СМИ – Самый Могущественный Институт 16 страница

«Принцесса настолько уверенно вышла из лимузина – словно атлет, готовый к установке нового рекорда, – вспоминает председатель галереи Питер Паламбо. – Тут же все обратили внимание на ее платье в стиле „Ну, я вам всем покажу!“. Это было незабываемо!»[16]

Во время мероприятия Диана заняла место между председателем Совета искусств лордом Гоури и редактором «Vanity Fair» Грэйдоном Картером. Грэйдон также вспоминал, что принцесса держалась очень уверенно. Настолько уверенно, что он так и не решился завести разговор о Чарльзе.

«У меня даже мысли не было, чтобы спросить ее: „Почему вы здесь, а не дома смотрите передачу?“», – признается Картер[17].

Их разговор больше вращался вокруг Жаклин Кеннеди-Онассис, статья о которой была помещена в последнем номере «Vanity Fair». Диана всегда с пиететом относилась к бывшей первой леди США, которая после убийства своего мужа вышла замуж за греческого судовладельца Аристотеля Онассиса. Возможно, подсознательно принцесса даже готовилась к тому, чтобы повторить ее путь. Если и так, то при поиске соответствующей кандидатуры Диане следовало помнить – второй брак Жаклин, первоначально казавшийся манной небесной, на самом деле не принес счастья ни Ари, ни самой Джеки. К тому же трагично разрушенными оказались куда более искренние отношения, сложившиеся между греческим миллиардером и богиней мировой оперной сцены Марией Каллас. Но Диану волновало совершенно другое.

«Она прочитала статью, опубликованную в нашем номере, и хотела побольше узнать о том остракизме, которому подверглась Жаклин со стороны клана Кеннеди после гибели ее мужа, – вспоминает Картер. – Я стал ей рассказывать, но Диана неожиданно произнесла: „Да, да. Как мне все это хорошо знакомо, когда тебя третируют подобным образом“»[18].

Своим появлением в Галерее Серпентин Диана одержала PR-победу. На следующий день журналисты на разные лады восхищались красотой принцессы и ее уверенным поведением. Кто-то привел для сравнения фото Камиллы, нелестные для последней, кто-то вспомнил о неуклюжих жестах Чарльза, когда тот отвечал на неприятные вопросы. Элегантная принцесса была на голову выше обоих и в этой медиагонке вырвалась на корпус вперед.

Но были и те, кто не стал присоединяться к всеобщему хвалебному хору. Они предпочли выждать и посмотреть, изменится ли общественное мнение, когда эмоции отойдут на задний план, а их место займут факты. Мнение действительно изменилось. Те, кто внимательно слушал интервью, обратили внимание, что, несмотря на свое признание в измене, в целом Чарльз повел себя тактично по отношению к своей супруге. После всех откровений Мортона он не стал отвечать Диане тем же. И телезрители это оценили. Согласно одному опросу общественного мнения, популярность принца возросла с 54 до 63 процентов. По другим данным, Чарльза поддержали 80 процентов респондентов.

В целом же, если подвести итог, по общественному резонансу проект Димблби не шел ни в какое сравнение с книгой Мортона. С поставленной первоначально задачей: показать принца Уэльского как человека, познакомить телезрителей с его увлечениями и хобби – команда журналистов, безусловно, справилась. Что касается Дианы, то ее образ в глазах британцев изменился ненамного, и она нисколько не стала меньше любима в народе, чем прежде.

Куда больше интервью Димблби сказалось на Камилле Паркер-Боулз. Эндрю долго закрывал глаза на адюльтер своей супруги с наследником престола, но после публикации телефонного разговора «Камиллагейт» и сенсационного признания Чарльза он посчитал делом чести подать на развод. Супруги развелись в январе следующего, 1995 года, сохранив при этом дружеские отношения. Спустя десять лет, когда в апреле 2005-го многолетняя любовь Камиллы и Чарльза будет скреплена узами брака, имя Эндрю внесут одним из первых в список приглашенных на свадебные торжества.

Интервью Димблби несло в себе еще один потенциал для серьезных изменений, на который в тот момент практически никто не обратил внимания. Тот знаменательный выход в Галерее Серпентин придал Диане уверенность в себе. Причем не только как женщине, но и как специалисту в области PR. Восхищенные глаза очевидцев и восторженные отклики прессы вдохнули в нее новые силы. Принцесса поняла, что великолепно разбирается в вопросах по связям с общественностью, – возможно, даже лучше всех в Букингемском дворце. Она ощутила приток невиданной энергии. С небывалым рвением Диана взялась за создание своего нового имиджа и налаживание связей с редакторами бесчисленных газет и журналов.

Принцесса чувствовала, что поступает правильно. Ее поведение было настолько уверенным, как будто она лично присутствовала при диалоге между руководителем «Associated Newspapers» Дэвидом Инглишем и приглашенным в штат принца для восстановления его имиджа Марком Болландом, в ходе которого Дэвид заявил:

– Марк, вы должны объяснить принцу, что пресса не против него, просто мы за Диану. Она продает газеты, а он нет![19]

Диана чувствовала, что пресса к ней благоволит, и в этом заключалась ее главная ошибка. Во-первых, принцесса неправильно интерпретировала слова Инглиша (даже если она никогда не слышала их), совершенно забыв, что пресса – это огонь, близкое приближение к которому грозит ожогом. Газетчики действительно молились на Диану, потому что она хорошо продавалась. Молились всегда, а не только в те периоды времени, когда принцесса хотела предстать на публике. За ней началась самая настоящая охота – перманентная, изматывающая, наглая. И все потому, что это приносило деньги. За фото Дианы, выходящей из магазина, редакции выкладывали две тысячи фунтов. За снимок принцессы в купальнике счастливчик получал в пять раз больше – десять тысяч. За такой куш можно было сражаться, и сотни папарацци засели в бесчисленных засадах.

Второй просчет принцессы заключался в самом чувстве уверенности. Диана относилась к тому типу людей, для которых быть уверенным в себе – состояние не только крайне редкое, но и чреватое весьма неприятными последствиями. Нередко случалось, что там, где требовались хитрость и осторожность, принцесса шла с открытым забралом, сметая все на своем пути. Именно это случилось во время романов с Джеймсом Гилби, Оливером Хором и Хаснатом Ханом, когда настойчивое поведение Дианы начало тяготить ее кавалеров.

Аналогичная ситуация произошла и в отношениях с прессой. Принцессу занесло, она забыла, что иногда нужно ударить по тормозам или просто перейти на другую скоростную передачу.

Все началось после того, как личный секретарь Патрик Джефсон подал прошение об отставке. Его уход проходил по привычному для Дианы сценарию. Не было никаких громких сцен, выговоров или объяснений. Она просто отстранила Патрика от дел, запустив новый крупный PR-проект. Отстранила кого! Патрика Джефсона! Человека, который проработал у нее восемь лет и пережил с ней не одну бурю. Человека, который как никто понимал и оберегал своего босса.

«Джефсон всегда стремился оградить принцессу от всякой чепухи, стараясь направить ее силы только на решение серьезных вопросов, – делился своими впечатлениями о личном секретаре Дианы президент Национального фонда по борьбе со СПИДом Майкл Адлер. – Он защищал принцессу как от воздействия внешнего мира, так и от разрушительных импульсов, которые нередко исходили от нее самой. У него было природное умение чувствовать опасность задолго до ее появления»[20].

С уходом Джефсона в тень пало последнее препятствие, способное остановить Диану от опрометчивых поступков. Принцесса осталась один на один сама с собой. Люди, хорошо знавшие супругу Чарльза, понимали, что это не сулит ничего хорошего.

 

Вниз по наклонной

 

После Димблби и Мортона, которые за три года рассказали о королевской семье больше сенсационных подробностей, чем другие авторы за три столетия, можно было подумать, что для Букингемского и Кенсингтонского дворцов настал период спокойствия и тишины. Требовалось время оправиться, прийти в себя, осознать произошедшее и сделать соответствующие выводы. Да и к тому же вряд ли нашелся бы третий авантюрист от журналистики, который смог бы, выражаясь профессиональным языком, раскрутить какого-нибудь члена королевской семьи на откровенное интервью. Слишком сильная волна обрушилась на Диану после выхода статей и книги Мортона, слишком сильной критике подвергся Чарльз, связавшись с Димблби, слишком много супруги Уэльские натерпелись от общения с прессой, чтобы вновь раскрывать душу перед записывающими устройствами и телекамерами.

Но на то жизнь и славится своей непредсказуемостью, что за ожидаемой ровной и прямой дорогой нередко скрывается горный серпантин. На берегах Туманного Альбиона нашелся человек, который захотел не просто взять откровенное интервью в духе Мортона и телевизионной передачи Димблби, но и сделать что-то необычное. Например, объединить оба проекта и дать в эфир развернутое телевизионное интервью принцессы Уэльской. Таким человеком стал ведущий программы «Панорама» тридцатидвухлетний журналист Би-би-си Мартин Башир.

Но одно дело желать что-то необычное, и совсем другое – воплотить это в жизнь. Для большинства рационально мыслящих людей задумка Башира была обречена на провал с самого начала. По крайней мере, если Мартин решит действовать прямолинейно. Но Башир был не из тех, кто ломится в стену, когда в ней имеется дверь, пусть даже и закрытая на крепкий засов. Чего стоит хотя бы тот факт, что именно Мартин в 2002 году убедил Майкла Джексона дать ему эксклюзивное интервью. А потом он так смонтирует передачу, что короля поп-музыки обвинят в педофилии.

По мнению Башира, взять у Дианы интервью – не такая уж и сверхъестественная задача, как может показаться на первый взгляд. Нужно только правильно ответить на два вопроса: чем заинтересовать принцессу и через какие каналы на нее выйти.

Для ответа на первый вопрос Мартин решил использовать старый трюк с психокомплексами – своеобразными рычагами, воздействуя на которые можно вызвать у человека определенную, вполне ожидаемую модель поведения. Например, психокомплекс страха, основанный на эмоции, заслуженно считающейся одной из самых сильных по воздействию на человеческую психику. Люди боятся всего – умереть, заболеть, обеднеть, лишиться своего социального статуса и т. д.

Ведь не зря Аль Капоне любил повторять: «Словом и пистолетом можно добиться бóльших результатов, нежели одним лишь словом».

Это, конечно, очень грубо. К тому же, какой бы сильной ни была эмоция страха, для сложнейшей игры, что затеял Башир, одного ее наличия было явно недостаточно. В сложившейся ситуации обычной угрозой вряд ли можно было чего-то добиться. Разве что вызвать недоверие и сразу похоронить весь проект.

Гораздо лучше, если сигнал угрозы будет исходить не извне, а зародится внутри самой Дианы. Для этих целей нужен уже второй психокомплекс, который позволил бы проникнуть во внутренний мир принцессы, смоделировав нужный результат. Таким троянским конем стала хорошо известная подозрительность супруги Чарльза, нередко распространявшаяся на самых близких людей.

Итак, сложив все эти рассуждения вместе, на свой первый вопрос Мартин получил следующий ответ: необходимо посеять в голове принцессы зерна сомнения в близком окружении, а это в свою очередь запустит сигнал тревоги, механизм спасения и чувство доверия к тому человеку, кто предоставил бесценные сведения.

Теперь дело осталось за малым – найти способ донести информацию об «измене» до Дианы. Этой проблеме и был посвящен второй вопрос.

На самом деле у Башира было не так уж и много вариантов – выйти прямиком на принцессу, на ее друзей или родственников. Непосредственное общение сразу с Дианой было чревато недоверием. К аналогичному результату могло привести и воздействие через ее друзей, которые слишком часто и слишком спонтанно попадали у принцессы в немилость. Что касается родственников, то своей матери Диана не доверяла, с сестрами отношения были сложны, а восьмого графа Спенсера к тому времени уже не было в живых. Оставался только брат Чарльз, отношения с которым еще были вполне сносными. Именно к нему и решил обратиться Башир в августе 1995 года.

Во время встречи с Чарльзом Мартин сообщил, что в рамках проводимого им журналистского расследования ему удалось обнаружить примечательные факты. Якобы некоторые издания вышли на сотрудников графа Спенсера и платят им неплохие деньги за предоставление частной информацию о нем и его сестре.

Чарльз был заинтригован подобной информацией. Он встретился с журналистом несколько раз. Во время одной из таких конфиденциальных бесед Башир представил девятому графу Спенсеру выписку с банковского счета бывшего главы службы охраны Элторпа Аллана Уэллера. Мартин обратил внимание на сумму, которую Уэллер получил от международного медиаконгломерата Руперта Мёрдока «Media International».

Проникшись к Баширу доверием, Чарльз познакомил его с Дианой. Во время их первой встречи, которая состоялась в Лондоне, в доме одного из друзей принцессы, Мартин сказал, что, по его данным, подкупались не только слуги Элторпа, но и сотрудники самой Дианы. Кроме того (на этот раз не приводя уже никаких доказательств) Мартин посоветовал принцессе быть осторожней со своими подругами – Катериной Соамс, Кейт Мензис и Джулией Сэмюель. Слова Башира прозвучали как нельзя вовремя. Отношения с Джулией были на грани разрыва, а что касается Катерины и Кейт, то с ними Диана уже и так была в контрах. «Получается – этому человеку можно верить», – подумала про себя принцесса.

Можно ли было на самом деле верить Баширу? Вопрос сложный и, как большинство других вопросов в истории Дианы, не имеет достоверного ответа. Известно только, что брат принцессы очень скоро засомневался в своем новом друге. Он сравнил факты, приведенные журналистом в разных беседах, и обнаружил несоответствия. К тому же, проверив по своим каналам, Чарльз установил, что выписка с банковского счета, которую ему до этого показывал Башир, оказалась искусной подделкой. Наводит на размышления и тот факт, что, когда Чарльз попытался вывести Мартина на чистую воду, тот сделал все возможное, чтобы больше не встречаться с графом Спенсером.

Что же касается самой Дианы, то Башир задел ее за живое. Подозрения стали расти как снежный ком, пока принцесса не убедила себя в том, что помимо прессы за ней следит и королевская семья. Диана была в ярости. Ее снова предали!

Как раз в этот момент Башир предложил Диане идею ответного удара – рассказать обо всем по телевидению. Супруга Чарльза живо ухватилась за эту мысль. Полтора месяца она тайно встречалась с Баширом, обсуждая подробности предстоящего интервью. Окончательный план был утвержден в конце октября, спустя всего несколько дней после того, как медиагуру Маргарет Тэтчер Гордон Рис представил принцессу новому председателю Комиссии по жалобам на прессу лорду Уэкхэму. В беседе с ним Диана подчеркнула, что всегда выступала против вторжения в частную жизнь. Как заметила биограф Дианы Салли Беделл Смит, «подобное заявление было тем примечательно, что как раз в это время принцесса готовила масштабный план по вторжению в частную жизнь королевской семьи»[1].

Своей идеей дать Баширу интервью Диана поделилась с тремя друзьями в СМИ – Дэвидом Паттнемом, Клайвом Джеймсом и Дэвидом Аттенборо. Все трое ответили единодушно: ни о каком участии в программе «Панорама» не может быть и речи.

– Вы абсолютно правы, конечно, вы правы. Я понимаю, о чем вы говорите, – ответила принцесса и решила действовать по-своему[2].

Отныне никто не узнает о ее новом проекте. Единственным человеком, с которым поделится Диана, станет ее медиум Рита Роджерс. Остальным – друзьям, сотрудникам по связям с общественностью, родственникам, включая и брата Чарльза, принцесса не скажет ни слова. Когда съемочная команда приедет в апартаменты № 8 и 9 для работы над передачей, дверь им откроет она сама. Даже прислуга ничего не должна была знать о том, что готовит их хозяйка. Да что там прислуга – председатель Би-би-си сэр Мармадьюк Хасси и тот оказался в полном неведении. Впоследствии это, кстати, приведет к неприятному обострению отношений между Би-би-си и Букингемским дворцом.

Съемка интервью состоялась в воскресенье, 5 ноября 1995 года, в Кенсингтонском дворце и заняла пять с лишним часов: два часа ушли на расстановку и подключение аппаратуры, три часа – непосредственно на саму запись.

Диана тщательно подготовилась к ответственному событию. Просматривая интервью, сразу бросается в глаза, насколько внимательно принцесса подбирает слова, отвечая на тот или иной вопрос. Также она продумала и время выхода передачи в эфир. Когда в ходе записи один из членов съемочной команды пошутил:

– Мы снимаем еще один подарок Чарльзу на день рождения!

Принцесса ответила:

– Именно в его день рождения – 14 ноября – я и хочу, чтобы вы объявили о нашей передаче[3].

Для телевизионного же показа принцесса выбрала другую, не менее важную дату в жизни Виндзоров: 20 ноября – сорок восьмую годовщину брака королевы Елизаветы II и герцога Эдинбургского.

Для того чтобы достигнуть максимального эффекта, Диана провела успокаивающую дезинформацию. Своим друзьям она сказала, что «в этом интервью нет ничего, что может вызвать какие-то дискуссии»[4]. Общественности же устами Ричарда Кэя Диана заявила, что «этот фильм опровергнет враждебные отклики о принцессе, в нем она предстанет как спокойная и рационально мыслящая женщина»[5].

Сама Диана решила во время выхода передачи в эфир быть на публике. Вечером 20 ноября она приехала на один из благотворительных обедов, проходивший при поддержке председателя совета директоров «General Electric International» сэра Рональда Грирсона. По воспоминаниям очевидцев, Диана выглядела очень уверенно, словно «предчувствовала свой триумф»[6].

В девять часов Грирсон обратился к принцессе:

– Мадам, ваше интервью сейчас выходит в эфир. Вы не волнуетесь?

– Нет, – улыбнувшись, ответила Диана.

– Почему?

– Профессионализм, – произнесла принцесса. – Вы будете мной гордиться, Ронни![7]

Гордиться чем? Смелостью или безрассудством?

Интервью принцессы превзошло все, что когда-либо говорилось о королевской семье. Перед пятнадцатью миллионами британцев и десятками миллионов телезрителей из других стран Диана как ни в чем не бывало принялась рассуждать о своей булимии, о превратностях собственного брака, об измене Чарльза и его перспективах стать будущим королем. Она подтвердила достоверность записи телефонного разговора «Сквиджигейт», свой роман с Хьюиттом, заявила, что не хочет развода и собирается «бороться до конца». Когда Диана описывала собственный характер, у нее четыре раза встретилось прилагательное «сильный», а когда речь зашла о том, в какой роли принцесса видит саму себя в ближайшем будущем, она ввела новый термин – «королева людских сердец».

Откровение принцессы потрясло всех – друзей, королевскую семью, общественность и прессу. И если в случае с Мортоном Диана вынесла ссор из избы тайно,[70] то теперь сделала это максимально публично.

На следующий день после выхода «Панорамы» в эфир в отставку подал помощник пресс-секретаря королевы Джеффри Кроуфорд, отвечающий за общение Дианы с прессой. Спустя два месяца, в январе 1996 года, прошение об отставке написал и личный секретарь принцессы Патрик Джефсон. Он сделал бы это и раньше, но его задержали определенные обязательства.

Как вспоминают очевидцы, принцесса тяжело перенесла уход Джефсона.

«Она была шокирована, – рассказывает один из ее друзей. – Диана не ожидала от него такого. Да, они порой громко спорили и даже говорили друг другу обидные вещи, но она доверяла Патрику»[8].

Диана и в самом деле была шокирована. Иначе просто нельзя объяснить, чем была обусловлена следующая фраза, брошенная принцессой после ухода Джефсона: «Крысы всегда первыми бегут с корабля»[9].

Супруга Чарльза была не права. Во-первых, Патрик был далеко не первым, кто покинул Диану. Во-вторых, он не был крысой. Просто Джефсон теперь не мог доверять своему боссу. Он не для того занимал должность личного секретаря, чтобы принцесса за его спиной осуществляла замыслы, о которых потом будет говорить вся страна. И это в то время, когда Патрик буквально по крупицам пытался наладить отношения между принцессой и королевской семьей!

В известность о сотрудничестве с Баширом Диана соизволила поставить своего личного секретаря только за неделю до выхода «Панорамы». Да и то она сказала лишь о самом факте интервью, не вдаваясь при этом в излишние комментарии.

Патрик тут же связался с королевой, но изменить что-либо было уже слишком поздно. Злополучное интервью он смотрел вместе с фрейлиной принцессы Энн Беквит-Смит. Вечером после просмотра Патрик записал в своем дневнике: «Энн выключила телевизор, и призрачное лицо с накрашенными темными глазами наконец-то исчезло с экрана. „Все, это конец“, – вымолвил я»[10].

Однако самое неприятное ждало Диану впереди. Подруга принцессы Роза Монктон увидела в сотрудничестве с Баширом «Диану в ее худшем обличье»[11], Симона Симмонс назвала это «самой крупной ошибкой, которую можно было совершить»[12], друг Чарльза Николас Соамс заявил, что своим интервью принцесса продемонстрировала «прогрессирующую стадию паранойи»[71] [15], а известный политик Вудро Ватт, упоминая об участии Дианы в «Панораме» на страницах своего дневника, назвал принцессу «психопаткой и шизофреничкой, которая преисполнена ненависти»[16].

Когда на следующее утро Диана позвонила своей матери в Шотландию, бедная женщина не смогла найти в себе силы обсудить передачу. Миссис Шэнд Кидд сказала, что сейчас не может разговаривать, потому что беседует по другому телефону.

«Это было просто ужасно! – вспоминает Фрэнсис. – Мне стало так страшно, я и в самом деле подумала, что отныне больше не смогу поддерживать свою дочь»[17].

Принцесса Маргарет, до этого симпатизировавшая Диане, порвала с ней все отношения, о чем сообщила в письменном виде. Принцесса Анна призналась Вудро Ватту, что отныне считает свою невестку «не только безумной, но также олицетворением зла и коварства»[18].

Свое недовольство Диане высказали и ее дети. Уильям бойкотировал поступок своей матери тем, что отказывался разговаривать с ней в течение нескольких дней[19].

«Уильям был возмущен тем, что она не сказала ему ни слова о сотрудничестве с Баширом, тем, что она плохо отозвалась о его отце, и тем, что она призналась о романе с Джеймсом Хьюиттом, – говорит Симона Симмонс. – По мнению ее сына, Диана выставила дурой не только себя, но и его, Уильяма»[20].

Патриарх британской журналистки Уильям Дидс в свою очередь отметил, что «в некоторых моментах своего выступления Диана, вместо того чтобы предстать уравновешенной женщиной, добилась прямо противоположного результата». В качестве примера он привел слова принцессы, что она «не собирается тихо уходить и будет бороться до конца».

«О чем она думала, когда, произнося нечто подобное, полагала, что укрепляет свои позиции?» – озадаченно восклицает Дидс[21].

О какой вообще уверенности можно было говорить, когда бóльшую часть своих откровений принцесса фактически проплакала в жилетку многомиллионной аудитории? Как она, которая считала себя таким искушенным специалистом по связям с общественностью, могла забыть неписаную истину: никогда не показывай свои слабости? Разве не о PR говорил проницательный Бенджамин Дизраэли, когда провозгласил максиму «Never explain, never complain»?[72] Он знал, что Лондон – как и Москва – слезам не верит. Это только Уинстон Черчилль мог позволить себе плакать, когда осматривал руины британских городов после налетов люфтваффе. Людей восхищали его слезы, поскольку он плакал не о себе, а разделяя их горе.

А что же принцесса? Ради чего она вообще согласилась на это интервью? Когда Башир задал ей этот вопрос, Диана ответила следующее:

– Я стала беспокоиться, что многие люди начали сомневаться во мне. Я хотела заверить этих людей, на протяжении последних пятнадцати лет переживавших за меня, что я их не предала. Самые обычные граждане на улице – вот кто беспокоит меня больше всего.

В этом ответе – вся Диана образца 1995 года. После свадьбы интервью в «Панораме» стало самым важным (по своим результатам) поступком принцессы. На глазах миллионов свидетелей она нарушила обет молчания члена королевской семьи, она предала свой круг, поставила под удар взаимоотношения с друзьями, членами семьи, свой брак, наконец, – и все это ради любви масс, ради уважения неперсонифицированной публики. Популярность превратилась одновременно в самоцель, оружие против Фирмы и образ жизни принцессы. Но она не понимала, что интервью Баширу – это не аудиозаписи, передаваемые втайне – через Колтхерста – Мортону, это прыжок в неопределенность, это шаг через черту, это последняя капля в чаше королевского терпения, это точка невозврата, после которой уже невозможно сохранить вчерашнее благополучие. Именно после выхода «Панорамы» Елизавета II приняла окончательное решение о том, что в интересах всех – королевской семьи, Чарльза, будущих наследников и конечно же самой Дианы – будет лучше, если супруги Уэльские разведутся.

Отныне принцессе нужно было самостоятельно прокладывать путь в богатом рифами и подводными течениями океане массмедиа. Первым ее кадровым решением стало приглашение на место Джефсона сорокавосьмилетнего специалиста по связям с общественностью Джейн Эткинсон.

Как женщина, Джейн симпатизировала Диане. Но одно дело – личные симпатии и другое дело – работа.

После первых же бесед с боссом перед Джейн начала раскрываться иная сторона медали – та самая, которая обычно была скрыта от глаз непосвященной общественности.

«Если вы не давали принцессе то, что она хотела в данный момент, – вспоминает Эткинсон, – она переставала обращать внимание на ваши предложения. Диана действовала только на основе своего собственного мироощущения – и не важно, было ли ее представление правильным или в корне ошибочным»[22].

Однако манера действовать по своему усмотрению была далеко не самой большой кошкой, которая пробежит между Дианой и Джейн. Эткинсон быстро поняла, что работа с принцессой Уэльской будет далеко не так проста, как она это предполагала изначально. Но даже она, со своим многолетним опытом, не могла представить, насколько сложным станет это сотрудничество.

«Диана была очень скрытным человеком и постоянно держала все в тайне, – замечает Джейн. – Если, например, принцесса получала от кого-нибудь совет, она никогда не сообщала, от кого именно. Диана не могла, как обычные люди, сказать: „Знаешь, я разговаривала с Аланом, и он посоветовал мне то-то и то-то“. Нет, вместо этого принцесса беседовала с Аланом, а потом выдавала его мысли за свои. Мне кажется, причина подобного поведения заключалась в чувстве незащищенности. Она постоянно ощущала, что не может никому доверять, поэтому стремилась все держать под своим контролем»[23].

Вскоре Эткинсон узнает, чем грозит это чувство незащищенности. Каждый сотрудник из штата принцессы Уэльской рано или поздно распарывал себе брюхо на одном и том же рифе – рифе доверия. Лояльность – вот что для Дианы было самым важным качеством в ее подопечных, и если кто-нибудь ее предавал – не важно, на самом деле или это ей всего лишь казалось, – он тут же попадал в черный список. Вскоре в этот список попала и Эткинсон, когда после триумфального визита принцессы Уэльской в США имела неосторожность связаться с журналистами из «Daily Express». Все, что сделала Джейн, – провела лишь самую обычную сверку фактов перед публикацией, но Диана увидела в этом нечто большее – сотрудничество с прессой, а вместе с ним и предательство.

На следующее утро после выхода номера она вызвала Эткинсон к себе и отчитала за ее поступок. В этот же день на ланч к принцессе приехал редактор «Daily Express» Ричард Эддис. Он, как мог, уверял Диану, что Джейн не имеет никакого отношения к злополучной статье, но принцесса уже сформировала свое мнение и менять его не собиралась. Наоборот, она стала в приватных беседах со своими друзьями и дальше очернять Эткинсон, рассказывая о том, что та передает о ней негативную информацию в «The Sun».

Разумеется, эти заявления не имели ничего общего с правдой, но кого это интересовало. Судьба Джейн была решена. Сначала она попала в опалу, потом ее отстранили от участия в делах и уж затем, после одного неприятного инцидента, о котором мы расскажем в следующей главе, вынудили подать прошение об отставке.

В этой связи хочется привести высказывание британского историка Нормана Роуза о премьер-министре Артуре Бальфуре: «Ни один премьер не имеет права устраивать безнаказанно столь очевидный погром своего кабинета».[73]

Если Бальфура ждала потеря власти, то Диану – кадровой вакуум. Слишком долго она высасывала воздух вокруг своих помощников, чтобы теперь, после развода с Чарльзом и, возможно, в один из самых сложных периодов своей жизни, когда наличие собственной команды специалистов по связям с общественностью было не блажью, а необходимостью, остаться одной.

Конечно, принцесса быстро нашла себе нового секретаря, пригласив на этот пост пятидесятитрехлетнего Майкла Гиббинса. Однако по сравнению с Эткинсон – и уж тем более с Джефсоном – должность личного секретаря для мистера Гиббинса, бывшего бухгалтера и финансового советника Дианы, превратилась в самую настоящую синекуру. Отныне основную политику осуществляла сама принцесса. Именно она теперь задавала вопросы и отвечала на них – как, что и когда ей следует предпринимать.

Иногда принцесса консультировалась со своими подругами и Полом Барреллом, который в 1996–1997 годы стал для нее всем – «дворецким, личным помощником, секретарем, курьером, шофером, посыльным, другом, фрейлиной и камеристкой в одном лице»[24]. Хотя, даже превратившись в невидимую тень принцессы («моя скала»[25], как она его теперь называла; раньше этот эпитет принцесса использовала по отношению к Патрику Джефсону[26], а до Патрика – к своему отцу[27]), Баррелл не был застрахован от превратностей противоречивого характера своего босса. Незадолго до гибели принцесса призналась своему стилисту Натали Симонс: «Я вскоре собираюсь избавиться от Пола»[28].