Святослав Логинов
Многорукий Бог Далайна
Настырному Андрею Николаеву,
который заставил меня написать это.
РџРОЛОГ
Прежде начала времен в мире не было ничего, лишь посреди пространства стоял алдан-тэсэг, а на нем сидел старик Тэнгэр, который уже тогда был стар. Тэнгэр сидел на алдан-тэсэге и думал о вечном. Рчем больше он думал, тем яснее ему становилось, что вечность длится долго, и конца ей не видно. Тогда Тэнгэр сказал:
– Рто правильно, что Сѓ вечности нет конца, Р° СЏ – бессмертен, потому что для мыслей Рѕ вечном РЅСѓР¶РЅР° вечность. Р’ этом есть смысл, Рё РјРёСЂ всегда будет таким.
Ртут он услышал голос:
– Ты ошибаешься, мудрый Тэнгэр!
Тэнгэр глянул вниз и увидел, как из темной дыры в подножии алдан-тэсэга выползло существо скверного вида.
– Я рроол-Гуй – обитатель бездны, – сказало существо. – Я родился из твоих отбросов и за это ненавижу тебя. Теперь я буду сидеть на твоем месте и думать о вечном, а ты пойдешь вниз.
Тэнгэр, разгневанный такими словами, встал и схватил существо, чтобы запихать его обратно в дыру, из которой оно выползло, но рроол-Гуй обхватил Тэнгэра бесчисленными дюжинами цепких рук и начал биться с ним за право сидеть на тэсэге. Тэнгэр был сильнее, но рроол-Гуй прильнул к нему дюжиной дюжин жадных ртов и пил его кровь, поэтому Тэнгэр не мог сокрушить врага, а тэсэг стоял пустой, и в мире не было порядка. Битва продолжалась долго, и когда у вечности кончились древние века, Тэнгэр сказал:
– Ты видишь, что никто из нас не может победить, ибо мы оба бессмертны. Скажи, что хочешь ты теперь? Обещаю исполнить это ради тишины и моего спокойствия.
– Я хочу иметь место, где я мог бы жить, – ответил рроол-гуй.
– Хорошо, я построю для тебя четырехугольный далайн – обширный и не имеющий дна, я наполню его водой, чтобы ты мог плавать, населю всякими тварями, мерзкими и отвратительными на вид, а ты будешь владычествовать над ними.
– Еще я хочу, чтобы там тоже был тэсэг, потому что и я люблю думать о вечном, – сказал рроол-Гуй.
– Пусть будет так, – согласился Тэнгэр. – Я поставлю в далайне квадратный остров – оройхон. Он будет опираться на восемь столбов, и на верхушке каждого из них встанет суурь-тэсэг, что значит: место, откуда далеко видно.
– Но пусть и на оройхоне водятся твари, годные мне в пищу: я буду их убивать, потому что ненавижу всех, умеющих ходить.
– Ты хочешь многого, – сказал Тэнгэр, – хотя я согласен и на это. Но тогда я построю не один, а пять оройхонов, чтобы ты не мог убить всех разом, потому что ты умеешь лишь ползать, и те, кто успеют убежать от тебя на соседний оройхон – будут в безопасности. Надеюсь, теперь ты доволен?
– Нет, – сказал рроол-Гуй. – Мне надо, чтобы среди этих тварей была одна похожая на тебя как схожи капли воды, чтобы у нее были две руки и две ноги, чтобы она умела разговаривать и думать о вечном. Я буду убивать эту тварь в память о нашей битве и смеяться над тобой.
Нахмурился Тэнгэр.
– Ты зря просишь это, – сказал он, – но раз я обещал, то я создам для тебя человека. Только знай, что раз в поколение – а люди по твоей просьбе будут смертны – среди них станет рождаться илбэч – строитель оройхона. Он начнет делать новые острова для себя и своих детей, островов будет становиться все больше, вскоре появятся и такие, до которых ты не сможешь дотянуться, поскольку их со всех сторон закроют соседние острова, а твой путь – лишь один оройхон. Ря не знаю, кто над кем будет смеяться в конце концов.
– Я проклинаю твоего илбэча! – вскричал рроол-Гуй. – Он нигде не найдет покоя и не встретит счастья. У него не будет друзей, и даже родня станет издеваться над ним. А если он хоть кому-нибудь скажет о своем даре, то проживет не больше дня. Я буду охотиться за ним неутомимо, он не уйдет от моей мести, даже если выстроит оройхон на краю мира. Граница встретит его жаром и пламенем, и он не сможет ни жить там, ни убежать из далайна. Так я сказал!
– Ты сказал все? – спросил Тэнгэр.
– Нет, но мое последнее слово я скажу потом.
Промолвив так, рроол-Гуй уполз в темную дыру, а Тэнгэр пошел строить далайн. Алдан-тэсэг остался пустым, и никто не думал о вечном.
Долго продолжалась работа, лишь на исходе срединных веков вернулся Тэнгэр, ударил по основанию алдан-тэсэга и, когда рроол-Гуй выполз, сказал ему:
– Я все сделал по твоему слову.
Они вместе отправились к далайну, и рроол-Гуй, увидав, что все исполнено, усмехнулся и произнес:
– Я отравлю воду далайна своим ядом, так что это уже будет не вода, и когда-нибудь яд разъест стены далайна и растечется по всему пространству, и нигде не останется места для глупого Тэнгэра.
– Что Р¶, – сказал РўСЌРЅРіСЌСЂ. – Рто было твое последнее слово, Рё пусть будет РїРѕ-твоему. РќРѕ берегись, если прежде РІ далайне РЅРµ останется места для тебя!
Рпоскольку это действительно были последние слова, то рроол-Гуй молча канул в глубине далайна, а Тэнгэр вернулся на алдан-тэсэг, думать о вечности, у которой кончились срединные века и начались новые.
Большущая тукка, РЅРµ прячась, сидела РЅР° самом РІРёРґРЅРѕРј месте – РЅР° верхушке СЃСѓСѓСЂСЊ-тэсэга. РќРµ заметить ее казалось просто невозможно. РўРѕ есть, конечно, тукку всегда РјРѕР¶РЅРѕ РЅРµ заметить, ее шкура сливается СЃРѕ скользким белесым нойтом, покрывающим РІ РѕСЂРѕР№С…РѕРЅРµ каждый камень Рё каждую РїСЏРґСЊ. РўСѓРєРєР° Рё сама РїРѕС…РѕР¶Р° РЅР° камень, так что РЅРµ мудрено пройти РјРёРјРѕ, едва РЅРµ наступив РЅР° нее. Рассказывают, что С…СЂРѕРјРѕР№ Хулгал однажды, РЅРµ разобрав, сел РЅР° тукку, Рё что именно СЃ тех РїРѕСЂ РѕРЅ хромает. Ртому Шооран РЅРµ верил – какая Р¶Рµ тукка позволит сесть РЅР° себя? Хотя РїСЂРё опасности тукка предпочитает затаиться. РќРѕ РЅР° этот раз РѕРЅР° пошевелилась, Рё Шооран заметил ее. Такое случилось СЃ РЅРёРј впервые, обычно РѕРЅ лишь наблюдал, как большие мальчишки РіРѕРЅСЏСЋС‚ тукку, вздумавшую среди РґРЅСЏ высунуться наружу. Чаще всего тукке удавалось улизнуть, РЅРѕ чем Р±С‹ РЅРё завершилось дело, венчала его всеобщая драка – мальчишки делили пойманную добычу или выясняли, кто виноват РІ неудаче. Р’ любом случае, Шооран был слишком мал – Рё чтобы охотиться, Рё чтобы драться. РћРЅ лишь следил Р·Р° РґСЂСѓРіРёРјРё, восхищаясь РёРјРё Рё ненавидя РІ предвкушении той минуты, РєРѕРіРґР° сам вмешается РІ эту Р¶РёР·РЅСЊ Рё, разумеется, для начала будет РїРѕР±РёС‚.
РќРѕ сейчас СЂСЏРґРѕРј РЅРёРєРѕРіРѕ РЅРµ было, Р° тукка была. Шооран РїСЂРѕРІРѕСЂРЅРѕ СЃРЅСЏР» старый истрепанный жанч Рё, пригнувшись, начал подкрадываться Рє тукке. РћРЅ РєРёРЅСѓР» жанч СЃ пяти шагов Рё попал. Одежда накрыла тукку СЃ головой, так что зверек СѓР¶Рµ ничего РЅРµ видел Рё РЅРµ РјРѕРі нырнуть РІ темные пещеры Сѓ РїРѕРґРЅРѕР¶РёСЏ СЃСѓСѓСЂСЊ-тэсэга. Рти дыры были так велики, что РІ РЅРёС… РјРѕРі пройти взрослый мужчина, РЅРѕ РІ РјРѕРєСЂРѕРј РѕСЂРѕР№С…РѕРЅРµ РЅР° такое РІ одиночку РЅРµ решился Р±С‹ РЅРё РѕРґРёРЅ безумец. Дыры вели РІ шавар – подземные пещеры РґРѕ половины залитые едким нойтом, кишащие хищной Рё ядовитой мерзостью. Если Р±С‹ тукка ушла РІ шавар, достать ее оттуда стало Р±С‹ невозможно. РќРѕ ослепшая тукка помчалась вперед, волоча РїРѕ слизи полы жанча. Шооран побежал следом. РћРЅ забыл РѕР± опасности, Рѕ том, что мама запрещала отходить далеко РѕС‚ границы, Р° видел лишь тукку, которую надо догнать. Дважды РѕРЅ падал, вымазав РІ нойте ладони Рё чуть было РЅРµ потеряв РёР· РІРёРґСѓ беглянку. Потом РѕРЅ догнал тукку Рё попытался схватить ее, РЅРѕ тукка ударила иглами, пробившими жанч разом РІ двадцати местах, Рё сумела вырваться. РќРѕ РІСЃРµ Р¶Рµ это была удача, потому что проколотый жанч РЅРµ РјРѕРі слететь СЃ головы зверя, Рё победа Шоорана становилась лишь РІРѕРїСЂРѕСЃРѕРј времени. РћР± испорченной одежде Рё саднящих ладонях Шооран РЅРµ думал – шкура большой тукки стоит РґРѕСЂРѕР¶Рµ старого жанча, Рє тому Р¶Рµ мама, конечно, сможет прокалить жанч РЅР° огненном аваре, Р° потом как-РЅРёР±СѓРґСЊ починить его.
Шооран схватил обломок камня и кинул. Делать так не полагалось – камень мог испортить иглы, но Шооран устал и обозлился. Он и так с утра забрел чересчур далеко – много дальше, чем дозволялось ему, а теперь еще бежал вслед за туккой, которая казалось и не думала уставать и, каждый раз, когда Шооран настигал ее, выпускала все новые иглы, безжалостно калеча кожу жанча, шипела и металась из стороны в сторону. Камень, впрочем, в тукку не попал, а ударившись об один из мелких тэсэгов, поднимавшихся повсюду, разлетелся на хрупкие осколки. Тукка на мгновение остановилась, вертя замотанной головой и, видимо, ничего уже не соображая от страха, и тут Шооран схватил ее. Он наступил на край жанча, рукой, пачкаясь в нойте, ухватил другой край и поднял жанч с запутавшейся в нем туккой на воздух. Тукка завертелась и зашипела отчаянно, но это не помогло ей. Шооран свел полы вместе, крепко стянул их рукавами, и тукка оказалась упакованной в узел. Она могла шипеть и бить иглами, но освободиться не умела. Правда нести ее придется на вытянутой руке, чтобы не напороться на иглу.
Шооран гордо распрямился, подняв вверх узел, и вздрогнул, лишь теперь увидев, куда забежал, увлеченный погоней. Впереди, не было ни одного тэсэга, оройхон там кончался, а дальше насколько хватало глаз, расстилалась бледная гладь далайна. Далайн казался живым, он дышал, по липкой тягучей влаге медленно пробегала дрожь. Временами на поверхности вздувался бугор, он бесцельно двигался пока не опадал или не ударялся о край оройхона. Тогда на камне оставалась шевелящаяся груда поделенных на сегменты тел, извивающихся щупалец, каких-то спутанных волос. Влага растекалась по сторонам, загустевала, превращаясь в нойт.
Секунду Шооран обалдело смотрел на эту картину, о которой так много слышал, потом повернулся и бегом бросился назад. Он, никогда прежде не видавший далайна, отлично знал, что его глубины могут выпустить смерть. Житель далайна, страшный рроол-Гуй выбрасывался на берег и цепкими руками тащил к себе всех, до кого успевал дотянуться. А рук рроол-Гуй имел много и мог дотянуться до любого места в оройхоне. В такую минуту люди бежали к границе и вжавшись между палящими аварами, пережидали беду. Последний раз такое случилось два года назад, когда Шооран был совсем маленьким. Он запомнил лишь темноту и отчаянный шепот матери: «Не смотри! Не смотри!..» А что он мог видеть, если мама с головой укутала его в свой жанч и так крепко держала, что при одном воспоминании о том дне, у него начинают болеть кости? Рвсе же именно тогда он понял, почему мама требует, чтобы он не отходил далеко от границы. Ведь только на узкой полоске между всесжигающими аварами и кромкой оройхона удавалось быть в безопасности. Жаль, что прокормиться на этой полосе не смогла бы и тукка, поэтому всем, даже детям, каждый день приходилось отправляться на загаженный нойтом оройхон, и Шооран, несмотря на предупреждения матери, постепенно уходил все дальше от безопасной границы, пока, наконец, не достиг далайна.
Большие мальчишки хвастались, что С…РѕРґСЏС‚ СЃСЋРґР° чуть РЅРµ ежедневно, РЅРѕ Шооран знал, что это неправда, Рё потому бежал, РЅРµ пытаясь скрыть страх. РќРѕ через пару РјРёРЅСѓС‚ начало болеть РїРѕРґ ложечкой, Шооран задохнулся Рё перешел РЅР° шаг. Далайн был СѓР¶Рµ РЅРµ виден, страх отпустил, Рё РІРЅРѕРІСЊ стала радовать тукка, затянутая РІ узел Рё даже РЅРµ пытающаяся выбраться РЅР° волю. Такая огромная тукка! Р—Р° ее шкуру РјРѕР¶РЅРѕ получить РІСЃРµ, что СѓРіРѕРґРЅРѕ. РР· шкуры тукки шьют башмаки, которые РЅРѕСЃСЏС‚ знатные цэрэги, живущие РЅР° СЃСѓС…РёС… оройхонах, Рё даже сам царственный ван. Там, РІ СЃСѓС…РёС… краях есть РјРЅРѕРіРѕ чудесных вещей, РЅРѕ тукки там нет… тем более такой большой. РР· нее РѕРґРЅРѕР№ получится целый башмак. Рђ если шить башмаки поменьше, то РјРѕР¶РЅРѕ выкроить Рё РґРІР°. Шооран представил СЃРІРѕРё РЅРѕРіРё РЅРµ РІ бесформенных Р±СѓР№СЏС…, Р° РІ башмаках РёР· РєРѕР¶Рё тукки СЃ иглами РІ РЅРѕСЃРєРµ Рё РЅР° пятке, чтобы удобнее было драться, Рё РїСЂРѕРЅРёРєСЃСЏ гордостью Р·Р° СЃРІРѕР№ РїРѕРґРІРёРі. Рђ РјСЏСЃРѕ тукки, РіРѕРІРѕСЂСЏС‚, очень вкусное… РѕРЅ РЅРёРєРѕРіРґР° РЅРµ пробовал его.
Шооран миновал уже два суурь-тэсэга и знал, что скоро окажется в знакомых местах. В отличие от простых, мелких тэсэгов, разбросанных повсюду словно бородавки, восемь суурь-тэсэгов располагались квадратами, они были высоки, и по ним удавалось легко найти дорогу. Шооран снова припустил бегом, но вдруг остановился. Навстречу ему из-за кривобокого тэсэга вышел Бутач.
Бутач был самым большим и отчаянным из мальчишек, он часто отнимал еду даже у взрослых женщин. Просто так он никого не трогал, но пройти мимо маленького мальчика да еще с тугим узлом в руках, не мог.
– Что промыслил? – ласково спросил Бутач.
– Ничего, – Шооран попятился.
– Ну, коли ничего, так давай сюда, – заключил Бутач. – Ведь если это «ничего», то тебе его не жалко. Так ведь?
– Не дам, – внутренне похолодев, сказал Шооран.
После таких слов немедленно должна была последовать взбучка, Шооран внутренне был готов к ней, и даже согласен, что так и должно быть, но… только не сейчас. То есть, пусть будет какая угодно взбучка, но тукку он не отдаст. Он поймал тукку сам… это его тукка…
– Рто мама сказала отнести Боройгалу, – принялся врать РѕРЅ, отчаянно надеясь, что упоминание самого сильного РёР· мужчин остановит грабителя. Однако, РЅР° Бутача слова действовали слабо. РћРЅ протянул СЂСѓРєСѓ намереваясь вырвать узел РёР· ослабевших пальцев, РЅРѕ Шооран дернулся назад Рё резко, без размаха хлестнул Бутача узлом РїРѕ лицу. Очнувшаяся тукка разом выпустила РІСЃРµ СЃРІРѕРё иглы, щека Бутача мгновенно вспухла Рё окрасилась РєСЂРѕРІСЊСЋ. Узел развязался, тукка выпала. Еще РІ РІРѕР·РґСѓС…Рµ РѕРЅР° извернулась, чтобы приземлиться РЅР° РЅРѕРіРё, Рё, РЅРё секунды РЅРµ мешкая, кинулась наутек. Шооран метнул вслед жанч, РЅРѕ промахнулся. Может быть, РѕРЅ попал Р±С‹ Рё РЅР° этот раз, если Р±С‹ РЅРµ Бутач. Р’ первый РјРёРі тот замер, захлебнувшись РєСЂРёРєРѕРј – ядовитые иглы обожгли нестерпимой болью – РЅРѕ потом, увидев тукку, пересилил себя Рё, СЃР±РёРІ СЃ РЅРѕРі Шоорана, ринулся РІРґРѕРіРѕРЅРєСѓ.
Шооран поднялся, поднял окончательно изгаженный жанч. Тряслись руки, дрожали губы. Жизнь, только что казавшаяся замечательной, погибла безвозвратно. Тукка сбежала, и неважно, поймает ее Бутач или нет: он теперь раздет, и руки болят, и неясно, что сказать маме, а Бутач, когда вернется, попросту убьет его. Такого не прощают никому и никогда – рубцы от игл останутся на лице Бутача на всю жизнь, так что Шоорану теперь лучше сразу и самому прыгать в далайн.
– Жирх вонючий! – выкрикнул Шооран самое страшное оскорбление, какое только знал.
Скорее всего, Бутач не услышал его, да и что мог добавить крик к тому, что он уже сделал? Ничто не могло ни исправить беды, ни сделать ему еще хуже. Шооран медленно поплелся к дому. Здесь уже было много людей: женщины тонкими палочками разгребали жидкую грязь, выискивая съедобную чавгу, малыши играли в кашу-малашу, а те, кто постарше – в запретную, но вечную игру «Мышка, мышка, засоси!». Шооран не видел никого. Больше всего ему хотелось, чтобы весь оройхон провалился сейчас в глубины, и пусть, раз мир так несправедлив, не останется вообще ничего, лишь тягучая влага и безмолвные твари далайна скверные на вид.
Шооран всхлипнул, дождавшись, наконец, слез, и словно тяжелое эхо донеслось в ответ на его судорожный всхлип. Сосущий чмокающий звук прокатился над приземистыми тэсэгами, заглянул в беспросветные недра шавара, вернувшись оттуда усиленным, и завершился бесконечно сильным мокрым шлепком, гулко отдавшимся в раскаленном аду приграничных аваров.
Долгий РјРёРі РІ РІРѕР·РґСѓС…Рµ висела оторопелая тишина, затем РІСЃРµ разом закричали, началась паника. Рспугались даже те, кто РїРѕ малолетству РЅРµ РјРѕРі помнить этого Р·РІСѓРєР°: страх был безусловен, его воспитала память предков, погибавших РїРѕРґ шумный хлюпающий РІР·РґРѕС…. Люди похватали кто что РјРѕРі: грудных детей, оставленных РЅР° верхушке тэсэга, РіРґРµ посуше, мешки СЃ чавгой Рё сырым харвахом, палки РёР· С…РѕС…РёСѓСЂР° Рё настоящего дерева, еще какой-то скарб – бросать нельзя ничего! – Рё кинулись Рє огненной границе РЅР° СѓР·РєСѓСЋ полосу, СЃРІРѕР±РѕРґРЅСѓСЋ Рё РѕС‚ РѕРіРЅСЏ Рё РѕС‚ влаги. Дети бежали вместе СЃРѕ взрослыми – кто-то сбивал РёС… СЃ РЅРѕРі Рё, РЅРµ оглянувшись, бежал дальше, кто-то задерживал шаг Рё подхватывал РЅР° СЂСѓРєРё. Бежали трехлетки, размешивавшие «кашу-малашу», сдуло РёРіСЂРѕРєРѕРІ РІ «мышку»: лишь РѕРґРёРЅ – чемпион, РєРѕРіРѕ неведомая «мышка» засосала особенно глубоко, бессильно дергался, пытаясь освободить увязшие РЅРѕРіРё, Рё отрывисто, вскриками плакал.
Шооран бежал вместе со всеми, не разбирая дороги, разбрызгивая вонючую грязь и перепрыгивая через камни. В усталые ноги словно вошла новая жизнь, иначе бы он ни за что не сумел добежать. Перебираясь через россыпь рыхлых камней, он оглянулся и увидел, как за ближними тэсэгами бугрится, отблескивая полупрозрачная студенистая масса, она ползет, разрастаясь, настигая бегущих. Оттуда в воздух взлетали плети щупалец с присосками, роговыми когтями или смертельно-жгучей бахромой; щупальца отсекали дорогу и тащили извивающихся, кричащих людей. Другие руки – тонкие и гибкие ныряли в шавар, выволакивали на свет то, что пряталось там. Тысячи отростков ощупывали каждую пядь суши, не пропуская и не щадя никого – великий рроол-Гуй хотел есть.
Одна из рук шумно упала впереди, преградила путь, растопырив пальцы, каждый из которых был похож на многоногого жирха, но Шооран, взбежав на полуразрушенный тэсэг, сумел перепрыгнуть ее, не коснувшись отростков. Кто-то мчался впереди, кто-то кричал сзади, Шооран ничего не разбирал и лишь вскрикнул, почувствовав, как его крепко ухватило за плечо, разом остановив. Шооран завизжал, повалился на землю, пытаясь высвободиться и бежать дальше, но неожиданно услышал негромкий и оттого особенно невозможный в эту минуту человеческий голос:
– Да остановись ты! Куда рвешься? Тебе так необходимо изжариться поскорей?
Шооран открыл глаза и понял, что остался жив. Он сам не заметил, когда перескочил невысокий каменный поребрик, ограничивающий мокрый оройхон, и теперь у него под ногами была сухая твердая земля пограничного оройхона. Противоположный, огненный конец этого острова упирался в край мира, но здесь было даже не очень жарко и, главное, совершенно безопасно. За плечо Шоорана держал хромой Хулгал, на которого Шооран налетел сослепу, когда не разбирая дороги, несся к огненным грудам аваров. Те из людей, кто успел скрыться в пограничном оройхоне, подобно Шоорану не могли остановиться и рвались вглубь, в самое пекло. Огонь, боль от ожогов, казались не так страшны, как тяжело ворочающийся всего в нескольких шагах рроол-Гуй. Было невозможно представить, что узенький поребрик, разделяющий оройхоны, неодолим для могучего гиганта. Ведь сами люди каждый день, не замечая, переступали эту преграду. Только Хулгал и остановленный им Шооран остались на краю, в нескольких шагах от смертельной зоны.
– Не тронет, кишка тонка нас здесь достать, – злорадно проговорил Хулгал.
Неловко переваливаясь, старик подошел ближе и плюнул на ползущий совсем рядом щупалец: бесконечно длинный и тонкий как нитка.
– Р’РѕС‚ ведь пакость какая, там ему только попадись, Р° здесь ничего РЅРµ может. РЇ его хорошо знаю – везет РјРЅРµ РЅР° встречи. Раньше тоже бегал РѕС‚ него, отворачивался, Р° теперь – РЅРµ Р±РѕСЋСЃСЊ. РќРѕ-РЅРѕ, место знай, тварь! – РєСЂРёРєРЅСѓР» РѕРЅ Рё ударил палкой РїРѕ кончику даже РЅРµ щупальца, Р° словно Р±С‹ СѓСЃР° или волоса, который слепо шарил РїРѕ краю поребрика, безуспешно пытаясь перелезть через него.
Ус мгновенно обвился вокруг палки, натянулся струной и с легкостью вырвал ее из старческой руки.
– Вот скотина! – огорченно сказал Хулгал. – Палку слопал. Как же я теперь ходить буду?
Шооран не слушал болтовни старика, вызванной тем же нервным потрясением, что заставляло других лезть в огонь или лежать ничком, закрыв руками голову. Самого Шоорана тоже трясло, и он следовал за Хулгалом словно сомнамбула, и если бы Хулгал перешел сейчас роковую черту, то и Шооран, даже не поняв, что делает, тоже отправился бы на гибель.
Чудовище, взгромоздившееся на оройхон, на восемь суурь-тэсэгов разом, молчало, смолкли и крики погибавших; кроме громады рроол-Гуя на опустошенном оройхоне не осталось ничего живого. Лишь полчища рук рроол-Гуя продолжали жить своей жизнью: бесцельно крошили камень, с жирными шлепками окунались в грязь, резко разворачивались, будто стремились отбросить что-то. Потом студенистое тело раздалось в стороны, словно по нему провели глубокий разрез небывало огромной бритвой, и изнутри выдавился глаз – круглый и немигающий, большой, словно чан для харваха. Глаз жутко вращался, взблескивая черной глубиной расплывшегося зрачка, и вдруг остановился, вперившись почти осмысленным взглядом в лицо Шоорану. Взгляд тянул к себе, требовательно звал, и Шооран, шумно выдохнув воздух, шагнул навстречу, но костлявые пальцы Хулгала сомкнулись на плече, а дребезжащий голос разрушил наваждение:
– Ршь-ты, голову РґСѓСЂРёС‚. РўС‹, малец, лучше РЅРµ смотри, такое РЅРµ каждому взрослому вынести РјРѕР¶РЅРѕ, того Рё гляди сам Рє этому Р±СѓСЂРґСЋРєСѓ РЅР° обед отправишься. Пойдем отсюда, РѕРЅ, РїРѕС…РѕР¶Рµ, надолго РЅР° наших тэсэгах расселся.
Р, словно опровергая слова старика, заструились укорачиваясь щупальца, захлопнулись десятки ротовых отверстий СЃ терками мелких Р·СѓР±РѕРІ, скрылся глаз, Рё РІСЃСЏ скользкая туша, вздрагивая Рё сокращаясь, поползла прочь. СЂСЂРѕРѕР»-Гуй СѓС…РѕРґРёР».
Едва он скрылся из виду, как пограничная полоса ожила: раздались голоса, стоны, плач – ошпаренные люди полезли из-под защиты аваров. Они бегали, искали друг друга, звали погибших.
Шооран молча опустился на камень. Он смотрел туда, где только что копошились конечности хищной бестии, и медленные слезы, не принося облегчения, текли по его щекам. Хулгал что-то говорил, потом поковылял прочь, должно быть, искать новую палку – Шооран ничего не слышал и не замечал. Рлишь когда из сгущающейся вечерней темноты появилась мама, по всему оройхону ищущая пропавшего сына, схватила его на руки, принялась целовать, повторяя: «Живой! Живой!..» – лишь тогда Шооран с трудом выговорил:
– Мама, он всех съел: и того мальчика, и Бутача, и мою тукку. У меня все было, а он пришел и съел. Все – даже палку Хулгала…
– Нет, нет! – смеясь и плача отвечала мама. – Он нас с тобой не съел, мы убежали…
– Всех съел, – не слыша повторял Шооран.
На следующий день те, кто остался жив, задумались, как существовать дальше. Округа была опустошена подчистую, пройдет еще не одна неделя прежде чем в грязи зашевелятся жирхи с тошнотворной, но все же съедобной плотью, созреет под чешуйчатой скорлупой водянистая чавга, а шавар заселят всевозможные существа, и среди них вожделенная тукка. Сейчас на оройхоне были истреблены даже заросли хохиура – вполне бесполезной травы, из которой только и можно сделать, что палочку для разгребания грязи. Короче – не осталось ничего, кормиться предстояло на соседних оройхонах, что, несомненно, не могло понравиться жителям этих мест.
Соседи жили с двух сторон, но стороны были явно неравноценны. На востоке простиралась обширная страна, состоящая из множества оройхонов, выстроенных Ваном – илбэчем, жившим много лет назад и оставившим следы своих трудов во всех землях. Правители восточных земель называли себя ванами и возводили свой род к знаменитому илбэчу, хотя всякий знал, что древнее проклятие обрекало строителя оройхона на одиночество. Но противоречить царственному мнению никто не смел, тем более, что удачливый Ван умер неразгаданным, и теперь на его счет можно было строить какие угодно домыслы. Ближайший восточный оройхон выходил на далайн лишь одним углом, и хотя жизнь на нем, казалось, была такой же, что и на пострадавшем острове, но считался он особым, ибо прикрывал сухие земли царствующего вана. Соваться туда – значит столкнуться с хорошо вооруженными и безжалостными цэрэгами, охраняющими от вторжения чужаков перенаселенные земли. Ясно, что на восток пути не было, в добрые времена цэрэги могли торговать, но никакой помощи не оказывали ни прежде, ни тем более сейчас.
На запад от того места, которое посетил рроол-Гуй, находился край вовсе безнадежный. Пограничный оройхон там касался далайна, так что воздух, и без того нечистый, наполняли тягостные испарения от кипящего и сгорающего на аварах нойта. Там не было полностью безопасного места, такого, как здесь, и единственный мокрый остров, расположенный на западе, давал убежище самому жалкому отребью, которому не нашлось никакого иного клочка земли. Даже на ночь западные не могли уйти на сухое, смерть и болезни косили их беспощадней всего, западные изгои презирались всеми и всему миру платили ненавистью. Ждать помощи оттуда было так же наивно, как и с востока. Но больше идти было некуда – на юге пылала граница, на севере колыхал влагу далайн.
День РїРѕРёСЃРєРѕРІ РЅР° разграбленном РѕСЂРѕР№С…РѕРЅРµ РЅРµ принес добычи РЅРёРєРѕРјСѓ, Рё Рє вечеру уцелевшие люди собрались РЅР° совет. Говорили только мужчины, ведь именно РёРј предстояло искать выход. Выход оставался единственный – идти РЅР° запад, РЅРѕ делать это РјРѕР¶РЅРѕ было РїРѕ-разному. Еще день назад, РІРѕР·РЅРёРєРЅРё такая РЅСѓР¶РґР°, мужчины собрались Р±С‹ РІ отряд, Рё западным РёР·РіРѕСЏРј пришлось Р±С‹ немедленно сдаваться РЅР° милость сильнейшего. РќРѕ теперь, РєРѕРіРґР° больше половины обитателей РѕСЂРѕР№С…РѕРЅР° погибли, такой путь становился опасным. РР·РіРѕРё могли РЅРµ только дать отпор, РЅРѕ Рё попросту перебить ослабевших соседей, чтобы захватить РёС… земли. Опустошенный РѕСЂРѕР№С…РѕРЅ РїРѕРєР° РЅРµ представлял ценности, Р° РІРѕС‚ приграничная полоса – сухая Рё безопасная привлекала РјРЅРѕРіРёС….
Дело решил Боройгал – жилистый, неимоверной силы мужчина, холодно-жестокий и равнодушный ко всему на свете, кроме собственного удобства. Все свое время Боройгал проводил на приграничной полосе, на мокрое старался не выходить, жил поборами, а также тем, что добывали две его жены, целый день копавшие чавгу в самых кормных, но зато и самых опасных местах. Вчера одна из них погибла, но это слабо огорчило Боройгала. К детям он был равнодушен, а жен всегда можно найти новых. В жизни Боройгал ценил лишь обильную жратву, возможность ничего не делать, да еще крепко заквашенную хмельную брагу, что готовят из перезревшей чавги.
– Воевать не станем, – сообщил Боройгал. – Людей осталось мало, так что завтра отправим к западным послов. Мы будем кормиться на их оройхоне, а потом примем у себя их людей. Но только крепкие семьи – те, где есть мужчины. Таких там немного, но они сила и заставят заткнуться остальную шушеру. Зато мы обойдемся без войны.
– Так ведь и они станут кормить только крепкие семьи!.. – выкрикнул женский голос.
– Правильно, – согласился Боройгал. – Так и должно быть.
– А как же мы?
Боройгал повернулся на голос, колючий взгляд царапнул Шоорана, прижавшегося к матери, которая задала этот вопрос.
– Тебе надо было думать раньше, – язвительно сказал Боройгал, обнажив в улыбке черные пеньки сгнивших зубов. – Я тебя предупреждал.
Мама взяла Шоорана за руку, молча развернулась и пошла прочь. Шооран ничего не понял из короткого разговора между матерью и предводителем уцелевших, но почувствовал угрозу в словах Боройгала, и теперь был рад, что они с мамой уходят гордые и непобежденные. Лишь когда они отошли так, чтобы их стало не видно, Шооран дернул маму за рукав и спросил:
– А что он тебя предупреждал? Он знал, когда рроол-Гуй придет?
– Нет, он ничего не знал, – ответила мама. – Он просто мстит.
– За что? – удивился Шооран.
Он знал, как мстят мальчишки, избивая и вываливая в нойте противника, и знал, за что они могут мстить. Но какова месть взрослых, Шооран представить не мог и потому, не дождавшись ответа, снова дернул маму за рукав и переспросил:
– Как это мстит? За что?
– Когда-то он хотел, чтобы я пришла к нему третьей женой, – сказала мама, а я отказалась. Вот он и зол на меня.
– Правильно отказалась! – поддержал Шооран. – Ртот Боройгал здоровущий, Р° бездельник. РЇ Рё то лучше промышляю. Согласилась Р±С‹, так тебе Р¶Рµ его Рё кормить пришлось Р±С‹.
– Не в этом дело, – сказала мама. – Он свою долю и так отбирал. Просто я не хотела с ним жить. Ты отца не помнишь, а ведь этот Боройгал по сравнению с ним словно мелкий жирх. Потому он и звал меня в жены, что отцу завидовал… даже после смерти. А я отказала.
– Мама, а правда, что мой отец был илбэч, и что наш оройхон построен им? – спросил Шооран, на секунду вдруг поверивший в утешительную сказку всех одиноких мальчишек.
– Нет, что ты… – мама опустилась РЅР° землю, притянула Рє себе Шоорана, словно младенца укутала его СЃРІРѕРёРј жанчем, Рё Шооран РЅРµ возмутился, РїРѕРєРѕСЂРЅРѕ РїСЂРёРЅРёРє Рє матери, затих, слушая. – РЇ жила СЃ отцом очень долго, Р° илбэч РЅРµ может сидеть РЅР° РѕРґРЅРѕРј месте, РѕРЅ должен бродить РїРѕ всем краям, выбирая место для РЅРѕРІРѕРіРѕ РѕСЂРѕР№С…РѕРЅР°. РљРѕРіРґР° РїСЂРѕС…РѕРґРёС‚ слух, что родился илбэч, люди прежде недоверчивые, соглашаются пропускать через СЃРІРѕРё острова Р±СЂРѕРґСЏРі. Рто тяжелое, РґСѓСЂРЅРѕРµ время. Никто РЅРµ хочет работать, РІСЃРµ снимаются СЃ мест РІ поисках новых земель или Р¶РґСѓС‚, что РёС… болотина станет РІРґСЂСѓРі СЃСѓС…РёРј РѕСЂРѕР№С…РѕРЅРѕРј, Р° РѕРЅРё сами РёР· грязекопателей превратятся РІ знатных цэрэгов. Бродяги РІРѕСЂСѓСЋС‚ Рё грабят, опустошают РѕСЂРѕР№С…РѕРЅС‹ РЅРµ С…СѓР¶Рµ РњРЅРѕРіРѕСЂСѓРєРѕРіРѕ. Р’ конце концов, жители начинают бить РёС…, забыв, что среди бандитов Р±СЂРѕРґРёС‚ Рё РёС… спаситель. Постепенно слухи затихают, Рё люди остаются такими Р¶Рµ нищими, как были. Рђ РєРѕРіРґР° Рё вправду начинают возникать новые острова, то получается еще С…СѓР¶Рµ. РљРѕРјСѓ-то везет, Р° остальные пропадают, потому что РњРЅРѕРіРѕСЂСѓРєРёР№ РІ такие РіРѕРґС‹ РїСЂРёС…РѕРґРёС‚ чуть РЅРµ каждую неделю. РћРЅ ищет илбэча, РЅРѕ РіРёР±РЅСѓС‚-то простые люди. РЇ хорошо РїРѕРјРЅСЋ, как это происходило больше РґСЋР¶РёРЅС‹ лет назад Рё РЅРµ хочу второй раз пережить РїРѕРґРѕР±РЅРѕРµ, хотя именно тогда был построен наш РѕСЂРѕР№С…РѕРЅ. Рљ тому времени РјРЅРѕРіРёРµ РёР· людей думали, что истории, которые рассказывают РѕР± илбэче Ване – сплошная выдумка. РЎРѕ времен Вана прошло больше РґРІРѕР№РЅРѕР№ РґСЋР¶РёРЅС‹ лет. РўС‹ представить себе РЅРµ можешь, как это РјРЅРѕРіРѕ – РґСЋР¶РёРЅР° РґСЋР¶РёРЅ. РЎ тех РїРѕСЂ РІ РјРёСЂРµ РЅРµ рождалось илбэчей, или РѕРЅРё РЅРµ желали строить РѕСЂРѕР№С…РѕРЅС‹. Хулгал даже рассказывает, что сам Ван РЅР° РґРІРѕР№РЅСѓСЋ РґСЋР¶РёРЅСѓ лет отдал дар илбэча РњРЅРѕРіРѕСЂСѓРєРѕРјСѓ. РќРµ знаю, кто прав, РЅРѕ только люди отвыкли РѕС‚ чудес. Р РІРґСЂСѓРі РѕСЂРѕР№С…РѕРЅС‹ стали появляться РѕРґРёРЅ Р·Р° РґСЂСѓРіРёРј. РћРЅРё возникали каждый месяц, РёРЅРѕРіРґР° РїРѕ нескольку штук. РўРѕРіРґР° Рё начались беды, Рѕ которых СЏ говорила. Р’СЃРµ бросились искать лучшей доли, РІСЃРµ мечтали Рѕ несбыточном, РјРЅРѕРіРёРµ погибли, Рё никто РЅРµ стал счастливее. Рто продолжалось почти РґРІР° РіРѕРґР°, Рё РєРѕРіРґР° люди поняли, что илбэч исчез – скорее всего РњРЅРѕРіРѕСЂСѓРєРёР№ дотянулся Рє нему – то оказалось, что РІ стране РЅРµ стало РЅРё единым СЃСѓС…РёРј РѕСЂРѕР№С…РѕРЅРѕРј больше, илбэч натыркал СЃРІРѕРё острова как попало, РІСЃРµ РѕРЅРё непригодны для Р¶РёР·РЅРё, лишь РёР·РіРѕРё обитают там, Рё банды ночных пархов прячутся РѕС‚ РІРѕР№СЃРє вана. РЎ тех РїРѕСЂ последнего илбэча называют безумным, РґР° наверное РѕРЅ Рё был РЅРµ РІ себе. Дар илбэча слишком тяжел для нормального человека, так что РЅРµ стоит верить всему, что рассказывают Рѕ Ване. Впрочем, наш РѕСЂРѕР№С…РѕРЅ безумный илбэч поставил так, что Сѓ нас появилась сухая полоса вдоль аваров. Поэтому здесь РЅРµ принято ругать безумного илбэча. РќРѕ Рё вспоминать Рѕ нем лишний раз – РЅРµ стоит. Пусть старик РўСЌРЅРіСЌСЂ думает Рѕ героях, РјС‹ СЃ тобой РёС… ждать РЅРµ будем. РЇ Р±С‹ РЅРёРєРѕРіРґР° РЅРµ согласилась стать женой илбэча. Через РґРІР° поколения его дела покажутся прекрасными, РЅРѕ РЅРµ допусти мудрый РўСЌРЅРіСЌСЂ жить СЃ РЅРёРј СЂСЏРґРѕРј. Человек РЅРµ должен мешаться РІ дела бессмертных Рё лишний раз будить РњРЅРѕРіРѕСЂСѓРєРѕРіРѕ. РўРІРѕР№ отец был обычным человеком, РЅРѕ самым лучшим РёР· всех, кто С…РѕРґРёР» РїРѕ РѕСЂРѕР№С…РѕРЅСѓ. Если Р±С‹ РѕРЅ захотел, РѕРЅ поселился Р±С‹ РІ СЃСѓС…РёС… краях Рё стал цэрэгом, РЅРѕ РѕРЅ РіРѕРІРѕСЂРёР», что там правды еще меньше, чем здесь. Поэтому РѕРЅ Р¶РёР» СЃ нами. РћРЅ был РґРѕР±СЂ Рё РЅРµ только РєРѕСЂРјРёР» семью, РЅРѕ Рё помогал слабым Рё РѕРґРёРЅРѕРєРёРј. РџРѕРєР° РѕРЅ РЅРµ умер, РјС‹ жили богаче вана. РЈ отца были доспехи РёР· панциря РѕРіСЂРѕРјРЅРѕРіРѕ гвааранза. Р’ РЅРёС… РѕРЅ РІ одиночку спускался РІ шавар Рё РїСЂРёРЅРѕСЃРёР» оттуда таких зверей, что посмотреть РЅР° РЅРёС… сбегался весь оройхон…
– Когда я вырасту, я тоже буду таким, – перебил Шооран. – Я уже поймал одну тукку, но она убежала.
– Ну, конечно, – согласилась мама. – Ты обязательно вырастешь и добудешь еще не одну тукку, ведь ты очень похож на отца. Я была у него второй женой, люди говорят, что это плохо – первая жена чувствует себя забытой и обижается. Но у отца хватало любви на всех. Мы жили дружно, даже после того, как отец погиб. В шаваре не было зверя, способного победить его, но крошечный зогг сумел проползти под панцирь и ужалить в грудь. Три дня отец мучился, потом почернел и умер. Ря теперь даже не могу назвать его по имени. Но с его первой женой мы продолжали жить дружно. Обычно жены кличут друг друга сестрами, но мы и в самом деле жили как сестры. Любви твоего отца хватало нам даже после его смерти. Наверно мы и сейчас жили бы вместе, но два года назад ее взял Многорукий. У нее остался сын, он уже совсем взрослый и живет сам, ты должен его знать, его зовут Бутач.
– Что?.. – спросил Шооран. – Бутач – мой брат?
– Ну, конечно, – сказала мама. – Ты разве не знал?
– Нет… – прошептал Шооран и, помолчав, добавил совсем тихо: – Лучше бы я отдал ему мою тукку. Тогда мы оба сумели бы убежать. Я же говорил, что Бутач остался на оройхоне.
– РўРёС…Рѕ! – сказала мама. – Если РѕРЅ РїРѕРіРёР±, то называть его РїРѕ имени нельзя. Рмена всех умерших принадлежат РњРЅРѕРіРѕСЂСѓРєРѕРјСѓ.
– Мама! – укоризненно сказал Шооран. – В это верят только женщины, а я – мужчина. Даже Многорукого я не боюсь называть по имени. Его зовут рроол-Гуй. Вот видишь – ничего не случилось.
– Все равно – не надо, – сказала мама. – Не зови беду. Вот, поешь чавги и давай спать. Завтра мы уходим отсюда.
РћРЅРё поужинали остатками старых запасов, легли РЅР° жаркую РѕС‚ близких аваров землю, прижавшись РґСЂСѓРі Рє РґСЂСѓРіСѓ Рё укрывшись РѕРґРЅРёРј жанчем. Р, СѓР¶Рµ засыпая, Шооран повторил:
– Все-таки лучше бы я отдал мою тукку…
Наутро, едва туман, плывущий РїРѕ небу окрасился РІ желтый цвет, мама подняла Шоорана, Рё РѕРЅРё отправились РЅР° восток. Там, разумеется знали Рѕ беде, постигшей соседей, Рё давно приготовились гнать прочь ищущих пристанища людей. Несколько РґСЋР¶РёРЅ РІРѕРёРЅРѕРІ РІ роговых панцирях, РІ высоких утыканных иглами башмаках, РІ шлемах СЃ прозрачными забралами, сделанными РёР· выскобленной чешуи, ходили вдоль поребрика или сидели, положив РЅР° колени короткие РєРѕРїСЊСЏ. Поскольку положение было чрезвычайное, то командовал отрядом РѕРґРѕРЅС‚ – наместник вана. Рто был грузный Рё СѓР¶Рµ немолодой мужчина, чрезвычайно страдающий РѕС‚ необходимости таскать РЅР° себе доспехи РёР· кости Рё РіСЂСѓР±РѕР№ РєРѕР¶Рё водяных гадов. РћРґРѕРЅС‚ сидел, СЃРЅСЏРІ шлем Рё обмахиваясь пропитанной благовониями РіСѓР±РєРѕР№. РџРѕС‚ каплями выступал РЅР° его лице Рё лысине. Р’РёРґ Сѓ одонта был совершенно невоинственный, Рё Шооран немало удивился, РєРѕРіРґР° мама направилась РїСЂСЏРјРѕ Рє этому, никакого уважения РЅРµ вызывающему толстяку.
Один из стражников, не поднимаясь с места, потянулся за камнем, лениво швырнул его в женщину.
– Ргей, гнилоедка, уползай РІ СЃРІРѕР№ шавар, ты здесь РЅРёРєРѕРјСѓ РЅРµ РЅСѓР¶РЅР°!
– Доблестный одонт, – не глядя на стражника и не обращая внимания на удар, произнесла мать, – да пребудут вечно сухими твои ноги! Я пришла торговать, и у меня есть, что предложить тебе.
– Что у тебя может быть?! – оскорбленный невниманием цэрэг замахнулся копьем. – Убирайся вон!
– Я принесла харвах.
– Мокрая грязь!
– Мой харвах сухой, – возразила мать.
– Покажи, – впервые заинтересовался разговором одонт.
Мама достала из заплечной сумы пакетик из выдубленной кожи безногой тайзы, протянула его одонту. Начальник развернул сверток, добыл из него щепотку коричневого порошка, понюхал, положил на камень и, повернувшись к цэрэгу, приказал:
– Проверь.
Цэрэг недовольно опустил копье и склонился над крошечной щепотью порошка.
Шооран во все глаза следил за воином. Он не понимал, откуда у мамы харвах. На всем оройхоне один Хулгал осмеливался сушить это зелье, да и то лишь потому, что был калекой и не мог иначе прокормить себя. «Недолгий, как жизнь сушильщика», – говорила поговорка. Хулгал уже лишился глаза и двух пальцев на левой руке. Сушить харвах – все равно, что дразнить Многорукого, так неужели Хулгал запросто подарил маме столько зелья? Такого не может быть.
Цэрэг ударил по концу копья кремнем, раздался громкий хлопок, яркая вспышка заставила воина отшатнуться.
– Хороший харвах, – похвалил одонт, наблюдая, как стражник утирает опаленную физиономию. – Что ты за него хочешь?
– Нам с сыном негде жить.
– Рты полагаешь, что я позволю тебе войти на острова сияющего вана только потому, что ты умудрилась украсть где-то немного харваха? – возмутился одонт. – Может быть, ты желаешь к тому же поселиться в моем доме и каждый день есть горячее?
– РЇ РЅРёРєРѕРіРґР° Рё ничего РЅРµ воровала, – возразила мать. Ртот харвах СЏ собрала Рё высушила сама.
– Сушильщики всегда нужны, – задумчиво произнес одонт. – Если бы ты была одна, я пожалуй, пропустил бы тебя…
– Мама, не бросай меня! – отчаянно зашептал Шооран. – Я буду тебе помогать, я тоже стану сушильщиком…