М не присуще никакому Р М присуще всякому S 3 страница

Логические ошибки Аристотель прежде всего делит на ошиб­ки, проистекающие из способа выражения мысли в речи, и на ошибки мышления, не зависящие от способа выражения.

Логические ошибки, основанные на словесном выражении, Аристотель подразделяет на шесть видов.

1. Омонимия заключается в том, что одно и то же слово мо­жет иметь два или более двух разных значений. Эта многознач­ность слов может быть использована для построения ложного доказательства или умозаключения. Так, на основе двусмыслен­ности термина может быть нарушено правило силлогизма, тре­бующее, чтобы в силлогизме было только три термина: средний термин в одной посылке берется в одном смысле, в другой же — в другом. Как было сказано выше, Аристотель указывал, что одно и то же слово (например, «благо» может иметь различные значения, смотря по тому, к какой категории оно в том или

другом случае относится. Теория категорий, по Аристотелю, предохраняет от ошибок омонимии, состоящих в отождествлении разных понятий.

2. Амфиболия заключается в том, что некоторая языковая
конструкция (т. е. соединение слов) употребляется в двух (или
более двух) различных смыслах, что, так же как и омонимия,
приводит к отождествлению различного.

3. Неправильное соединение слов состоит в соединении слов
при отсутствии логической связи между тем, что обозначается
этими словами. Такова ошибка в следующем софистическом умо­
заключении: «Сидящий встал. Кто встал, тот стоит. Следователь­
но, сидящий стоит».

4. Неправильное разделение слов состоит в разъединении в
словесном выражении того, что логически разъединять нельзя.
Аристотель приводит следующий пример этой ошибки: из того,
что пять есть два (четное число) плюс три (нечетное число), де­
лается софистическое заключение, что пять есть четное и нечет­
ное число.

5. Неправильное произношение порождает ошибку, если при
этом изменяется смысл слова (например, при изменении уда­
рения).

6. Двусмысленность флексий и других окончаний слов тоже
приводит к смысловым ошибкам (например, смешение мужского
рода с женским вследствие одинаковости окончаний слов).

Логические ошибки, не зависимые от способа выражения в речи, Аристотель подразделяет на следующие семь видов.

1. Ошибка на основании случайного состоит в том, что пола­
гают, будто вещи присуще то же самое, что и ее акциденции.
Аристотель приводит в качестве примера этой логической ошиб­
ки следующее умозаключение: «Кориск — человек. Человек есть
нечто иное, чем Кориск. Следовательно, Кориск есть нечто иное,
чем Кориск».

В этом умозаключении во второй посылке о человеке выска­зывается не его сущность, а нечто случайное, что не может быть перенесено на подлежащее первой посылки. Другой пример этой ошибки: «Кориск — другое лицо, нежели Сократ. Сократ — чело­век. Следовательно Кориск — не человек» (здесь случайное бу­дет в первой посылке).

2. Логическая ошибка от сказанного просто к сказанному с
ограничением и наоборот состоит в том, что утверждение, при­
знанное в ограниченном смысле (как относительно истинное в
какой-либо части, или в определенном месте, времени, отноше­
нии), принимается как истинное вообще или, наоборот, то, что
признано истинным вообще, ограничивается, как будто бы оно
имеет силу только в каком-либо отношении, в определенном ме­
сте или времени. Например, негр черен, а зубы у него белые,
следовательно, он и черен и не черен, бел и не бел, если говорить

безотносительно, «просто». О нем же следует сказать, что он че­рен или бел в известном отношении (с ограничением).

Здесь затрагивается вопрос о конкретности истины. Аристо­тель в 25-й главе сочинения «О софистических опровержениях» ставит вопрос: «Благо здоровье или богатство?» И тем и другим человек может пользоваться дурно, следовательно, здоровье и богатство суть благо и не благо, утверждает Аристотель. Являет­ся ли благом пользоваться в государстве властью? Но бывает время, когда лучше властью не пользоваться. Следовательно, то же самое для одного и того же человека бывает и благом и не благом, в зависимости от обстоятельств, времени и места.

3. Ошибка, которая впоследствии получила название «ignora-
tio elenchi», состоит в подмене предмета спора другим, посто­
ронним, имеющим лишь отдаленное сходство с тем предметом,
о котором идет речь. Таким образом, в этом случае доказывает­
ся или опровергается не то, что требуется доказать или опро­
вергнуть.

4. Ложное доказательство, получившее впоследствии назва­
ние «предвосхищение основания» (petitio principii), состоит в
том, что то, что требуется доказать, принимается как уже дока­
занное. Другими словами, здесь доказываемая мысль выводится
сама из себя: за основание доказательства принимается то, что
нужно доказать, или то, что само основывается на том, что нуж­
но доказать.

б. Аристотель отмечает ошибку в доказательствах и умоза­ключениях, когда неправильно понимается связь основания и следствия — когда полагают, что на основании того, что если есть одно, то необходимо есть другое, можно сделать заключе­ние, что если есть это другое, то необходимо есть и первое. Ари­стотель указывает, что такого необходимого следования нет. Так, из того, что у больного лихорадкой высокая температура, вовсе не следует, что человек с высокой температурой болен ли­хорадкой.

6. Аристотель указывает и такой вид ошибочных доказа­
тельств, в которых то, что не является причиной, принимается
за причину. Эта ошибка встречается в доказательствах через не­
возможное.

7. Ошибка смешения нескольких вопросов состоит в том, что
ответ в форме «да» или «нет» дается на один вопрос, который в
действительности содержит несколько разных вопросов, и пото­
му требуются разные ответы на эти вопросы. Например, ставит­
ся вопрос: «Перестал ли ты бить своего отца?» При ответе «да»
следует замечание: «Значит, ты его раньше бил», а при ответе
«нет» делается вывод: «Значит, ты его продолжаешь бить».

Большинство софизмов, которые Аристотель рассматривает в сочинении «О софистических опровержениях», принадлежало мегарикам, но при этом следует иметь в виду, что мегарики

восприняли Многие софизмы, Сочиненные До Них, так Что труд-но установить, какие из принятых у них софизмов были их соб­ственным изобретением.

УЧЕНИЕ О МОДАЛЬНОСТЯХ

Логическая противоположность возможности и необходимо­сти у Аристотеля имеет свою онтологическую основу в том, что, как учит его метафизика («первая философия»), существует про­тивоположность между миром изменчивых вещей природы, в ко­тором нет места для строгой необходимости и который представ­ляет собой область возможного (вероятного), и умопостигаемы­ми вечными сущностями, познание которых выражается в не­обходимых истинах и в отношении которых нет места для про­стой возможности.

Однако в своей логической теории модальностей Аристотель строго не придерживается онтологического толкования возмож­ности и действительности. Так, он говорит, что понятие возмож­ности употребляется в трояком смысле: во-первых, возможным мы называем и необходимое, во-вторых, не необходимое и, на­конец, в-третьих, то, что может быть. Но это положение, выска­занное в сочинении «Об истолковании», разъясняется в «Пер­вой Аналитике», где говорится, что если необходимое называет­ся возможным, то термин «возможное» употребляется в особом значении (тут лишь омоним, вводящий в заблуждение), и далее прямо сказано, что необходимое не есть возможное. И в самом деле, первые два вида понятия возможности имели диаметраль­но противоположное значение.

Возможное в собственном смысле для Аристотеля есть преж­де всего «бывающее по большей части», которое характеризуется отсутствием необходимости. Это «происходящее по большей ча­сти» занимает в системе Аристотеля место закономерности при­роды. В античной философии понятие закона природы имелось у Гераклита, Демокрита, Эпикура и у стоиков, но отстутствова-ло у Платона, Аристотеля и скептиков. Поскольку, по учению Аристотеля, в природе нет строгой закономерности, а есть лишь «происходящее по большей части», он довольствуется индукци­ей через простое перечисление, так как она достаточна для цели установления того, что бывает по большей части.

Второй вид возможности у Аристотеля — это «не необходи­мое» в смысле чистой случайности, не коренящейся в опреде­ленности природы. Возможное в этом смысле есть то, что может происходить и так и иначе. Конечно, и возможность, основываю­щаяся на определенности природы, понимаемая как «бывающее по большей части», тоже допускает противоположные ей слу­чаи, т. е. допускает противоположную возможность. Однако эта последняя возможность не равнозначна возможности «бывающего

по большей части», не равносильна ей. Но общим у них является то, что «бывающее по большей части» также не необходимо, как и простая случайность. Возможность противоположного остает­ся открытой и в той, и в другой области.

Логическая трактовка возможности у Аристотеля имеет связь с его онтологическим пониманием возможности. Реальная воз­можность в философии Аристотеля понимается прежде всего как возможность движения и изменения. Возможное есть все то, что может приводить в движение или изменить что-либо, или само приводиться чем-либо другим в движение или изменяется. В этом смысле возможность есть принцип движения (активного или пассивного). В другом смысле реальная возможность у Аристо­теля понимается как заложенная в самой вещи потенция, кото­рая может развиваться и осуществляться. Потенциальное в этом смысле само по себе становится действительным, если ему ничто внешнее не препятствует.

Таким образом, Аристотель принимает два вида реальной возможности: 'принцип движения от внешнего воздействия и им­манентный принцип становления — движения, изменения и раз­вития.

Прантль и Целлер находят, что у Аристотеля логическая воз­можность и реальная возможность не различаются, в то время как Вайтц, Бониц и Брандис придерживаются противоположного мнения. Майер говорит, что у Аристотеля, как и в последующей логике, нет чисто логического понимания возможности. С объек­тивным пониманием возможности в логике Аристотеля связано ограничение суждений возможности областью изменчивых ве­щей, поскольку только в этой области имеют место становление и изменение.

В аристотелевской логике логическая возможность есть от­ражение реальной возможности и потому суждения возможности отличны от проблематических суждений последующей формаль­ной логики, которые, в свою очередь, отличаются от ассерториче­ских суждений степенью субъективной уверенности. Однако Ари­стотелю не всегда удается быть последовательным.

Так, он говорит, что суждения возможности находятся в кон­традикторной противоположности по отношению к суждениям необходимости. Но как это возможно, если суждения возможно­сти отражают совершенно иной класс предметов, чем суждения необходимости?

Аристотель различает истину возможную, фактическую и не­обходимую. Возможная истина допускает свою противополож­ность. Если утверждается: «Это может быть так», то тем самым допускается и противоположная возможность: «Это может быть и не так». Речь у Аристотеля идет о реальной возможности, но и реальная возможность может не осуществиться. Фактическая истина говорит о том, что есть или было в действительности,

например, «Сократ сидит». Здесь уже исключается противополож­ное суждение «Сократ не сидит», но тем не менее это не есть необходимая истина, так как Сократ может и не сидеть, а стоять, ходить или лежать. Суждение же «диагональ квадрата несоизме­рима с его стороной» есть необходимая истина, так как противо­положное ему невозможно. Это учение Аристотеля основано на предпосылке, что бытие бывает потенциальное и актуальное, не­обходимое и не необходимое, «бывающее по большей части» и просто случайное.

Суждения о единичных изменчивых вещах могут обладать фактической или возможной истиной, необходимая же истина относится лишь к общим понятиям. Однако Аристотелю не всегда удается четко провести границу между этими тремя видами ис­тины.

Как в своем учении о категориях, так и в своей теории суж­дений (в частности, в учении о модальности) Аристотель исхо­дит из языковых данных и отыскивает логические формы в грам­матических формах.

Логические же формы для Аристотеля суть отражение реаль­ных отношений вещей в самой объективной действительности. Г. Майер пишет: «Аристотель ищет пути проникновения через языковую скорлупу в логическое зерно»16, причем этот избирае­мый им путь основан на предпосылке, что грамматические фор­мы некоторым образом соответствуют реальным отношениям вещей.

МЕСТО АРИСТОТЕЛЯ В ИСТОРИИ ЛОГИКИ

В сочинении «О софистических опровержениях» (в эпилоге, гл. XXXIV) Аристотель пишет: «О научном исследовании зани­мавшего нас предмета не только нельзя сказать, чтобы до нас что-либо из него уже было найдено, кое же чего еще не было, но следует сказать, что ровно ничего не было. Так, что касается ри­торики, то о ней сказано много и притом давно, но относительно учения о силлогизмах мы не нашли ничего, что было бы сказа­но до нас, но тщательное исследование этого предмета стоило «ам труда в течение долгого времени».

Таким образом, Аристотель определенно указывает, что теория силлогизма впервые создана им, но, как выше было от­мечено, он разработал только учение о категорическом силло­гизме. Как первый автор, создавший систему логики в качестве самостоятельной науки, и как творец первой теории умозаклю­чений (хотя далеко не полной) Аристотель вполне заслуженно получил наименование «отца логики». Но это не следует пони­мать в том смысле, что никто до Аристотеля не занимался воп-

16 Н. Maier. Die Sillogistik des Aristoteles, S. 177. 162

росами логики и что логика сразу в законченном виде возникла у Аристотеля, подобно Минерве, вышедшей из головы Юпитера в готовом виде.

Чересчур ревностные почитатели Аристотеля (Б. Сент-Илер, например) изображают дело так, будто наука логика началась и закончилась Аристотелем, будто им было сказано почти все.

С другой стороны, упрекали Аристотеля в замалчивании, в намеренном неупоминании своих предшественников там, где он использовал их результаты. В этом обвиняли Аристотеля Фр. Бэкон, Ф. Шлейермахер и др.

Бэкон сравнивал Аристотеля с турецким султаном, который, чтобы прочно сидеть на троне, истреблял всех своих родственни­ков. Шлейермахер обвинял Аристотеля в намеренном искаже­нии и умышленном умалчивании имен философов, у которых он заимствовал учения, показывая это иа примере метеорологиче­ских исследований Аристотеля.

Относительно же заявления Аристотеля в конце сочинения «О софистических опровержениях» следует иметь в виду и то, что эта работа была написана раньше «Аналитик», т. е. когда Аристотель еще не создал теории силлогизма. Возникает во­прос, не является ли оно чьей-либо позднейшей вставкой? По нашему мнению, и сам Аристотель мог сделать такую встав­ку позже. Поэтому мы не считаем 'надежным тот принятый многими исследователями метод определения хронологической последовательности сочинений Аристотеля, который исходит из наличия ссылок на другие сочинения Аристотеля. Сочинение с такой ссылкой признается написанным позже, чем то, на кото­рое данная ссылка сделана. Тут могли быть и позднейшие встав­ки самого Аристотеля в свои более ранние сочинения. Кроме того, более поздние вставки вносились и после Аристотеля в перипатетической школе.

О том, в каком состоянии было наследие Аристотеля, говорит один характерный случай. Адраст, живший во II в. н. э., имел под руками, кроме дошедшего до нас варианта сочинения «Ка­тегории» Аристотеля, другое, также приписываемое Аристотелю, сочинение о категориях, столь же краткое и начинавшееся со­вершенно теми же словами, и он мог лишь предположительно отдать предпочтение одному из них.

Независимо от текстологических исследований (критики текстов и их истории) вопрос о роли Аристотеля в развитии ан­тичной логики решается на основе изучения фактического ма­териала по истории античной философии. Бесспорно, теория ка­тегорического силлогизма создана Аристотелем. Но он не был ни первым, ни последним (даже в рамках древнегреческой нау­ки) логиком.

Логика Аристотеля была подготовлена всем предшествующим развитием философской мысли Древней Греции. Уже первые

греческие философы занимались «аучным исследованием при­роды, и только потому, что до нас дошли лишь свидетельства о результатах этих исследований, а не о том, какими путями фи­лософы пришли к ним, мы не знаем, какими умозаключениями и доказательствами они пользовались. Ионийские философы-ма­териалисты придерживались того взгляда, что мышление должно опираться на чувственные данные и ими же проверять свои за­ключения. Парменид же отверг достоверность чувственных дан­ных и в противоположность ионийским «философам в качестве основного критерия истины выдвинул формальнологический за­кон отсутствия внутреннего противоречия, согласие истины с самой собой. Демокрит уже выступает в качестве автора специ­ального трактата по логике, в котором проводит мысль, что основой умозаключений должны служить достоверные данные опыта, а проверкой истинности заключений — их пригодность для объяснения явлений мира.

Софистика и риторика (основатель последней Горгий) повысили интерес к вопросам логики. Сократ и Платон пыта­лись решить основные вопросы логики на идеалистической основе.

Аристотель имел перед собой логику Демокрита и логику Платона. От них он исходит. Так, самое главное логическое уче­ние Аристотеля — его теория категорического силлогизма — воз­никло из критики платоновского учения об определении понятия •путем логического деления. Аристотель, критикуя Платона, ука­зывает, что платоновский «путь вниз» (от высших понятий к низ­шим путем их логического деления) может дать лишь вепоятные результаты, а не вполне достоверные, что это лишь «диалекти­ческий путь вниз», а не аподиктический. Этому пути Аристотель противопоставляет свою дедукцию в форме категорического силлогизма, гарантирующего абсолютную достоверность заклю­чения при истинности посылок.

Логика Аристотеля — закономерное звено в историческом развитии древнегреческой логики. Она находится в теснейшей связи с состоянием научного знания того времени. Несмотря на то, что Аристотель много занимался естествознанием и написал специальные научные трактаты по физике и зоологии, а матема­тическим наукам не посвятил ни одного своего сочинения, тем не менее на его логике лежит печать не естественнонаучного, а математического мышления. Объяснение этому надо искать в том, что Аристотель в течение 20 лет был учеником платонов­ской школы, в которой процветала математика и где, кроме научных открытий в области математики, большое внимание уделялось вопросу о придании строго логической формы мате­матическим доказательствам, логическому обоснованию истин и приведению их в строгую систему, построенную дедуктивным методом.

В платоновской Академии была создана та методология мате­матики, которая в III в. до н. э. нашла свое завершение в зна­менитых «Началах» Евклида. В платоновской Академии современником Аристотеля, величайшим математиком того времени Евдоксом, была создана стереометрия. Именно с этим развитием математических наук в платоновской Академии не­обходимо поставить в связь учение Аристотеля о началах дока­зательства, его высокую оценку дедукции.

У Аристотеля логика впервые стала отдельной философской дисциплиной в качестве пропедевтики к «первой философии». Чтобы успешно решать философские проблемы, необходимо овладеть в совершенстве орудием научного мышления — логикой. Таково, по Аристотелю, место логики в системе наук. Поэтому для собрания логических сочинений Аристотеля вполне оправ­дано название «Органон». Сам Аристотель, дав своему главно­му логическому трактату заглавие «Аналитики», указывал этим термином не на содержание исследования, а на метод. Это за­главие говорило о том, что предметом данного исследования является анализ мышления, анализ его форм.

Аристотель не только содержание мышления, но и его фор­мы ставил в зависимость от объективной реальности. По его учению, формы мышления соответствуют формам самого объек­тивного бытия. Такова материалистическая основа логики Ари­стотеля. В силу этого она отличается от той традиционной фор­мальной логики, которая рассматривает формы мышления вне связи с объективной реальностью. Однако были попытки толковать логику Аристотеля как чисто формальную логику. Так толковали «Органон» Аристотеля средневековые схоласти­ки. Так же смотрели на логику Аристотеля многие представители формальной логики в новое время, и даже стало традицией на­зывать формальнологическое направление аристотелевским. Сторонники такого взгляда заявляли, что стремление отыскать в «Органоне» Аристотеля объективную логику и онтологиче­ские учения лишены оснований. Но формальная логика, замы­кавшаяся в ограниченной сфере субъективности, в сфере самого мышления, находящаяся в отрыве от реальной действительно­сти, чужда Аристотелю.

Данная В. И. Лениным характеристика «Метафизики» Ари­стотеля: «Масса архиинтересного, живого, наивного (свеже­го), вводящего в философию...»17 применима и к его логике. Ле­нин говорит, что «логика Аристотеля есть запрос, искание» 18, он отмечает в логике Аристотеля подход к диалектике.

В частности, следует отметить материалистический и диалек­тический взгляд Аристотеля на отношение между мышлением и языком.

17 В. И. Ленин Полное собрание сочинений, т. 29, cip 325

18 Там же, стр. 326.

В противоположность идеалистическому учению Платона о чистом мышлении без слов и чувственных образов Аристотель придерживается взгляда, что никогда не бывает мышления без чувственных образов. У Аристотеля признается единство мыш­ления и языка, и он в своих исследованиях форм мышления (в частности, в исследовании суждения) исходит из учения о грамматических формах. Для Аристотеля связь между мышле­нием и языком представляется настолько тесной, что он мыш­ление иногда называет утверждающей и отрицающей речью, а суждения предположениями.

Среди историков логики существуют разногласия по вопро­су о том, кого следует считать основателем науки логики. Отме­чая, что этот вопрос является спорным, Е. А. Бобров несомнен­ным считает лишь одно: логика как наука в разработанном виде появляется лишь в сочинениях Аристотеля. Возражая тем исто­рикам логики, которые пытаются доказать, что логика Аристо­теля была уже подготовлена трудами Платона, Е. А. Бобров указывает на полную независимость Аристотеля в этой обла­сти; в обоснование своей точки зрения он приводит тот факт, что логическую терминологию Аристотелю приходится устанавли­вать самому.

Напротив, по мнению В. Лютославского, первым логиком в Древней Греции был Платон, который создал две системы логи­ки — более раннюю, основанную на теории абсолютных неизмен­ных и неподвижных идей (в диалогах «Пир», «Федон» и «Госу­дарство»), и другую, развитую в диалектических его диалогах «Софист», «Политик» и «Парменид». Лютославский говорит, что в диалоге Платона «Филеб» впервые встречается понятие «средний термин» в том самом значении, в котором Аристотель употребляет его в своей силлогистике. Термин «силлогизм», по мнению Лютославского, также встречается у Платона. Он счи­тает, что Платон далеко не все подал в письменной форме, 'многое излагалось в его устных лекциях. Но Лютославский, по-видимому, преувеличивает роль Платона в создании науки логики.

Преувеличивают роль Платона также и такие исследователи, как К. Прантль, Г. Тейхмюллер, Г. Майер, П. Наторп и др. Г. Тейхмюллер говорит, например, что Платон — солнце, а Аристотель — луна, светящая отраженным светом, что Аристо­тель только подбирает колосья из богатого урожая, собранного Платоном, а аристотелевская логика — только созревший пла­тоновский плод. Г. Майер утверждает, что методология Платона оказала глубокое влияние на Аристотеля: без диалектики Пла­тона не могла бы появиться силлогистика Аристотеля.

Еще дальше идет П. Наторп. Он говорит, что теория доказа­тельства, содержащаяся в «Аналитиках» Аристотеля, вытекает из сочинений Платона. В особенности, по мнению Наторпа, это относится к диалогу «Федон», где развиты основы дедуктивного метода. Наторп истолковывает идеи Платона как «методы», а его диалектику — как «чистое построение методов»; суть пла­тонизма он усматривает в учении, что только в чистом развитии методов — именно в логике и математике — достижима полная строгость обоснования, следовательно, и наука в полном смысле слова и что нет подлинной науки о явлениях, об опыте. Превоз­нося логику Платона, Наторп при этом извращает его учение. Э. Целлер приписывает Платону идею о необходимости дис-циплинирования мышления. Платон, то мнению Целлера, при­шел к убеждению, что эристический скепсис есть плод серьезных апорий, в которые стихийно вовлекается недисциплинированное мышление. Средство, помогающее избежать этих ошибок, Пла­тон видел в диалектическом методе. Сущность же диалектики, по Платону,— в общих понятиях, а ее задача — в строгом логиче­ском обосновании вечного содержания истины. Таковы идеи ло­гики Платона. Аристотель же следует ему. Но Платоном были даны лишь зачатки логики, которые Аристотель развил в цель­ную и стройную систему. Платон говорит, что все наши убежде­ния должны находиться в согласии друг с другом, что нельзя давать противоречивых определний одному и тому же в одно и то же время, что высказывание противоположного об одном и том же в одном и том же отношении есть доказательство за­блуждения, что истинное знание есть лишь там, где мы созна­ем основания принятых нами положений.

Таким образом, у Платона уже встречается и закон проти­воречия, и закон достаточного основания. Но, утверждает Цел­лер, Платон нигде не говорит, что все нормы мышления можно свести к этим двум законам. Далее Целлер указывает, что у Платона мало сказано о суждениях и еще меньше — об умозак­лючениях. Что же касается исследований Платона о природе понятий, о их соединимости и несоединимости, об отношении ро­дов и видов и т. д., то Платой рассматривает понятия не как наши мысли, а как-самостоятельные сущности, существующие независимо от нашего сознания. У него логическое еще облечено в метафизическую оболочку. В логике же Аристотеля этот мисти­ческий покров сорван.

Взгляд А. Фуллье на отношение диалектики Щатона к логи­ке Аристотеля в основном совпадает с концепцией Целлера. Фуллье говорит, что у Платона логика и онтология еще не диф­ференцированы. Диалектика Платона есть синоним логики реальной в противоположность логике формальной. Платон объективирует логику, и в этом Гегель верен духу Платона. Формальная же логика ведет свое начало от Аристотеля, кото-

рый сам на это указывает в 13-й книге «Метафизики», где го­ворится, что диалектика Платона была еще слишком слаба для того, чтобы быть в состоянии исследовать различные логические формы независимо от их метафизической сущности.

Скромную роль в истории логики Платону отводит М. И. Вла-диславлев, который говорит, что до Аристотеля были лишь не­которые зачатки анализа логических приемов, причем в весьма незначительной степени они были у Платона, а ранее их почти и вовсе не было.

Мы привели высказывания историков логики по вопросу о том, кого следует считать «отцом» этой науки. Для всех этих взглядов характерно забвение имени того древнего мыслителя, который действительно впервые стал разрабатывать вопросы ло­гики и написал первый трактат по логике в трех книгах. Имя это­го мыслителя — Демокрит. В то же время у многих авторов за­мечается склонность преуменьшать роль Аристотеля в развитии науки логики и превозносить Платона.

И если мы поставим вопрос, что нового внес Аристотель в логику, то необходимо признать, что его вклад колоссален. Бес­спорно, он является творцом теории категорического силлогизма, которая была разработана им впервые и притом с такой тща­тельностью и обстоятельностью, что последующим исследовате­лям осталось внести в эту теорию лишь незначительные, второ­степенные добавления.

Аристотель впервые ввел в логику различение между конт­
рарной и контрадикторной противоположностями. У Платона
этого различения еще не было. Учитывая это различение в своем
учении о суждениях, Аристотель находит, что всякому утверж­
дению может быть контрадикторно противоположно лишь одно
отрицание и, в частности, отрицание общего суждения относится
исключительно к его общности. Аристотель говорит, что контра­
дикторную противоположность образуют следующие пары суж­
дений: ^

I. «Сократ бел»; «Сократ — не бел». II. «Всякий человек бел»; «некоторые люди не белы».

III. «Некоторые люди белы»; «ни один человек не бел».

IV. «Человек бел»; «человек не бел».

Но если в первых трех случаях оба члена противоположности одновременно не могут быть ни истинными, ни ложными, то в четвертом случае, где мы имеем отрицание неопределенного суждения, оба члена противоположности могут быть одновре­менно истинными, так как бывают люди и белые, и не белые.

От контрадикторной противоположности Аристотель отли­чает противоположность контрарную. Если в случае контрадик-

торной противоположности имеет место прямое отрицание одним суждением другого, то в случае контрарной противоположности речь идет о наибольшем различии двух суждений в их отноше­нии друг к другу. Что касается единичных суждений, то в них контрарная и контрадикторная противоположности совпадают. Неопределенные и частные суждения не могут быть контрарно противоположными друг другу. Лишь там, где имеются общие суждения, действительно имеет силу различение контрарности и контрадикторности.