ГЛАВА 15 Прошлое и настоящее

 

Около двух часов ночи меня разбудили крики, которые доносились из комната Джоди. Натянув халат, я вышла в коридор с ощущением, будто только что легла спать. Я, как всегда, торопливо постучала и сразу вошла. Джоди лежала на кровати, с головой накрывшись одеялом и плотно вцепившись в него. Я села на край кровати, и крик прекратился.

– Что случилось, солнышко?

– Глаза! – простонала она в ужасе.

– Какие глаза, милая? Вылезай оттуда, я обниму тебя.

– Нет! Они везде! Глаза в стенах, они смотрят на меня.

Я положила руку на одеяло, там, где были ноги, чтобы успокоить ее:

– Джоди, солнышко, понимаю, ты напугана, но это тебе только кажется. Здесь нет никаких глаз. Никто не смотрит на тебя. Пожалуйста, обними меня.

– Они здесь! – прокричала она в ответ. – Я их вижу, они ползут ко мне! Я не дура. Останови их, Кэти!

– Тише, Джоди. Давай быстренько выбирайся оттуда, и я покажу тебе, что здесь ничего нет, честное слово. Здесь с тобой я, и я не дам тебя в обиду, ты же знаешь. Я здесь, чтобы защищать тебя, это моя обязанность, верно?

Она на мгновение утихла, потом хватка ослабла. Я приподняла одеяло, и она выбралась наружу.

– Посмотри, видишь, здесь никого нет. – Я подошла к стене и поводила по ней рукой. – Видишь? Никого. – Я опять села на кровать.

Она раскраснелась, у нее был жар, она вся была в поту и очень сильно напугана. Что бы Джоди ни примерещилось, ей казалось это реальным. То, что вначале было кошмарами, стало постепенно переходить в галлюцинации и проявляться все с большей силой. И сейчас, придя к ней, чтобы успокоить, я застала ее в состоянии между явью и сном. Иногда казалось, что она проснулась, но все еще остается в ловушке своего кошмара. Я так и не могла понять, сознает ли она это, но казалось, все, что приходит к ней в видениях, она воспринимает с большей реальностью, чем саму действительность.

– Почитаешь мне сказку? – попросила она.

– Ладно, хорошо, но потом ты поспишь, договорились?

– Да.

Я прочла ей сказку и уложила в постель, но часа в четыре утра она опять закричала. Я пришла к ней и успокоила, а спустя час все началось сначала. Теперь можно даже не надеяться, что она уснет, а значит, не надеяться поспать самой, так что я спустилась вниз за чашкой кофе и так необходимой мне сейчас сигаретой. Я стояла во внутреннем дворике в халате и тапочках. Еще не рассвело, и не рассветет еще с полчаса. Я подумала: сколько еще матерей знают точное время восхода солнца?

 

Был холодный осенний день. Лето прошло. Джоди жила с нами уже больше полугода. Теперь мне было непросто вспомнить, как все было до нее, вспомнить жизнь без постоянной напряженности. Джоди и ее проблемы заполнили все, и осталось немного из того, что не было связано с мыслями о ней. Когда похолодало, для меня стало настоящей проблемой уговорить Джоди одеваться теплее. В тот день мы собрались пройтись по магазинам, но как только я стала закрывать входную дверь, вспомнила, что забыла свои перчатки. Я оставила Джоди на пороге, а сама вернулась за ними. Внезапно дверь распахнулась, и Джоди бросилась ко мне.

– Что случилось?

– Папа. Он там!

– Что? Где он?

Мне стало страшно. Не так уж и маловероятно, что родители Джоди могли меня выследить, если такие грубые ошибки были допущены. Я жутко испугалась при мысли о встрече с отцом Джоди. Испугалась не за себя (не думаю, что в этом была какая-то опасность для меня), испугалась, что мирное существование Джоди в моем доме будет поставлено под угрозу, если она хоть раз увидит здесь отца. И более того, я сама не хотела бы видеть его никогда. От одной мысли о нем мне делалось физически дурно.

– Где ты его видела, Джоди?

– В своем грузовике. Ехал по улице.

– Иди в комнату и сиди тихо.

Я вышла на улицу, прикрыв за собой дверь. С порога я машину не увидела. По дорожке спустилась к тротуару, осмотрела всю улицу. Раньше Джоди говорила, что у них был белый фургон, но никаких фургонов я вообще не видела. Я еще раз осмотрела улицу – нет, никаких белых фургонов. Снова осмотрев все и ничего не заметив, я с облегчением вернулась домой:

– Все в порядке, Джоди, никакого фургона там нет. И отца твоего нет. Он не знает, где мы живем, так что я уверена: это был не он. Это был какой-то другой фургон… – Я обняла ее. – По магазинам пойдем сейчас или подождем немного?

– Пойдем, – безвольно согласилась она.

Я продолжала успокаивать ее и, крепко прижав к себе, довела до машины. Пока мы ехали до города, я наблюдала за ней в зеркало заднего вида, поскольку она продолжала в страхе смотреть из окна во все стороны, отыскивая глазами фургоны.

Я припарковалась и взяла парковочный талон на два часа. В торговом центре мы будто очутились в сказочной стране рождественских елок, мерцающих гирлянд из фольги и огромного Деда Мороза, громыхающего свое «Хо-хо-хо». Меня охватила легкая паника при виде магазинных приготовлений к празднику, поскольку у самой еще ничего не было готово. Я посчитала, и оказалось, что до Рождества всего шесть недель. Я взяла корзину, и мы обошли универмаг.

Джоди всегда была увлеченной образцовой покупательницей и лихо сметала любую привлекательно упакованную штучку, которая находилась в пределах ее досягаемости. Пока мы делали покупки, я рассказывала ей про Рождество и про то, какие семейные традиции мы соблюдаем в этот день, например украшаем дома и елки, про службу в церкви в канун Рождества, про наволочки, которые мы вывешиваем за дверь, прежде чем отправиться спать. Рассказала о бокале хереса и мясном пироге, которые мы оставляем для Санты, вместе с морковкой для оленей. Джоди слушала с легким интересом, но своими впечатлениями не делилась. Даже не рассказала про прошлое Рождество, которое она провела со своими родителями, что обычно очень запоминается детям, находящимся под опекой. Зато она уловила материальный аспект торжества и начала оглашать мне перечень подарков, которые хотела бы получить в этом году, куда входило (если сократить) все что угодно яркой расцветки, желательно розовое и блестящее.

– Что тебе подарили на прошлое Рождество? – перебила я.

– Ботинки, – ответила она. – Черные, для школы. Но они были без обертки.

– И что вы делали на Рождество? Играли в какие-нибудь игры?

Она кивнула:

– Мы ходили в паб и бросали дротики. Мама выпила много пива и упала, поэтому мы пошли домой. Они легли спать, я разогрела пиццу, и потом всем стало лучше.

Я вздохнула. Какое жалкое Рождество! Но оно, хотя и было безрадостным, было ничуть не хуже Рождества многих детей, которых отдавали мне на попечительство. Эти дети никогда не испытывали восторга и удовольствия от того, что, проснувшись наутро после Рожества, могли побежать потрошить наволочки и искать подарки под елкой.

– На этот раз Рождество будет совсем другим, и я уверена, тебе понравится.

– Правда? – Ее лицо просияло.

– Честно-честно. – Мы продолжили делать покупки, и я решила, что Рождество у нее будет самое лучшее, какое я только в состоянии устроить, – это то немногое, что я могла сделать, чтобы вернуть ей маленький кусочек потерянного детства. Я уже с нетерпением ждала того дня, когда увижу ее радость, хотя до него оставалось еще больше месяца.

Я купила подарки для племянников и племянниц, потом заприметила тапочки с Винни Пухом, которые достанутся Поле. Чтобы не испортить сюрприз, я тихонько уложила их на дно корзинки и постаралась отвлечь Джоди, пока расплачивалась за них. С другими подарками я поступила точно так же, включая пазл с «Улицей Сезам» для Джоди и кондиционер для волос, который приглянулся Люси. В этом году все покупки мы будем делать вместе с Джоди, так что придется хитрить и выворачиваться, но оно того стоит.

Когда мы вернулись, в коридоре как раз встретились с Полой и Люси. Они раздевались и разбирали свои школьные сумки.

– Мы готовились к Рождеству! – прокричала Джоди с радостью.

– Делали покупки, – добавила я. – Я наконец начала.

– Да, покупки, – повторила Джоди, – а мой папа плохой, он снимал с меня одежду и лежал на мне.

Девочки неловко засмеялись. Они не знали, что ответить.

– Джоди, – сказала я. – Мы ходили за покупками сегодня. А то, что делал твой папа, было больше года назад. Не надо это ставить рядом. Это нехорошо.

Но она часто делала так, сталкивая прошлое и настоящее. У нее никогда не было представления о времени, но ее неспособность увидеть разницу между прошлым, настоящим и будущим, кажется, даже усугублялась.

– Хочешь поиграть? – спросила Пола.

Джоди без интереса посмотрела на нее.

– Хочешь, соберем вместе пазл?

– Или поиграем в куклы? – предложила Пола. – Я бы с удовольствием поиграла с твоими Барби.

– Нет! – рявкнула Джоди. – Мои куклы! Кэти, можно посмотреть видео?

– Неужели ты не хочешь поиграть с девочками? Уверена, что это намного веселее, и девочки наверняка захотят послушать, как ты провела день и как ходила по магазинам.

Джоди вздохнула, утомленная моими, непонятными ей, пожеланиями.

– Ну, пожалуйста, Кэти, – взмолилась она. – Я хорошо себя вела?

Я не могла не согласиться и разрешила ей взять наверху одну из ее кассет. Девочки разошлись по своим комнатам. Было видно, что они немного обижены. Понятно, что особого желания играть в куклы с Джоди у них не было, но такой отказ никому не понравится. Пола и Люси старались проводить с Джоди больше времени, подружиться с ней, но достучаться до нее было невозможно. Большинство детей, вне зависимости от своего поведения, все-таки хотят нравиться окружающим и получать от них похвалы. Джоди было попросту наплевать на все. Когда девочки предлагали ей поиграть, ее это не радовало, ей не было лестно и уж точно не приходило в голову, что она их обижает. Она ничего не замечала.

К Эдриану Джоди относилась еще холоднее. Из-за природы травмы, нанесенной ей, всех мужчин Джоди рассматривала с точки зрения секса, пыталась заигрывать с ними или вызывающе тереться о них. Это тоже происходило неосознанно, просто потому, что такой тип отношений соответствовал ее отношениям с мужчинами в прошлом, и чтобы изменить этот алгоритм, потребуется очень много времени. В итоге Эдриану было тяжело общаться с ней, и он предпочитал держаться подальше.

Начав чистить картошку на ужин, я услышала шум, доносящийся сверху. Я уже собралась было бежать наверх, но потом поняла, что это были за звуки. На видеокассете были записаны песни и танцы, где детей призывали танцевать с ними. Джоди просто смотрела видео и танцевала.

Я вернулась в кухню и задумалась. Когда встал выбор – одной смотреть видео или играть с моими детьми, – Джоди без колебания выбрала видео. Дело было даже не в том, что девочки ей не нравились. Но если вставал выбор, быть одной или провести время с кем-то, Джоди всегда выбирала первое. Прошлое научило ее тому, что другие люди могут принести боль и тревогу, – и этот урок заставил ее оградиться от внешнего мира.

Я боялась, что это печальное наследие может остаться с ней на всю жизнь – ее враждебность, постоянная готовность к обороне и задержка в развитии. Джоди не была хорошенькой, умной или талантливой, не была доброй, отзывчивой или ранимой. Она по-прежнему страдала от лишнего веса, несмотря на все мои усилия, но зато вес стабилизировался (хотя бы!). Она была грубой, неприятной, агрессивной, жестокой, и у нее не было ни малейшего желания нравиться. Все это вместе не могло не отталкивать от нее людей. Она неспособна была вызвать чью-либо симпатию. В ней не было ничего такого, что побудило бы кого-то быть с ней рядом, завоевать ее расположение.

Насколько я могла предположить, никто никогда не заинтересуется Джоди до конца ее жизни (конечно, кроме тех, кто захочет обидеть ее). Никто никогда не полюбит ее. Я прислушивалась к ее неловким неритмичным прыжкам и, как никогда, чувствовала себя привязанной к ней. Но ведь еще не поздно? Ей всего восемь, боже мой, неужели невозможно изменить ее судьбу? Я искренне надеялась, что еще можно исцелить ее надломленную душу, и я чувствовала себя обязанной возродить Джоди к жизни, чтобы дать ей шанс вернуться в детство, которое так жестоко отобрали у этого ребенка. Я была обязана отдать все свои силы на это, и если любовь, внимание, доброта и тяжелый труд хоть на что-то способны, я не остановлюсь ни перед чем, пока буду в силах помогать этой несчастной девочке.

 

ГЛАВА 16 Паутина

 

Стоял декабрь, прекрасное чистое морозное утро. Солнце мягким золотым шаром висело в небе. От мороза и усердного катания на велосипеде щеки Джоди раскраснелись. То и дело она останавливалась поправить шарф – часть комплекта, который я ей купила: сиреневая шапочка, шарф и перчатки с пушистой отделкой. Мне с трудом удалось отучить ее надевать их, когда она укладывалась в постель.

Я зашагала быстрее, как только мы приблизились к парковым воротам, – и мои мысли тоже понеслись быстрее. Я нервничала, и на сей раз не все мои страхи касались Джоди. Накануне мы ходили в школу Эбби Грин и встретились с ее директором. Адамом Вестом. И хотя встреча прошла хорошо, Вест сказал, что не сможет зачислить Джоди, пока не будет подтвержден документ о дотации, на что могло уйти месяца три. Тем временем Джоди придется продолжать заниматься с репетитором, что определенно не отвечало ее потребностям. Девочке, помимо собственно образования, требовались стабильный распорядок, такой как в школе, и общение с другими детьми.

У входа в парк я приостановилась и позвала Джоди. Я увидела большую, натянутую между двумя кустами паутину, которая, несмотря на то что находилась в тени, была видна из-за поблескивающей росы.

– Посмотри. Джоди! Паутина. Правда, красиво? Она похожа на те украшения, которые мы с тобой видели в магазине.

– Красиво, – согласилась она. – Очень.

– Слышишь шелест в листве? Наверняка это птица. – Мы замерли и прислушались. Мгновение спустя мы были вознаграждены: большой черный дрозд с огненно-рыжим хохолком быстро выпорхнул на дорожку. Лицо Джоди просияло.

– Красиво, очень красиво! – повторила она, и я поняла, что она будет твердить это целый день.

Мы обогнули парк четыре раза, затем двинулись к дому. После прогулки я всегда чувствовала себя лучше, да и Джоди необходимо высвобождать энергию, иначе весь день она будет гиперактивной. Она ждала меня у ворот, мы вместе перешли дорогу, затем она помчалась к нашему повороту. У калитки она прислонила велосипед к забору. Любому прохожему, который ничего не знал о ее прошлом, она показалась бы обычным ребенком, который возвращается с прогулки, разгоряченный на морозе, спешит в дом, где тепло и ждет горячее какао. На минуту я стала этим человеком и увидела Джоди со стороны, увидела ее такой, какой она может стать, если все мои усилия не окажутся напрасны.

Мы сняли верхнюю одежду, и я поставила ее велосипед в зимний сад. Потом подогрела молока и приготовила нам по кружке горячего шоколада. Мы уселись по обе стороны кухонного стола. Я пододвинула Джоди коробку с печеньем, и она, довольная, запустила туда руку.

– Одно, – напомнила я. – Тебе еще завтракать. – Я отпила глоток шоколада и поставила чашку. Она последовала за мной.

Я набрала воздуха в грудь. Настал момент, когда нужно затронуть тему, которая сидела у меня в голове все утро. Беззаботность нашей прогулки в парке вот-вот будет испорчена мерзостью взрослого мира, в который Джоди так жестоко вытолкнули.

– Джоди, – начала я.

Она встретила мой взгляд, как всегда, безразличными серо-голубыми глазами.

– Мне нужно тебе кое-что объяснить. Ты внимательно слушаешь? Когда мы допьем шоколад, нам нужно будет выйти на улицу и сесть в машину. Ты помнишь Эйлин?

Конечно, она не помнила Эйлин, хотя та все-таки встретилась с нами однажды. Несколько недель назад Эйлин наконец пришла к нам в дом, чтобы познакомиться. Вряд ли Джоди вспомнит ее, и вряд ли ее можно винить за это, тем более что визит был непродолжительным, если не сказать большего. Спустя несколько минут Эйлин принесла свои извинения и ускакала по другим делам. Она явно не стремилась сойтись с Джоди поближе.

Во взгляде Джоди ничего не отразилось, и я продолжила:

– Эйлин, твой социальный работник, помнить? Ну так вот, она хочет, чтобы ты сделала одну вещь. Это называется обследованием, там тебя будет смотреть врач, но не пугайся, я буду рядом.

В идеале, Эйлин сама должна была бы подъехать и объяснить Джоди, что ей предстоит, но я ни на что подобное уже и не рассчитывала.

– Да? Хорошо. – Она обмакнула печенье в чашку и слизнула растаявший шоколад.

– Доктор посмотрит тебя, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке. Помнишь, ты проходила уже обследование, когда тебя только взяли на патронат? Будет почти то же самое.

– Мне нужно будет раздеваться? – На печенье она была сосредоточена больше, чем на разговоре.

– Да. Но доктор будет приятная женщина, она привыкла работать с детьми, так что ничего страшного. Она посмотрит тебя, особенно там, где папа и дядя Майк делали тебе больно. То, что мы называем нашими интимными местами.

Я подождала, как она отреагирует: страх, ужас, протест? Но нет, ничего. Она допила какао, вытерла рукой рот и ушла, оставив меня гадать: правильно ли она все поняла?

– Если у тебя есть какие-то вопросы, – закончила я, – задавай их мне, я все объясню.

 

Когда я пристегнула ее к заднему сиденью машины, она снова начала говорить обо всем на свете, включая и обследование. Я когда-нибудь проходила обследование? А Люси и Пола? А нам когда-нибудь приходилось раздеваться и показывать свои интимные места? А Эдриану? Я прекратила этот поток вопросов и включила радио. Заиграла какая-то танцевальная популярная песенка.

– Моей маме нравится эта песня, – сказала Джоди. – Ей нравится певец. Мы слушаем ее в пабе.

– Вы слушали ее в пабе, – поправила я. Как всегда, Джоди снова путала прошлое и настоящее, но я взяла за правило поправлять ее всегда, когда эти два времени смешивались в ее сознании, в надежде, что когда-нибудь она уяснит, что же осталось позади. Меня беспокоило то, что эмоционально она все еще существовала в том отвратительном мире, откуда пришла, а если так, то она была еще слишком далека от выздоровления. – Сейчас мы не ходим в паб. Это было в прошлом.

– Почему, Кэти? Почему мы не ходим в паб?

– Не думаю, что это подходящее место для детей. Я предпочитаю гулять в парке.

– А мама считала, что подходящее, и папа тоже, и тетя Белл.

– Да уж, представляю.

– Кэти, а у моей мамы было обследование и она показывала свои интимные места?

– Не знаю, но, насколько мне известно, нет.

Она замолчала, будто бы взвешивая. Потом снова раздался ее голос:

– А должна бы. Папа с ней тоже делал плохие вещи.

Я посмотрела на нее в зеркало. Комментарий был брошен в сторону, но наполнен смыслом, как и многие ее откровения.

– Откуда ты знаешь, Джоди?

Она пожала плечами:

– Просто знаю.

Она уже снова замкнулась в себе, и я понимала, что нет смысла давить на нее. Наверняка дело было в том, что она видела, как ее родители занимаются сексом, и не было ничего удивительного в том, что она не понимала разницы между этим и тем, что отец делал с ней. И когда она говорила «плохо», значило ли это, что она начала понимать, что поступок отца действительно был плох? Или просто повторяла то, что слышала от меня? С Джоди никогда нельзя было знать наверняка, понимает она, о чем речь, или просто соглашается.

Остаток поездки Джоди подпевала песням, которые звучали по радио, и практически без ошибок. Интересно, как у нее получалось запоминать все эти бессмысленные тексты, притом что она никак не способна была усвоить алфавит?

Медицинский центр располагался в специально построенном коттедже и предлагал целый спектр педиатрических услуг. Я бывала здесь с другими своими воспитанниками с целью стационарного осмотра, но никогда – для судебного обследования. Я не могла избавиться от страха, поскольку понимала, что ждет Джоди впереди. Я знала, что даже полиция без особого удовольствия подвергает маленьких детей такому испытанию, потому что и там считают это очередной формой надругательства. Я уже успела все это обсудить с Джилл, и она уверила меня, что, если Джоди проявит малейшее упорство или признаки стресса, врачи тут же прекратят осмотр. Никто не будет принуждать ее.

Найти место для парковки было непросто, но я приметила одно у обочины и торопливо припарковалась, пока сзади терпеливо ждал фургон.

– Ты здесь уже была? – спросила Джоди, отстегивая ремень безопасности.

– Да. Проверяла зрение и слух.

– А они смотрели твои интимные места?

– Нет, милая. Сиди смирно, я тебя сейчас выпущу.

Я обошла машину кругом и открыла дверцу. Она выскочила на тротуар, и я взяла ее за руку. Я понятия не имела, какое нам нужно отделение, а расписание приемов, похоже, не учитывало осмотр интимных мест. Мы подошли к регистратуре.

– Джоди Браун, – назвала я имя. – На двенадцать тридцать нам назначено судебное обследование.

Девушка за стойкой заглянула в свое расписание:

– Ах да. Мы ожидаем полицейского врача. Посидите пока. Это не должно занять много времени.

Я провела Джоди к ряду пластиковых кресел рядом с коробкой довольно потрепанных игрушек и книг. Над дверью с табличкой «Консультация 1» горела надпись «Свободно». Джоди притащила мне книжку-раскладушку «Золушка». Только я открыла ее и собралась читать, как мимо прошла красиво одетая женщина. Ей было за пятьдесят, на губах ярко-красная помада, на носу очки в роговой оправе.

– Кэти? – улыбнулась мне она. – Я Линда Маршалл, полицейский врач. А ты, должно быть, Джоди?

Она выглядела совсем не так, как я себе представляла, а по взгляду Джоди я поняла, что и она ожидала чего-то иного. Высокие шпильки, красный клетчатый костюм и черные чулки больше были бы к месту в отделе модной одежды универмага.

– Простите, что заставила вас ждать. Как дела?

– Спасибо, хорошо, – ответила я за нас обеих.

Джоди подозрительно смерила ее взглядом.

– Вы доктор? – проворчала она.

– Да, – заговорщицким тоном прошептала она. – Но детям кажется, что я не похожа на доктора. Пойдем?

Джоди тут же отпустила мою руку и схватила ее. Мы вместе вошли в комнату для консультаций. Там за небольшим столом сидела девушка в белом медицинском халате, она была больше похожа на врача, которого мы ждали. Она вышла из-за стола и пожала мне руку.

– Добрый день, я доктор Пратчет, – сказала она. – Сегодня я буду проводить ваш осмотр с помощью доктора Маршалл. Присаживайтесь.

Я присела на единственный свободный стул и огляделась. Длинное откидное кресло с подножкой занимало половину комнаты. Около него на гнущейся металлической стойке стояла большая лампа, которая пока что была выключена. Меня передернуло, как только я представила, что сейчас будет.

Доктор Пратчет вернулась за стол, а Линда Маршалл присела на край кушетки. Джоди направилась прямиком к коробке с игрушками в углу и тут же перевернула ее, вывалив содержимое на пол. Я предупреждающе посмотрела на ребенка.

– Сначала я хотела бы задать вам несколько вопросов, – сказала доктор Пратчет. – Ты пока поиграешь тут немножко, да, Джоди?

Джоди улыбнулась и показала мне игрушку, которую достала из кучи:

– Смотри, Кэти!

– Да, клоун, такой же, как и у нас. Не забудь положить его назад, когда поиграешь, ладно?

Врач открыла папку и достала оттуда стопку бумаг:

– Джоди сейчас восемь с половиной? И она живет с вами с третьего апреля?

Врач была прекрасно осведомлена о содержании личного дела Джоди и знала, зачем мы здесь.

– Да, все верно.

– Как ее состояние в целом? Питание? Сон? Поведение?

Я вкратце описала состояние Джоди: ест хорошо, но сон становится все хуже, да и поведение оставляет желать лучшего.

– Она понимает, зачем она здесь?

– Я объяснила ей, что она пройдет осмотр у врача и вы осмотрите ее интимные места, чтобы убедиться, что с ней все в порядке.

Она кивнула и, как мне показалось, осталась довольна моим объяснением.

– Кроме того, что сказала Джоди, вы замечали какие-либо признаки? Болезненность, сыпь, выделения?

Опекунам не позволено быть придирчивыми.

– Нет, но она часто ходит под себя. Уже не осознанно, как бывало раньше. Похоже на то, что она не может вовремя сходить в туалет. А если и успевает, то не очень хорошо обращается с туалетной бумагой. Я часто переодеваю ее и много стираю, так что это, возможно, не бросается в глаза.

– Да, – согласилась Линда Маршалл.

Доктор Пратчет записала что-то в папке и посмотрела на Джоди:

– Хорошо, Джоди, для начала мы смерим твой рост и взвесим тебя. Можешь прискакать к этой линейке?

Прискакать – не самый удачный выбор слова, так как Джоди восприняла это буквально. Оглушительным прыжком она вскочила на подставку. Пружинная металлическая подставка зазвенела и задрожала.

– Аккуратнее, – сказала я.

Линда назвала результаты, и доктор Пратчет внесла их в карту.

– Теперь забирайся, пожалуйста, вот на это кресло. Оно немного высоковато, тебе помочь?

Джоди, не думая о том, что будет дальше, и желая продемонстрировать свою покладистость, забралась на кресло. Она свесила свои пухлые ножки и стала болтать ими, довольно улыбаясь. Доктор Пратчет достала из ящика стола стетоскоп и деревянный шпатель. Стетоскоп она повесила на шею, а шпатель сунула в карман халата. Я отодвинула стул, чтобы не загораживать ей дорогу. Мое беспокойство возрастало со страшной скоростью.

– Скажи «а-а-а», – попросила она. – Сначала я посмотрю твой рот.

Джоди широко раскрыла рог. Доктор Пратчет положила на ее язык лопаточку, и две женщины всмотрелись в ее рот. Я догадывалась, что они там ищут. Если Джоди принуждали к оральному сексу, она могла подхватить какую-нибудь венерическую болезнь, но, когда я помогала ей чистить зубы, я никогда не замечала ни сыпи, ни белой гнили.

– Превосходно, – сказала доктор Пратчет. – Молодец.

Джоди закрыла рот и улыбнулась мне. Я успокаивающе улыбнулась ей в ответ.

– Теперь давай послушаем твое сердечко.

Линда приподняла свитер Джоди, спокойно дождавшись, пока та, разрешая это сделать, поднимет руки, и доктор Пратчет стетоскопом прослушала ее. Я немного успокоилась: они определено знали, как идти с детьми на контакт.

– Превосходно, – повторила она. – Ты молодец. Совсем большая девочка!

Джоди просияла, как будто ей вручили медаль, но между тем мы приближались к следующей стадии осмотра, и я молилась, чтобы Джоди оставалась такой же послушной. Заставлять врачи ее не станут, но без осмотра мало шансов открыть уголовное дело.

– Не могла бы ты прилечь? – спросила Линда, похлопав по креслу.

Джоди неловко плюхнулась и громко хохотнула.

– Немножко ближе к этому краю, – сказала Линда и подвинула ее так, что ее ноги свешивались вниз.

Доктор Пратчет включила лампу.

– Может, вы хотите подержать ее за руку? – спросила меня Линда.

Я переставила стул, чтобы сидеть рядом с Джоди и держать ее за руку. Хотелось хоть в чем-то посодействовать. Доктор Пратчет передала Линде простыню, и она накрыла ею Джоди.

– Сейчас я сниму с тебя брюки и трусики, – сказала она и тихонько сняла их под простыней. – Умница. Теперь расслабь ножки, я поставлю их как надо.

Она согнула ей ноги в коленях. Это была неудобная поза, но ее прикрывала простыня, так, по крайней мере, сохранялось какое-то достоинство.

Линда подошла к кушетке и присоединилась к доктору Пратчет, обе они натянули резиновые перчатки и приступили. Я поглаживала Джоди лоб и сжимала ее руку. Краска прилила к ее щекам, и она прикусила губу.

– Это ненадолго, – сказала я. – Потом пойдем домой.

Женщины стали обсуждать то, что видели. Я распознала слово «повреждение», но не поняла ни один из терминов. Их ровный профессиональный тон не давал возможности хоть что-нибудь понять.

– Больно, – сказала Джоди, и я покрепче сжала ее руку, моля про себя, чтобы они быстрее закончили.

Внезапно доктор Пратчет выпрямилась:

– Все. Ты очень храбро себя вела. Теперь можешь одеваться.

Я издала вздох облегчения, усадила Джоди и помогла ей одеться, а врачи тем временем выбросили свои перчатки в урну.

– Мы отправим отчет ее социальному работнику, – сказала Линда, – но мы можем успокоить вас: она в совершенном порядке.

Пока нам больше ничего не собирались говорить. В конечном итоге я узнаю все от социального работника. Джилл сказала, что на это может уйти от десяти дней до месяца. Я тепло поблагодарила их, взяла Джоди за руку, и мы вышли на зимнее солнце.

– Ты была очень храброй, – сказала я. – Больше тебе не придется повторять этого. Все позади.

– Лучше бы это был мужчина, – сказала она, слегка подскакивая позади меня.

– Что? Обследовал тебя? – удивилась я. Вообще-то, после того, через что она прошла, Джоди меньше всего должна была бы хотеть, чтобы ее обследовал мужчина.

– Почему?

– Женщины всегда делают больнее, потому что у них нет штучки.

Я резко остановилась и повернулась к ней, как только до меня дошло значение ее слов:

– В каком смысле? Какие женщины? Как они делали тебе больно?

Она нахмурила брови, подыскивая в своем ограниченном словаре слова, чтобы объяснить:

– Мама и тетя Белл. Они брали разные вещи. Потому что у них не было своей штучки.

– Вещи? И делали ими что-то?

– Да, как докторши. Они тыкали в меня разные вещи.

Я оцепенела. Господи, только не это. Что еще могло выпасть на долю несчастной девочки?

– Какие вещи, Джоди?

– Ложки, как та, которую доктор положила мне в рот. Только серебряные.

– Ты говоришь, что мама и тетя Белл тыкали в твои интимные места ложкой?

Она кивнула:

Было холодно, и папа сначала погрел ее в руке. Он бывал иногда добрым, правда, Кэти?

Это было уже слишком. Я больше не могла сдерживать ненависть, которая кипела во мне:

Нет, Джоди, не был. Он был злым. Он животное. Все они животные. Чтоб они все горели в аду!