Счастливый Михалков
Сергей Михалков (1913—2009)
Сергей Михалков, безусловно, загадка, хотя и не бином Ньютона: тайна вроде шолоховской, но ведь такая тайна есть почти у каждого советского писателя и особенно поэта, начиная с Маяковского. Просто одни после исторических переломов или кризисов замолкают, а другие пишут бог знает какую ерунду. Если почитать стихи Маяковского 1928-го и особенно 1929 года — решительно невозможно поверить, что имеешь дело с гением: содержание — ладно, проехали, но даже энергия формы куда-то делась. Просто пишет человек, чтобы не сойти с ума, и еще старается быть полезным — все про личную гигиену да про иностранных хищников. Рлюбовная лирика ему уже не дается — мотор заржавел. А Симонов? После «С тобой и без тебя» прошло шесть лет, товарищи, шесть!— и он издает сборник «Друзья и враги», Сталинская премия первой степени! В руки взять стыдно. Насиловал он себя? Нет, все вполне искренне, хоть и не без некоторого самоподзавода.
РќРѕ РЎРёРјРѕРЅРѕРІ — тут как раз тайны нет: даже «Под каштанами Прага», даже В«РСѓСЃСЃРєРёР№ РІРѕРїСЂРѕСЃВ», РґР° что там — даже «Чужая тень» написаны прилично, то есть РЅРµ СЃ полным забвением профессиональных навыков. Что Р¶Рµ РґРѕ заказных пьес Рё стихов Михалкова, это РІ принципе Р·Р° гранью РґРѕР±СЂР° Рё зла. Невозможно допустить, что «Колыбельную Светлане» Рё какую-РЅРёР±СѓРґСЊ РёР· его РґРёРєРёС…, бессмысленных, насквозь фальшивых политических басен писала РѕРґРЅР° Рё та Р¶Рµ СЂСѓРєР°; нельзя допустить, что Сѓ «Десятилетнего человека», «Мимозы» Рё Государственного РіРёРјРЅР° РЎРЎРЎР РѕРґРёРЅ Рё тот Р¶Рµ автор. РќСѓ так РЅРµ бывает. Просто, РІРёРґРёРјРѕ, Сѓ него вместе СЃ нравственным чувством отключалась Рё эстетическая цензура, или РѕРЅ искренне полагал, что для советской власти чем С…СѓР¶Рµ, тем лучше.
Его столетие высветило удивительную вещь: осталось от него очень мало, и если бы не талантливые влиятельные сыновья — вряд ли кто-то помнил бы большую часть его грехов и добродетелей. Существует легенда о талантливом, едва ли не гениальном детском поэте, который впоследствии изнасиловал собственный дар,— но как-то относительно таланта и гения по прочтении всего корпуса детских стихов Михалкова не возникает ясности. Есть несколько очень хороших стихотворений, цитаты из которых давно ушли в речь: «Про Фому» (чудесный пример религиозной лирики в советское время — новая версия истории о Фоме неверном). «В одном переулке стояли дома, в одном из домов жил упрямый Фома». «Мимоза». «Тридцать шесть и пять». «А что у вас?» — это вообще отличная вещь, едва ли не самая убедительная имитация детской логики: «А у нас сегодня кошка родила вчера котят». Очень славное стихотворение «Если» — «Если взять все эти лужи и соединить в одну»: так и слышишь голос восьмилетнего мечтательного зануды, философствующего у окна в дождливый негулятельный день. Есть абсолютный шедевр — его вспоминают нечасто, потому что для резвого и бойкого михалковского лирического героя эта рефлексия, в общем, нетипична; Михалков — поэт, у которого тема совести и самомучительства отсутствует в принципе. Тем не менее — вот, цитирую по памяти:
«Ты гора моя,
Забура моя,
В тебе сердца нет,
В тебе дверцы нет».
Рто выдумала Катенька,
Повторила, спать легла —
Только я сидел до полночи
На кухне у стола,
Только я сидел до полночи
Под шорохи мышей,
Все сидел и все обламывал
Острия карандашей.
А потом я их затачивал
Робламывал опять,
Ничего не в силах выдумать,
Чтобы лечь спокойно спать.
Тут все прекрасно — и кроткая детская интонация, и катенькины стихи — про что? про весь мир, он ровно так и устроен,— и простота, и признание в конце. Поэт ведь тут не только о творческой совести говорит, но и о том, что стихи сами по себе мощная аутотерапия: создашь себе приемлемый образ мира — и можешь лечь спокойно спать. Но вот он никак не создается, потому что в нем сердца нет, в нем дверцы нет…
РЇ СѓР¶ РЅРµ РіРѕРІРѕСЂСЋ РїСЂРѕ «Колыбельную Светлане», которая СЏРєРѕР±С‹ названа так ради тогдашней михалковской РїРѕРґСЂСѓРіРё, Р° РЅРµ для того, чтобы РІРѕР¶РґСЊ заметил,— Рё РІ самом деле посвящать стихи ребенку Сталина было очень СѓР¶ дерзновенно. РќРѕ Сталин такие дерзновения как раз ценил Рё талантливого автора заметил. Впрочем, СЏ допускаю, что Сѓ него просто был хоть Рё примитивный, РЅРѕ РІРєСѓСЃ: стихи-то РІ самом деле замечательные. Образ светлой летней ночи, одновременно тревожной Рё СЃРїРѕРєРѕР№РЅРѕР№,— образ очень советский, точно соответствующий мироощущению тридцатых (РіРѕРІРѕСЂСЋ Рѕ той части населения, которая РЅРµ сознавала всего ужаса, Рё происходящего, Рё надвигающегося),— удался тут вполне, чуть ли РЅРµ единственный раз РІ советской литературе. РЎС…РѕРґРЅРѕРµ ощущение тревоги Рё РїРѕРєРѕСЏ РѕС‚ летних пейзажей, дневных или ночных, есть только Сѓ Гайдара — особенно РІ «Голубой чашке», Рё девочка там тоже, РІРѕС‚ удивительно, Светлана, Р° главная тема — разлад между родителями (эта аналогия, впрочем, далеко может завести, Р° Гайдар СѓР¶ точно ничего такого РЅРµ имел РІ виду… хотя — кто поймет его РґРѕ конца?). Рто Р¶Рµ РЅРµ просто так — «Снятся РёРј родные земли Рё над землями гроза». Везде РІ РјРёСЂРµ РіСЂРѕР·Р°, РјС‹ должны РѕР± этом помнить.
«Ты не спишь, подушка смята, одеяло на весу, носит ветер запах мяты, звезды падают в росу…» Ргениальная психологическая находка — ведь действительно легче уснуть, если рядом кто-то бодрствует, надежно тебя оберегая: «У далекой у заставы часовой в лесу не спит. Он стоит, над ним зарницы, он глядит на облака, над его ружьем границу переходят облака». Здесь начинается сон. Потому что только во сне облака могут рифмоваться с облаками. Рсделано это с той ненавязчивой, почти незаметной виртуозностью, которая и есть признак высшей пробы.
Но это все. Даже «Дядя Степа» — даже первая и лучшая его часть — сегодняшнему ребенку не скажет ничего, будучи слишком плотно привязан к своему времени. Про Степана Степанова знаем мы только одно: он очень велик. Ну, и благороден, само собой,— но здесь уже вступает та бодрая нравоучительность, которая так портит большую часть михалковской детской лирики (а это, напомним, самое ценное в его наследии). Он поразительно точно приспосабливается к требованиям момента, а это для стихов губительно: вот надо, допустим, намекнуть советским детям, что творчество — хорошо, а добронравие лучше. Что не надо высовываться, а надо, напротив, вливаться в массу. Талантливый ребенок вообще почти всегда был отрицательным персонажем, потому что он зайка-зазнайка: подумаешь, рисует лучше остальных или стишки пишет. Тут же надо опустить, чтоб не задавался. Не отрывался чтоб от коллектива. Вспомним «Безумную Евдокию» Алексина, вообще-то защитника интеллигентных детей,— но в этой повести (Госпремия!) именно талантливая девочка-скульптор становилась мрачной эгоисткой, виновницей материнского безумия. Всего лишь потому, что осмелилась во время похода первой прийти к цели, воспользовавшись короткой дорогой. А вот как — руками «человека толпы» — дает по носу талантливым детям Сергей Владимирович: ««Талантливые дети надежды подают: участвуют в концертах — танцуют и поют. А детские рисунки на тему «Мир и труд» печатают в журналах, на выставки берут. Лисичкина Наташа имеет пять наград, а Гарик, твой приятель,— уже лауреат! Ртолько недотепам к успеху путь закрыт…» Моя родная мама мне это говорит. Но я не возражаю, а, губы сжав, молчу, и я на эту тему с ней спорить не хочу. Пускай другие дети надежды подают: картиночки рисуют, танцуют и поют. На скрипочках играют, снимаются в кино — что одному дается, другому не дано! Я знаю, кем я буду и кем я стать могу: когда-нибудь из дома уеду я в тайгу». Мать честная, неужели он вырастет диссидентом?! Но нет, нет! Все сугубо добровольно: «Рс теми, с кем сегодня я во дворе дружу, железную дорогу в тайге я проложу. По рельсам к океану помчатся поезда, и мама будет сыном довольна и горда. Она меня сегодня стыдила сгоряча — строитель тоже важен не меньше скрипача».
Неважно, что это плохие стихи — плоские, неизобретательные… Важно, что это нехорошие стихи — в смысле самом прямом, этическом. Картиночки, мля, скрипочки… Зато у меня есть друзья во дворе! Рмы, с дворовыми друзьями, щас покажем этим задавакам, мля, картиночки и скрипочки… Правда, в тайгу эти дворовые друзья почему-то не рвались, дороги там не строили — им, классово своим, доверяли, и вырастали из них либо будущие верные партийцы, либо люмпен-гегемоны с безошибочным классовым чутьем. Но нам же важно не столько прославить дворовое братство, сколько окоротить задавак. Чтобы знали, кто тут главный.
Ртаких Р±РѕР№РєРёС… правоверных стихов Сѓ Михалкова — подавляющее большинство. РЎ Маршаком, Р§СѓРєРѕРІСЃРєРёРј, Барто его даже сравнивать нельзя — РЅРё РїРѕ количеству удач, РЅРё РїРѕ тому ощущению лирического волшебства, которое РІСЃРµ-таки посещает читателя советской детской РїРѕСЌР·РёРё даже РІ самых правоверных ее образцах. Читатель Михалкова этого волшебства почти РЅРµ ощущает. Есть великолепное владение формой, легкость, гладкость, бойкость — Рё РјРёРЅРёРјСѓРј живых эмоций: михалковские герои чувствуют СЂРѕРІРЅРѕ то, что РёРј предписано. РћРЅРё РЅРµ любят трусов, неженок Рё сладкоежек. РћРЅРё любят старших Рё труд. РћРЅРё уступают место старшим РІ трамвае. РћРЅРё веселые туристы. Ребенок еще может С…СѓРґРѕ-бедно засмеяться над этими стихами — РЅРѕ заплакать над РЅРёРјРё (это ведь РЅРµ менее важно) РЅРµ сумеет РЅРёРєРѕРіРґР°. Барто изобретательней, точней, Маршак глубже, культурней, Р§СѓРєРѕРІСЃРєРёР№ Рё обэриуты абсурдней Рё умней — Михалков Рё РІ детской РїРѕСЌР·РёРё, главном для него СЂРѕРґРµ искусства, поставляет хороший второй СЃРѕСЂС‚, поскольку РЅРё РЅР° секунду РЅРµ забывает РѕР± идеологической задаче. Слава Р±РѕРіСѓ, дети, читавшие его стихи, росли РІСЃРµ-таки неправильными — человеческое РІ РЅРёС… было сильней идеологического.
Что РґРѕ остальных его занятий, тут остается только развести руками: единственный его подлинный талант заключался, РІРёРґРёРјРѕ, РІ стиле Р¶РёР·РЅРё. Рто был РІ полном смысле стиль СЂСЋСЃСЃ. РњС‹ привыкли думать, что СЂСЋСЃСЃРєРёР№ стиль — это беспрерывное страдание или Р±РѕСЂСЊР±Р°, РІРѕРёРЅСЃРєРёРµ или научные РїРѕРґРІРёРіРё вспыхивают среди этого бескрайнего заснеженного пространства, РЅРѕ большую часть времени его обитатели РїСЂРѕРІРѕРґСЏС‚ РІ трудах, СЃРєРѕСЂР±СЏС… Рё выяснениях сложных любовных отношений. РќР° самом деле это совершенно РЅРµ так, поскольку РІ РРѕСЃСЃРёРё есть еще Рё огромный — сейчас РїРѕ размерам почти РЅРµ уступающий народу — слой сановников; это РЅРµ обязательно чиновники, РЅРѕ скорее обслуживающий персонал власти, ее лояльная РѕРїРѕСЂР°,— Рё этот слой прекрасно себя чувствует. Работает РѕРЅ, конечно, спустя рукава, РЅРѕ власть ведь Рё РЅРµ нуждается РІ защите, РїРѕРєР° стоит прочно. РћРЅР° сама толком РЅРµ работает, поскольку РІ СЂРѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ пирамидальной структуре Сѓ нее всего РґРІРµ обязанности: давить всех, РїРѕРєР° РѕРЅР° РІ силе, Рё рушиться, РєРѕРіРґР° придет календарный СЃСЂРѕРє. Рђ обязанность сановного слоя совсем РЅРµ РІ том, чтобы ее поддерживать, продвигать РІ массы ее лозунги или нахваливать ее перед заграницей. Обязанность этого слоя, Рѕ чем никто РґРѕ СЃРёС… РїРѕСЂ почему-то РЅРµ задумался,— исключительно РІ том, чтобы изображать счастье. Р РІ этом Михалков был абсолютным Рё бесспорным профессионалом — может быть, первым среди равных.
Власть нуждается только РІ РѕРґРЅРѕРј — РЅРµ РІ лояльности, которая ее РЅРµ волнует, Рё РЅРµ РІ высоких показателях, которые всегда РјРѕР¶РЅРѕ нарисовать. РћРЅР° нуждается РІ любви, благодарности, РІ счастье — РЅРѕ счастье подданных ее опять-таки РЅРµ слишком заботит, поскольку большую часть этих подданных глубоко презирает (вечно приписывая эту эмоцию борцам Рё диссидентам). Нет, ей надо, чтобы счастлив был только приближенный слой — так называемая элита,— РЅРѕ это счастье должно быть искренним, детским, беспримесным. РМихалков РІ самом деле был чемпионом РїРѕ изображению гармонии, счастья, благополучия — РЅР° него было любо-РґРѕСЂРѕРіРѕ посмотреть. Рменно поэтому РІ нем Рё нуждались РІСЃРµ власти — ведь меняются только лица, сущность остается бесспорной. Маяковский, кстати, точно догадался: «Говорят, РіРґРµ-то,— кажется, РІ Бразилии,— есть РѕРґРёРЅ счастливый человек!В» РќРѕ надо, чтобы РѕРЅ был РЅРµ РІ Бразилии. Надо, чтобы РѕРЅ был перед РЅРѕСЃРѕРј. Р РІРѕС‚ РѕРЅ есть — талантливый, гармоничный, РІ меру циничный (без этого какое Р¶Рµ счастье? Р’РѕРєСЂСѓРі-то РѕРЅ смотрит!), абсолютно преданный, бесконечно довольный СЃРѕР±РѕР№, превосходно обделывающий СЃРІРѕРё дела, Рё семья Сѓ него прекрасная, счастливая Рё талантливая, Рё обаяния РјРѕСЂРµ — потому что счастье должно быть РЅРµ нагло, РЅРµ крикливо, Р° именно обаятельно! Безошибочно чувствуя РІ Михалкове этот талант, искусство быть счастливым, такое Р¶Рµ органичное Рё врожденное, как РІСЃСЏРєРёР№ природный дар,— власть всячески этому счастью способствовала. РћРЅР° возвышала Михалкова, давала ему ордена, дачи, зарубежные поездки, полномочия, должности — РІСЃРµ для того, чтобы РѕРЅ был счастлив Рё воплощал СЃРѕР±РѕСЋ идеальный образ РЅРѕРІРѕРіРѕ человека. Всеми любимого. Всегда довольного. Радостно Рё благодарно принимающего РІСЃРµ это. Дивиться ли, что РІСЃРµ три редакции Государственного РіРёРјРЅР° были доверены ему?
Если прочитать РїРѕРґСЂСЏРґ РІСЃСЋ михалковскую лирику, РІСЃРµ его детские стихи Рё взрослые басни, достоверным Рё адекватно изображенным окажется там только РѕРґРЅРѕ чувство — радость. Рто плоско, конечно, РЅРѕ это РЅРµ так мало. Рто надо уметь. Мало ли РІ СССРбыло титулованных писателей — «но был ли счастлив РјРѕР№ Евгений?В». Фадеев был вознесен над всеми, СЂСѓРєРѕРІРѕРґРёР» писательским СЃРѕСЋР·РѕРј — Рё застрелился. Твардовский был государственным СЌРїРёРєРѕРј, влиятельным РїСЂРё Сталине Рё приближенным РїСЂРё Хрущеве,— Рё спивался. Рренбург был титулованным, ругаемым, РЅРѕ оберегаемым,— Рё РїСЂРѕР¶РёР» Р¶РёР·РЅСЊ «в крепкой ледяной обиде» Рё РЅРёРєРѕРіРґР° ее РЅРµ прятал. РЎРёРјРѕРЅРѕРІ — Рё тот страдал: сначала РѕС‚ трудной любви, РІ которой ему РЅРµ могли помочь никакие сталинские премии, Р° потом РѕС‚ резкой смены государственного РєСѓСЂСЃР°, которая вышвырнула его аж РІ Ташкент. РќРµ было РІ РРѕСЃСЃРёРё счастливых Рё талантливых — тут СѓР¶ либо РѕРґРЅРѕ, либо РґСЂСѓРіРѕРµ; Михалков оказался единственным исключением, Рё РЅР° нем сошлись РІСЃРµ лучи народной Рё государственной РїСЂРёСЏР·РЅРё. Р’СЃРµ понимает, Р° счастлив. Уметь надо.
Взять детские стихи почти всех корифеев — ребенок там переживает непрерывные драмы: вообще невротизация советских детей, РёС… мучительные проработки СЃ доведением чуть РЅРµ РґРѕ суицида — отдельная тема, стоит перечитать страшноватую РєРЅРёРіСѓ Елены Рльиной В«Рто РјРѕСЏ школа». РЈ всех проблемы — Р° отрицательные герои Михалкова радостно Рё Р±РѕРґСЂРѕ, СЃ некоторым плутоватым лукавством признаются РІ своей отрицательности: «А Сѓ меня опять тридцать шесть Рё пять!В», В«Рто только трус боится РЅР° СѓРєРѕР» идти Рє врачу — лично СЏ РїСЂРё РІРёРґРµ шприца улыбаюсь Рё шучу». Щенок пропал?— нашелся. Р’ школе дразнят?— какие проблемы: «Великим Финтифлюшкиным ты РІ Р¶РёР·РЅРё можешь стать!В» Триумфальная карьера РґСЏРґРё Степы продолжается столь Р¶Рµ праздничным шествием РїРѕ Р¶РёР·РЅРё его детей-богатырей Рё РІРЅСѓРєРѕРІ-атлетов. В«Ранен был немножко, защищая Ленинград»,— РЅРѕ это Р·Р° кадром. Праздники, успехи, душевная Рё физическая гармония. Р’ немногих действительно хороших стихах Михалкова прорывается РёРЅРѕРµ — РЅРѕ какая это редкость! Вообще Р¶Рµ его лирический герой захлебывается РѕС‚ радости: отойдите РѕС‚ РєРѕРЅСЏ Рё РЅРµ бойтесь Р·Р° меня. Расшибся — ничего, РЅРµ страшно. Ртот герой словно едет РІ прекрасном, отечественного производства автобусе РёР· прекрасного Р¶Рµ РіРѕСЂРѕРґР° РЅР° бесконечные летние каникулы, Рё РІ РѕРєРЅРѕ пахнет хвоей, Р° РІ песенке поется Рѕ том, как РјС‹ живем. Любим РјС‹ Михалкова Р·Р° это? РќСѓ еще Р±С‹ РЅРµ любить! Кто еще нам так достоверно споет Рѕ счастье! Рсын его достоверно снимает только счастье — единственным РїРѕ-настоящему трагическим его фильмом (Рё потому лучшим) остается экранизация володинских «Пяти вечеров». Р’ остальном, РєРѕРіРґР° дело РґРѕС…РѕРґРёС‚ РґРѕ драмы, РѕРЅ немедленно фальшивит, Рё даже его «Неоконченная пьеса» — фильм Рѕ счастливых людях, РЅРµ понимающих своего счастья. Видели Р±С‹ РѕРЅРё, что будет сто лет спустя.
Отдельная статья — пьесы Михалкова; это как раз по идеологической части. В выполнении социального заказа еще нет ничего дурного — театр дело такое, идейное, обостренно реагирующее, непосредственно влияющее на массы и т.д. Он даже оперативней, чем кино, которое все-таки надо еще снимать и монтировать. Но откровенность, с которой Михалков реагирует на соцзаказ, поражает даже на фоне идеологических пьес Симонова, а та несравненная, даже умилительная аляповатость, с которой все это проделывается,— почти оправдывает автора в глазах продвинутой публики. Я уж не стану лишний раз вспоминать жуткую пьесу «Красный галстук» — где бедный мальчик, взятый в сановную советскую семью, разоблачает своих благодетелей, а потом сбегает с криком: «Один вырасту — у нас не Америка!» Америка как-то особенно не давала покоя Михалкову и его покровителям, и некоторые фрагменты его драм идеально вписываются в сегодняшнюю реальность:
Кем будет малыш РёР·-РїРѕРґ РџСЃРєРѕРІР°? Солдатом? РЁРїРёРѕРЅРѕРј? Рабом?
Лишенным отчизны и крова безмолвным рабочим скотом?
Какого злодейского плана секретная тянется нить?
Какой дипломат иностранный велел ее в тайне хранить?
Спросить бы у мистера Кука, который заведует тут.
Хотел бы он сына иль внука устроить в подобный приют?
Спросить бы у мистера Скотта (коль есть у такого душа),
Хотел бы узнать он, что кто-то калечит его малыша?..
В колледжах взращенные звери! Чудовища в масках людей!
Откройте приютские двери — верните советских детей!
Я видел, как девочка Маша в немецкой пивной подает,
Как русская девочка наша нерусские песни поет!
Я видел и куков и скоттов, которые наших ребят,
Задумав ужасное что-то, домой отпустить не хотят!
Не в силах сдержать возмущенья, всем гневом, всей правдой своей
Я требую их возвращенья от имени честных людей!
Никто у ребенка не смеет Отчизну и дом отнимать!
Советский ребенок имеет великую РРѕРґРёРЅСѓ-мать!
Рмеет великую РРѕРґРёРЅСѓ-мать, Р° как Р¶Рµ. Рђ РѕРЅР° имеет его. Вложи хоть сегодня РІ уста детскому омбудсмену этот прочувствованный монолог майора Добрынина перед залом — Рё шва РЅРµ заметишь. РќРѕ ужасней всего литературное качество — тут его, простите Р·Р° рифму, РЅРµ было начисто. Как это объяснить? РћРґРЅР° догадка СѓР¶Рµ высказывалась РІ начале — вместе СЃ нравственным чувством отключалось эстетическое; РЅРѕ было ли изначально это нравственное чувство — РІРѕС‚ РІРѕРїСЂРѕСЃ. Скорей тут изощренная форма лести: Михалков понимал, что его заказчики Рё сами РЅРµ верят РІ собственный социальный заказ. Поэтому выполнять его РѕРЅ старался левой РЅРѕРіРѕР№, как Р±С‹ намекая: «Ну, РјС‹ Р¶Рµ понимаем…» Глупой идее — идиотское воплощение, безнравственному руководству — бездарное служение! Думаю, РѕРЅ это понимал, Рё РѕРЅРё понимали, Рё это усиливало РёС… взаимную любовь.
А вот в баснях он бывал искренен. Ртогда, когда критиковал поклонников заграницы, которые «а сало русское едят»,— страшно сказать, я тут с ним солидарен, нечего восхищаться их изобилием, лучше восхищаться их литературой и законностью, а фанатам вещной цивилизации лучше спокойно уезжать. Ртогда, когда сравнивал заискивающую перед врагами Шавку с отважно борющимся Полканом. Я считаю, это вообще хорошая басня — редкий у него случай, когда он попал на общечеловеческую проблему: перед врагом заискивать бессмысленно, договариваться с ним нельзя. Тебя же и поимеют. «Мне жаль Полкана — Шавки мне не жаль»: совершенно солидарен. Но процент удач у него здесь настолько мизерен, что жанр имеет шанс уже не подняться после Михалкова: прописи, конъюнктурщина, удивительное даже для него неостроумие — все говорит о глубочайшем презрении и к этому виду занятий, и к читателю.
Критиковать Государственный РіРёРјРЅ — занятие РїРѕ нынешним временам опасное, тем более что Рё сам Михалков ответил СЃРІРѕРёРј критикам: «А петь будешь стоя». Ответ циничен РЅРµ столько РїРѕ отношению Рє ругателю, сколько РїРѕ отношению Рє РіРёРјРЅСѓ Рё его заказчикам — РґР°, РІРѕС‚ такое СЏ есть, Р° РїРѕСЋС‚, Рё РїРѕСЋС‚ стоя; РЅРѕ СЏ СЂРёСЃРєРЅСѓ пойти против течения, сказав, что РІСЃРµ РіРёРјРЅС‹ хороши, Р° самый лучший третий. Гимн ведь РЅРµ обязан представлять РёР· себя художественное совершенство. РћРЅ должен выражать сущность страны, Рё только. Р’СЃРµ РіРёРјРЅС‹ Михалкова выражают сущность тех стран, для которых РѕРЅРё написаны: РіСЂРѕР·РЅРѕРµ величие Рё вера РІ РѕСЃРѕР±РѕРµ предназначение — РіРёРјРЅ сталинский. Сонная РѕРґСѓСЂСЊ Рё привычное самохвальство — РіРёРјРЅ брежневский. Абсолютная пустота, глазу РЅРµ Р·Р° что зацепиться, наизусть запомнить почти невозможно — РіРёРјРЅ путинский. Что сообщается РІ этих стихах? Чем предлагается гордиться? Размерами («от южных морей РґРѕ полярного края»)? Тем, что наша страна такая РѕРґРЅР°? (Р° РґСЂСѓРіРёС…, вероятно, РјРЅРѕРіРѕ). Предками? (Сѓ иностранцев РёС… нет, конечно). Нет, РІСЃРµ РѕРЅ написал правильно: искусство ведь отражает то, что есть. Рли выдумывает что-то РґСЂСѓРіРѕРµ, прекрасное,— РЅРѕ это для тех, РєРѕРјСѓ дано.
РћРЅ был идеальным гражданином СЂРѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕРіРѕ государства — такого, каким РѕРЅРѕ сложилось РІ последние шестьсот лет; гражданином, РЅР° которого правитель может взглянуть — Рё утешиться. Р’РѕС‚ тот, Сѓ РєРѕРіРѕ РІСЃРµ хорошо. Надо только вести себя правильно — Рё РІСЃРµ Сѓ тебя будет. Р РјРЅРѕРіРёРµ, кстати, подражают ему, Рё лично СЏ знаю РІ РРѕСЃСЃРёРё РЅРµ меньше десятка подлинных михалковцев — тех, Сѓ РєРѕРіРѕ РІСЃРµ хорошо. РС… идеологию Рё стиль Р¶РёР·РЅРё рекламирует целая газета — «Культура»,— Рё Сѓ этой газеты тоже РІСЃРµ отлично.
Рто удивительная, достойная восхищения черта СЂСѓСЃСЃРєРѕРіРѕ народа: РѕРЅ прощает вообще довольно РјРЅРѕРіРѕРµ, РЅРѕ особенно снисходителен Рє счастливцам. Рто черта благородная, говорящая РѕР± отсутствии зависти. Рђ СЃ РґСЂСѓРіРѕР№ стороны — что Р¶Рµ РёРјРё РЅРµ полюбоваться? РћРЅРё такие довольные. Такие уверенные. Настолько ничего РЅРµ понимают. Рдаже РЅРµ замечают, как снисходительно смотрят РЅР° РЅРёС… остальные. Ведь РІ самом деле — грань между любованием Рё презрением Сѓ нашего народа почти незаметна.
Михалков, во всяком случае, так ее и не разглядел.
Дмитрий Быков
РЇ РїСЂРѕР¶РёРІСѓ
Белла Ахмадулина (1937—2010)
Поэт и время находятся в более сложных и трагических отношениях, чем принято думать; не обращают на тебя внимания — плохо, обращают — еще хуже. Советскому поэту труднее всего было в шестидесятые, когда вся страна смотрела на него в оба и тем непозволительно развращала, когда в силу этого внелитературные обстоятельства становились важнее литературных и качество текста в конечном итоге можно было игнорировать. Белла Ахмадулина — едва ли не самая красивая женщина в русской литературе двадцатого века, наделенная к тому же знаменитым хрустальным голосом,— в поэзию с такими данными входить опасно. Особенно в эстрадный ее период, когда поэта больше слушают, чем читают, и с большим интересом следят за динамикой его браков, нежели за темпами собственно литературного роста.
Ртим Рё объясняется тот факт, что Белла Ахмадулина — персонаж РЅРµ столько СЂРѕРґРЅРѕР№ литературы, сколько общественного сознания, адресат бесчисленных читательских писем, объект либо нерассуждающих восхищений, либо гнусных сплетен, РЅРѕ РЅРµ обстоятельных разборов. Женщины СЃ незадавшейся личной Р¶РёР·РЅСЊСЋ, любительницы РСКЮССТВА, СЃРІРѕРёРјРё захлебывающимися Рё безвкусными хвалами совершенно засахарили РїРѕСЌР·РёСЋ Ахмадулиной. Очень красивая женщина, пишущая очень красивые стихи,— РІРѕС‚ ходячее определение. Подлили масла РІ РѕРіРѕРЅСЊ РґРІР° ее пишущих РјСѓР¶Р° — покойный Нагибин Рё здравствующий, дай Бог ему Р·РґРѕСЂРѕРІСЊСЏ, Евтушенко. Нагибин успел перед смертью сдать РІ печать СЃРІРѕР№ дневник, РіРґРµ вывел Беллу Ахатовну РїРѕРґ неслучайным псевдонимом Гелла, Рё РјС‹ узнали как Рѕ перипетиях РёС… Р±СѓСЂРЅРѕРіРѕ романа (своего СЂРѕРґР° лось Рё трепетная лань), так Рё Рѕ нескольких полуневольных, бессознательных изменах Р‘.Рђ., осуществлявшихся скорее РїРѕ ее знаменитой душевной щедрости, доходящей РґРѕ неразборчивости. Р’ СЃРІРѕСЋ очередь Евтушенко поведал Рѕ первом браке Р‘.Рђ.— браке СЃ СЃРѕР±РѕСЋ — Рё Рѕ том, как эта РІРѕ всех отношениях утонченная красавица энергично морила клопов. Рхотя РІ дневнике Нагибина полно жутких, запредельно откровенных подробностей, Р° РІ романе Евтушенко «Не умирай прежде смерти» — масса восторженных эпитетов Рё сплошное прокламированное преклонение, разница РІ масштабах личностей Рё дарований дает себя знать: пьяная, полубезумная, поневоле порочная Гелла Сѓ Нагибина — неотразимо привлекательна, даже РєРѕРіРґР° невыносима, Р° эфирная Белла Сѓ Евтушенко слащава Рё пошла РґРѕ полной неузнаваемости. Любовь, даже оскорбленная, даже переродившаяся РІ ненависть, РІСЃРµ Р¶Рµ дает сто очков вперед самому искреннему самолюбованию.
Но мы опять не о стихах.
Р’ РРѕСЃСЃРёРё, думаю, найдется немного людей, знающих наизусть хоть РѕРґРЅРѕ стихотворение Ахмадулиной (Рѕ поэтах речи нет, поэты РЅРµ люди). Вызвано это отчасти тем, что РѕРЅР° РЅРµ писала детских стихов (Р° именно РїРѕ РЅРёРј массовый читатель лучше всего знает, например, Юнну РњРѕСЂРёС†, поэта РѕРіСЂРѕРјРЅРѕРіРѕ Рё сложного), отчасти Р¶Рµ тем, что стихи Ахмадулиной попросту трудно запоминаются — РІ силу своей пространности, лексической сложности Рё определенной водянистости. Конечно, почти каждая провинциальная библиотекарша (РёР· тех, которые Р·СЏР±РєРѕ кутаются РІ шали, пишут РїРёСЃСЊРјР° писателям Рё являются символом культуры для Дмитрия Лихачева) знает наизусть «По улице моей который РіРѕРґВ» Рё «А напоследок СЏ скажу» — исключительно благодаря Рльдару Рязанову. Лично СЏ всегда РїРѕРјРЅСЋ песню «Не знаю СЏ, известно ль вам, что СЏ певец прекрасных дам» РёР· «Достояния республики», едва ли РЅРµ самое изящное Рё внятное стихотворение Ахмадулиной тех времен. Остальных ее текстов даже СЏ, знающий наизусть тысячи РґРІРµ стихотворений, РїСЂРё всем желании РЅРµ СѓРїРѕРјРЅСЋ. Рђ ведь именно запоминаемость, заразительная энергия, радость произнесения вслух — РІРѕС‚ главные достоинства поэтического текста, РїРѕ крайней мере внешние. РџРѕРґРё РЅРµ запомни Бродского, ту Р¶Рµ РњРѕСЂРёС†, лучшие тексты Окуджавы! Запоминаются лучше всего те стихи, РІ которых РІСЃРµ слова обязательны,— необязательные проскакивают. РР· Ахмадулиной помнятся строфы, РёРЅРѕРіРґР° двустишия. Например:
Мне этот год — вдоль бездны путь,
Ресли я не умерла,
То потому, что кто-нибудь
Всегда молился за меня.
Рли:
Но перед тем, как мною ведать,
Вам следует меня убить!
Рли:
Прохожий, мальчик, что ты? Мимо
РРґРё Рё РЅРµ смотри РјРЅРµ вслед.
Мной тот любим, кем я любима.
К тому же знай: мне много лет.
Рли:
Не время ль уступить зиме,
С ее деревьями и мглою,
Чужое место на земле,
Некстати занятое мною?
Может быть, СЏ выродок (хотя Р±РѕСЋСЃСЊ, что СЏ-то как раз РЅРѕСЂРјР°),— РЅРѕ СЏ ищу РІ любом тексте прежде всего возможность самоидентификации, соотнесения его СЃ СЃРѕР±РѕСЋ, СЃРѕ своей (чаще) РјСѓРєРѕР№ Рё (реже) радостью. Человека всегда утешает Рё радует, что РѕРЅ РЅРµ РѕРґРёРЅ такой. Подобные совпадения для читателя Ахмадулиной затруднены прежде всего потому, что тут РјРЅРѕРіРѕРµ аморфно, РЅРµ названо, РЅРµ сформулировано, безвольно… Последнее приведенное РјРЅРѕСЋ четверостишие, РїСЂРѕ чужое место РЅР° земле,— как раз редкое Рё прекрасное исключение: РІСЃРµ стихотворение «Дождь Рё сад», которым РѕРЅРѕ замыкается, являет СЃРѕР±РѕСЋ РѕРґРЅСѓ бесконечную длинноту, Рё даже взрыв заключительной строфы РЅРµ окупает этой гигантской затраты поэтических средств, Рє тому Р¶Рµ несколько однообразных. РќРµ знаю, достоинство это или недостаток,— РЅРѕ РІСЃСЏРєРѕРµ ахмадулинское В«Рзбранное» РїСЂРѕРёР·РІРѕРґРёС‚ РЅР° редкость цельное впечатление: РѕСЃРѕР±РѕРіРѕ движения тут нет. РўРѕ ли потому, что РїРѕСЌС‚ РЅРµ любит переиздавать СЃРІРѕРё ранние стихи, еще романтически-розовые РѕС‚ рассвета пятидесятых, то ли потому, что РїРѕСЌС‚ РІСЃСЋ Р¶РёР·РЅСЊ верен себе, то ли потому, что РѕРЅ РЅРµ развива… Рё СЏ РІ ужасе прикрываю СЂРѕС‚ СЂСѓРєРѕСЋ. Достоинства ахмадулинских стихов менялись: Рє семидесятым РѕРЅРё стали суше, трезвей, РІ РЅРёС… появилась фабульность, временами даже балладность,— РЅРѕ недостатки оставались прежними: экзальтация (часто наигранная, путем самоподзавода), обилие романтических штампов, монотонность (везде пятистопный СЏРјР±), более-менее постоянный словарь, многословие Рё РІСЃРµ та Р¶Рµ водянистость… Рранняя, Рё РїРѕР·РґРЅСЏСЏ Ахмадулина — РїСЂРё неоднократно декларированной любви — нет!— обожании!— нет!— преклонении!— перед Мандельштамом Рё Цветаевой, замешена РІСЃРµ Р¶Рµ РЅР° Пастернаке; Рё РІСЃРµ грехи его ранней поэтики, весь захлеб Рё захлюп, которых РѕРЅ сам впоследствии стеснялся, РІСЃСЏ экзальтация, РІСЃРµ многословие — перекочевало РІ тексты Ахмадулиной:
Среди гардин зимы, среди гордынь
сугробов, ледоколов, конькобежцев
он гнев весны претерпевал один,
став жертвою ее причуд и бешенств.
Рта густая спекторщина, даром что РЅР° РґРІРѕСЂРµ СѓР¶Рµ 1967 РіРѕРґ, встречается Рё Сѓ поздней Ахмадулиной ничуть РЅРµ реже. Неприхотливый СЂСѓСЃСЃРєРёР№ читатель, так любящий РїРѕСЌР·РёСЋ, что для него РІСЃСЏРєРёРµ рифмованные строчки есть СѓР¶Рµ драгоценный подарок, часто неразборчиво глотал откровенную невнятицу, принимая ее Р·Р° вещее косноязычие. Так РјРЅРѕРіРѕРµ прощалось раннему Пастернаку, так Рё Ахмадулина приобрела славу поэта «сложного» Рё даже «темного», тогда как РІ конце шестидесятых, поощряемая читательскими восторгами, РѕРЅР° была попросту невнятна — РїСЂРё вполне здравых мыслях, вполне четкой фабуле Рё вполне очевидной РёСЂРѕРЅРёРё, составляющих сильную сторону ее РїРѕСЌР·РёРё. Слушать РІСЃРµ это — упоительно, Рё хочется еще Рё еще этой музыки голоса; РЅРѕ читать — утомительно, скучно, путано. Читатель Рё критика сыграли СЃРІРѕСЋ роль: поощрили РІ поэте то, что было очень важной составляющей его индивидуальности, составляющей эффектной, РЅРѕ, СѓРІС‹, безвкусной…
Отсюда и неизменность ахмадулинского словаря: окрест, свеча, уж (в смысле частица, а не ползучая тварь), благодаренье, гортань, блаженство, прилежность, угоден, лакомство, мука (в смысле страдание, а не продукт), услада, лоб, жест (частое и очень неслучайное слово), плоды, дитя, легкость, вкушать, зрелище, свирель, метель, сей, труд, о, всяк, сотворенье, невнятный, нетленный, письмена, сиротство, друзья, судьба, торжество.
А в общем, неплохой набор — почти вся судьба поэта,— но узкий, узкий…
Пародировать, передразнивать, стилизоваться под Ахмадулину — исключительно легко (и опять не знаю, хорошо это или плохо: узнаваемость?— да, но и однообразие!). Допустим: «Дав моим глазам необременительный труд упереться в белесость потолка, я небрежно лакомила обленившуюся правую руку благосклонным покручиванием роскошно курчавой шерсти моей человекообразной собаки, которая издавала невнятный, но властный звук благодаренья и своими гениальными всепонимающими глазами являла столько доброты и мудрости» — что куда иному критику, покаянно закончу я уже своим голосом. А все-таки воспоминания Ахмадулиной о Набокове или ее предисловия к своим сборникам читать немыслимо. Впрочем, тут есть прием: двадцать строчек о себе, обо всем, ни о чем, то есть чистая демонстрация стиля,— и пять строк вполне по делу, здраво, четко и внятно. Так безметафоричный Бродский впаяет вдруг в сугубо прозаизированную ткань стиха что-нибудь афористичное и метафорическое,— и метафора сияет, что твой бриллиант на фольге. Так и ирония или афористичность Ахмадулиной подчеркиваются аморфностью и невнятностью остального текста. Так что перед нами не дефект поэтической речи, а ее особенность, прием. В лучших текстах Ахмадулиной ирония возникает из вкрапления в густой, местами заштампованный поэтический делириум какой-нибудь обыденной реалии вроде метро «Аэропорт» или жаргонного словечка. Так намечается и проводится главная тема Ахмадулиной — болезненная, мучительная несостыковка с миром. Где есть такой свежий афоризм, или довольно жесткая ирония, или новая мысль,— там этот прием работает. Где нет — там нечему и работать: трагическое безволие.
Ахмадулиной часто подыскивали аналог или генеалогию. Ассоциировали то СЃ Ахматовой, которая очень ругала ее стихи (СЃРј. «Записки» Р§СѓРєРѕРІСЃРєРѕР№), то СЃ Цветаевой, СЃ которой Сѓ нее СѓР¶ точно ничего общего… Ахматова Рё Цветаева — РїСЂРё всем различии темпераментов — поэты четкие, афористичные, ничего лишнего, мысль остра Рё напряжена. Только Сѓ поздней Ахматовой изредка промелькнет самоповтор или некая словесная избыточность,— РЅРѕ Рё старческие ее стихи блещут оригинальностью Рё остротой мысли, беспощадностью ее… В«Рто недостаточно бесстыдно, чтобы быть поэзией»,— ахматовская формула. РЈ Ахмадулиной пафоса всегда столько, что РЅРё Рѕ каком бесстыдстве РЅРµ может быть Рё речи. Стыда — РјРЅРѕРіРѕ, покаяния — тоже, РЅРѕ всегда красиво Рё пристойно. Так что поэтически ей ближе всего, как РЅРё странно, РЅРµ РњРѕСЂРёС†, РЅРµ Матвеева, РЅРµ Слепакова (интересно, кстати, это удвоение согласных РІ именах блистательных поэтесс-ровесниц: РќРѕРЅРЅР°, Юнна, Новелла, Белла, СЃСЋРґР° Р¶Рµ просится Рё посредственный РїРѕСЌС‚ РРёРјРјР°). Самый близкий Рє Ахмадулиной РїРѕСЌС‚ — Высоцкий, РІ любви Рє которому РѕРЅР° часто признавалась Рё который ее боготворил.
Они похожи многим. Ртем, что ровесники. Ртем, что оба, по существу,— романтические поэты, причем книжно-романтические. «Книжные дети». Для обоих характерен пафос, а объектом иронии чаще всего становится именно повседневность. Оба много теряют, когда их тексты отрываются от голоса, от исполнительской, концертной стихии (не вижу в этом ничего оскорбительного — это просто другой род искусства). У обоих стойкая, мгновенно узнаваемая лексика, свой словарь. У обоих особо значимы темы дружества, братства, литературной честности. Оба фрондировали, хотя их фронда и не являлась самоцелью. Оба участвовали в «Метрополе». Оба не скрывали своей любви-ненависти к алкоголю и много пострадали от этого (и вообще оба жили бурно,— но бурность этой жизни редко проскальзывала в тексты. Похождения Высоцкого, о которых столько пишут его псевдо друзья или квазиисследователи,— какое отношение они имеют к его стихам и песням, всегда исповедальным, никогда автобиографичным?). Наконец, и у Ахмадулиной, и у Высоцкого много произведений многословных, рассчитанных на устное произнесение и немедленное восприятие. Высокопарное многословие, увы, отяжеляет многие песни Высоцкого, в том числе его героические баллады. Правда, в его текстах больше фабульности, напряжения,— но на то он и актер, и мужчина.
Вот смотрите:
Так дурно жить, как я вчера жила,—
в пустом пиру, где все мертвы друг к другу
и пошлости нетрезвая жара
свистит в мозгу по замкнутому кругу.
Какая тайна влюблена в меня,
чьей выгоде мое спасенье сладко,
коль мне дано по окончанье дня
стать оборотнем, алчущим порядка?
Господи! Да ведь этот же «стыд быть при детях и животных» испытывает герой песни Высоцкого, который вечером пел директору дома моделей, а утром смотрит похмельным трезвым взглядом на первого ученика, который «шел в школу получать свои пятерки».
Не надо подходить к чужим столам
и отзываться, если окликают,—
налицо, конечно, биографическое сходство (слава, полускандальность, в чужом пиру похмелье), но главное сходство — в отвращении романтического героя к тому, в кого он волею судьбы и саморастраты превратился. Впрочем, такая саморастрата, алкоголь, промискуитет, многобрачие, эпатаж — все было неким экзистенциальным вызовом. Не только Системе, не только ее властям и ее быдлу, но и миропорядку, установлениям человеческой жизни: романтическим поэтам они невыносимы.
Отсюда и безоглядная храбрость Ахмадулиной, полное отсутствие у нее инстинкта самосохранения, о котором влюбленно писал Нагибин: если в падающем самолете все устремятся в хвост как в наиболее безопасную часть, его Гелла не тронется с места. Будет грызть яблоко. Жест?— да. Но жест, оплаченный жизнью. Отсюда безоговорочно порядочное, отважное, красивое поведение Ахмадулиной во всех ситуациях, в которых пасовали мужчины (хотя красивейшей женщине русской литературы вряд ли что грозило, кроме непечатания,— но ведь и многочисленным мужчинам ничего такого гулаговского не грозило за подписание честного письма, а сколько было подонков!). Ахмадулина была первым академиком, подавшим голос в защиту Сахарова (хотя состоит она только в одной из американских академий искусства). В том же ее письме содержался горький упрек советской академической среде, позорно молчавшей. Ахмадулина подписывала, по-моему, все письма: в защиту Синявского и Даниэля, Гинзбурга и Галанскова, Чуковской и Солженицына… Ореол гонимости, конечно, шел Ахмадулиной, и она сознавала это. Но и для того, чтобы делать рассчитанные и красивые жесты, нужна храбрость. РАхмадулина вела себя храбро. Храбрость по большому счету и есть красота.