Уважайте чужой труд, пожалуйста! 3 страница

Он так же смотрел на меня тем вечером в баре месяц назад. Слегка приоткрыв рот и прищурившись без очков. Его улыбка – как появившееся из-за облаков солнце.

– Привет, – хриплым ото сна голосом говорит он.

– Лола, это Бенни, – раздается в трубке голос Бенни. – У меня тут Анджела на второй линии.

– Да? – бормочу я, не отводя взгляда от лица Оливера. Я вижу, как на нем облегчение и счастье сменяется легким смущением, когда он огладывает комнату.

Он садится, опираясь локтями на бедра и опустив голову на руки:

– Ох блядь. Моя голова.

Харлоу однажды сказала, что по тому, как на тебя смотрит человек, если видит тебя сразу же, проснувшись с утра, можно понять, какие чувства он к тебе питает. Опустив глаза, я провожу ногтем по столу, стараясь никак не интерпретировать утренний взгляд Оливера.

– Сейчас рано, и я прощу прощения, – говорит Анджела. – Ты как?

– В докофейном настроении, – отвечаю я. – И не на многое гожусь.

Оливер хохочет надо мной, сидя на диване, а Анджела в трубке смеется чуть менее искренне. Я включаю громкую связь, чтобы ему было слышно.

– Что ж, – продолжает Анджела, – вчера был большой день, а сегодня выходит пресс-релиз.

– От меня что-нибудь требуется? – спрашиваю я.

– Ничего, кроме того, чтобы ты была готова, – говорит она. – Я не хочу, чтобы ты сегодня отвечала на какие-либо вопросы. Это – наша работа. Позже мы пришлем тебе текст для соцсетей. Еще мы организовали несколько интервью. И все, что мне сейчас нужно, – чтобы ты была в курсе: что это означает.

Оливер наблюдает за мной из гостиной, нарочито выпучив глаза.

– Хорошо… – говорю я, улыбаясь и благодарная уже тому, что он здесь и слышит это из первых уст вместе со мной.

Анджела сейчас говорит чертовски серьезно. И я чувствую, что мне нужен очевидец.

– Это означает, что тебя начнут узнавать.

Оливер выглядит преувеличенно шокированным, и я подавляю смешок. В последние десять недель книга находилась в тройке лучших графических романов в списке «Нью-Йорк Таймс», но пока моя жизнь не сильно изменилась, если не считать появившихся поездок на автограф-сессии и нескольких мероприятий. Очевидно, мы оба серьезно сомневались, что наш район станет объектом паломничества для папарацци.

– Возможно, будут фотографировать и ходить по пятам, – продолжает Анджела. – Будут задавать по сотне раз одни и те же вопросы, и нужно делать вид, словно ты слышишь их впервые, и на каждый придется отвечать. Еще это означает, что ты не сможешь контролировать, что о тебе пишут. Это понятно?

Я киваю, по-прежнему не отводя глаз от смешливого взгляда Оливера, но, вспомнив, что они меня не видят, отвечаю:

– Да.

– Ты будешь великолепна, – обнадеживает Бенни. – Это фантастика, Лола.

– Так и есть, – с писком выдаю я. Знаю, Харлоу никогда не понять это мое настроение, но мне действительно хочется спрятаться и переждать в своей писательской пещерке, пока все не закончится, чтобы потом в парике и солнечных очках пойти на премьеру.

Все нормально. Я в порядке.

– Хорошо, – говорит Анджела. – В течение часа это появится на Variety. [еженедельный журнал о событиях шоу-бизнеса – прим. перев.] Наслаждайся моментом, Лола. Он твой.

Похоже, что разговор подошел к концу, но на заднем плане я слышу уже знакомый грохот стеклянной двери и приглушенный мужской голос, рычащий: «Ну что за хуйня».

Анджела прокашливается.

– А, это Остин, он хотел сказать пару слов.

– Ладно, – отвечаю я. Встав с дивана, Оливер идет на кухню.

– Лола! – кричит Остин, и я радуюсь, что у меня включена громкая связь, иначе бы оглохла.

– Доброе утро, – говорю я и слегка шлепаю Оливеру по носу, чтобы отвлечь его внимание от телефона, на который он сурово уставился.

– Слушай-ка, у меня в пять встреча, – говорит Остин, – и я просто хотел поздороваться, но вот о чем подумал вчера вечером: что, если Рэйзор будет не из параллельного мира, а вообще с другой планеты?

Я часто моргаю, а мои мысли останавливаются на полном ходу.

Глаза Оливера округляются, и он беззвучно произносит: «Какого хрена?»

– Прости, – говорю я и мотаю головой, чтобы прийти в себя. – Пришелец? С Марса, что ли?

– Ну, детали можно продумать по ходу, – как ни в чем не бывало заявляет Остин. – Просто думаю, американцам легче понять инопланетянина, нежели обитателя параллельного мира.

– Но «Доктор Кто» – крутой, – это все, что я могу возразить.

– Его делали BBC.

– То есть британцы умнее?

Он смеется, полагая, что мой вопрос риторический.

– М-да? Ну просто подумай об этом. Полагаю, мы запросто все можем поменять, и это не будет сильно влиять на сюжет – просто сделает его более доступным.

Кивнув, я снова соображаю, что он меня не видит.

– Ладно, я подумаю над этим.

– Превосходно! – горланит он. – Поболтаем позже, Лолс!

Трижды гуднув, мой телефон дает понять, что разговор окончен, и я осторожно откладываю его в сторону.

Скрестив руки на груди, Оливер опирается на раковину.

– «Лолс»?

Мои брови вздымаются практически до самого потолка.

– Мы что, начнем с этого?

Он смеется и медленно качает головой.

– Не уверен, что кто-то из нас жаждет начать с марсиан.

Подойдя к холодильнику, я достаю пачку кофе в зернах.

– Я… – я поворачиваюсь, высыпаю зерна в кофемолку и беспомощно слежу, как та с грохотом их перемалывает.

Мой мозг как каша, сердце ухнуло вниз, а легкие, кажется, просто сдались и сдулись.

Выключив кофемолку, я говорю:

– Не знаю, что и сказать. Марсианин. Натуральный марсианин. Это ведь не серьезное предложение, а? Ну то есть Рэйзор и другие из многопёровых [семейство пресноводных рыб, по-видимому, родственники Рэйзора – прим. перев.] появились в четвертом измерении, но они такие же земляне, как и мы, просто… иные. В альтернативном времени в альтернативных обстоятельствах, – схватившись за голову, я стараюсь не запаниковать. – Весь смысл того, кто он такой, – что он представитель параллельной эволюционной ветви, – я смотрю в его ярко-голубые глаза. – Но – здесь. На Земле. Единственная причина, почему ему есть дело до Куинн и ее проблем, потому что Земля – и его планета тоже. Просто немного иная ее версия.

Я знаю, что для Оливера это не новость, но еще раз проговорить это – такое облегчение. Иначе я слечу с катушек.

– Ты можешь не согласиться, Лола, – говорит он. – Хочу сказать на всякий случай, что не согласен с Остином. Сюжетная линия становится слишком навороченной.

– Я думала, мы будем обсуждать более мелкие детали, – замечаю я. – Например, навыки боя Куинн один-на-один и ее первая схватка, или как Рэйзор с отрядом Шиншилловых пришел ей на помощь.

Оливер пожимает плечами и крутит ложку по поверхности стола.

– Ну да, я тоже.

– Еще этот пресс-релиз, – я качаю головой и высыпаю молотый кофе в кофеварку. – Если ты не против, я спрячусь сегодня в магазине.

– Думаю, магазин не самое удачное место, чтобы спрятаться, Сладкая Лола.

Я киваю, обожая, как он так меня называет. Его «о» всегда получается таким волнующим, и ничто так не поднимает мое настроение, как звук его голоса.

– Есть хочешь?

Нырнув рукой под футболку, он почесывает живот, и мое сердце бомбой падает к ногам.

– Умираю от голода, – пожав плечами, отвечает он.

Махнув рукой в сторону тарелки с фруктами на столе, я достаю из шкафа над холодильником Rice Krispies [рисовые хлопья – прим. перев.], потому что знаю, он их любит. Он уже рядом со мной и достает из холодильника молоко.

– Я живу в мирке, где мне присылают копии релизов для соцсетей, – говорю я. – Наверное, пора уже завести, а?

Он смеется, очищая банан.

– Пусть Джо ведет твой твиттер. У него неплохо получится.

Я изумленно таращусь на него.

– Он будет постить члено-фотки.

Оливер пожимает плечами, будто говоря «Так и есть», после чего делает паузу, уставившись на меня.

– Что? – интересуюсь я.

– Да ничего, – он кивком показывает на фрукт в своей руке. – Просто я теперь не знаю, куда смотреть, когда ем банан. Знаешь, зрительный контакт и все такое. Не хочу наводить на мысли.

– Да уж, особенное после обсуждения члено-фоток НеДжо.

Он морщится, кладет банан в сторону и насыпает в миску хлопья.

– Передай мне нож.

Хихикая, я хватаю один, и он закатывает глаза. Каждый раз, когда он произносит «нож», я ничего не могу с собой поделать. Это один из тех немногих случаев, когда он говорит, прямо как Пол Хоган. [австралийский актер, сыгравший в фильме «Крокодил Данди» – прим. перев.]

– Ты на самом деле думаешь, люди будут меня узнавать? – покусывая ноготь на большом пальце, спрашиваю я.

Я сейчас ни капли не готова столкнуться лицом к лицу с идеей, что Рэйзор марсианин, поэтому, как ни странно, проще сосредоточиться на публичной стороне происходящего.

Оливер смотрит на меня, изучая мое лицо. Знаю, о чем он думает, когда его глаза опускаются на мой пирсинг в губе: я не сильно скрываюсь от людей.

– Разве они уже иногда не узнают?

– Только фанаты, и только дважды.

– Ну теперь их явно будет больше, – с невозмутимым спокойствием говорит он. Порой мне хочется поместить его в клетку со львом и измерить кровяное давление.

– Меня от этого мутит, Оливер. Будто мне теперь нужно надевать на голову пакет.

Он смеется и качает головой.

– Да ладно тебе, Лола. Давай не драматизируй. Ты всегда так грациозна и вежлива, почему ты думаешь, что тебе будет трудно?

– Это не так, – шепчу я.

Продолжая смотреть на меня, он самую малость качнул головой.

– Иногда мне хочется заново с тобой познакомиться, – нарезая банан поверх хлопьев, говорит он. – И уделить больше внимания.

Мое сердце катапультой отправляется в горло.

– И что это значит?

– Это значит именно то, что я сказал, – он перемешивает смесь в тарелке. – Ты чертовски потрясающая. Я хочу встретиться с тобой в первый раз снова. И хочу, что он был другим: только мы с тобой, вот как сейчас.

– С хлопьями и кофе вместо Стрипа в Вегасе?

Оливер встречается со мной глазами, и я знаю – просто знаю, и все– что он вспомнил мое неуклюжее предложение. Я наблюдаю, как он ищет нужные слова.

– Я просто говорю о ситуации, где никто не чувствует себя под давлением…

– Я не виню тебя за ту ночь, – перебиваю я. Мне нужно отделить сам момент от неприятного чувства. – Это было верное решение.

Он удерживает мой взгляд чуть дольше, после чего, слегка улыбнувшись, приступает к еде.

Я опираюсь на стойку, попивая свой долгожданный нектар богов, и наблюдаю, как Оливер ест. Можно сказать, что он худощавый: длинные линии, стройный, размахивает руками при ходьбе, весь состоит из острых углов. Но кроме того, он сильный. Прекрасно вылепленные мышцы бицепсов и плеч. Широкая грудь, переходящая в узкую талию. Я могла бы нарисовать его, думаю я. Я могла бы нарисовать его и даже сама удивляюсь тому, что вижу.

– О чем задумалась? – с полным ртом хлопьев спрашивает он. – Ты так уставилась на меня, будто удивлена, что у меня есть руки.

– Я подумала, а что, если я тебя нарисую.

Чувствую, как мои глаза округляются. Я совершенно не собиралась говорить это вслух, и мы оба это знаем. Оливер застыл так же, как и кровь в моих венах. Он смотрит на меня, словно ждет моих объяснений, но я не в состоянии вымолвить ни слова. Когда я нервничаю, в моем мозгу что-то отключается, словно захлопывается дверь.

Идут минуты, и все, что я слышу, – это собственный пульс и звуки ложки и тарелки Оливера. Нам не в новинку быть в тишине, но сейчас это слишком тяжело.

– Так значит, хочешь?

Я поднимаю взгляд на его лицо.

– Чего хочу?

Он берет ложку рисовых хлопьев, жует и глотает.

– Нарисовать меня.

Мое сердце расширяется

расширяется

и взрывается.

– В этом нет ничего такого, Лола. Ты художник. А я осознаю, что я немного полубог, – он подмигивает и наклоняется, чтобы зачерпнуть еще ложку хлопьев с молоком.

Хочу ли я нарисовать его? Черт, да, и давайте уж начистоту: я делаю это постоянно. Но обычно по памяти, и, по крайней мере, он не в курсе, что я его рисую. А идея беспрепятственного визуального доступа к этому лицу, к этим рукам, жилистым предплечьям и широким плечам…

– Хорошо, – почти пищу я.

Он смотрит на меня, немного приподняв брови, как бы спрашивая: «Ну и?» И прежде чем успеваю это обдумать, я выхожу и несусь в свою спальню, копаюсь на столе и нахожу большой блокнот и угольные карандаши. Я слышу, как он поставил тарелку в раковину и включил воду, чтобы вымыть ее.

В моей голове каша, связные мысли исчезли напрочь. Я понятия не имею, что сейчас делаю, но если Оливер хочет, чтобы я его нарисовала… блин, да. Я заполню эскизами весь этот чертов блокнот.

Бегу назад в гостиную и чуть не падаю, поскользнувшись на деревянном полу в своих носках и успев схватиться за стену как раз в тот момент, когда Оливер, стоя ко мне спиной, смотрит в огромные мансардные окна. Он тянется рукой за спину и снимает футболку через голову.

О.

О-о-о.

– Ох, – тяжело вздыхаю я.

Он резко разворачивается и смотрит на меня, выражение его лица становится подавленным.

– Мы так не будем? О боже, мы же не будем так. Только лицо и все такое, – держа футболку у тела, он добавляет: – Твою мать.

– Все в порядке, – наконец выдаю я, уставившись на карандаш в своей руке, будто проверяя, хорошо ли тот заточен. Я смотрю на него так пристально, что уже могла бы поломать его силой взгляда. Оливер. Без футболки. У меня в гостиной. – Это совершенно нормально, я имею в виду, это очень даже хорошо – нарисовать тебя без футболки, потому что так я смогу больше сосредоточиться на деталях мышц, волос и… – я прокашливаюсь, – прочем.

Он отбрасывает футболку и смотрит на меня, словно хочет убедиться, что я уверена.

– Ладно.

Я сажусь на диван и впиваюсь взглядом на него, стоящего у окна. Он смотрит куда-то вдаль, совершенно спокоен. Не то что я, ощущающая, что мое сердце вот-вот выскочит через горло. Дольше, чем должна бы, я трачу время на его грудь, на ее очертания: идеальные круглые маленькие соски; карта мышц, состоящая из квадратов, прямоугольников, стремительных линий и острых углов. Треугольник, где его тазовые кости встречаются с мышцами. Я чувствую, как он смотрит на меня, когда я рисую полоску темных волос ниже его пупка.

– Мне снять джинсы?

– Да, – не подумав, отвечаю я и тут же вскрикиваю: – Нет! Нет. Господи боже, так нормально.

Мое сердце еще никогда не грохотало так тяжело.

Он выдает кривоватую полуулыбку. Мне не жаль потратить и год, чтобы воспроизвести на рисунке точную форму его губ в этот момент.

– Я действительно не против, – тихо говорит он.

Дьявол на моем плече говорит мне: «Давай! Соглашайся. Твой геометрический стиль будет неполным без изображения его ног. Это поможет».

Ангел же просто пожимает плечами и смотрит куда-то в сторону

– Если ты уверен, – говорю я, затем, откашлявшись, поясняю: – Ты же знаешь, мне не очень удаются ноги и…

Уже расстегнув одну пуговицу ширинки, он стягивает ткань вниз, одновременно с этим я слышу легкие щелчки расстегивающихся остальных пуговиц.

Для нашей дружбы было бы правильней, отведи я взгляд, но я не могу.

– Лола?

Мне стоит титанических усилий перевести взгляд на его лицо.

– Да?

Ничего не отвечая, он удерживает мой взгляд, стаскивает джинсы с бедер и отпихивает их в сторону.

– Да? – повторяю я. Я дышу слишком тяжело. Должно быть, это заметно.

Сейчас все по-другому. Сегодня утром произошло нечто, вышедшее за рамки обычных Лола+Оливер. Ощущение, будто мы шагнули через порог Страны Чудес.

– Где ты хочешь?

– Хочу тебя?

– Чтобы я встал.

– О-о, – я откашливаюсь. – Прямо здесь будет хорошо.

– Я не пересвечен?

Есть немного, но я не доверяю сейчас сама себе, чтобы попросить его куда-нибудь передвинуться.

– Я могу и сесть… – начинает он.

– Лучше просто ложись или… – я резко останавливаюсь, когда до меня доходит, что я сказала. Вот дерьмо, – или сядь. Сидя будет прекрасно. В общем, как угодно.

С легкой загадочной улыбкой он идет к ковру в центре комнаты и ложится посередине огромного солнечного луча.

На панно изображена девушка, смотрящая на парня, и ее кожу ласкают языки голубого пламени.

Скрестив ноги в лодыжках, Оливер складывает руки за головой и закрывает глаза.

Член.

ЕГО ЧЛЕН.

Это все, что я могу видеть.

Он там, под его боксерами, наполовину твердый и очевидно не обрезанный; он как продолжение линии его бедра.

Господи боже мой.

Он большой. И если станет тверже, то может выбить женщине все зубы, когда он трахнет ее рот.

Я склоняю голову, а моя рука зависает над бумагой. Почему он почти твердый? Такие мужские штуки случаются всякий раз, когда их рисуют? Вероятно, так. А каково это: потрясающе или дико неловко?

Думаю, у Оливера первый вариант, потому что вы только посмотрите на него. Ну то есть я имею в виду его самого. Оливера, конечно.

– Лола? Ты в порядке?

Точно. Ему ведь слышно, когда я не рисую. Я усаживаюсь на диване поудобнее и начинаю порывисто прорисовывать каждую деталь его тела: темные волоски на ногах, лепнину мышцы бедер, глубокие бороздки у бедер, и да, его очертания под тканью боксеров.

Я изрисовала десятки страниц, чтобы ухватить каждый штрих и позже выполнить в цвете. Мои руки перепачкались углем, а пальцы онемели от быстрой и напряженной работы.

– Перевернись на живот, – прошу я.

Он делает, как я сказала, и я успеваю поймать момент, как напрягаются мышцы его бедер, когда он резко приземляется на ковер – с инстинктивным выпадом вперед.

Каждый мускул в моем теле сжимается в ответ: умоляющее желание улететь за пределы Галактики.

Слева я замечаю шрам, пересекающий несколько ребер.

– Что это за шрам?

– Упал с велосипеда в ту первую поездку, – бормочет он, имея в виду «Разъезжай и Сооружай», когда он познакомился с Анселем и Финном, и они вместе колесили по Штатам и строили по пути дома для малообеспеченных семей.

Шрам довольно большой – четыре сантиметра шириной и где-то с десяток длиной – и мне интересно, как долго Оливер восстанавливался после такого.

– Я даже не знала о твоем падении. И чем ты занимался, если не мог садиться на велосипед и заниматься строительством?

Он пожимает плечами и укладывает поудобней лежащую на руках голову, а я поражаюсь, насколько ему легко в собственном теле.

– Мне наложили швы. И я взял пару дней отлежаться. Это не так страшно, выглядит куда хуже, – я согласно мычу, слушая его рассказ и работая над кривой линией его икроножной мышцы, аркой стопы и выступающей косточки на лодыжке. – В Канберре нет особых косогоров, – продолжает он, – и мы ездили на велосипедах повсюду. Этот город идеальный для этого. Удобные маршруты. Хорошие дороги. И хотя я привык ездить, мои друзья были настоящими идиотами, и из-за их идей мы все много раз падали, – я люблю его голос и растворяюсь в нем, пока рисую его позвонки, люблю изгиб линии роста волос у него над ушами и тень щетины на его челюсти. Одно дело – видеть все это, и совсем другое – касаться его, узнать руками так же хорошо, как я знаю его при помощи зрения.

Вся моя жизнь стóит фантазий на этих страницах, и я убеждена: Оливер только что помог мне создать самый сексуальный комикс, какой я когда-либо видела.

Проведя по лбу тыльной стороной ладони, со вздохом я говорю:

– Кажется, хорошо получилось.

Оливер поворачивается на бок и облокачивается на локоть. Серьезно, это почти запредельно. На белом ковре в своих голубых боксерах он выглядит, будто позирует для Playgirl.

– Сколько времени? – спрашивает он.

Я бросаю взгляд на его трусы… то есть на ЧАСЫ, стоящие на коробке.

– 08:19, – мне пора выбираться отсюда.

Он потягивается – мышцы подрагивают, кулаки сжаты – и в облегчении запрокидывает голову.

– Ты покажешь мне рисунки?

– Ни за что.

– Значит, там порно?

Я хохочу.

– Ты же в трусах.

– То есть да? Тогда я еще больше хочу их увидеть.

– Увидишь, – отвечаю я. – Когда-нибудь. Я хочу добавить нотку несдержанности в свой следующий проект, – наклонив голову, я заправляю прядь волос за ухо. – Ты помог мне с кое-какими идеями. Спасибо.

Сейчас стало неловко? Вроде нет, но, может, я просто не сильно догадливая. Это легко. Ощущается легко.

Поднявшись, он находит свои джинсы и начинает одеваться. А я прощаюсь с самым совершенным наполовину твердым членом, какой когда-либо видела.

– Просто по-дружески помог, – бормочет он. – Был рад.

– Спасибо тебе, – повторяю я.

– Рад, что как минимум немного тебя отвлек.

Я ловлю его взгляд, когда его голова появляется в горловине надетой футболки.

– Отвлек от чего?

Он смеется и подходит достаточно близко, чтобы, протянув руку, взъерошить мне волосы.

– Увидимся, Сладкая Лола.

Выйдя и квартиры, он направился к своему магазину, после чего я вспоминаю про марсианина Рэйзора и что в Variety уже разместили статью.

***

Бросив сумочку на диван, Харлоу усаживается напротив меня.

– Прости, что опоздала.

– Да ладно. Я заказала тебе цезарь, – я оглядываюсь на вход в ресторан. – Ты без Финна? Думала, он прилетел вчера вечером.

– Ему пришлось остаться на неделю. Что-то стряслось не то с предохранителями, не то с панелью управления…

Харлоу делает вид, что падает на стол и засыпает.

– Я никак не могу отследить, где он бывает, – бормочу я, держа у губ стакан воды.

– Даю подсказку. Когда я выгляжу, как сейчас, – она показывает на свой макияж и отлично уложенные волосы, – это означает, что его здесь нет. Будь он утром тут, я выглядела бы измотанной и…

– Понятно, – люблю свою девочку, но она большая любительница рассказать лишнего.

– Так что там с вами, ребята, произошло после вчерашнего Хеннесси-вечера? У вас было не понятно, кто кого тащил домой.

Когда официантка принесла наши блюда, я отодвинулась и поблагодарила ее.

– Я не помню, как мы пришли домой, но Оливер остался на ночь, – когда официантка ушла, ответила я.

Не глядя в сторону Харлоу, пока это говорю, я подскакиваю, когда она шлепает ладонями по столу, привстав со своего места.

– Он что?

Несколько посетителей посмотрели на нас, и я зашипела:

– Он спал на чертовом диване, может, уже усадишь свою задницу на стул?

Выражение ее лица вновь становится нейтральным, и она резко садится.

– Боже. Не делай это со мной.

– Не делать чего? – спрашиваю я. – Это же Оливер.

Она фыркает.

– Вот именно.

Я стараюсь понять выражение ее лица, но с тех пор как в ее жизни появился Финн, она лучше научилась держать язык за зубами, и хотя сейчас явно о чем-то думает, по ее лицу этого не понять.

– Ну ладно… Если об этом… – начинаю я, и она наклоняется ближе, скрестив пальцы и опираясь предплечьями на стол, и ее две идеальные темно-рыжие брови с интересом приподнимаются.

Я не решаюсь выбрать, о чем ей сказать. Понятия не имею, на что похожа личная жизнь Оливера, и чем именно он занят, когда не со мной, и спасибо тебе, господи, за это. Большую часть дней мы проводим вместе, но не вечера. По количеству историй, которые Финн с Анселем рассказывали о том, каким был в прошлом Оливер, – при стандартном покер-фейсе присутствующего Оливера – я подозреваю, что он гораздо чаще меня выходит в люди, просто я никогда об этом не слышала. И приходится признать, что из-за презентаций книги, поездок и мероприятий, свидания – это последнее, о чем я думаю в течение нескольких месяцев. А брак Харлоу и надвигающийся переезд в Штаты Анселя занимали большинство наших девчачьих разговоров.

Так что… я на самом деле не рассказывала Харлоу и Миа о своем влечении к Оливеру. Он всегда был теплым безопасным местом, куда я могу прийти спасаться от стресса – и я с облегчением напоминала себе, что он тот, с кем я могу поговорить, к кому могу обратиться за помощью, когда все вокруг катится к чертям. Кроме того, мы с девочками знаем друг друга еще со школы, и за все эти годы я быстро усвоила, как быстро Харлоу рубит с плеча. У Оливера был шанс в Вегасе, которым он не воспользовался. А сейчас я не могу и представить себе, что он может заинтересоваться и осложнить нашу дружбу, тем более теперь, когда у нас так все хорошо, и я не хочу, чтобы Харлоу обиделась на него, поскольку он не отвечает взаимностью на мои чувства. Сила Харлоу так же может быть и ее слабостью: ее преданность выше всяких пределов.

Господи, все так сложно, когда вовлечены еще и друзья.

Но с выходом книги, с меньшим количеством поездок и с этим затишьем перед съемками фильма… в моем разуме все чаще поселяются мысли об Оливере в сексуальном плане,

и сегодня утром я видела его почти голым

и было заметно все, что нужно

и он был не обрезан

а необрезанные члены – мой криптонит

а еще я слышала истории об оральных навыках Оливера, о которых трепались Финн с Анселем

и, черт меня побери, это сводит с ума.

Сидя напротив меня, Харлоу откашливается и нарочно громко кладет на стол свою вилку. Я поднимаю голову от своего рассеянного рисования на салфетке.

– Испытываешь мое терпение, подруга, – заявляет она.

Мне действительно пора обсудить это… а Харлоу поймет мою нерешительность – поймет же? – потому что она была рядом, когда у меня были те единственные и закончившиеся эпическим провалом отношения.

– Я уже говорила, что Оливер остался вчера, – начинаю я, – потому что, как оказалось… Я обнаружила, что он довольно привлекателен.

Харлоу наклоняется еще ниже, и я ее достаточно хорошо знаю, чтобы быть уверенной: сейчас она контролирует выражение своего лица.

– Даже сраный бесчувственный броненосец уже обнаружил бы, что Оливер Ло довольно привлекателен, Лола.

Я пожимаю плечами, а она так на меня смотрит, будто хочет вскрыть мою черепную коробку и прочитать мысли. Мне очень даже понятно ее желание. Но, если честно, ей далеко копать не надо, мои мысли тут – на поверхности. Единственное, что поверхность, возможно, твердая, как гранит.

– Думаешь, тебя Оливер тоже считает привлекательной? – бесстрастно спрашивает она, тыкая вилкой в латук.

Я снова пожимаю плечами.

– Вряд ли. Ну то есть еще в Вегасе было очевидно, что он совершенно не заинтересован.

Она бормочет что-то похожее на «Как же трудно не соваться» и отправляет кусок в рот.

– Никуда ты не суешься, – говорю я, но она, избегая моего взгляда, таращится в потолок. – Харлоу, какого черта с тобой творится? – перегнувшись через стол, я шлепаю ее по лбу. – Мне просто нужно с кем-нибудь поговорить. Вы обе с Миа замужем, Оливер вроде как мой приятель, а ты ведь знаешь, у меня всегда начинаются ужасные, просто чудовищные проблемы, как только парни становятся…

Харлоу возвращает на меня свой взгляд и, проглотив салат, говорит:

– Как только они становятся чем-то большим?

– Да, – я накалываю спаржу на вилку. – Мы с Оливером видимся чуть ли не каждый день, но еще ни разу не обсуждали знакомства и свидания. В нашей с ним дружбе мы оба эту странную тему, кажется, активно избегаем. Возможно, не без причины.

– Стоит ли мне позвонить Финну? – рассеянно говорит она. – Да, мне стоит ему позвонить. Он напомнит мне держать свой гребаный рот на замке.

– Да не хочу я, чтобы ты держала его на замке! Моя дружба с Оливером, наверное, самая приятная в моей жизни, – она смотрит на меня, сверкая глазами, и я смеюсь. – Кроме вас с Миа. Просто я… – я откладываю вилку. – Ты помнишь, как сильно меня ненавидел Броди даже спустя год после того, как мы расстались?

Смеясь, она кивает.

– А ведь вы были вместе – сколько? Пару месяцев? Господи, случается же головная боль.

Я качаю головой.

– Не знаю… Он был хорошим парнем, и мы так долго дружили. Я по-прежнему не очень понимаю, что тогда произошло, просто… все сдулось.

Я физически ощущаю на себе внимание Харлоу, после чего она переводит взгляд на свой ланч.

– И Джек, – добавляю я. – Ему я тоже была вынуждена сделать ручкой.

Харлоу хмыкает.

– Харлоу, я серьезно.

– Ну ладно, колись, – говорит она, – ты сделала ему ручкой, да?

– Да не только ему, – застонав, когда она начинает хихикать, отвечаю я. – Сделала ручкой им всем. – Харлоу давится кусочком салата. – Господи боже. Я пытаюсь сказать, что облажалась. Как и всегда. Еще я вечно говорю что-нибудь не то или молчу про нужное. Слишком занята либо слишком доступна – не важно, но что-нибудь обязательно происходит, – от ее смеха трясутся плечи, когда она роняет голову на сложенные на столе руки. Вздохнув, я цепляю на вилку кусок курицы и бормочу: – Блин, хорош меня троллить.

Выпрямившись, она вытирает слезы длинными ухоженными пальцами.

– Просто хочу заметить, что ты не та, какой была в свои восемнадцать, девятнадцать и даже в двадцать лет. Вы с Оливером хорошие друзья, а так же оба довольно привлекательные. Все. Теперь затыкаюсь.