Выход Слуцкого 6 страница
Рто «Легенда РѕР± Ольге», РіРґРµ источниками Пановой служили СЂСѓСЃСЃРєРёРµ летописи СЃ РёС… мужеством Рё почти перечислительным лаконизмом. Р, кстати, РЅРµ случайно РѕРЅР° так любила изображать детский РјРёСЂ, РјРёСЂ маленьких детей: РЅРµ то чтобы ее так СѓР¶ сентиментально трогали дети Рё РІРЅСѓРєРё, хотя сыновей Рё дочь РѕРЅР° любила безумно. Просто проникновение РІ детскую РїСЃРёС…РёРєСѓ Рё примерка детского языка, РјРёСЂР°, РІ котором РІСЃРµ вещи РѕРіСЂРѕРјРЅС‹ Рё РІРёРґРЅС‹ очень РєСЂСѓРїРЅРѕ,— очень органичны для ее манеры, отчасти напоминающей РІ этих детских вещах «Шум Рё ярость» Фолкнера. Там ведь тоже попытка дать РјРёСЂ глазами идиота Бенджи РїСЂРёРІРѕРґРёС‚ Рє великому художественному открытию; Панова РЅРµ любит патологию, или СѓР¶, точней, РѕРЅР° РІСЃРµ рассматривает как патологию — поскольку РЅРѕСЂРјС‹ нет; РЅРѕ РјС‹ почти РЅРµ найдем Сѓ нее безумцев или кретинов, РѕРЅР° предпочитает видеть РјРёСЂ именно глазами Р·РґРѕСЂРѕРІРѕРіРѕ ребенка, сосредоточенного РЅР° главном, отсекающего РІСЃРµ лишнее. Отсюда «Мальчик Рё девочка» Рѕ подростковой любви, СЃ РєСЂСѓРїРЅРѕР№, крепкой, строгой Р¶РёРІРѕРїРёСЃСЊСЋ всего этого, РїРѕ авторскому определению, «кинорассказа», отсюда Рё «Валя», Рё «Володя», Рё «Трое мальчишек Сѓ ворот», Рё «Про Митю Рё Настю»: точность детского зрения Рё благородство авторской аскезы, сознательно отсекающей РІСЃРµ избыточные изобразительные средства. Читатель предполагается понимающий.
Манера Пановой потому еще так благородна Рё сдержанна, что герои-то ее — особенно любимые — тоже наделены этой аскезой, РѕРЅРё РЅРёРєРѕРіРѕ РЅРµ заставляют себя жалеть, как Девочка РёР· кинорассказа, как Валя Рё Володя РёР· блокадной дилогии. РќРё Рѕ чем вслух, ничто РЅРµ разжевано, РІСЃРµ названо. Р’ этом смысле Панова РїРѕС…РѕР¶Р° еще РЅР° РѕРґРЅРѕРіРѕ сверстника — РЅР° того самого Юрия Германа, чей сын снимал вместе СЃ Венгеровым В«Рабочий поселок» Рё насмерть ссорился СЃРѕ всей РіСЂСѓРїРїРѕР№, добиваясь полной аутентичности, буквальности (там Р¶Рµ РѕРЅ РїРѕРЅСЏР», что Гурченко — большая актриса, Рё позвал ее впоследствии РІ «Двадцать дней без войны», РіРґРµ РѕРЅР° сыграла РЅРµ столько СЃРёРјРѕРЅРѕРІСЃРєРёР№, сколько пановский типаж). Герман тоже воспитан журналистикой, кинематографом Рё советской поэтикой умолчаний; Рё Р·Р° что Р±С‹ РІС‹ РЅРё брались Сѓ него — вам гарантирован читательский интерес. РќРµ Р·СЂСЏ его Рё Нилина так любил Леонид Луков, РїРѕ Герману снявший «Верьте РјРЅРµ, люди», Р° РїРѕ Нилину — РѕР±Рµ серии «Большой Р¶РёР·РЅРёВ». РќРѕ Юрий Герман РїРѕ сравнению СЃ Пановой РєСѓРґР° жестче: нет Сѓ него той затаенной тоски, той насмешливой, РЅРѕ непобедимой теплоты, которые РЅР° лучших страницах Пановой так незаметно Рё властно пленяют душу. Р’ Пановой РІСЃРµ — благородство: РЅРµ напрягать СЃРѕР±РѕР№, РЅРµ мешать, РЅРµ перекармливать, ничего РЅРµ демонстрировать РЅР° людях, РЅРёРєРѕРјСѓ РЅРµ жаловаться, РЅРё Рѕ чем РЅРµ говорить слишком долго.
РќРѕ, конечно, стилем ее вклад РІ СЂСѓСЃСЃРєСѓСЋ РїСЂРѕР·Сѓ РЅРµ ограничивается. РћРЅР° лучше РјРЅРѕРіРёС… понимала, что светлого Рё всеискупающего выхода РёР· советского периода РЅРµ будет; что погибнет РІСЃРµ — Рё РґСѓСЂРЅРѕРµ, Рё РґРѕР±СЂРѕРµ. Рто предчувствие краха разлито РїРѕ всей повести «Кто умирает?В»: Р° кто, РІ самом деле, умирает? Да империя Р¶Рµ. Сейчас Рван IV, наследник, сделает СЃ ней такое, после чего РЅРµ воскресают. Рпосле Смутного времени, Рѕ котором РѕРЅР° написала последнюю СЃРІРѕСЋ «историческую мозаику», РСѓСЃСЊ будет СѓР¶Рµ необратимо другая. Рпосле тридцатых—сороковых, описанных Рё частично предсказанных РІ «Котором часе», тоже будет другая. Кто умирает? Р’СЃРµ умирают Р·Р° грехи РѕРґРЅРѕРіРѕ властолюбца; никакого избавления нет — есть общее возмездие Рё после СѓР¶ РЅРѕРІРѕРµ начало.
Напрямую она этого нигде не сказала, как и Трифонов. Но в «Другой жизни» это сказано, по сути, открытым текстом: будет не возрождение, а перерождение.
Рособенно символично, что РІСЃРµ РѕРЅРё, умевшие так внятно, СЌРєРѕРЅРѕРјРЅРѕ Рё благородно, так стилистически безупречно писать, собрались РІ Ленинграде: РёР· РРёРіРё — Герман, РёР· Углича — Берггольц, РёР· Баку — Голявкин, РёР· РџСЃРєРѕРІР° — Каверин, РёР· Верхнеудинска — Гор, РёР· Ростова — Панова. Блистательная ленинградская школа советской РїСЂРѕР·С‹. Город этот своей строгостью Рё умением прятать главное Р·Р° безупречным фасадом РјРЅРѕРіРѕРјСѓ РёС… научил — РѕРЅ вообще умеет организовать, выстроить душу.
Сейчас тех ленинградцев заслонили эти питерцы. Но не навсегда же.
Многое можно сделать с человеком — но почерк, как и отпечатки пальцев, не меняется.
Дмитрий Быков
Ауалоно муэло
Александр Шаров (1909—1984)
Рљ столетию Александра Шарова появилось несколько публикаций, вспомнили главным образом его сказки, РєРЅРёРіСѓ очерков Рѕ сказочниках «Волшебники РїСЂРёС…РѕРґСЏС‚ Рє людям», РґСЂСѓР¶Р±Сѓ СЃ Чичибабиным Рё Галичем — словом, раннеперестроечный набор плюс некоторая советская ностальгия. РќРѕ РІРѕРїСЂРѕСЃ Рѕ шаровском чуде, Рѕ его механизмах, остается. Множество читателей моего поколения опознавали СЃРІРѕР№, так сказать, карасс РїРѕ цитатам РёР· «Ежиньки» или «Мальчика Одуванчика», РЅРѕ СЏ РЅРёРєРѕРіРґР° РЅРµ задумывался, почему так выходит Рё РІ чем вообще шаровское РЅРѕСѓ-хау. РЇ просто читал РІСЃРµ, что Сѓ него выходило,— РЅРµ только сказки, разумеется, РЅРѕ Рё фантастику, Рё взрослую реалистическую РїСЂРѕР·Сѓ, Рё воспоминания. Р’ детстве особенно точно опознаешь РІСЃРµ качественное — ребенок, хоть ты его выпори, РЅРµ станет читать тухлятину, Сѓ него собачий РЅСЋС… РЅР° подлинность, РґРѕ РІСЃСЏРєРѕР№ рефлексии. Скажем, дочь РјРѕСЏ легко Рё без РІСЃСЏРєРёС… понуканий читает Пелевина СЃ девятилетнего возраста, Алексея Рванова — СЃ двенадцатилетнего, Р° там подоспели Кафка СЃ Акутагавой, тогда как читать девчачьи любовные романы или женские детективы ее РЅРµ заставила Р±С‹ никакая сила. РЇ читал Шарова Рё плакал над его РїСЂРѕР·РѕР№, совершенно РЅРµ задумываясь, «как это сделано», Рё СЃ тех РїРѕСЂ РЅРµ успел задать себе этот РІРѕРїСЂРѕСЃ. Попробуем хоть сейчас.
Лет РІ пятнадцать РІ СЃР±РѕСЂРЅРёРєРµ повестей Рё статей «Дети Рё взрослые» (вышедшем РІ 1964 РіРѕРґСѓ Рё почти никем РЅРµ замеченном — РѕРЅ нашелся РІ пансионатской библиотеке) СЏ обнаружил изумившую меня тогда повесть «Хмелев Рё Лида». Рто история тяжелораненого, которого забрала РґРѕРјРѕР№ санитарка. Ей показалось, что РѕРЅР° его любит, ее прельщала, так сказать, возможность РїРѕРґРІРёРіР°, Рё РІРѕС‚ РѕРЅР° его берет, Р° между тем никакой любви Рє нему РІ этой правильной, насквозь лицемерной советской девушке нет, есть потребность РІ самоуважении Р·Р° чужой счет, Рё только. Сорокалетний майор Хмелев, Сѓ которого РЅРѕРіРё РЅРµ действуют, целыми РґРЅСЏРјРё лежит пластом РІ чужом РґРѕРјРµ, чувствуя, насколько его тут РЅРµ любят Рё РЅРµ хотят. Единственная для него отдушина — разговоры СЃ соседским мальчиком, которому РѕРЅ вырезает игрушки. Р РІРѕС‚ эта история насильственного, лицемерного РґРѕР±СЂР°, столь нетипичная для советской РїСЂРѕР·С‹, Р·РґРѕСЂРѕРІРѕ меня встряхнула — получилось, что самое славное дело, сделанное РёР· ложного побуждения, ничего РЅРµ РїСЂРёРЅРѕСЃРёС‚, РєСЂРѕРјРµ СЏРґР°. Может быть, здесь корень моей ненависти Рє публичной благотворительности. Потом Хмелев умирает, Лида переезжает, автор возвращается РІ РіРѕСЂРѕРґ, РіРґРµ РІСЃРµ это случилось, смотрит РЅР° новостройку, выросшую РЅР° месте Лидиного барака, Рё меланхолически замечает: «Многое изменилось Р·Р° эти годы». Р’ подтексте — РІ описании новостройки, РІ картине РЅРѕРІРѕРіРѕ, более СѓРґРѕР±РЅРѕРіРѕ, РЅРѕ СѓР¶Рµ совершенно лишенного души позднесоветского РјРёСЂР° — угадывалась, однако, некая подспудная тоска РїРѕ сороковым: РґР°, полно было насилья Рё вранья, РЅРѕ хоть представление Рѕ РїРѕРґРІРёРіРµ было — Р° теперь Рё этого нет, проблема РЅРµ решена, Р° просто снята, словно фигурки РІ недоигранной партии смахнули СЃ РґРѕСЃРєРё.
РЈ него было РјРЅРѕРіРѕ удивительных рассказов — была Рё сильная военная повесть «Жизнь Василия РљСѓСЂРєРёВ», Рѕ трех РґРЅСЏС… РёР· Р¶РёР·РЅРё маленького неуклюжего солдатика, погибшего РІ самом конце РІРѕР№РЅС‹, Рё замечательный рассказ «Поминки» — Рѕ том, как РІ конечном итоге бессмысленна Р¶РёР·РЅСЊ даже самых приличных людей, хотя, может, СЏ Рё РЅРµ то оттуда вычитывал. Особенно РјРЅРµ нравилась «Повесть Рѕ десяти ошибках», изданная незадолго РґРѕ его смерти,— воспоминания Рѕ РјРѕСЃРєРѕРІСЃРєРѕР№ школе-РєРѕРјРјСѓРЅРµ РњРћРџРЁРљРђ, напоминавшей РјРЅРµ любимую СЃ первого класса В«Республику РЁРљРД», РЅРѕ гораздо менее веселую Рё более лирическую. Проще всего сказать, что меня РІ его текстах подкупала сентиментальность, РЅР° которую СЏ Рё теперь западаю — потому что РІ РјРёСЂРµ ничего особенно хорошего, РєСЂРѕРјРµ нее, нет: жалость — дело РґСЂСѓРіРѕРµ, более РіСЂСѓР±РѕРµ, РѕРЅР° бывает Рё высокомерна, Рё снисходительна, Р° сентиментальность бескорыстна, хотя бывает РїРѕ-своему жестока, как, например, Сѓ Петрушевской. РќРѕ РІ Шарове трогала меня РЅРµ сентиментальность, Р° состояние, которое РѕРЅ запечатлевал лучше всех Рё тоньше всех чувствовал: тоска РіРѕСЂРѕРґСЃРєРѕРіРѕ ребенка РїСЂРё РІРёРґРµ заката, та невыносимая острота восприятия, СЃ которой еще РЅРµ знаешь, что делать. Рто теперь бывает только РІРѕ СЃРЅРµ. РўРѕРіРґР° какой-РЅРёР±СѓРґСЊ зеленый вечер РІРѕ РґРІРѕСЂРµ, РєРѕРіРґР° РІСЃРµ РёРґСѓС‚ СЃ работы, РјРѕРі буквально свести СЃ СѓРјР°: РґРІРѕСЂ разрыт, РІ нем, как всегда летом, переукладывают трубы или мало ли что чинят, Рё РІ этих окопах РїСЂРѕРёСЃС…РѕРґРёС‚ РёРіСЂР° РІ РІРѕР№РЅСѓ. Потом всех постепенно разбирают РїРѕ квартирам, РЅРѕ прежде чем войти РІ подъезд, оглядываешься РЅР° дальние поля (Мосфильмовская тогда была окраиной), РЅР° долгостройную новостройку через РґРѕСЂРѕРіСѓ, РЅР° детский РіРѕСЂРѕРґРѕРє, смотришь РЅР° небо Рё РЅР° чужие РѕРєРЅР° — Рё такая невыносимая тоска тебя буквально переполняет, ища выхода, что врезается РІСЃРµ это РІ память раз Рё навсегда. РўРѕСЃРєР° — слово, так сказать, СЃ негативными коннотациями, РЅРѕ есть «божья тоска», как называла это состояние Ахматова (Рё тут Р¶Рµ радостно подхватил Гумилев): это скорей радость, омраченная только сознанием своей невыразимости, Рё вообще особенно острое понимание собственной временности. РўРѕ есть РІСЃРµ РІРѕРєСЂСѓРі очень хорошо, РЅРѕ ты РЅРµ можешь РЅРё этого понять, РЅРё этого выразить, РЅРё среди этого задержаться. Собственно, РІСЃРµ человеческие эмоции СЃРІРѕРґРёРјС‹ Рє этой, Рё РІСЃСЏ хорошая литература стремится выразить эти Р¶Рµ ощущения, РЅРѕ РЅРµ Сѓ всех получается, потому что забываются детские, простые Рё ясные термины, РІ которых это тогда выражалось.
РЇ скажу сейчас вещь РЅРµ особенно приятную, РЅРѕ Рє религии, скажем, это чувство РЅРµ имело никакого отношения; Рё скажу даже больше — религия скорее паллиатив, попытка рационально обосновать, мифологизировать, объяснить те «непонятные Рё сильные чувства», РѕС‚ которых РІ детстве дрожишь, как аксеновская собачка РёР· знаменитой цитаты. Религия помогает смягчить тоску, РЅРѕ РІРѕС‚ что интересно: РІРѕ СЃРЅРµ вера РЅРµ утешает. Рто сейчас просыпаешься РёРЅРѕРіРґР° РѕС‚ мысли Рѕ смерти — Рё первым делом подыскиваешь утешения: РґР° РЅСѓ, мало ли, РІРґСЂСѓРі бессмертие. Дети бессмертия РЅРµ знают, РЅРµ думают Рѕ нем, потому что Рё смерть для РЅРёС… абстракция: еще слишком велик запас, желточный мешок малька, выданный РїСЂРё рождении; еще так РјРЅРѕРіРѕ Р¶РёР·РЅРё, что РІ бессмертии РЅРµ нуждаешься. Однако острота восприятия РІ этом самом детстве такова, что невозвратимость каждого мгновения ощущается болезненно Рё СЏСЃРЅРѕ. Шаров — писатель безрелигиозный, как Рё Трифонов, кстати, Рё РЅР° РёС… примере особенно РІРёРґРЅРѕ, что РІСЃСЏ наша нынешняя религиозность — серьезное упрощение, шаг назад, РІ утешительную Рё примитивную архаику. Бывает Рё другая вера, РЅР° РїРѕСЂРѕРіРµ которой остановился Серебряный век,— РЅРѕ РѕРЅР° РІ РРѕСЃСЃРёРё так Рё РЅРµ успела сформироваться. РЈ Шарова РІСЃРµ РїСЂРѕРёСЃС…РѕРґРёС‚ РІ соседстве или РїРѕ крайней мере РІ присутствии смерти — РІРѕС‚ почему РІ его сказках так РјРЅРѕРіРѕ стариков,— Рё взросление представляется трагедией, Рё уходить РёР· вечно цветущего РјРёСЂР° невыносимо РѕР±РёРґРЅРѕ. Рђ РѕРЅ РІСЃРµ цветет, Рё контраст этого цветения Рё нашей бренности тоже впервые постигаешь лет РІ шесть.
Самая сильная, самая знаменитая сказка Шарова — даже экранизированная, есть кукольный мульт,— «Мальчик Одуванчик Рё три ключика». Рто сказка РІ РґСѓС…Рµ Андрея Платонова, шаровского РґСЂСѓРіР° Рё частого собутыльника; кстати СѓР¶ РѕР± алкогольной теме, чтобы СЃ ней покончить. Шаров РјРЅРѕРіРѕ РїРёР». Есть воспоминания Р§СѓРєРѕРІСЃРєРѕР№ — РѕРЅР° СЃРёРґРёС‚ РІ гостях Сѓ Габбе, Рё та ей СЃРѕ своего балкона показывает, как долговязый Шаров крадется РІ РєСѓС…РЅСЋ Рє холодильнику, Рє заветной чекушке, обманывая бдительность семьи. РџРёР» РѕРЅ РІ РѕСЃРЅРѕРІРЅРѕРј СЃ Платоновым Рё Гроссманом, Р° РєРѕРіРґР° РѕРЅРё умерли — РІ одиночку. РќРѕ думаю, что РїСЂРё такой остроте восприятия, РІ самом деле невыносимой, Сѓ него был РѕРґРёРЅ СЃРїРѕСЃРѕР± как-то притупить постоянную лирическую тоску Рё отогнать мысль Рѕ неизбежном конце всего, Рѕ загадке, которую РјС‹ РЅРµ разгадаем, Рѕ РјРёСЂРµ, который РЅРёРєРѕРіРґР° РЅРµ станет РґРѕ конца нашим, «своим»: тут запьешь, пожалуй. Сказки Платонова, думаю СЏ,— самое грустное детское чтение, которое вообще существует РЅР° свете: В«Разноцветная бабочка» СЃ ее невыносимым рефреном — «Ты опять заигрался, ты опять забегался, Рё ты забыл РїСЂРѕ меня» — РёРЅРѕРіРѕ нынешнего ребенка, может, РЅРµ тронет РІРѕРІСЃРµ, Рё то сомневаюсь,— Р° РЅР° нас РѕРЅР° действовала гипнотически, над ней нельзя было РЅРµ заплакать. Р’С‹ ее помните, вероятно, Р° если РЅРµ помните, там РїСЂРѕ мальчика Тимошу, который Р¶РёР» СЃРѕ своей матерью около Кавказских РіРѕСЂ, побежал Р·Р° разноцветной бабочкой Рё упал РІ пропасть, Рё оказался Р·Р° каменной стеной, «и заплакал РѕС‚ разлуки СЃ матерью». Дальше РѕРЅ вырубал РІ скале пещеру, Рё РїРѕРєР° вырубал, стал стариком, РЅРѕ мать РІСЃРµ ждала Рё ждала его, Рё наконец Рє ней вышел седой старик, который только Рё РјРѕРі сказать — «Мама, СЏ забыл, кто СЏВ». Ртогда РѕРЅР° умерла Рё отдала ему последнее СЃРІРѕРµ дыхание, Рё РѕРЅ опять стал мальчиком Тимошей. РќРµ знаю, кем надо быть, чтобы написать такую сказку, Рё РЅРµ собираюсь расшифровывать ее, знаю только, что РІСЃРµ платоновские сказки — РІ том числе Рё РІРѕРІСЃРµ СѓР¶ невыносимая, слезная «Восьмушка» — пронизаны такой тоской РїРѕ матери, такой нежностью Рє ней, что ничего РїРѕРґРѕР±РЅРѕРіРѕ СЏ РІРѕ всей РјРёСЂРѕРІРѕР№ литературе РЅРµ встретил. Советская литература была РІРѕ РјРЅРѕРіРёС… отношениях ужасна, РЅРѕ РІ РѕРґРЅРѕРј прилична: семья РІ ней была святыней, мать — РґРѕР±СЂРѕР№ С…РѕР·СЏР№РєРѕР№ РјРёСЂР°, Рё этот культ матери, ненавистный воинственным апологетам державности, причудливым образом сохранился даже Рё РІ почвенничестве. (Заметим кстати, что РІ современной молодой литературе родители как Р±С‹ отсутствуют вообще или только мешают — это Рё есть лучший показатель нашего озверения.) Рта мать РёР· сказок Платонова Рё Шарова РЅРµ имеет, конечно, ничего общего СЃ СЃСѓСЂРѕРІРѕР№ РРѕРґРёРЅРѕР№-матерью,— РѕРЅР° ей скорее РёР· последних СЃРёР» противостоит, защищая СЃРІРѕРµ дитя. РЈ Шарова РІ «Одуванчике» РІСЃРµ еще горше — там мальчика РІ одиночку растит бабушка, старая черепаха. Рнтересно, что меня РІ детстве совершенно РЅРµ заботил РІРѕРїСЂРѕСЃ, как это Сѓ черепахи родился человеческий РІРЅСѓРє Рё РіРґРµ, собственно, его родители. Сына моего эта проблема тоже РЅРµ занимает. РЈ Шарова РІСЃРµ органично — старушка РїРѕС…РѕР¶Р° РЅР° черепаху, РѕРЅ РІР·СЏР» Рё РѕР¶РёРІРёР» метафору, Рё РІСЃРµ работает. Черепаха растит мальчика, Р° потом настает волшебная ночь, единственная РІРѕ всем РіРѕРґСѓ, РєРѕРіРґР° мальчику предстоит увидеть РІСЃСЋ СЃРІРѕСЋ будущую СЃСѓРґСЊР±Сѓ Рё пройти через три испытания. Рти испытания, РІ общем, довольно примитивны, Шаров вообще РЅРµ слишком изобретателен РїРѕ части сюжетов, РѕРЅ берет прямотой Рё интонацией, поэтической, тяготеющей СѓР¶Рµ Рє верлибру — Рё РІ сказках Сѓ него РјРЅРѕРіРѕ такой «стихопрозы». Р’РѕС‚ мальчику вручаются три ключика, выкованных гномами, Рё РѕРЅ пускается РІ путь. Зеленый ключик — РѕС‚ волшебного леса, РІ котором для него РїРѕСЋС‚ зяблики Рё течет ручей СЃ РІРєСѓСЃРЅРѕР№ РІРѕРґРѕР№ (там замечательно, как белка ударила хвостом РїРѕ кочке — ударила «чуть-чуть, чтобы кочке РЅРµ было больно»). РќРѕ мальчик РІРёРґРёС‚ СЃСѓРЅРґСѓРє СЃ зелеными камнями — Рё бежит открыть его первым, зеленым ключиком, хотя РјРѕРі Р±С‹ открыть РёРј лес Рё остаться там, РІ СЃРѕСЋР·Рµ СЃ белками, кочками Рё зябликами. Рђ РІ зеленом замке Сѓ него ключ сломался, Рё РІСЃРµ исчезло. Дальше РѕРЅ встретил девочку СЃ красным замочком РЅР° шее, РјРѕРі открыть этот замочек, РЅРѕ предпочел СЃСѓРЅРґСѓРє СЃ красными камнями. Рђ потом — РІРѕС‚ здесь настоящий Шаров — РѕРЅ увидел… РЅРѕ тут СѓР¶ надо цитировать.
«Кругом росла одна лишь жесткая, сухая трава. Рв небе горела белая звезда.
РџРѕРґРЅСЏРІ голову, Мальчик Одуванчик увидел РїРѕРґ звездой длинную — без конца Рё края — высокую белую стену, сплошь оплетенную колючей проволокой. Посреди стены сверкали так, что было больно смотреть, алмазные ворота, закрытые алмазным замком. Рзнутри РЅР° стену вскарабкивались старики, женщины Рё дети; РѕРЅРё молили:
— Открой ворота, чужестранец. Ведь у тебя есть алмазный ключ. Мы уже много лет погибаем без воды и без хлеба. Открой.
РСЏРґРѕРј СЃ воротами стоял прозрачный СЃСѓРЅРґСѓРє, доверху наполненный невиданно прекрасными алмазами Рё бриллиантами.
— Открой!— повторяли одно это слово женщины, старики и дети, карабкаясь на стену. Они срывались со стены и снова карабкались. Они были изранены, из ран текла кровь — ведь стену, всю сплошь, опутывала колючая проволока.— Открой!
Мальчик Одуванчик шагнул к воротам. Конечно же, он шагнул к воротам.
Но в это время к сундуку бросились стражники с алебардами. Рмальчик подумал: «Утащат сундук, а там ищи-свищи… Нет уж…»
Так вот, оказывается, почему он не открыл алмазные ворота в бесконечной белой стене.
— Потерпите!— кричал он, торопливо открывая сундук.— Пожалуйста, потерпите немного.
Он так торопился, что, конечно, сломал ключ — тот, алмазный.
А когда он поднял крышку сундука — устало и почти нехотя,— он увидел, что там не бриллианты, а очень красивые и блестящие, да, очень красивые капли росы.