ВСПОМИНАЯ ВИКТОРА КОНЕЦКОГО В ЛИССАБОНЕ
СТИХИ, ПОСВЯЩЁННЫЕ ВИКТОРУ КОНЕЦКОМУ
КИРИЛЛ РИВЕЛЬ
Виктору Конецкому
Путевые портреты с пейзажем морским
мне писатель-моряк для души подарил.
Я с ним тысячи миль намотал на винты
в океанах и внутренних водах.
Сквозь спирали циклонов, торосы и льды,
под шипенье и вздохи забортной воды
мы заботы вчерашние в завтра несли
на антеннах своих теплоходов.
Шелестели страницы в полночной тиши,
где за юмором крылась ранимость души,
за бронею сатиры и сцен бытовых –
неуменье «закручивать гайки».
«Среди мифов и рифов» проложенный курс,
и идущий по Севморпути сухогруз,
«Третий лишний» везде, кроме штурманских вахт,
одиночество раненной чайки.
Черный кофе и дым сигарет по ночам,
лунный меч разрубил океан пополам,
где реальность, где вымысел – мне не понять,
вдруг сместились все точки отсчета...
Но «За Доброй Надеждой» мы будем спешить,
даже если надежды – давно миражи,
даже если мечты наши прахом пошли,
есть еще океан и работа.
АЛЕКСАНДР СПИРИДОНОВ
Виктору Конецкому
Он не ушел. Он просто вышел в море.
В последний путь, последний раз
и в трудный час.
Когда на корабле разладился компас,
а волны заметались в бурном споре.
Нам нужно подождать, он нас не подведет.
Моряк.
Писатель.
Патриот.
Как только он к причалу подойдет,
там, в вышине, на звездном небосводе,
он засверкает новою звездой.
И путь укажет к истинной свободе.
ЕВГЕНИЙ МОРОЗОВ
Виктору Конецкому
Просмоленные бухты канатов,
Неокрашенных кнехтов рыжье.
Вверх по сопкам неровной террасой
Неказистое наше жилье.
Финских домиков окна слепые
С дефицитною тюлью гардин.
Трапов старых поручья гнилые
И закрытый всегда магазин.
Принаряженных, в мятых тужурках,
Офицеров, идущих в кабак,
Провожает приветливым лаем
Добродушная свора собак.
Чуть наверх, у разбитой дороги,
Получивший билет отпускной,
Ждет попутку в погоне за летом
Чуть поддавший каплей пожилой.
Кранцем битым приткнувшись к причалу.
Корабли, повидавшие мир.
Отдыхают до первой тревоги:
Два СБ и спасатель «Рамир».
Капитан! Все как было осталось!
Вы всегда всех готовы спасать.
Только Вы, с Вашим мощным талантом
Так смогли эту жизнь описать!
НИКОЛАЙ ГУЛЬНЕВ
Виктору Конецкому
Аврал!
Его на вахте смена –
Суров, уверен,
Тороплив,
Свой курс
Из Южного колена
Проложит штурман
Сквозь залив.
Спеши!
На флоте помощь свята –
Не до обиды
И вины!
Там гибнут
Русские ребята,
Там, за камнями,
Буруны.
...Сквозь хмарь и мрак,
И непогоду,
Сквозь немоту
И странный ор,
Галс безупречный
Не в угоду,
А всем ветрам
Наперекор!
Не сердце,
А сплошная рана,
Душа – поляна
Для стрелка!
А доля?
Доля капитана,
Мольберт
И точная рука.
А выбор?
Выбор то не детский,
Коль рвётся
Голоса струна!
...Моряк? Писатель?
Он – Конецкий,
Опередивший
Времена.
БОРИС КОЗЛОВ
Виктору Конецкому
В суровых днях так мало детского.
Без света нет на свете тьмы.
От нас уходит мир Конецкого,
За ним (и с ним) уходим мы.
Когда-то он, с эпохой споря,
Её увидев наготу,
Ушел в мечту подростков – море
(Земля была невмоготу).
Не для карьеры – шутки бросьте-ка, –
К карьере путь – не на постах.
На палубах судов и мостиках,
В подлодках прочных корпусах.
Хранители всечеловечности,
Такие чудаки, как он,
Наверное, нужны для вечности,
Как ось, преемственность времен.
НИНА КОРОЛЁВА
Пил водку, как из банки
В тайге среди малины.
Бросал официантке
Цветные мандарины.
А я всё говорила...
И что я говорила?
Не на тебя глядящая –
Пойми, забудь, –
Я вся не настоящая,
Вся – с кем-нибудь!
К моим погодкам снова, как в барак,
Приходит смерть за полудетским телом.
Диагноз – рак. Петля. И снова – рак.
Не смерть-старуха, а в постельно-белом
Девчонка, белозуба и худа,
С морщинами, живущими на коже.
– Куда уходишь?
– Больше никуда.
– Зачем же был? И до чего не дожил?
Тает рюмочка отвесная
Над моим ртом.
Прячу плечи неуместные
В голубом и золотом.
Под саксофоны до ночи, –
Кого печалить? –
Качаюсь, будто лодочка,
Которой не причалить...
1957 год
ИННА ГЕРШКОВИЧ
Виктору Конецкому
Я иду мимо Вашего дома,
Где, увы, не бывать мне уже.
Все так близко, тревожно, знакомо
И балкон на шестом этаже…
Зимою здесь рано темнеет.
Бреду я, словно во сне
И нет ничего светлее,
Чем свет в Вашем окне.
Прекрасная Петроградская!
Людской неумолчный прилив,
Застывшая в камне сказка,
Деревьев немые стволы.
В душе удивительно ясно,
А город так добр ко мне,
Но нет ничего прекрасней,
Чем свет в Вашем окне.
Ну что за могучая сила,
Как будто мне двадцать лет,
Сюда принесла и внушила
Ловить в этих окнах свет?
Что делать, великий Боже,
Куда же деваться мне?
Ведь нет ничего дороже,
Чем свет в Вашем окне.
И нет ничего роднее,
Чем этот маленький сад,
Где в крохотные аллеи
Ваши окна глядят.
Продрогли кусты. Вечереет.
Пусто и холодно мне.
И нет ничего теплее,
Чем свет в Вашем окне…
1983 год
ГЛЕБ ГОРБОВСКИЙ
В.В. Конецкому
За окнами – лежание зимы.
Стоят дымы, и мечутся машины.
И не добиться радости взаймы:
утомлены палатные мужчины.
Они, ворча, прощаются с вином.
Их точит зло. Им выдана обида.
А за окном, за розовым окном
зарей морозной улица облита.
А белый врач – стерильная душа –
внушает мне, довольствуясь гипнозом:
«Вино – говно! Эпоха хороша!
Великолепна жидкая глюкоза!»
...Там, за окном, где жизни перегар,
где дыбом дым и меховые бабы, –
из-за ларька шагнул на тротуар
последний мой мучительный декабрь.
(Из цикла лирических стихотворений «Свобода по Бехтереву»). 1960-е годы
Виктору Конецкому
Душа морская? Да. Но и поэта,
но и России – дерзкая душа.
...Тебя я вижу в сумерках рассвета,
идущего к заливу, не спеша.
Ты что-то там разглядываешь долго,
о палочку лесную опершись...
Ты столько видел и провидел столько,
что от усилий – накренилась жизнь.
Кораблик твой отходит боком, боком,
отчаливая в сторону небес,
послушный ветру и Нептуну-богу,
и – просто Богу... Утлый. Не исчез!
Он просто отдалился, выбрав чалку,
и слился с синевой и тишиной...
Прости, что я с тобою не прощался,
но ведь и ты... не попрощаешься со мной.
2002 год
ГЕОРГИЙ ШУЛЬМАН
ВЕЧНЫЕ СТРАННИКИ
Виктору Конецкому
Зыбкими дорогами планеты
Сквозь туман и ветры всех морей,
Алыми закатами согреты,
Бродят вереницы кораблей.
Корабли рождаются на суше.
Породнившись с морем навсегда,
Гордые свои, живые души,
Словно флаг, несут через года.
Странники с тревожною судьбою,
Не дано им в жизни отдохнуть.
Жизнь для них навек сплелась с волною,
Что стучит – стучит – стучит в стальную грудь.
Все, что есть у них – от Человека:
Радость, труд, невзгоды и печаль.
Может быть, поэтому от века
Смотрим мы,
как их скрывает даль.
Может быть, щемящая тревога
В нас живет о тех, кто там, вдали.
Потому что – общая дорога.
Это – наши судьбы-корабли.
1980 год
ВИКТОР ИВАНОВ (АРТЁМОВ)
ОТВАЛЬНАЯ
Памяти Виктора Конецкого
Снова уходим. Всё так же уставши.
Ничего не успев и родных не спросив.
А, на выбранном якоре, брашпиль,
Стиснув челюсти, цепь закусил…
Крик неслышный на устах!
Здесь! Сейчас! И не во снах!
Мы уходим! Прошлым став!
Земноводный плавсостав…
Судовые роли со словами
Дали нам играть на тыщи миль.
Для пингвинов, айсбергов в тумане,
Глупый и ненужный (как и вышло) водевиль.
Здесь софиты – свет с мачт!
Грим – от солнца, ветра, брызг!
Хор за сценой – в проводах плач!
А на сцене, как в трюмах, крыс…
Ощупывать медаль Земли, со всех сторон – без толку!
Как вывод: – «Счастья нет нигде!», я сделаю наколку.
Лишь увеличим счёт вопросам наболевшим!
Вернёмся, постарев… К подругам, постаревшим…
Крик неслышный на устах!
Здесь! Сейчас! И не во снах!
Мы уходим! Прошлым став!
Земноводный плавсостав…
1979 год
ЯН ВАССЕРМАН
ЗАЛИВ КРЕСТА
Виктору Конецкому
Есть на краю земли залив Креста,
Там грязный снег стреляет в щеки колко,
Но голубая, ледяная корка
Над тем заливом девственно чиста.
Поселок там, как почерневший труп,
Где ребрами обугленные рейки,
И вылезает серый дым из труб,
Как вата из дырявой телогрейки.
Там лагерь был. Зайди и посмотри:
Сторожевые башни, как бояре:
Сутулятся, как батраки, бараки
С засовами снаружи – не внутри.
Продутая земля под цвет халвы,
Есть одинокий клуб и восемь кладбищ,
И как ряды покрытых пылью клавиш,
В одном строю – могильные холмы.
Чьи здесь зарыты мысли и слова,
И кто помянет мертвых хоть молитвой?
Облезлая дощечка над могилкой,
И надпись на дощечке: «М дробь два...»
ГРИГОРИЙ ПОЖЕНЯН
НОРДКАП
Виктору Конецкому
Уходят таланты и бездарь
кругами волков и лисят.
Пора оглянуться над бездной,
когда тебе за шестьдесят.
Когда от дыхания юга
остался незнойный накат.
И словно на проводах друга
прощальным виденьем Норд-кап.
А дальше на север, а дальше,
за гранью свободной воды,
застывшие страсти без фальши,
безмерные, вечные льды.
Кто плавал у этих отметок,
У жестких ледовых границ,
тот знает, как зыбок и едок
осадок последних страниц.
И надобно без проволочек
не ждать безучастно, когда
тебя без любви проволочат
остывших пристрастий года.
И нужно, как в самом начале,
без драм и пожатий тугих,
на пиках прозренья, ночами
себе додавать за других.
Постигший забвенья науку,
проживший в тени и в чести,
постыдно всевластную руку
сильнее, чем должно, трясти.
А преданно, снова и снова
морскими узлами вязать
свое беззащитное слово,
которое должен сказать.
МИХАИЛ ДУДИН
ВСПОМИНАЯ ВИКТОРА КОНЕЦКОГО В ЛИССАБОНЕ
Плыви, пока хватает сил,
Своей любви невольник,
Пока тебя не поглотил
Бермудский треугольник;
Пока доверия полна,
Сгибаясь, словно ива,
Еще несет тебя волна
Бискайского залива;
Пока в своем напоре груб
Соленый ветер сносит
Измену поцелуя с губ,
Как клочья пены с весел;
Пока под парусом косым
Щемит и ноет рана, –
Будь счастлив тем, что ты есть сын
Земли и Океана.
1978 год
ВАЛЕРИЙ ТАИРОВ
ПРОГНОЗ – ТОЛЬКО ШТИЛЬ
Виктору Конецкому
Прогноз – только штиль. Что ж – чем тише, тем лучше,
Но красное солнце нельзя обмануть,
Вчера оно село в огромную тучу
И долго под воду пыталось нырнуть.
Когда альтостратусы лезут к светилу,
Примета – на бурю, волна – все сильней,
И вновь погружается наш Наутилус,
Чтоб всплыть попозднее – средь ласковых дней.
Соленым словцом вспомнив ветер и черта,
Команды простую поставили цель:
Надводным судам надо выйти из порта
И там штормовать! Или – бросить на мель!
Энергия моря повязана морем –
Уходит с волной в океан мировой,
А путь морехода всегда не проторен –
Штормами засеян, как сорной травой:
Навстречу «ветрило» – муссоны, пассаты,
И будни морские полны передряг –
Спасает моряк, что «от бога писатель»,
Спасает писатель – умелый моряк!
ШТУРВАЛ – МОРЕ – КНИГА – куда еще деться?
Что ждет моряка? Снова «Путь на причал»?
Грубеет моряк в море, только не сердцем,
Которым страницы пути отмечал...
Рассказам и сотням моряцких историй
Внимают прошедшие морем свой путь:
В них – пеленг на Солнце, в них – пеленг на море,
На тех, кто не сможет назад повернуть!
1997 год
ВИКТОР БЕРДИЧЕВСКИЙ
ВИКТОРУ КОНЕЦКОМУ
Серы в Заполярье дни осенние,
словно злыми духами посеяны,
солнце туч совсем не пробивает,
холод, снег… и ветер подвывает.
Вот в такое месиво ужасное,
стылое, промозглое, ненастное,
что сигналит будущим морозам,
он «пришел» в Игарку лесовозом.
Мы сидим в салоне капитанском,
в интерьере явно не спартанском.
Рядом он – печальный и худущий,
отрешенный и почти не пьющий.
Был известен мне не понаслышке:
прочитал его четыре книжки,
купленных случайно на развале,
о подобном мыслилось едва ли.
Спрашиваю много и о разном,
и, отнюдь, не только о прекрасном.
Мне, как и ему, не очень «елось»,
выяснить до тонкостей хотелось:
живо ли писательское братство,
где «хранят» душевное богатство,
почему расходятся в оценках
критики поэта Евтушенко,
и насколько честным было слово
в творческом наследии Светлова.
Нервно разминая сигареты,
быстро ищет точные ответы.
Три часа, как будто три минуты,
пронеслись за стенами каюты,
формируя чувство огорчения,
минимальным временем общения.
И пускай сегодня он не с нами,
но живут во мне его ответы…,
и стоит, стоит перед глазами
капитан и пальцы с сигаретой.
2005 год
МИХАИЛ БАЛАШОВ
ЦЕНЗ
Виктору Конецкому
А в Северном туман «от полубака»,
Локатор шарит тросточкой луча…
Как будто носом умная собака –
Отыскивает трепетно причал.
Идем одной машиной «самым малым».
На вахте третий штурман молодой.
Солидным представляется, усталым,
Гордится проступившей сединой.
Он не спешит с побудкой капитана,
Но дисциплина требует свое –
Береговая линия с экрана
Мерцает настоятельно – подъем.
Заварен кофе крепкий и горячий,
Буксир заказан, лоцман в точке ждет,
Все объявленья сделаны – вперед!
Поднялся «кэп»: «Давай, сынок. Удачи!»
2000 год
***
Викторыч, прости меня, я пьян.
Я привел к тебе твоего тезку –
Дальнего заплыва капитан…
Родина где наша? Где березка?
Мы с тобой не виделись давно.
Жизнь свою мы режем по полгода.
Широкоэкранное кино…
Не завидуй… разве что немного…
Возвратясь из странствий, из морей,
Потянуло к старому порогу.
«Путь к причалу» мы нашли скорей,
Чем нам указала непогода.
Я доверил Року свой маршрут –
Он занес меня в сию обитель.
Иногда магнитные не врут…
Викторыч, хочу с тобою выпить.
1994 год
НИКОЛАЙ МИХИН
Виктору Конецкому
Да, маринистика, конечно,
Пленила просвещённый мир.
Грин, Станюкович и –
Конецкий,
Наш современник, мой кумир.
Нелёгкая в морях дорога,
Сквозь ярый шквал
и полный штиль,
Прошел он. Мало или много,
Но больше сотни тысяч миль.
Сказал бы «не прошел» –
«проплавал»,
Я б суть морскую исказил.
Он много видел и по праву
Всё в чудных книгах отразил.
Другие, может быть, не хуже.
Он в творчестве – неповторим.
А я на море и на суше –
Всегда зачитывался им.
Простой, а для меня он – гений.
В нём – сердца пыл и моря гуд.
Все паруса его творений
К великой радости зовут.
2010 год
СЕРГЕЙ ЖИЛИН