и болота. Мы это сделали! Невероятное достижение, особенно после отказа от поворота на Россию.
«Ну, потренировались хотя бы перед Сибирью, — сказал я. — Хуже, чем было, уже наверняка не будет».
«Точно, — ответил Эван. — А знаете, мы ведь могли поехать в Канны, или на юг Испании, или… не знаю… в Мексику, или еще куда-нибудь. Но нет, я рвался в Сибирь, ГУЛАГ этот чертов посмотреть. И знаете что еще? Я не помню, почему мне так этого хотелось, вообще ничего не помню. У меня сегодня все мозги набекрень съехали».
Пока Эван сушил свои вещи и готовил ужин, мы с Клаудио полезли на вершину холма, на котором поставили палатки. Было видно: дорога, с которой мы только что съехали, вела дальше на юг, но потом возвращалась, огибала гору и шла в долину как раз в нужном направлении. Это нас порадовало, потому что на следующий день уже не пришлось бы сомневаться в выборе дороги. Наконец-то появилась возможность ехать нормально, но, когда мы ужинали в лагере, я увидел черную тучу, преследующую нас с самого приезда в Монголию. Мы каждый день пытались от нее убежать, и каждый вечер она нас догоняла. Это значило, что каждую ночь мы спали под дождем. Так я и отправился спать, безумно уставший и с мыслями о предстоящем ливне и завтрашнем продолжении кошмара.
Но на следующий день перегон от лагеря под Ондорхангаем через Сонгино до Номрога прошел замечательно. Мы ехали через пустыню, и дорога была гладкой как стекло. Все получалось легко, хорошо. Солнышко сияло, дул ветерок, мы почти не ошибались, а пейзаж был очень живописным. Эван, правда, уронил мотоцикл и отбил кончик рычага КПП, но, по сравнению с предыдущим днем, такая «авария» показалось пустячной. К полудню мы прошли почти 160 км. Остановились около одного юртового поселения, чтобы посетить местный храм, и встали перед ним на колени. Я все еще не восстановился после тягот предыдущих нескольких дней, и сейчас у меня даже комок к горлу подкатил. Впервые за четыре дня нас не било ветром и не заливало дождем. Я уже и забыл, что значит быть в тихом и спокойном месте.
Мы еще немного проехали вперед и оказались перед озером Тельмень. Там мы спрятались за мотоциклы, чтобы укрыться от резкого порывистого ветра, и тут снова увидели приближающуюся черную тучу. «Надо срочно ставить палатку, — сказал Эван. — Кажется, дождь собирается».
Только поспешили взяться за дело, как подъехал старик на лошади. Мы поздоровались, пожали друг другу руки, и он принялся помогать нам забивать колышки для палатки. Растяжки еще никогда не были так хороши. Потом появился еще один всадник, помоложе. Он слез с лошади и присел на корточки неподалеку, молча наблюдая, как мы занимаемся своими делами и готовим ужин. Впервые я забеспокоился насчет снаряжения. Пока он смотрел, как мы достаем вещи, обустраиваем лагерь, разжигаем печки и готовим еду, я подумал, как же это все выглядит в его глазах. Мы наварили супу, лапши, разлили их по металлическим мискам и поделили между всеми. Кажется, им наша еда понравилась. После ужина появилась жена старика. Мы показали ей фотографии наших детей, и она пригласила нас в свою юрту. Надеясь, что на этот раз обойдется без супа из яичек, мы последовали за этим семейством. Следом бежала собака с очень длинными ногами, я таких еще не видел. В юрте было очень красиво, и она оказалась гораздо больше, чем все те, которые мы видели раньше. Мы сели и стали пить монгольский чай. Его готовят из молока, щепотки чая и добавляют немного соли, он очень вкусный и здорово помогает при обезвоживании. На огне посреди юрты в большом котелке варилось что-то похожее на молоко. Его стерег тот пожилой монгол; он зачерпывал жидкость ковшиком и медленно выливал ее обратно с небольшой высоты, дав ей соприкоснуться с воздухом, и слегка помешивал. Его жена назвала это «со» и предложила попробовать. На вкус — почти как теплое молоко с сахаром, пикантности блюду добавляло то, что готовилось оно на огне, в котором горели навозные лепешки яка. Было очень вкусно. Еще нас угостили чем-то похожим на комковатый крем на крекере, посыпанном сахаром. Тоже волшебное блюдо.
Когда мы поели, женщина показала нам свои фотографии, которые висели в большой рамке на стене юрты. Мы подарили ей открытку, и она вставила ее в эту же рамку, рядом с фотографиями родственников. Так что сейчас где-то в Монголии есть юрта, на стене которой висит черно-белая фотография старика на русском мотоцикле с очень гордым видом, отца той женщины. А сразу над ней висит цветная фотография нас с Эваном, где мы стоим с не менее гордым видом во дворе штаба на Бульвер-Стрит, в окружении мотоциклов и ящиков с инструментами. Потом женщина провела нас по всей юрте, по-монгольски объясняя, для чего нужны те или иные ее части. Было очень приятно смотреть на эту маленькую и очень дружную семью. Женщина и ее муж явно любили друг друга, они все время держались за руки, разговаривая с нами, и постоянно переглядывались. Вечер прошел чудесно, но потом нам все же пришлось вернуться в палатки. Когда мы вышли из юрты, то увидели их старшего сына. Он скакал по степи вдалеке и с помощью длинного хлыста собирал животных. Там были овцы, козы и коровы. Его отец показал нам знаком, чтобы мы не двигались, и, когда стадо подошло ближе, жестами попросил нас помочь ему отделить животных помоложе и поместить их в загон. Солнце садилось, а мы наклонялись над загоном, гладили овец и коз, а они сосали нам пальцы.
«Большое вам спасибо, — сказал Эван сыну на лошади, чей силуэт вырисовывался на фоне темнеющего красно-бордового неба. — Это был прекрасный вечер. Увидимся утром за завтраком».
На следующий день мы проехали очень большой путь от Номрога до Белого озера. Остановку сделали в Тосонтсенгеле, где шикарно пообедали. Мы бы его не нашли, если бы не водитель грузовика, нарисовавший для нас очень удобную карту. На ней было только схематическое изображение реки, моста, дороги с какими-то точками на ней и горы с двумя маленькими домиками и двумя рощицами. Разумеется, стоило пересечь мост, мы увидели дорогу с точками, проехали по ней километров 30 и вышли к подножию горы. На полпути наверх проехали мимо двух рощиц. Еще чуть дальше мы нашли два маленьких домика, и сразу за ними начинался проселок, ведущий вправо, который мы без этой карты и не заметили бы. Карты велели нам ехать по трассе, но это была совершенно новая дорога, причем намного лучше. Мы неслись на 60 км/ч, громко радуясь почти нормальной поверхности. По пути мы переехали несколько шатких мостов, сделали остановку под деревом, все ветки которого были обвязаны шаманскими ленточками, проехали мимо множества лошадиных скелетов и увидели огромное количество стервятников. Мотоцикл Клаудио, конечно же, периодически ломался, но каждый раз каким-то чудом нам удавалось починить его самостоятельно. В конце дня мы лихо съехали по длинному спуску и оказались у большого моста через очередную реку. И рядом с этим мостом стояла наша команда. Мы очень обрадовались встрече. Это значило, что все справились с самым сложным этапом путешествия, — фантастическое достижение. Команда решила ехать дальше до Улан-Батора, а мы отправились к Белому озеру, до которого добрались только в одиннадцатом часу вечера. И в этот момент я полюбил Монголию, после стольких взлетов и падений, мучительных дней по колено в грязи, отказа от плана повернуть в Россию, тяжелых споров под дождем, измождения и боли в руках и ногах. Временами мы попадали в самый настоящий ад, но где-то в глубине души я от этих трудностей даже получал удовольствие. Мне нравилось встречаться с новыми людьми, а готовность незнакомцев прийти на помощь казалась поразительной. Без этого у нас бы ничего не получилось. Я вспомнил, как в детстве застрял где-то посреди графства Уиклоу со сломанным мотоциклом, который требовалось починить, чтобы доехать до дома. Я давно уже так не радовался: наверное, с тех самых пор, когда был дома с семьей. Все самое трудное осталось позади, и это было здорово.