Й. С. Ты почти никогда не работаешь с непрофессиональными актерами, хотя сейчас это стало модным в фильмах молодых режиссеров.

И. Б. Пока персонаж фильма должен быть вполне определенным и однозначным, все идет хорошо, но как только нужно выразить какие-нибудь сложные вещи, работать с ними становится невозможно. Профессиональный артист воспитан так, чтобы уметь выражать конфликты.

Й. С. Ты категорически утверждаешь, что непрофессиональный актер не в состоянии выразить конфликт?

И. Б. Нет, ты можешь сделать это при помощи не профессионала, но тебе ни за что не заставить сделать это самостоятельно. Особенно ясно видишь это в фильме, который я очень люблю и смотрел раз сто, – «Умберто Д.» Де Сика. Там у него есть один старый профессор, которого играет непрофессионал, правда, с последующим озвучиванием профессиональным артистом. Ты видишь, как возникает ситуация, где Де Сика хотел, чтобы тот выразил определенные чувства и переживания, а у того ничего не выходит. Поэтому в некоторых местах фильм получился одномерным и плоским, особенно в конце.

Думаю, что не найти ни одного примера того, как режиссеру удалось заставить непрофессионального актера выразить трудный конфликт. Они этого просто не умеют. В тот момент, когда у меня не получается общения с человеком, работающим перед камерой, я чувствую себя совершенно беспомощным. Возникает идиотская ситуация. Когда мне попадается актер – такое бывало, – который перед камерой зажимается настолько, что он уже больше не соображает, что ему нужно делать, то мне очень трудно спасти положение.

С. Б. Годар опубликовал в «Кайе дю синема» очень хвалебную рецензию на фильм «Летняя игра» под названием «Бергманорама». В ней он полемизирует с теми, кто считает, что кино – это ремесло, а не искусство. Он пишет: «Для Бергмана быть одиноким – это значит ставить вопросы, а делать фильмы – отвечать на них. Невозможно быть более традиционно романтичным» может быть, ты как-то прокомментируешь его слова?

И. Б. По-моему, Годар сформулировал все восхитительно, поскольку это именно то, чем он сам занимается в кино. Он пишет тут о себе самом.

Не забывайте, я всегда существовал в театре, а театр – даже если это и некий закрытый мир – всегда коллектив. Когда режиссер ставит пьесу, он тоже часть коллектива. В театре артист никогда не попадает в полную зависимость от режиссера, в театре артист всегда может оказать активное сопротивление. В последние годы мы не раз были свидетелями того, как молодые режиссеры терпели полный крах из-за артистов, которые все делали наперекор.

Я ощущал одиночество во многих других отношениях, но только не в своей профессии. Однажды я познакомился с одним крупным дирижером. Он как раз говорил о своем одиночестве перед оркестром, но я этого никогда не испытывал, ни в театре, ни в работе с актерами и техниками на студии. Напротив, я все время чувствую, как мы подавляем нашу агрессивность, при помощи жаргона, при помощи привычек, благодаря строгому соблюдению строгого ритуала. Нет смысла стыдливо умалчивать об этом факте коллектив ощущает сильную подсознательную агрессию к своему руководителю, и руководитель тоже нередко испытывает сильную агрессию в отношении коллектива.

Когда ты стоишь за кулисами, где порой одновременно находится человек двадцать пять, ты никогда не увидишь, чтобы один наступал другому на пятки, не услышишь грубого слова или непристойности, не увидишь кислой физиономии. Потому что все чувствуют, что зависят друг от друга, знают, что должны работать друг с другом, понимают, что обязаны быть предупредительными друг к другу, даже если температура в помещении пятьдесят градусов и все вконец измотаны.

Нет, подобного одиночества я никогда не испытывал. Я нередко испытывал одиночество своего существования во внешнем мире, но именно от этого я всякий раз убегал в общность, даже если эта общность и была иллюзорной.