Субъективность не может быть сведена НИ К ОДНОМУ объекту для экспериментирования или наблюдения.
Books I Have Loved
OSHO
---------------------------
Книги, которые я любил
ОШО
дискурсы, данные в 1984 году в Орегоне, США
Глава 1
Гость, хозяин, белая хризантема... Это те моменты, как белые розы, когда никто не мог говорить.
Ни гость,
ни хозяин...
только тишина.
Но тишина говорит своим собственным манером, поёт свою песню удовлетворённости, мира, красоты и благословения; иаче у нас не было бы Дао Дэ Цзин, у нас не было бы Нагорной проповеди. Я считаю эти книги настоящими поэтическими произведениями, хотя они не созданы в какой-либо поэтической традиции. Они вне этого. Они держаться особняком. Это правда, потому что они не принадлежат никаким нормам, никаким традициям, они не принадлежат этим измирениям; они вне всего этого, и теперь они будут очищены.
Несколько фрагментов из «Братьев Карамазовых» Фёдора Достоевского подлинно поэтичны, и даже кое-что из книги сумашедшего Фридриха Ницше «Так сказал Заратустра». Даже если бы Ницше не написал ничего, кроме «Так сказал Заратустра», он бы уже чрезвычайно услужил человечеству – нельзя ожидать большего от любого человека – потому что Заратустра был почти забыт. Так вот это Ницше вернул его, он дал ему новое рождение, воскресил его. «Так сказал Заратустра» может стать Библией будущего.
Говорят, что Заратустра смеялся, появившись на свет. Очень сложно представить себе новорождённое дитя смеющимся... Ладно уж улыбающимся – но смеющимся? Это очень удивительно, поскольку смеху нужен контекст. Какой шутке смеялся малыш Заратустра? Вселенской шутке, в этой шутке всё существование..
Да, напишите в своих записях «космическая шутка» - и подчеркните. Очень хорошо. Я слышу, как вы подчеркнули. Это прекрасно. Вы заметили, насколько хороший у меня слух? Если я захочу, я могу услышать, как кто-то рисует или как упал лист. Если я захочу, я могу видеть в темноте, в абсолютной темноте. Но когда я не хочу слышать, я притворяюсь неслышащим, просто чтобы дать вам ощущение, что всё протекает хорошо..
Заратустра, родившись, смеётся! И это было только начало. Он смеялся всю свою жизнь. Вся жизнь его была смехом. Но даже так люди забыли его. Англичане решилиизменить ему имя, они назвали его Зороастр. До чего чудовищно! Заратустра было похоже на мягкость розового лепестка, а Зороастр звучит, как огромное механиеское бедствие. Заратустра смеялся бы над своим новым именем: Зороастр. Но до Фридриха Ницше долгое время он был забыт. Кто-то должен был появиться, чтобы вернуть Заратустру.
Мусульмане насильно обратили всех последователей Заратустры в свою веру. Всего несколько человек сбежало – в Индию, ещё куда-то. Индия была местом, куда любой мог попасть без паспорта или визы, без всяких проблем. Всего несколько последователей Заратустры смогли убежать от убийц во имя бога. Этих последователей не много и в Индии – всего сто тысяч. КТо теперь будет беспокоиться о религии, последователей которой насчитывается всего сто тысяч, которые к тому же не только почти все живут в Индии, но даже в окрестностях одного только города, Бомбея. Но даже и эти люди забыли Заратустру. Они пошли на компромисс с индусами, с которыми им пришлось совместно жить. Они смогли сбежать от одних, но сразу попали в канаву – в очень глубокую канаву! С одной стороны хорошо, с другой – канава. Путь – то, что Будда называл серединным путём – значит идти точно по середине, между любыми крайностями...
Заслуга Ницше в том, что он вернул Зарастустру современному миру. Но он сотворил и вред – и это был Адольф Гитлер. Он создал обоих. Разумеется, он не ответственен за Адольфа Гитлера. У Гитлера было своё недоразумение по поводу идеи Ницше о сверхчеловеке[1]. Что мог Ницше с этим поделать? Если вы недопонимаете меня, что я могу с этим сделать? Непонимание – это всегда ваша свобода. Адольф Гитлер был юной посредственностью, отсталым в развитии ребёнком, действительно никуда не годным. Просто вспомните его лицо – эти маленькие усы, эти глаза, которые смотрят, будто хотят вас напугать, этот напряжённый лоб... Он был так напряжён потому что не мог быть дружественен к кому-либо на протяжении всей своей жизни. Чтобы быть другом, только одно нужно – слегка расслабиться.
Гитлер не мог любить, хотя он пытался по-своему. Он пытался, так же, как, к сожалению, делают многие мужья, - диктовать, отдавать приказы, манипулировать и управлять женщинами. Но он был не в состоянии любить. Для любви нужен разум. Он даже не мог позволить своей девушке остаться с ним наедине в своей квартире ночью. Это страшно! Он опасался, что пока он будет спать... Кто может знать, подружка может оказаться повражкой; она может быть агентом иностранной разведки. Он спал один всю жизнь.
Как мог человек, подобный Адольфу Гитлеру, любить? Он не имел симпатий, ни чувств, у него не было сердца - никакой женской стороны не было в нём. Он убил женщину внутри себя, так как же он мог любить женщину снаружи?! Чтобы любить внешнюю женщину, ты должен подпитывать женщину, которая у тебя внутри, потому что только то, что есть внутри, выражается вовне, в твоих действиях.
Я слышал, что Гитлер застрелил одну свою подругу из-за сущего пустяка; он убил её, так как запрещал ей навещать её мать – а она уходила, пока его не было, хотя к моменту его прихода и возвращалась. Он узнал от охраны, что она выходила. Этого было достаточно, чтобы кончилась любовь, - не только любовь, женщина тоже! Он застрелили её, сказав: «Если ты не повинуешся мне, ты мой враг!»
Это была его логика: кто повинуется тебе, тот твой друг; кто не повинуется – тот враг. Кто за вас, тот с вами, а кто не за вас, тот против вас. Это не обязательно так: кто-то может быть просто нейтральным, ни за вас, ни против вас. Кто-то может быть не вашим другом – он не за вас, но это не обязательно значит, что он ваш враг.
Я люблю книгу «Так сказал Заратустра». Я люблю всего несколько книг, я могу пересчитать их по пальцам...
«Так сказала Заратустра» - она будет первой в моём списке.
«Братья Карамазовы», вторая.
Третья – «Книга Мирдада».
Четвёртая – «Чайка по имени Джонатан Ливингстон».
Пятая книга – «Дао Дэ Цзин» Лао Цзы.
Шестая – это «Притчи Чжуана Цзы». Он был самым любвеобильным человеком, и эта книга самая любвеобильная.
Седьма – Нагорная Проповедь. Только Нагорная Проповедь, не вся Библия. Вся Бибилия – это просто чепуха, за исключением Нагорной Проповеди.
Восьмая... Верно я нумерую? Прекрасно. А то вы можете почувствовать, что я по-прежнему нахожусь в своём безумии. Восьмая, «Бхагавадгита», божественная песнь Кришны. Кстати, Христос - это только вариация произношения слова Кришна, так же, как Зороастр происходит от Заратустра. Кришна - имеется ввиду высшая степень сознания, и песнь Кришны, «Бхагавадгита», достигает крайних высот бытия.
Девятая, «Гитанджали». Имеется ввиду избранные песни. Это работа Рабиндраната Тагора, за которую он получил Нобелевскую премию.
И десятая – это песни Миларепы. «Тысяча песен Миларепы», как эту книгу называют в Тибете.
Никто не говорит.
Хозяин,
Гость,
белые хризантемы тоже молчат...
Аххх!.. Как прекрасно. Белые хризантемы!.Как замечательно. Слова так бедны. Я не в состоянии описать, что это мне доставляет...
Белые Хризантемы.
Никто не говорит.
Хозяин,
гость,
Белые хризантемы.
Хорошо. Из-за этой красоты мои уши не могут слышать даже шума.., мои глаза наполняются слезами.
Слёзы – единственные слова, которыми неизвестное может говорить,
это язык тишины.
Глава 2
Я извиняюсь, потому что сегодня утром я не упомянул несколько книг, которые я должен был упомянуть. Я был так поглощён Заратустрой, Мирдадом, Чжуан Цзы, Лао Цзы, Иисусом и Кришной, что я забыл о нескольких книгах, которые более чем существенны. Я не могу поверить, что я забыл Калила Джебрана, его книгу «Пророк». Это мучительно для меня. Я хочу искупить это – вот почему я говорю извините - но никому в особенности.
Как я мог забыть книгу, которая является пределом: Книгу суфиев! Возможно, я забыл, потому что она не содержит ничего, только пустые страницы... Двенадцать сотен лет суфии относились к этой КНИГЕ со страшной заботой, открывая эти страницы и изучая их. Только удивляешся: что они изучают?. Когда вы долгое время смотрите на чистую страницу, вы на грани того, чтобы прыгнуть выше себЯ.. Это настоящее изучение – работа.
Как я мог забыть КНИГУ? Кто теперь простит меня? КНИГА должна была быть упомянута первой, не последней! Это нельзя превзойти. Как вы можете создать книгу лучше, чем та, что не содержит ничего и сообщает ничто?
Ничто должно остаться в твоих записях, Дэвагит, как ни-что; иначе оно будет иметь негативное значение – значение пустоты, и это не то. Верное значение - наполненность. Пустота на Востоке имеет совершенно другой контекст... ШУНЬЯТА.
Я дал одному из моих санньясинов имя Шуньо, но этот дурак продолжает называть себя Доктор Эйчлинг. Что может быть глупее? Доктор Эйчлинг - какое дурацкое имя! Он даже сбрил свою бороду, чтобы быть доктором Эйчлингом... так как с бородой он выглядел хоть немного красиво.
На Востоке шунята, пустота – это не то, что в английском языке понимается под словом пустота. Это наполненность, ПЕРЕполненность.., так полно, что ничего более уже не нужно. Вот что сообщает Книга.
Пожалуйста, включите её в список.
_Первое, Книга суфиев.
Во-вторых, «Пророк» Калила Джебрана. Я мог бы легко понизить «Пророка» и объяснить его как эхо ницшевской «Так сказал Заратустра». В нашем мире никто не говорит правду. Мы такие лжецы, так формальны, настолько полны этикета... «Пророк» красив потому, что это эхо Заратустры.
Третья, Книга Ле Цзы. Лао Цзы я упомнянул, Чжуана Цзы упомянул, Ле цзы забыл, а он сама кульминация Лао Цзы и Чжуан Цзы. Ли Цзы – это третье поколение. Лао Цзы был мастером, Чжуан Цзы его учеником; Ли Цзы был учеником ученика, возможно потому я про него забыл. Но эта книга чрезвычайно красиво и достойна включения в список.
Четыре – и это в самом деле удивительно, – я не упомянул Платона «Диалоги Сократа». Наверно, я забыл из-за Платона. Платон не стоит упоминания, он был всего лишь философом, но его «Диалоги Сократа и его смерть» не может быть переоценена и должна быть в списке.
Пятая... Я также забыл Записи учеников Бодхидхармы. Когда я говорил про Гаутаму Будду, я всегда забывал Бодхидхарму, возможно потому, что я чувствовал, что что он настолько слит со своим мастером, Буддой. Но нет, это не правильно; Бодхидхарма возвышается над ним. Бодхидхарма был великим учеником, настолько великим, что сам мастер мог бы ревновать к нему. Он сам не написал ни слова, но несколько из его учеников, неизвестные, поскольку они не упомянули своих имён, сделали некоторые заметки о словах Бодхидхармы. Эти заметки, даже всего несколько, драгоценны, как Кохинор. Слово Кохинор, если вы не знаете, означает свет мира. Нор значит свет, кохи - мир. Если бы мне пришлось описать что-нибудь, как Кохинор, да, я указал бы на эти несколько записей анонимных учеников Бодхидхармы.
Шестая – и я также забыл – «Рубайат». Слёзы подступают к моим глазам. Я могу быть прощён за что угодно другое, но не за «Рубайат». Омар Хайям... Я могу лишь прослезиться. Я могу извиниться только своими слезами, не словами. «Рубайат» - одна из наиболее неправильно понятых, и также одна из наиболее широко читаемых книг в мире. Её перевод может быть понятен, но недоразумение о её духе, он не был понят. Переводчик был не в состоянии передать также и дух. «Рубайат» символична, а переводчик был очень прямолинейный англичанин, что в Америке назвали бы плоским, без бёдер вообще. Чтобы понять «Рубайат», вам нужно быть немного непрямым, неправильным, неоднозначным...
«Рубайат» рассказывает о вине и женщинах, больше ни о чём; он воспевает вино и женщин. Переводчики – а их было много – все ошиблись. Они должны были ошибиться, потому что Омар Хайям был суфий, человек понимания, тот, кто знал. Когда он говорил о женщине, он говорил о Боге. Так суфии обращаются к Богу: «Возлюбленная! О, моя Возлюбленная!» И они всегда используют женский род для Бога – это важно, это должно быть записано. Только суфии обращаются к Богу как к возлюбленной. А вино - это то, что происходит между любовником и возлюбленной, между учеником и мастером, между искателем и найденным, между преданным и его идолом... алхимия, трансмутация – вот что есть вино. «Рубайат» настолько неверно понят – наверно, поэтому я забыл о нём.
Седьмая, «Маснави» Джелаладдина Руми. Это книга маленких притч. Великое может быть выражено только в притчах. Иисус говорил в притах: тем же образом говорит «Маснави». Почему я забыл о ней? Я люблю притчи; я не должен был забыть про них. Я использовал сотни притч из этой книги. Наверно, они стали настолько частью меня, что я забыл упомянуть их отдельно. Но это не оправдывает меня, извинения всё ещё требуются.
Восьмая: восьма это Иша Упанишада. Легко понять, почему я забыл о ней. Я пил её запоем, она стала частью моей плоти и костей; это я. Я говорил о ней сотни раз. Это очень маленькая Упанишада. Есть сто восемь упанишад, а Иша меньше всех их. Она может быть напечатана на открытке, всего на одной её стороне, - но она содержит остальные сто семь, так что о них можно не упоминать. Их семя содержиться в Иша.
Слово Иша подразумевает «божественное». Вы, может, удивитесь, что мы в Индии не называем Христа Христом - мы называем его Иса - это ближе к арамейскому Ешуа и английскому Джошуа. Его родители, должно быть называли его Йешу. Но Йешу это очень длинно. Имя путешествовало, и в Индии из Йешу превратилось в Ису. Индия немедленно признала, что Ису так близко к Исе, которого считают Богом, - так что будем лучше называть его Иса.
Иша Упанишада – одно из величайших творений для медитирующих.
Девять... Я забыл сказать что-то по поводу Гурджиева и его книги «Всё и вся» - возможно потому, что это очень странная книга, практически невозможная для чтения. Я не думаю, что кто-то из живущих ныне, кроме меня, прочитал эту книгу от первой страницу до последней. Я встречал многих последователей Гурджиева, но никто из них не был спосбен полностью прочесть «Всё и вся».
Это большая книга – полная противоположность Иша Упанишады – тысяча страниц! И Гурджиев такой злой праведник – пожалуйста, позвольте мне это выражение «злой праведник» - он писал таким образом, что не было никакой возможности читать. Одно предложение могло растянуться на четыре страницы! Приближаясь к концу предложения, вы, конечно, забывали начало. И он использовал слова, которые придумал сам – точно, как я. Странные слова... для примера: когда он говорил о кундалини, он называл это кундабуфер; это было его слово для кундалини. Это книга огромной ценности, но драгоценности спрятаны среди простых камней. Нужно искать и исследовать.
Я читал эту книгу не один раз, а много раз. И чем больше я шёл в это, тем больше я любил это, потому что всё больше я мог видеть злую хитрость; я мог видеть, как это – прятаться от тех, кому не должно знать. Знание не для всех, оно не для тех, кто ещё не способен впитать его. Знание должно быть скрыто от неосторожных, оно лишь для тех, кто может переварить его. Оно должно быть дано тем, кто уже готов. Это единственная причина писать таким необычным способом. Нет книги более странной гурджиевской «Всё и вся», - и это, конечно, всё и вся.
Десять: я помнил эту книгу, но не упоминал её, потому что она была написана П.Д. Успенским, учеником Гурджиева, который предал его. Я не хотел включать книгу из-за предательства автора, но так как книга была написана до предательства, в конце концов я решил включить её. Название книги «В поисках чудесного». Она много прекрасна, тем более потому, что написана человеком, который был всего лишь учеником, который сам не знал. Но он был не просто ученик, а позже Иуда – человек, предавший Гурджиева. Это странно, но мир пестрит странностями.
Книга Успенского представляет Гурджиева намного более ясно, чем сам Гурджиев. Возможно, в какой-то мерности существования, Гурджиев завледел Успенским и использовал его в качестве медиума, так как я использую Дэвагита в качества моего медиума. Прямо сейчас он пишет заметки, и я с полузакрытыми глазами могу видеть всё. Я могу видеть даже с закрытыми глазами. Я просто наблюдатель, наблюдатель на холмах. У меня нет никакой другой работы, кроме как наблюдать.
Одинадцать: эта книга была написана непросветлённым человеком, ни мастером, ни учеником: «Листья травы» Уолта Уитмена. Но что-то проникло, прошло через поэтизм в нём. Поэт функционирует, как бамбуковая флейта, - но записи, которые возникают, не принадлежат флейте; они не заслуга бамбука. Уолт Уитмен просто американский бамбук. Но «Листья травы» чрезвычайно красива. Что-то, истекающее от Бога, было поймано этим поэтом. Ни один американец, исключая Уитмена, насколько я знаю, на коснулся этого – и этот тоже частично; никакой другой американец не был так мудр.
Не перебивайте! – хотя бы пока пишуться ваши записи. Потом вы скажете, что не уловили того, не услышали этого. Просто записывайте. Когда придёт время, я сам скажу стоп.
Равзе закончилось моё время?. Моё время закончилось уже давно; не сегодня, более двадцати пяти лет назад, я живу посмертную жизнь, просто как постскриптум к письму. Но иногда постскриптум важнее, чем само письмо..
Какой чудесный мир. Даже с этих высот можно услышать хихиканье в долине. В некотором отношении это хорошо, это объединяет долину в вершиной.
Увы, это скоро завершиться.
Разве можно сделать что-то продолжающимся вечно?
Как минимум, теперь не предавайте меня.
Человек очень коварен, он – единственный трус.
Могут ли ученики избежать быть Иудами?
Если конец, тогда давайте остановимся.
Так хорошо... Алилуйя!
Глава 3
Моя работа начинается. Вот так шутка! Всем шуткам шутка этот Сосан, китайский мудрец, который стучится в двери моего сознания. Этих мистиков слишком много. Никогда не знаешь, в какой момент они начнут стучать в твою дверь. Они приходят в любое время, когда угодно, для них не существует никаких правил, никакой этики. И что же они сказали мне? Они спросили: Почему ты не включил мою книгу в список?!
Боже мой, это правда! Я не включил его книгу в список по той причине, что она содержит всё, что есть. Если я включу его книгу, ничего больше не будет нужно, тогда уже другие книги не будут нужны. Сосан самодостаточен. Его книга называется «Синь синь Мин».
Син должно быть написано не как английское sin[2], но h-s-i-n. Теперь вы знаете китайский: вот как совершается грех! HSIN HSIN MING
Ладно, Сосан, я включу твою книгу тоже. Это станет моей первой книгой сегодня. Я извиняюсь, это станет первой с самого начала, но я уже говорил о двадцати других. Это не важно. Говорил я про «Синь синь Мин» или нет, она всё равно первая. Напишите ПЕРВАЯ, - Дэвагит, это заглавные буквы.
Синь синь Мин настолько маленькая книга, что если бы Сосан знал, что наступит день однажды и Гурджиев напишет свою «Всё и вся», он смеялся бы, потому что это заглавие его собственной книги! И Гурджиев должен был написать тысячу страниц, а всего несколько слов Сосана так проникновенны, так значительны. Они идут прямо к вашему сердцу.
Я даже могу слышать шум – не от тех слов, идущих к вашему сердцу, но какой-то мыши, какого-то маленького бесёнка, делающего свою работу. Дайте ему делать его работу..
Книга Сосана такая маленькая, как Иша Упанишада, и очень значительна. Когда я говорю, что моё сердце разбито, так как мне нравится считать Иша последней книгой... – но что я могу сделать? Сосан победил её. Слёзы подступают к моим глазам, потому что Иша побеждена и потому что Сосан победитель.
Книга так мала, вы можете написать её на своей ладони; но если вы будете пытаться, прошу помните: левая рука... Не пишите её на своей правой руке, это будет кощунство. Они говорят: «Правая – это правильно, а левая – неправильно». Я говорю, левая – правильно, а правая – неправильно, потому что левая представляет всё, что есть красивого в вас, и Сосан может войти только слева. Я знаю, потому что я вошёл в тысячи сердец через левую руку, через левую сторону, черех их женственность, их инь - я имею в виду китайское инь, - я никогда не был способен войти в другого через его ян. Одного слова довольно, чтобы восприпятствовать другому: ЯН. Это всё равно что сказать: «Держись подальше!» Это говорит: «Стоп! Не входи. Оставайся за дверью! Остерегайся собаки!»
Правое подобно этому. Правое принадлежит неправильной стороне вашего сознания. Оно полезно, но только как слуга. Оно никогда не должно быть повелителем. Так что если вы пишите Синь синь Мин» Сосана, пишите на левой ладони.
Я говорил об этой книге, и я никогда не любил говорить слишком много. Величайшие моменты моего говорения были, когда я говорил о Сосане. Слова и бессловесное вместе... сами слова ещё ничего не говорят – Сосан может быть объяснён только через не-слово. Он не был человеком слов, он был человеком тишины. Он говорил совсем немного. Прости меня, Сосан, я забыл про тебя. Потому что кроме тебя я вспомнил ещё нескольких, которые могут стучать в мою дверь и тревожить мой полуденный сон, так что будет лучше если я упомяну их.
Первая, Сосан Синь синь Мин.
Вторая, «TERTIUM ORGANUM» П.Д. Успенского. Это чудо, что он написал её ещё до того, как даже услышал о Гурджиеве. Он написал её до того, как узнал, что он написал. Он сам понял это только впоследствии, когда встретился с Гурджиевым. Его первыми словами Георгию Гурджиеву были: «Глядя в ваши глаза я понял «TERTIUM ORGANUM». Хотя я сам написал её, теперь я могу сказать, что она была написана через меня под каким-то неизвестным влиянием, о котором я ничего не знал». Возможно, это был сам злодей Гурджиев, он написал её через него, а может, кто-то другой, кого суфии называют Предельный Злодей, тот, кто творит чудеса – чудеса, подобные «TERTIUM ORGANUM».
Название означает Третий канон мысли. Суфии дают этой предельной инстанции имя; это не личность, а просто присутствие. Я чувствую это присутствие прямо сейчас, здесь... в этот самый момент. Они называли это определённым именем, потому что всё должно носить имя, но я не произнесу его – не в присутствии этой красоты, этого блеска... этой наполненности.. этой возвышенности, экстаза..
Как я сказал, это чудо, что Успенский мог написать «TERTIUM ORGANUM», одну из величайших книг в любом языке мира. Фактически это говорит – и правильно так – запомните, я повторяю и делаю тут ударение – именно в таком порядке: есть всего три великие книги: «ORGANUM», написанная Аристотелем; вторая – это «Второй ORGANUM» Фрэнсиса Бэкона; и третья «TERTIUM ORGANUM» нашего друга Успенского. Tertium означает третий. И Успенский, очень весело – как может быть весёлым только святой, - он начинает свою книгу так просто, без всякого эго, кротко и просто – такими словами: «первый существует, но НЕ ДО третьего. Третье существовало и до того, как первое пришло в существование».
Успенский, кажется, растратил себя, полностью и совершенно растратил в «TERTIUM ORGANUM», и он не мог достичь больше никогда таких высот. Даже интервьюируя Гурджиева для «В поисках чудесного», он не пришёл к тому же самому. Когда он предал Гурджиева, он ещё раз пытался сделать что-то лучшее, чем «TERTIUM». Как своё последнее усилие, он написал «Четвёртый путь», но она крайне неудачна. Книга хороша – хороша для какой-нибудь университетской программы. Видите, у меня есть свой собственный способ осуждения вещей...
«Четвёртый путь» мог быть частью обычного учебного плана в каком-нибудь образовательном заведении, но ничего более. Хотя Успенский пытался создать свою лучшую книгу, это его худшая книга. И это последняя его книга.
Такая сложность со всем, что велико: когда вы пытаетесь вы упускаете. Это приходит без усилий – либо не приходит вообще. Это посетило его в «TERTIUM ORGANUM», но он даже не знал об этом. Слова в TERTIUM так мощны, что невозможно поверить, что их автор непросветлён, что он ещё только ищет мастера, ещё только ищет собственную правду.
Я был бедным студентом, работал весь день как журналист – это худшая работа из всех, что вы можете представить, но это было возможно для меня в то время – и я так нуждался в работе, что мне пришлось поступить в вечерний колледж. Так что целый день я работал журналистом, а вечером я шёл в колледж. В некотором отношении моё имя относится к ночи. Раджниш означает луна: раджни значит ночь, ишь значит Бог – Бог ночи.
Люди бывало смеялись и говорили: «Ты работаешь весь день и получаешь образование ночью. Ты пытаешся оправдать своё имя?»
Сейчас я могу им ответить, да – напиши это заглавными – ДА, я пытался оправдать его всей моей жизнью! Что ещё может быть более прекрасно, чем быть полной луной? Будучи бедным студентом, я работал весь день, непрерывно. Но я безумец, не важно богатый или бедный – это не имеет значения.
Мне никогда не нравилось читать книги, одолженные у других. Вообще-то, я не любил даже брать книги в библиотеке, потому что библиотечная книга, как проститутка. Я терпеть не мог видеть пометки, подчёркивания, сделанные другими людьми. Я всегда любил свежее, болоснежную свежесть.
«TERTIUM ORGANUM» была дорогая книжка. В те дни, в Индии я получал жалование лишь семдесят рупий ежемесячно, и по совпадению книга стоила именно 70 рупий – но я купил её. Продавец книжного магазина был поражён. Он сказал: «Даже самый богатый человек из этих мест не может себе позволить её. Пять лет она стояла на полке и никто не купил её. Люди приходили и смотрели на книгу, они даже не думали о том, чтобы покупать. Как можешь ты, бедный студент, который работает весь день и получает образование ночью, работающий 24 часа в сутки, - как ты можешь позволить её себе?!»
Я сказал: «Я куплю эту книгу, даже если мне придётся заплатить за это своей жизнью. Просто читать первую строку достаточно. Я должен иметь её, сколько бы она ни стоила!»
Первое предложение, которое я прочёл в аннотации, было: «Это третий канон мысли, и их всего три. Первый – Аристотеля; второй – Бэкона; третий – мой». Я был так заинтригован вызовом Успенского, когда он говорит: «Третье существовало ещё до первого». Это предложение совершило настоящий пожар в моём сердце.
Я отдал продавцу всё моё месячное жалование. Вы не в состоянии понять – из-за этого я целый месяц был вынужден почти голодать. Но это того стоило. Я помню тот прекрасный месяц: никакой еды, никакой новой одежды, нет даже крова! Потому что я не платил арендную плату и меня изгнали из моей маленькой комнаты. Но я был счастлив с «TERTIUM ORGANUM» под небом. Я читал эту книгу под уличной лампой – это уже признание, – я жил этой книгой. Она так красива, тем более сейчас, когда мне известно, что написавший её человек не имел представления о предмете. Как он мог управлять этим после? Это должна была быть скрытая работа бога, что-то из запредельного. Я не могу противиться и не упомянуть имя, которое имели в ходу суфии; они называют это кхидр. Кхидр – это сила, руководящая теми, кому нужно руководство.
«TERTIUM ORGANUM» - вторая книга.
Третья: «Гита Говинда» - песнь Бога. Эта книга написана поэтом, очень осуждаемым в Индии, но его книга «Гита Говинда», его песня Бога, - в ней он много говорит о любви. Индийцы были всегда настолько против любви, что они так и не оценили этой великой работы.
«Гита Говинда» - это то, что может быть спето. Что можно сказать о ней?. Это песня Баула, песня сумашедшего. Если вы танцуете и поёте её, вы поймёте её, другого пути нет.
Я не упоминаю имя человека, написавшего её. Это важно. Икс, уай, зет... не то чтобы я не знаю его имени, но я не стану упоминать его по простой причине – он не принадлежит к миру будд. Но всё же он оказал большую услугу.
Четвёртая... Будте терпеливы – потому что я собираюсь доукомплектовать список до десяти. Я не умею считать больше этого. Почему десять? Потому что у меня десять пальцев. Именно так число десять и пришло в существование: десять пальцев. Человек начинал считать по пальцам, вот почему десять базовое число.
Четыре: Кундкунда, «Самайасар». Я никогда не говорил о ней. Я принимал решение множество раз, но всегда оставлял эту идею. Это одна из величайших книг, созданных Джайнами, но она очень математична; вот почему я пропускал её. Я люблю поэзию. Если бы это было поэтично, я бы говорил об этом. Я говорил даже о непросветлённых поэтах, но не о просветлённых математиках и логиках. Математика так суха. А логика – это пустыня.
Возможно, он сейчас где-то неподалёку среди моих санньясинов... но он не может быть здесь. Кундкунда был просветлённым мастером, он не может быть рождён снова. Его книга красива, я могу сказать, даже более чем. Я не буду говорить что-то большее, потому что она математична... Математика тоже имеет свою прелесть, свой ритм – за это я ценю её. У неё есть своя правда, но она очень ограничена и очень.. правосторонняя.
Самаясар означает сущность. На случай если вы когда-то решите пройти через «Самайасар» Кундкунды, прошу никогда не держите её в своей левой руке. Держите её в правой руке. Это книга для правой руки, правая в любом смысле. Это причина, почему я решил не говорить о ней. Она настолько правая, что я чувствую лёгкое отвращение к ней – конечно, со слезами на глазах, потому что я знаю о красоте человека, написавшего её. Я люблю Кундкунду, но я трпеть не могу его математизированное выражение!.
Гудя, ты можешь немного расслабится, потому что я собираюсь говорить ещё о четырёх книгах. Если тебе нужно, ты можешь выйти снова.
Пятая: Дж.Кришнамурти «Первая и последняя свобода». Я люблю этого человека, и я ненавижу этого человека. Я люблю его за то, что он говорит правду, но я ненавижу его за его интеллектуальность. Он один разум, рациональность. Я удивляюсь – он может быть реикарнацией того проклятого грека, Аристотеля.
Его логика – то, что я ненавижу, его любовь – достойна уважения, - а его книга прекрасна.
Это была первая его книга после просветления, и последняя тоже. Хотя многие другие книги выходили в свет, они только слабые повторения того самого. Он не был способен создать что-то лучше, чем «Первая и последняя свобода».
Это странный феномен: Калил Джебран написал свой шедевр «Пророк», когда ему было всего лишь восемнадцать, и он всю жизнь пытался создать что-то лучше, и не смог. Успенский не мог преодолеть «TERTIUM ORGANUM», даже когда он встретил Гурджиева, жил и работал с ним много лет – даже не смотря на это. И тот же случай с Кришнамурти: его книга «Первая и последняя свобода» в самом деле первая и последняя.
Шесть. Шестая – книга ещё одного китайца, Книга Хуан По. Это маленькая книга, не трактат, просто фрагменты. Правда не может быть выражена в трактате, вы не можете написать на ней Доктор философии[3]. Доктор философии, эта степень может быть дана дураку. Хуан По пишет небольшими фрагментами. Если судить поверхностно, они не связаны, но это не так. Вам нужно медитировать, и тогда вы поймаете связь. Это одна из самых медитативных книг когда-либо написанных.
В Англии «Книга Хуан По» переведена на английский манер – «Поучения Хуан По». Даже заглавие неверное! Люди, подобные Хуан По не учат. Там нету никаких поучений. Вы должы медитировать, быть тихими, чтобы понять её..
Седьмая – Книга Гуй Хая. Опять англичане перевели: «Наставления Гуй Хая»! Бедные англичане, они думают, что в мире нет ничего кроме наставлений и поучений. Все эти англичане учителя. И также не забывайте об англичанках – вы можете быть пойманы учительницей...
Гуй Хай и Хуан По – два мастера. Они передавали, они не учили. Так что отныне я буду говорить: «Книга Гуй Хая» - хотя вы и не найдёте такую в библиотеках. В библиотеках вы найдёте «Наставления Гуй Хая».
Восьмая – и последняя на сегодня, потому что ещё ничего не известно на счёт завтра. Другие бесы могут начать стучаться в мои двери. Я должно быть прочёл больше, чем любой другой человек на Земле – но я не хвастаюсь, я просто констатирую факт. Я прочёл как минимум сто тысяч книг, может больше, но не менее этого, потому что после этого я перестал вести счёт. Так что я не знаю на счёт завтрашнего дня, но на сегодня, восьмая... Я чувствую небольшую вину по поводу Гита Говинды, потому что я не назвал имени её автора. Я скажу вам, но дайте сначала сказать про восьмую.
Восьмая книга, которая меня впечатлила, очень странная, это очевидно; другие не впечатлили меня вообще. Вы будете шокированы!. Подумайте, какая может быть восьмая книга... мне кажется, вы не сможете представить – она не на санскрите и не на китайском, не на японском и не на арабском. Вы слышали о ней, вы даже, может, имеете её у себя дома. Это «Песни Царя Соломона» из Старого Завета. Я искренне люблю эту книгу. Я ненавижу всё еврейское за исключением «Песней Царя Соломона».
«Песни Царя Соломона» была очень неправильно понята – из-за так называемых психологов, особенно фрейдианцев – всё они обманщики. Они интерпретируют «Песни» в самом ужасном ключе; они сделали это песнью секса. Это не так. Книга чувственна, это правда, очень чувственна, но не сексуальна! Она так жива, вот почему она чувственна... Она настолько сочна – вот почему она чувственна. Но она не сексуальна. Секс, может быть, часть этого, но не сбивайте человечество с толку! Даже евреи стали боятся её. Они считают, что она была включена в Старый Завет по недоразумению. Фактически, она единственная сохраняет стоимость всей вещи; всё остальное стоит бросить в огонь.
Моё время истекло? Как плохо. Вы говорите «Да» - и что я могу сделать? Но это очень красиво. Спасибо вам обоим.
Ом Мани Падме Хум.
Как хорошо останавливаться на этой красоте. Нет, нет, нет. Это нет - то, что индийцы говорят, когда достигают просветления. После они уже не хотят рождаться снова. Они говорят: «Нет, нет, нет....» После такого потрясающего опыта, куда ещё идти?.
Глава 4
О’кей, будте готовы к своим записям.
Мир многое потерял бы без таких людей, как Дэвагит. Мы бы не знали ничего о Сократе, если бы Платон не вёл записи, ни о Будде, ни о Бодхидхарме. Иисус тоже известен благодаря записям своих учеников. Махавира, говорят, никогда не выражался обычными словами. Я знаю почему так говорят. Это не значит, что он действительно не сказал ни единого слова; но он никогда не общался с миром непосредственно. Он остался для нас только благодаря записям своих учеников.
Нет ни одного известного случая, чтобы просветлённый человек сам что-то писал. Как вы знаете, для меня просветлённый человек не последняя вещь. Существует также трансцендентное состояние, которое ни просветлено, ни не просветлено. Сейчас, в этом состоянии сознания, только в интимном общении – я не использую слово связь, но общение - это что-то вроде слияния, когда ученик становится лишь рукой мастера...
Так что начинайте свои записи – потому что не так давно я собирался, хоть и неохотно, упомянуть поэта-певца, автора «Гита Говинды». Однако как-то мне удалось не упомянуть его. Я притворился, что я вспомнил его, но это тяжело для меня. Весь день я был озабочен из-за Джайдэвы – это имя того самого поэта-певца, который написал «Гита Гивинду».
Почему я не был готов сказать его имя? Это для его же пользы. Он не был даже близок к просветлению. Я упоминал Михаила Наими, создателя «Книги Мирдада»; я упоминал Калила Джебрана и многих других: Ницше, Достоевского, Уолта Уитмена... И они не просветлены, но очень близко, просто на грани; один толчёк – и они окажутся внутри, в храме. Они стоят у двери и не решаются постучать... а дверь не закрыта! Они могут толкнуть и она откроется.. Она уже открыта, просто требуется небольшой толчёк, им необходимо толкнуть. Поэтому я упомянул их имена.
Но Джайдэва даже не рядом с храмом. Это чудо, как «Гита Говинда» снизошла на него. Но никто не знает пути Господни – и запомните, Бога нет, это просто словесное выражение. Никто не знает, какими путями двигается существование, их множество. Иногда оно проливается на бесплодные земли, а иногда не касается дождём плодородных почв. Это просто как есть, ничего нельзя с этим поделать.
Джайадэва – бесплодная земля, пустыня. «Гита Говинда» - это неимоверно красивая поэзия, песня Бога, - она снизошла на него. Он должен был спеть её, сложить песню – ещё не зная, что он делает. Я не могу увидеть его где-то вблизи Храма, вот почему я не был готов упомянуть его имя. Это может сдалать его более эгоистичным. Вот почему я сказал для его же пользы, но я чувствовал, что это не упущение бедного человека - чем бы он ни был – но он дал рождение прекрасному ребёнку, и если я упомянул ребёнка, то я должен сказать и об отце; люди могут подумать, что это внебрачный ребёнок. Только родители могут быть внебрачными, не дети!
Я чувствую большое облегчение, потому что покончил с Джаядэвой на сегодня. Но очередь уже стоит у двери. Вы не представляете, в каком затруднении я нахожусь. Я и не мыслил об этом раньше, но ведь я не мыслитель, и я никогда не думаю перед тем, как прыгнуть. Я прыгаю, а потом думаю. Я лишь собирался сказать о десяти прекрасных книгах. Я не думал, что так много других станут подслушивать меня...
Итак, ещё десять.
Пятая: Фрагменты Гераклита. Я люблю этого человека. Я говорю об этом и позвольте мне сказать в скобках, что я люблю всё – только мне нравится не всё.. Мне нравятся некоторые, некоторые не нравятся – но я люблю всех. Тут нет вопросов. Я люблю Джайадэву также, как я люблю Герклита, но Гераклит ещё и близок моей душе.
Есть всего несколько человек, которых я могу поставить в одну категорию с Гераклитом. Фактически, говорить так неверно; нету ни одного. Сейчас я хочу сказать то, что я всегда говорю. Нет никого, я повторяю, никого, кого я мог бы поставить в одну категорию с Гераклитом. Он оставил других далеко позади – опасно пробуждённый, не опасающийся за последствия того, о чём он говорит.
Он говорил в этих фрагментах – снова записи Дэвагита, ученика. Он не писал. Должна быть причина, почему все эти люди не пишут ничего, но об этом немного позже. Гераклит говорил изречениями: «Вы не можете войти в одну реку дважды». И после он говорит: «Нет – вы не можете войти в одну и ту же реку даже один раз...» Это прекрасно, и также правдиво.
Всё меняется, и меняется столь быстро, что нет способа войти в одну реку дважды; вы не можете войти даже один раз: река постоянно течёт – бежит, бежит, бежит к океану, к бесконечному, неправляется к исчезновению в неизвестности..
Это первый номер в моём списке этим вечером: Гераклит.
Второй: «Золотые стихи» Пифагора. Он, конечно, один из тех, кого поняли неверно. Если вы знаете, это почти залог того, что вас не поймут, определённо так. Понимать это так опасно, так что вы останетесь непонятым. Пифагор не был понят даже собственными учениками, теми, кто записал «Золотые стихи». Они записали их механически... потому что простой ученик не мог взойти до высот Пифагора, простой ученик не мог стать просветлённым. И греки совершенно проигнорировали его. Они пропустили самых лучших: Пифагора, Гераклита, Плотина. Они хотели проигнорировать и Сократа, но это было бы слишком. Они отравили его – но проигнорировать не смогли.
Но Пифагор был соверщенно проигнорирован – а он имел тот же ключ, что и Гаутама Будда, Иисус, и любой другой просветлённый. Даже более того: ни Иисус, ни Будда не сделали такого огромного усилия, чтобы разыскать ключ, как Пифагор. Он работал больше всех. Пифагор был наиболее подлинным искателем. Он рискнул всем, что имел. Он объездил весь мир, который был известен в то время; обучался у мастеров всех рангов; был посвящен во все мистические учения и выполнил все их условия, всё, что от него требовалось. Он сам по себе целая категория.
Три. Человек, который не был очень известен, даже своими соотечественниками. Его имя Сараха, а книга называется «Песнь Сарахи»; эти тибетское название. Никому не известно, кто записал её. Одно определённо: Сараха не делал этого, он напел её.. Но этот человек имел аромат знающего, того, кто достиг. Эта песня – не сочинение композитора, но реализация мистика. Там всего несколько строк, но они так грандиозны и красивы, что звёзды могли бы быть престыжены...
«Песнь Сарахи» непереводима. Я слышал её от тибетского ламы. Я бы мог слушать её ещё и ещё, но от этого ламы так воняло, что я должен был сказать: «Благодарю...», чтобы он закончил. Ламы воняют так, потому что они никогда не принимают ванную. Запах от этого ламы был столь сильным – вы же знаете, у меня аллергия на запахи, - что я не смог дослушать до конца целую песню. Я беспокоился, что у меня может случиться атсматический приступ!
Я много говорил о Сарахе; он подлинный источник школы Тантры.
Четыре: Тилопа, и некоторые заметки о нём, оставшиеся от его учеников. Как удивительно, без этих учеников – сколько мы пропустили бы!. Эти ребята, которые просто записывали, что бы ни сказал их мастер, не думая, верно это или не верно, просто стараясь оставить это в словах, настолько точно, как только возможно... И это трудная задача. Мастер – это сумашедший человек, он может сказать что угодно, он может начать петь что угодно, или он может остаться безмолвным.. Он может сделать всего несколько жестов рукой, и эти жесты должны быть поняты. Это то, что Меер Баба делал на протяжении тридцати лет – он оставался безмолвным и производил делал жесты руками.
Не ошибся ли я номером, Дэвагит?
Нет, Ошо.
Отлично. Это хорошо – иногда не ошибаться. С числами действительно всё хорошо. Это странное совпадение, что я спросил в правильный момент. Я всегда путаюсь с числами. Я не могу считать, по простой причине, что я нахожусь лицом к лицу с неизмеримым, неисчислимым. Истина, которую я могу видеть, она ни в словах, ни в числах. Эта истина всему трансцендентна, и это так удивительно, что кто-то может сбиться. Всё поставлено с ног на голову, странное, непонятное.. Так что это большой комплимент, что я не ошибся в числах. Но сейчас прошу, скажи мне какой номер?
Пятый, Ошо.
Спасибо тебе.
Пятый: человек, которого я собираюсь упомянуть, не был известен как просветлённый, потому что некому было узнать его в таком качестве. Только просветлённый может узнать просветлённого. Имя этого человека Д.Т. Судзуки. Он сделал больше, чем кто-либо в современном мире, чтобы сделать медитацию и дзэн доступными. Судзуки работал всю свою жизнь, чтобы внедрить на Западе глубочайшее ядро дзэна.
Дзэн - это просто японское произношение санскритского слова дхьяна - медитация. Будда никогда не использовал санскрит, по просто причине, что санскрит – это язык монахов, а монахи – они всегда служат дьяволу. Будда пользовался простым языком, который был в ходу среди обычных людей в долине Непала. Это язык пали. На пали дхьяна произносится чьана. Простые неграмотные люди не могли оценить тонкости какого-то другого языка. Они переделывают слова его в соотеветствии со своими потребностями, с собой. Это, как камни, которые попадают в реку, - они становятся круглыми. Таким же образом каждое слово, которое используют неграмотные, необученные люди приобретает прелестную округлость, специфическую простоту. Сложно произнести дхьяна простому человеку; они говорят чьана. Когда это достигло Китая, из чьана оно превратилось в чань, а, доплыв до Японии, это стало дзэн. Вы видите – это происходит везде – люди упрощают слова...
Книга Д.Т. Судзуки «Дзэн и культура Японии» - под пятым номером у меня. Этот человек сделал такую услугу человечеству, что никто не может превзойти его. Его работа огромна. Весь мир у него в долгу, и это так и останется. Слово Судзуки должно стать нарицательным. Это не так... Я говорю, что это должно быть. Есть всего несколько людей, которые знают, и те, кто знают, они ответственны за то, чтобы рапространять своё знание вдоль и поперёк, всюду.
Шесть: я собираюсь предствить вам француза. Вы удивилены... Внутренне вы спрашиваете себя: Франзуз? И помещён в список Ошо вместе с Пифогором, Гераклитом, Судзуки..? Он что, в самом деле рехнулся?.
Да. Я и не был никогда в своём уме – по крайней мере эти двадцать пять лет или немного больше. До этого я также был сумашедшим, но благодаря Богу... запомните снова: это только выражение, потому что нет никакого Бога, есть только божественность. Я не забываю говорить об этом, потому что даже среди моих людей, моих учеников есть возможность того, что они станут поклоняться Богу – или мне как Богу. Нет никакого Бога, и никогда не было.
Ницше ошибается, говоря: «Бог мёртв!» Как он может быть мёртв, если он никогда не был жив?! Чтобы умереть, некто должен выполнить хотя бы это простое условие: быть живым!.. В этом же месте Сартр ошибается – потому что он согласен с Ницше. Я говорю: «Благодаря Богу...» - но это просто слова, потому что никаких других слов здесь не используется. Это лишь слово, иносказание. «Спасибо Богу» - просто значит хорошо, это замечательно.
Я ощущаю великую радость, Дэвагит, что ты опять напомнишь мне о какой книге под номером шесть я сейчас говорил..
Француз, Ошо.
Правильно. Я ещё не сказал имени. Это книга Хьюберта Бенуа «Пускай Идут». Она должна быть на полке каждого медитатора. Никто не писал так научно и вместе с тем поэтично. Это противоречие, но он справился с ним. «Пускай идут» - это лучшее, что могло прийти из современного западного мира. Это – лучшая книга столетия, что касается Запада.. Не считая Востока.
Седьмая: Рамакришна «Притчи». Вы знаете, я очень не люблю святых. Это не значит, что я слегка не люблю их – мне они не нравятся совсем. Фактически, чтобы быть правдивым, я их ненавижу. Святые – это ложь, надувательство, это сущая ерунда! Но Рамакришна не принадлежит к ним - снова благодаря Богу! Как минимум, есть несколько человек, которые святы, но они не принадлежат к святым.
Притчи Рамакришны очень просты. Притчи должны быть просты. Помните притчи Иисуса? – именно такие. Если притча сложна, она не будет долго использоваться. Притчи должны быть такими, чтобы дети всех возрастов поняли их. Да, я имею ввиду дети всех возрастов. Дети, которым всего десять лет от роду, и те, кому уже восемдесят, и так далее... но все они дети – играющие на морском берегу, собирающие ракушки.
Восьмая: Басни Эзопа. Сейчас известно, что Эзоп не настоящая историческая личность, он никогда не существовал. Будда часто использовал все эти истории в своих проповедях. С Александром, пришедшим в Индию, эти басни были перенесены на Запад. Конечно, многое было изминено, даже имя Будды. Будда был назван Боддхисаттва.
Будда говорил, что существет два вида будд: первые – это архаты, те, кто достиг буддовости и не заботится уже ни о ком; и вторые – бодхисаттвы, они тоже достигли буддовости, но стараются всеми силами, чтобы помочь другим на пути. Бодхисаттва - это было слово, принесённое Александром как бодхисат, которое стало Йозефом, а потом и Эзопом. Эзоп не был исторической личностью, но эти притчи огромной существенности. Это моя восьмая книга сегодня.
Девять. «Мула Мадхьямика Карика» Нагарджуны. Мне очень не нравится Нагарджуна – он очень философичен, а я анти-философ. Но его «Мула Мадхьямика Карика», его книга внезапно... Мула Мадхьямика Карика значит суть срединного пути. В его Кариках достигнуты наибольшие глубины, на которые только способны слова. Я никогда не говорил об этой книге. Если вы хотите говорить о существенном, лучше всего не говорить вообще, просто остаться в молчании. Но книга прекрасна.
Десятая и последняя этим вечером книга – очень странная; обычно никто не может подумать, что я упомяну об этой книге. Это великая работа Марпы, тибетского мистика. Она и не предназначена для чтения, это головоломка... Вы должны медитировать над этим. Вам надо просто смотреть.. – и внезапно книга исчезает.., части исчезают, и остаётся только сознание.
Марпа был очень странный человек. Его мастер Миларепа говорил: «Даже я кланяюсь Марпе». Ни один мастер не говорил такого, но Марпа такой человек...
Однажды кто-то спросил Марпу: «Ты веришь в Миларепу? Тогда прыгни в этот огонь!..» Он прыгнул немедленно. Люди бежали со всех окраин, чтобы гасить огонь, зная, что Марпа прыгнул туда. Когда огонь удалось унять, они обнаружили Марпу сидящего в позе Будды и весело смеющегося.
Они спросили Марпу: Отчего ты смеёшся?
Он сказал: Я смеюсь, потому что верю в единственную вещь, которую огонь не может уничтожить.
Это человек, чьи простые песни сегодня я посчитаю на десятом месте – Книга Марпы.
Кончилось ли моё время? Я слышу, вы говорите: yes, но я знаю, что мой час ещё не пришёл. Как моё время может истечь? Я прибыл раньше своего времени – вот почему меня не понимают.
Но коль скоро это касается вас, вы правы; моё время подошло. И это действительно прекрасно. Это невыразимо. Лучше всего закончить это прямо сейчас..
Глава 5
Начинаем разбор книг.
Атхато брахман джигийаса – сейчас исследовние предельного... , вот как Бодрайана начинает свою великую книгу, возможно величайшую. Книга Бодрайаны – первая, о которой я собираюсь говорить сегодня. Он начинает свою книгу «Брахмасутра» говоря: «давайте всмотримся в это, прямо сейчас...» Так начинаются все сутры на Востоке: Сейчас... атхато, никак иначе.
Бодрайана один из тех, кто близок быть недопонятым, понятым неправильно, и по той просто причине, что он очень серьёзен. Мистик не должен быть столь серьёзен, это не очень хорошее для него качество. Но этот человек был брамин, жил тысячи лет назад, он жил среди браминов, говорил с браминами – а брамины саме серьёзные люди на Земле. Знаете ли вы, что в Индии нет шуток? Не странно ли это, такой огромной стране и не иметь шуток?. Такая долгая история без шуток!.. Брамины не могут шутить, потому что шутка это что слишком мирское, а они святые люди.
Я могу понять и простить Бодрайану, но я не могу забыть упомянуть, что он был совсем немного слишком серьёзен.. Я колебался, включать ли его в мой список книг. Колебание было только из-за этой его серьёзности. Я не колебался о Мирдаде, у меня не вызывал сомнений «Рубайат» Омара Хайама. Но я колебался относительно Бодрайаны и его «Брахмасутры», которая в Индии рассматривается как одна из самых великих книг – и это действительно так.
Я читал много серьёзных книг, даже этого злодейского святого Гурджиева, его «Всё и вся», но она не может соперничать с Брахмасутрой Бодрайаны по серьёзности. Он пределен и в своей серьёзности тоже. Увы, если бы он хоть немного мог смеяться!
Христиане верят, что Иисус никогда не смеялся. Это не так, я не верю в это. Я опровергаю это абсолютно! Это возможно в случае Бадрайаны, он мог никогда не смеяться. Он очень серьёзен, крайне серьёзен. Вы бы не смогли создать настолько серьёзную книгу. Тысячи комментариев было написано о ней, чтобы понять: что он имел в виду. Истина не требует комментариев, но когда вы облекаете её в серьёзный наряд, естественно появятся комментаторы, но все комментаторы это слуши дьявола. Точно как монахи. Но это всё же великая книга – не смотря на серьёзность Бодрайаны, она велика. Бодрайана достиг высочайшего, он достиг предельного, с великой проницательностью, с великой эфективностью, эфективностью учёного.
В Индии человек считается ачарьей, мастером, только в случае, если он написал комментарии к трём вещам: первая – сто восемь Упанишад; вторая – Шримад Бхагавадгита, песня милосердия Кришны; и третья, самая важная из всех, Брахмасутра Бодрайаны. Я никогда не говорил о нём. Меня много лет называли ачарьей, и люди часто спрашивали меня: составил ли я комментарии к Гите, к Упанишадам, и к Брахмасутре. Я только смеялся на это и говорил: «Я просто рассказываю шутки, я не пишу никаких комментариев. Меня называют ачарьей в шутку, не принимайте это серьёзно».
Брахмасутра. Под Брахманом известен и понимается Бог, но это не так. Брахман не имеет ничего общего с христанским Богом, который создал мир за четыре тысячи и четыре года до Иисуса Христа. Говоря это, я подумал, что если бы Бадрайана услышал, он бы наверно смеялся, он утратил бы всю свою серьёзность. Брахман не значит Бог; Брахман – это божественность, богонаполненность всего бытия. ..Целого, это священность целого.
Сутра просто означает маршрут, путь. Вы не можете многого сказать о Брахмане; вы можете оставить только путь, намёк. Ваш намёк может стать мостом, указание может стать мостом, и Бодрайана построил мост с помощью своей сутры.
Я люблю эту книгу, не смотря на серьёзность Бодрайаны. Я очень не люблю серьёзность, но я должен сказать: «вопреки серьёзности Бодрайаны». Я не могу не любить его, он создал одну из самых значимых книг в мире. Библия далека от Сутры Бодрайаны, они никогда не приблизятся.
Вторая: Бхактисутра Нарады. Нарада – полная противоположность Бодрайаны, а я люблю соединять противоположности вместе. Было бы интересно поместить Нараду и Бодрайану в одну комнату и посмотреть, что произойдёт между ними. Нарада всегда носил эктару, музыкальный инструмент, у которого только одна струна, - эк означает один, а тара - струна. Бодрайана вряд ли выдержит это. Я могу выдержать самых разных людей. Бодрайана, должно быть, раскричался бы на Нараду. Нарада не был из тех людей, которые слушали Бодрайану; он продолжил бы играть и петь, даже ещё громче, чтобы привести Бодрайану в раздражение. Мне бы доставило удовольствие увидеть их в одной комнате. Поэтому я выбрал второй книгой Бхактисутры Нарады.
Его сутры начинаются со слов: «Атхато бхакти джигайаса – сейчас будет введение в любовь». Введение в любовь – это громадное исследование, величайший поиск. Ничто не сравиться с этим, даже атомная энергия. Вы можете быть настоящим учёным калибра Альберта Эйншейна, но вы не знаете, что такое настоящее исследование, если вы не любите. И мало просто любить – нужно любить осознавая... тогда это становится исследованием, вашим введением в любовь ... – это наиболее сложная задача во вселенной.
Позвольте мне повторить: любить с осознанием – это самая сложная задача в мире. Люди падают в любовь[4]; они становятся бессознательными в любви. Их любовь – это просто биология, притяжение. Они притягиваются к земле. Но Нарада говорит о совсем другой любви: любовь как медитация, как сознательность.. Или, говоря научно, - любовь как левитация, парение.., против притяжения. Оставте своё притяжение, свою гравитацию мёртвым могилам – взлетите, возникнете вдруг! И когда кто-то начинает восходить к любви, лететь на её крыльях к звёздам, это есть атхато бхати джигайаса.
Почему вы смотрите так беспокойно? Я люблю бесов – дайте им делать своё дело, пусть создадут столько шуму, сколько они могут! Что касается меня, они не могут побеспокоить меня, но что касается вас, вы всегда обеспокоены – что больше они могут сделать? Так что всё совершенно в порядке, как должно быть.
Я очень любил книгу Нарады. Я говорил о ней, но не по-английски, потому что английский не мой язык, кроме того он очень научен, математичен, современен. Я говорил о Нараде на хинди, моём родном языке, на котором мне петь свои песни намного проще. Он ближе моему сердцу.
Один из моих профессоров говорил: «Вы не можете любить на иностранном языке, но вы можете одолеть любой».
Когда доходит до драки, человек начинает говорить на языке, на котором говорит его сердце. То же и с любовью – только более глубоко.
Когда я говорю по-английски, это немного не так – потому что для меня это двойная работа. Я продолжаю формулировать на хинди, и потом перевожу на английский. Сложная задача. Говорить исключительно на английском – не является возможным для меня, благодарение Богу! Но помните: Бога нет. Он создал таким образом, что мы можем воздавать кому-то благодарности... Я надеюсь, кто-нибудь сделает перевод того, что я говорил о Нараде.
Я говорил о многих вещах на хинди, о которых я не говорил по-английски без особой необходимости. И также наоборот: я говорил на английском о многих вещах, о которых не было возможности говорить на хинди. Моя работа была несколько странной. Когда все мои книги будут переведены с хинди на английский и с английского на хинди, вы будете ещё более изумлены, чем есть, и вы будете более удивлены – и у меня будет хороший повод для смеха. Нахожусь я в теле или нет, это не имеет значения, я должен буду от души посметься – я обещаю это, я буду смеяться, где бы я ни был! Я могу быть где-нибудь в космосе – и, видя как вы изумляетесь, видя ваши лица, как вы трясёте головами, не в силах поверить... потому что я говорил на обоих этих языках в разных измерениях... Я выбрал говорить на английском только потому, что он даёт возможность выразить то, чего не выразишь на хинди.
Третья книга сегодня – Йогасутра Патанджали. Бадрайана слишком серьёзен; Нарада черезчур несерьёзен; Патанджали где-то посередине – он точно посередине между ними, ни серьёзный, ни несерьёзный, сам дух учёного. Я наговорил десять томов о Патанджали, так что нет надобности возвращаться к нему опять. После десяти томов трудно ещё что-либо сказать, что-то добавить. Только то, что я люблю этого человека.
Четвёртая книга: «Песни Кабира». Ничего подобного нет во всём мире. Кабир невероятно красив. Необразованный человек, рождённый ткачём – не известный никому, – его мать оставила его на берегу Ганга. Он должен был стать незаконным ребёнком. Но мало того, что незаконным; он был рождён вне любви – а любовь единственный закон. Я говорил много также и о Кабире, и нет надобности сейчас добавлять ещё что-то, кроме того же, снова и снова: Кабир, я люблю тебя, как никого на Земле!..
Моя нумерация всё ещё верна?
Да, Ошо.
Прекрасно. Дьяволы не могут меня побеспокоить совершенно!
Пятая: сейчас я вношу женщину. Я думал о том, чтобы внести женщину, но мужчины столпились у двери – очень не по-джентельменски! – и они не позволяют женщине войти. И женщина, которая всё же умудрилась войти... Бог мой, что за женщина! Мадам Бла-Бла Блаватская. Я всегда так называю Блаватскую: Бла-Бла. Она была великолепна в том, чтобы болтать на страницах своих книг – говорить много ни о чём, создавать горы над пустотой. И я знал, что она будет первой женщиной, которая войдёт. Она была сильной женщиной. Она справилась с тем, чтобы подвинуть в сторону всех этих Патанджали, Кабиров, Бодрайан и войти со своими семью томами «Тайной доктрины». Это моя пятая книга. Это почти энциклопедия – ENCYCLOPEDIA ESOTERICA. Никто, я думаю, не может сражаться с Блаватской в том, что касается эзотеризма – кроме меня, конечно; я могу написать семсот томов. Вот почему я избегал говорить о «Тайной доктрине»: если бы начал говорить о семи томах этой книги, я произвёл бы на свет, Иншала, Боже избави, семсот томов, не менее того.
Мне сообщили, что я наговорил уже триста тридцать шесть книг. Боже мой! Боже милостивый – милостивый, потому что я не читал их. Я не читал ни одну из них. Но Блаватская немедленно сделала бы что-то из этого. Это я и называю эзотеризм. Триста тридцать шесть; три-три-шесть.. это значит три плюс три – ровно шесть. Шесть и шесть – шесть плюс шесть двенадцать – один плюс два.. снова три! Вы снова и снова прибываеите к трём, и вы не можете освободится от этой эзотерики; вы получили ключ. Эзотерика открывает двери, о которых вы даже не подозревали. Тройки достаточно, чтобы открыть все двери, запертые или открыте.
Блаватская, бедная женщина – я жалею её и я также люблю её – не смотря на её лицо, не выражающее любви, не привлекательное – что тут скажешь! Её лицом можно только пугать детей, когда они делают что-то отвратительное. У Блаватской было ужасное лицо – но я жалею эту женщину: в мире мужчин, созданном мужчинами, управляемом мужчинами, она первая женщина, которая создала и возглавила новую религию – единственная из женщин... Теософия. Она соперничала с Буддой, Зарастустрой, Моххамедом, и за это я ей благодарен. На её месте должен был быть мужчина. Я ей благодарен за это.
«Тайная доктрина», хоть и содержит множество эзотерической ерунды – там также есть несколько прекрасных бриллиантов, и много лотосов. Там много дряни, потому что она была сборщиком. Она зашла в собирании самой разной дряни дальше других – она собирала всё, не заботясь, имеет это какую-то пользу или нет. Она была прекрасна в том, чтоб поместить всю эту бесполезную чепуху в одно и создать стройную систему. Очень систематичная женщина. Но всё же несколько – жалко говорить, что только несколько – бриллиантов разбросано там и здесь..
В целом книга стоит немногого. Я включил её только потому, что всего несколько женщин будут в моём списке, и я не собираюсь быть мужским шовинистом. Я не такой. Я могу быть женским шовинистом, но не мужским это точно.
Шестая – Песни Мееры[5]. После Блаватской я должен включить Мееру, просто чтобы сделать вещи красивыми снова, чтобы вернуть баланс. Блаватская очень тяжела и нужно несколько женщи, чтобы уравновесить её. Я сделаю это. Шесть – Песни Мееры. Это самое красивое, что когда-либо пелось женщиной или мужчиной. Их невозможно перевести.
Меера говорит: Маин то прем дэвани – я безумна в любви, так люблю, что становлюсь безумной, схожу с ума!!! Возможно, это даст вам намёк, понятие о том, какого рода песни она поёт. Она была принцессой, королевой – но она отказалась от места во дворце, чтобы быть уличной голодранкой. Играя на своей винне, она танцевала на рыночной площади, от города к городу, от деревни к деревне, она пела и плясала, изливала себя полностью, отдавала сердце... Я говорил о Меере на хинди; однажды найдётся сумашедший и переведёт то, что я сказал.
Семь: другая женщина. Я всё ещё пытаюсь уравновесить эту тяжеловесную Бла-Бла Блаватскую. Она была на самом деле тяжела, буквально, она весила наверно три сотни фунтов! Триста фунтов, и женщина! Она могла бы бросить через плечо вашего хвалёного Мухаммеда Али в один момент. Она могла бы просто затоптать всех так называемых великих, и от них не осталось бы и следа. Три сотни фунтов – настоящая женщина! Неудивительно, что она не могла найти любовника, только последователей. Естественно и очевидно: вы не можете любить такую женщину. Когда она напирает на вас, вы можете только следовать. Чтобы окончательно уравновесить Блаватскую, седьмая книгу – Песни Сахаджо.
Ещё одна женщина, Сахаджо. Даже имя её поэтично – оно значит самая суть спонтанности. Я говорил о Сахаджо, но снова таки на хинди, английский не позволяе