Флаги без башни 2 страница
Дальше был бурный период, тогда РѕРЅ Рё заработал кличку «Ленька Пантелеев» — РІ честь самого зловещего Рё жестокого РёР· питерских СѓР±РёР№С† того времени (Р° криминала РІ тогдашней Совдепии хватало). РўРёС„, дизентерия, СѓС…РѕРґ РёР· РґРѕРјР° РЅР° заработки, скитания, бродяжничество, воровство, детдом, бегство, неудачные попытки прорваться Рє семье РІ Петроград, странствия РїРѕ Украине, Р° РєРѕРіРґР° РѕРЅ наконец СЃРЅРѕРІР° оказался РІ Петрограде Рё нашел мать, брата Рё сестру, слава Р±РѕРіСѓ, живыми Рё невредимыми,— начались мучительные Рё бесполезные РїРѕРёСЃРєРё работы. РР· Единой РўСЂСѓРґРѕРІРѕР№ школы — знаменитой ЕдинТШ — его выгнали Р·Р° воинственный нрав. Наконец его взяли РІ Школу имени Достоевского, РєСѓРґР° попадали РІ РѕСЃРЅРѕРІРЅРѕРј самые неуправляемые, талантливые Рё строптивые. Вероятно, это было главной его удачей, хотя СЃРІРѕРё первые послеоктябрьские РіРѕРґС‹ — отрочество Рё юность — РѕРЅ называл «черной СЏРјРѕР№В». Поверить РІ это трудно — такой радостью Рё талантом лучится В«Республика РЁРљРД», самая известная (известней даже «Педагогической поэмы») РєРЅРёРіР° Рѕ беспризорщине. РќРѕ Пантелеев считал, что это была «черная яма» — именно потому, что РІ это время утратил веру, был активным безбожником. РћРЅ так Рё РЅРµ решился написать РІ «ШКРДе» Рѕ Сереже Лобанове — вечно мучился совестью Р·Р° то, что РІ первый день его приезда РІ школу-РєРѕРјРјСѓРЅСѓ сорвал СЃ его шеи ладанку Рё разорвал (РІ ней оказались серебряный крестик Рё РєСЂСѓРїРёРЅРєРё СЂРѕРґРЅРѕР№ саратовской земли). РЎ Лобановым РѕРЅРё потом подружились. Пантелеев СЃ ужасом узнал, что РІСЃРєРѕСЂРµ после той стычки Лобанов утратил веру Рё РґРѕ конца дней РїСЂРѕР¶РёР» без нее. Пантелеев РїСЂРѕСЃРёР» Сѓ него прощения, РіРѕСЂСЊРєРѕ каялся. Конечно, РЅРµ РІ сорванной ладанке было дело. Просто вера Пантелеева оказалась крепче Рё вернулась — Р° Рє миллионам РґСЂСѓРіРёС… РЅРµ возвращалась РЅРёРєРѕРіРґР°; был Сѓ Леши Еремеева тот внутренний стержень, который РЅРёРєРѕРіРґР° РЅРµ позволял ему вполне смыкаться РЅРё СЃ какой средой.
Макаренко, кстати, называл «ШКРДу» С…СЂРѕРЅРёРєРѕР№ педагогической неудачи — РІ том смысле, что Р’РёРєРЅРёРєСЃРѕСЂ, знаменитый Виктор Николаевич РЎРѕСЂРѕРєР°-РРѕСЃРёРЅСЃРєРёР№, воспитывал обитателей школы-РєРѕРјРјСѓРЅС‹ имени Достоевского совсем РЅРµ РІ РґСѓС…Рµ трудовой марксистской педагогики, Р° РІ РґСѓС…Рµ собственных идей, РёРЅРѕРіРґР° гениальных, РёРЅРѕРіРґР° завиральных. РР· РЁРљРДы его РІ 1925 РіРѕРґСѓ прогнали, Р° РєРѕРіРґР° РґРІР° РіРѕРґР° спустя напечатали В«Республику», Крупская написала РЅР° нее разгромную рецензию, Рё Р’РёРєРЅРёРєСЃРѕСЂР° стали травить СѓР¶Рµ РїРѕ-настоящему. Десять лет РѕРЅ был лишен права преподавать РІ школе, читал Р·Р° копейки лекции РІ Ленинградском пединституте. РЎСѓРґСЊР±Р° его — отдельный роман: РѕРЅ Р¶РёР·РЅРё своей РЅРµ мыслил без учительства, преподавал Рё РІ эвакуации, РєСѓРґР° его РІ 1942 РіРѕРґСѓ вывезли полуживого, Р° потом РЅРµ впускали назад РІ Ленинград (туда вообще непросто было вернуться): разрешение переехать РІ СЂРѕРґРЅРѕР№ РіРѕСЂРѕРґ РёР· Пржевальска РѕРЅ получил только РІ СЃРѕСЂРѕРє РІРѕСЃСЊРјРѕРј. Преподавал СЂСѓСЃСЃРєРёР№ Рё литературу. Даже выйдя РЅР° пенсию, РїСЂРѕСЃРёР» коллег присылать Рє нему самых трудных детей — репетировал РёС…, подтягивал; РѕРґРЅР° РёР· самых трудных его девочек получила первую пятерку, РѕРЅ пообещал ее Р·Р° это сводить РІ панорамное РєРёРЅРѕ, поехал Р·Р° билетами Рё — полуслепой, полуглухой — попал РїРѕРґ трамвай. Было ему 77 лет. Хоронили его РІСЃРµ воспитанники, кто РґРѕР¶РёР»,— РёР· РЁРљРДы немногие уцелели, такое было поколение.
Р’ чем была тайна Р’РёРєРЅРёРєСЃРѕСЂР° Рё РЁРљРДы, РіРґРµ РѕРЅ проработал всего РґРІР° РіРѕРґР°, РЅРѕ именно благодаря ей — Рё роману Белых — Пантелеева — остался РІ РјРёСЂРѕРІРѕР№ педагогике? Само СЃРѕР±РѕР№, РІСЃСЏРєРёР№ педагог — такой Р¶Рµ уникальный мастер, как режиссер, Рё никаких секретов РѕРЅ передать РЅРµ может, даже читая лекции РїРѕ методике. РЇ думаю, гениальность Р’РёРєРЅРёРєСЃРѕСЂР° была РІ его умении создавать литературные, драматические ситуации, которые воспитывали учеников, словно помещая РёС… РІ текст. РћРЅ РІСЃРµ драматизировал, РёР· всего выстраивал сюжет — Р±СѓРґСЊ то изгнание нерадивого коллеги, который откровенно Рё нагло портит детей, подменяя обучение трепом РЅР° сальные темы, или, допустим, внезапное прощение курильщиков, попавшихся РЅР° воровстве табака. Р РѕРЅРё ревут, Рё сам РѕРЅ плачет. Учитель должен уметь такие вещи, хотя РЎРѕСЂРѕРєР°-РРѕСЃРёРЅСЃРєРёР№, гений этого дела, чаще всего выстраивает СЃРІРѕРё сюжеты бессознательно. Просто РѕРЅ наделен даром превращать РІ литературу РІСЃРµ, Рє чему прикасается. РЁРљРДа живет РІ РјРёСЂРµ Достоевского — очень веселом, между прочим, РјРёСЂРµ,— РіРґРµ влюбляются, борются Р·Р° лидерство, РІСЂСѓС‚, предают, Рё РІСЃРµ это СЃ обычным для интеллигентных детей надрывом. Рнтеллигентных — потому что значительная часть тогдашних беспризорников происходила РёР· «бывших».
Разумеется, РЅР° «ШКРДе» злоключения — Р° РѕРЅРё Р±С‹ сказали, приключения — Белых Рё Пантелеева РЅРµ закончились. Пантелеев периодически попадал РІ пьяные драки, РІ милицию — жажда справедливости заставляла его вмешиваться РІ конфликты, ему перепадало СЃ обеих сторон,— Горький, СЃ 1928 РіРѕРґР° РІСЃРµ больше времени проводивший РІ РРѕСЃСЃРёРё, периодически вытаскивал его РёР· подобных катаклизмов Рё наконец сказал:
— Пить — хорошее дело, я сам в молодости, знаете… Но вы — нехорошо пьете, вам — нельзя.
Рс обычной своей прямотой Пантелеев поклялся, что бросит, и с тех пор действительно навеки отказался от алкоголя. Но конфликты с властью продолжались — он регулярно попадал под проработки, несмотря на феноменальный успех его детских рассказов. Детям нравилось, а взрослым — не очень. Что-то в нем было подозрительное, а что — непонятно.
Соавтор его РїРѕ «ШКРДе», превосходный писатель Рё журналист Гриша Белых, выведенный РІ РєРЅРёРіРµ РїРѕРґ фамилией Черных, РІ 1935 РіРѕРґСѓ был арестован Р·Р° издевательские стихи Рѕ Сталине Рё умер РІ тюрьме РѕС‚ туберкулеза, Рё РєРЅРёРіР° РёС… — знаменитая, всеми любимая — перестала переиздаваться. Пантелеев перенес эту смерть крайне тяжело — Белых давно РЅРµ был его соавтором, РЅРѕ оставался ближайшим РґСЂСѓРіРѕРј, совестью, как Рльф для Петрова. Рђ тут разогнали детскую редакцию Лениздата — знаменитую, маршаковскую,— прекратились журналы «Еж» Рё «Чиж», Рё Пантелееву стало почти негде печататься. Ему предлагали отречься РѕС‚ Белых, убрать его РёРјСЏ СЃ обложки — Рё «ШКРДа» будет печататься. РћРЅ отказался наотрез. Р—Р° соавтора Рё РґСЂСѓРіР° РѕРЅ хлопотал, используя любые возможности,— РїРѕРєР° сам Белых РЅРµ написал ему РёР· тюрьмы: «Писать Сталину РЅРµ надо. Р’СЃРµ кончено». Р’ шестидесятые Пантелеев добился переиздания его повести «Дом веселых нищих» Рё делал РІСЃРµ РІРѕР·РјРѕР¶РЅРѕРµ, чтобы Рѕ Белых помнили. Р’ тридцатые ему РЅРµ удалось добиться РЅРё оправдания РґСЂСѓРіР°, РЅРё пересмотра его дела, РЅРё последнего свидания. Р’Рѕ второй половине тридцатых Пантелеев надолго замолчал — Рё РЅРµ только потому, что РЅРµ было больше лучших детских журналов РІ РЎРЎРЎР, Р° потому, что учить детей честности среди тотальной лжи было немыслимо.
Но самым тяжким испытанием в его жизни оказались война и блокада.
Пантелеев отказался покидать Ленинград, хотя это было ему предписано — просто вычеркнули в паспорте адрес прописки, и существование его стало призрачным, незаконным. Постоянно угрожали две опасности, и непонятно было, какая страшней: голод, от которого он уже в первую блокадную зиму практически потерял способность двигаться (он не верил, что дошел до такого истощения,— думал, что это паралич),— и милиция, которая регулярно наносила ему визиты, вызывала, иногда арестовывала и угрожала расстрелом. Несколько раз его спасали чудеса, которые он приписывал только Божьему вмешательству.
О причинах этой высылки из города,— которой подвергали очень немногих и по странному принципу отбора,— сам Пантелеев догадывался, хотя насколько верна эта его догадка — и сейчас сказать трудно. Дело в том, что отношение к вере у него было исключительно серьезное, он не считал возможным ее скрывать — в первую очередь, вероятно, потому, что не мог себе простить тех лет, когда под давлением среды верил только в новых, коммунистических богов; разочарование в этой вере постигло его быстро, уже к концу двадцатых. С тех пор он никогда не отрекался от Бога, назвать себя атеистом было для него равносильно предательству, и на всесоюзной переписи населения 1937 года он на вопрос о вероисповедании ответил:
— Православный.
Рто могло стать предлогом для того, чтобы получить «минус» — то есть высылку РёР· Ленинграда РІ самом начале РІРѕР№РЅС‹. Шварц, которого связывала СЃ Пантелеевым РЅРµ только РґСЂСѓР¶Р±Р°, РЅРѕ Рё изредка упоминавшаяся РІ разговорах общая вера (словно РЅР° перекличке патрулей, вспоминал Пантелеев),— побежал Рє Вере Кетлинской, секретарю писательской организации, ища защиты для РґСЂСѓРіР°. РКетлинская ответила типично РїРѕ-советски: «Если Пантелеев виноват, защищать его СЏ РЅРµ Р±СѓРґСѓВ». РЈ РЅРёС… РЅРµ было своего мнения — виноват, РЅРµ виноват… РћРЅРё знали: раз назначили виновным — спорить Рё подставляться бессмысленно. Таков был советский тип — писателя, читателя, деятеля,— Р° Пантелеев Рё Шварц Рє этому типу РЅРµ принадлежали. Р РѕР± этом весь Пантелеев: Рѕ внутреннем кристалле, Рѕ твердой структуре личности. РћРЅ только это ценит Рё только этому учит.
Считается, что милосердие — признак мягкости, чуть ли не слабодушия. Пантелеев — один из немногих, кто доказывает: нет, для милосердия как раз и необходим тот самый стальной внутренний стержень. Несколько раз его отпускали, уже забрав: приходит милиционер, тащит его, полуживого, в отделение, а другой милиционер говорит ему: срочно скажите, что у вас дома топится печь. Чтобы не было пожара, его отпускают — потушить огонь,— и дают сопровождающего, чтобы не убежал. Сопровождающий говорит: а теперь идите.
— А как же вы?
— Отверчусь.
РРЅРѕРіРґР° его выручали люди, знавшие его РєРЅРёРіРё. Рђ РёРЅРѕРіРґР° — простые ленинградцы, понятия РЅРµ имевшие, кто РѕРЅ такой. Просто РІ советской РРѕСЃСЃРёРё было место «скрытой теплоте», как называл Толстой эту всечеловеческую солидарность. Так всегда бывает РІ сложных системах, РіРґРµ Сѓ людей есть второе РґРЅРѕ. Рменно эта скрытая жажда веры помогла выиграть РІРѕР№РЅСѓ — Пантелеев РїРѕРґСЂРѕР±РЅРѕ пишет Рѕ том, почему Сталин разрешил, почти узаконил Церковь, почему опирался РЅР° ее помощь. Веру РЅРµ победил советский навязанный атеизм — ее победила советская простота.
РќРѕ величайшей ошибкой будет думать, что Пантелеев признавал благом государственную религию. РЈР¶Рµ РІ семидесятые РіРѕРґС‹ РѕРЅ услышал РѕР± РРіРѕСЂРµ Огурцове, основателе Р’РЎРҐРЎРћРќ (Всероссийский социал-христианский СЃРѕСЋР· освобождения народа). Огурцов принадлежал Рє крайне правому, национально-консервативному крылу советского диссидентства (ныне, после десяти лет заключения РІ тюрьмах Рё лагерях, РѕРЅ живет РІ Петербурге, убеждения его почти РЅРµ изменились; ближайшим его соратником был недавно скончавшийся Леонид Бородин, талантливый писатель Рё радикальный почвенник). Рдеи Р’РЎРҐРЎРћРќР° — РїРѕ сути, идеи государства-церкви, близкие Рє безумным мечтам Константина Леонтьева,— привели Пантелеева РІ ужас: «Чем, скажите, ваша Дума будет отличаться РѕС‚ нынешнего Верховного Совета? Тем только, что вместо 55% назначенных депутатов-коммунистов там Р±СѓРґСѓС‚ заседать 55% назначенных депутатов-клерикалов? Ближе ли моему сердцу эта картина? Нет, положа, СЂСѓРєСѓ РЅР° сердце — нисколько РЅРµ ближе. РџСЂРё всей моей религиозности Рё приверженности Рє православию этот крестоносный огурцовский парламент Р±СѓРґРёС‚ РІРѕ РјРЅРµ ассоциации самые недобрые. Р’СЃРµ худшее, что РєРѕРіРґР°-либо говорили Рё писали пером или кистью враги веры Христовой — Рѕ красноносых Рё толстобрюхих попах, Рѕ сластолюбивых монахах, Рѕ деревенских крестных ходах, РѕР± обязательности исповеди Рё причастия, Рѕ Победоносцеве, Рлиодоре, катехизисе,— РІСЃРµ это РІРґСЂСѓРі выплывает РІ памяти, РєРѕРіРґР° подумаешь только РѕР± этом огурцовском проекте церковного государства.
Боже мой, как блекнут, сереют, оказениваются даже в этом перечне такие прекрасные слова, как исповедь, причастие, крестный ход!..»
Написано как сегодня, а точнее, как завтра. Сегодня такого себе никто не позволит.
Р’ том-то Рё суть, что, РїРѕ Пантелееву, истинная вера РЅРёРєРѕРіРґР° РЅРµ станет государственной; РІ РѕСЃРЅРѕРІРµ веры — самостоятельность личности, та самостоятельность, которой так РЅРµ хватает ему РІРѕ всем советском, казенном, навязанном! Рђ какая Р¶Рµ самостоятельность РїСЂРё том огосударствлении веры, которой боялся еще Мережковский, называя объединение церкви Рё власти антихристовым соблазном? Р’ нынешних временах Пантелееву было Р±С‹, пожалуй, еще неуютней, чем РІ советских: тогда вера жила, теплилась,— сегодня ее РЅР° наших глазах вытесняет самое пещерное язычество. Вера РІ понимании Пантелеева требует усилия души Рё мысли — сегодня сама мысль представляется анахронизмом. Рто РЅРµ навсегда, конечно,— РРѕСЃСЃРёСЏ знавала темные времена. РќРѕ РёР· пещеры всегда трудно представить, что есть РіРґРµ-то дневной свет.
Старость Пантелеева (РѕРЅ умер РІ 1987 РіРѕРґСѓ) тоже была неблагополучной, Р° пожалуй, еще Рё более трагической, чем юность: тогда хоть надежда была. Уцелев РІ разрухе, РІ терроре, РІ блокаде,— РІ семидесятые РѕРЅ РїРѕС…РѕСЂРѕРЅРёР» жену Рлико, красавицу РіСЂСѓР·РёРЅРєСѓ, Рё остался наедине СЃ душевнобольной дочерью Машей, которая полюбилась миллионам читателей РїРѕ родительскому дневнику «Наша Маша», самой известной РёР· РїРѕР·РґРЅРёС… РєРЅРёРі Пантелеева.
Отчего дочь сошла СЃ СѓРјР° — сам Пантелеев знал, как ему казалось, твердо: РЅР° первом РєСѓСЂСЃРµ Герценовского пединститута РѕРЅР° перенесла нейроинфекцию Рё РЅРёРєРѕРіРґР° РЅРµ оправилась РѕС‚ нее вполне. Р’РѕР·РјРѕР¶РЅРѕ, причиной ее безумия было РґСЂСѓРіРѕРµ — строгое Рё внимательное воспитание, отцовская принципиальность, доходившая РїРѕСЂРѕР№ РґРѕ абсурда; Р° может быть, РІСЃРµ дело РІ наследственности. Ведь РІ фанатизме Пантелеева, его отважной честности, его готовности скорей признаться РІ вере, чем отречься РѕС‚ Христа,— есть нечто болезненное; Р° может быть, это Рё есть высшая форма душевного Р·РґРѕСЂРѕРІСЊСЏ Рё РјС‹ просто отвыкли РѕС‚ принципиальных людей? Как Р±С‹ то РЅРё было, обсессии — СЃРІСЏР·СЊ которых СЃ религиозным чувством всегда подчеркивал Фрейд,— были свойственны Рё самому Пантелееву: ведь история мальчика РёР· «Честного слова», признавался РѕРЅ, автобиографична. Рто РѕРЅ сам, еще РґРѕ революции, играл около РџРѕРєСЂРѕРІСЃРєРѕР№ церкви РІ Коломне, это его старшие мальчишки заставили стоять РЅР° посту, Рё перепуганная Р±РѕРЅРЅР° еле нашла его.
Его жена Рлико — женщина, чей огненный темперамент Рё неуживчивый характер отмечали РјРЅРѕРіРёРµ,— ушла Рє Пантелееву РѕС‚ литературоведа Владимира Орлова; между РЅРёРјРё происходили такие сцены, что содрогался весь писательский РґРѕРј,— Орлов СЃ трудом пережил трагедию ее СѓС…РѕРґР°, надолго оказался выбит РёР· колеи. РЎ Пантелеевым Рлико была, казалось, беспримесно счастлива. Умерла РѕРЅР° внезапно, РѕС‚ остановки сердца, РЅР° улице. Пантелеев остался РѕРґРёРЅ СЃ Машей, которая росла красавицей, обладала удивительным артистизмом,— над придуманными ею сценками РѕС‚ души смеялась Ахматова, Р° рассмешить ее было непросто,— РЅРѕ теперь эту красавицу мучили галлюцинации, СЃСѓРґРѕСЂРѕРіРё, ей через каждый час РЅСѓР¶РЅРѕ было давать медикаменты, бывали Сѓ нее помутнения сознания, РєРѕРіРґР° РѕРЅР° РЅРёРєРѕРіРѕ РЅРµ узнавала; Пантелеев нес СЃРІРѕР№ крест, РЅРёРєРѕРіРґР° РЅРµ жалуясь. Р’СЃРµ, кто знал его РІ последние РіРѕРґС‹, вспоминали непринужденность, даже озорство, неизменную прелесть разговоров СЃ РЅРёРј; те немногие, перед кем РѕРЅ раскрывался, знали, как глубоко Рё точно СЃСѓРґРёС‚ РѕРЅ РѕР±Рѕ всем происходящем. Главным трудом его последних лет была та самая РєРЅРёРіР° «Я верую», которая стала РЅРµ только главным свидетельством его пути, РЅРѕ Рё укрепляющим, облагораживающим чтением для тысяч заочных учеников Пантелеева.
Р РІРѕС‚ Рѕ чем СЏ думаю: что если честность, последовательность, самостоятельность РјРѕРіСѓС‚ быть РІ РРѕСЃСЃРёРё лишь следствием невроза? Что если честность РІ сочетании СЃ литературным талантом — лишь особая душевная болезнь, что если только РѕРЅР° РЅРµ дает нам слиться СЃ пейзажем Рё воспроизвести зигзаги СЂРѕРґРЅРѕР№ истории? Что если случай Пантелеева — РІСЃРµ-таки случай обсессии, Р° РЅРѕСЂРјР°-то как раз состоит РІ том, чтобы благополучно мимикрировать, лопать, что дают, Рё СЃРїРѕРєРѕР№РЅРѕ подчиняться обстоятельствам?
Нет, конечно. Конечно, нет. Ведь болезнь — это как раз отсутствие духовного стержня, готовность принимать форму любого сосуда и слушаться любого соседа; болезнь — это когда вместо «Я» у тебя сплошное, постоянное, чужое «ТЫ»…
Но если девятеро из десяти больны и лишь один здоров — не пора ли переформулировать, что есть здоровье?
Дмитрий Быков
Отравленный
Михаил Зощенко (1894—1958)
Михаил Зощенко удостоился в своей жизни трех исключительных наград. Первая и сравнительно скромная по нынешним временам была сенсационна по тогдашним: 31 января 1939 года он попал в список 172 писателей, удостоенных ордена Трудового Красного Знамени. 17 февраля того же года Калинин вручил ему награду, тем более драгоценную, что до того писательский труд орденов не удостаивался. Дачи были (Зощенко не получал), а ордена — впервые. Для 1939 года это не столько награда, сколько индульгенция. Орденоносцы — передовой отряд советской литературы, элита, безоговорочно свои. Зощенко узнал о награде, отдыхая и лечась в Сочи. Когда он вошел в ресторан, оркестр в его честь сыграл туш, о чем он меланхолично сообщил в письме очередной любовнице (там же добавил, что с наградой его поздравил Утесов — вот ему бы дать, он был бы рад. Сам орденоносец, стало быть, радоваться разучился). Поверить невозможно, что через четыре года Зощенко станет чужим, а через восемь — врагом номер один, главной мишенью проработочной кампании.