IV. Другое время, другие песни

 

Если, уменьшая рабочие часы, мы создаем для общественного производства новые механические силы, то, заставляя рабочих потреблять произведенные ими продукты, мы увеличим во много раз армию человеческих рабочих сил. Буржуазия, освобожденная тогда от своей задачи быть всеобщим потребителем, поспешит распустить солдат, служащих, сводников и т. д., которых она оторвала от полезного труда, чтобы создать себе помощников в потреблении и расточительности. Рабочий рынок тогда будет переполнен: придется издать закон, запрещающий труд, невозможно будет найти работу для этой, доселе непроизводительной толпы, которая многочисленнее саранчи. После них придется подумать и о тех, которые заботились об удовлетворении своих пустых и расточительных потребностей и вкусов. Когда не будет более лакеев и генералов, для которых нужны галуны; когда не будет более замужних и незамужних проституток, для которых нужны кружева; когда не нужно будет строить дворцы и отливать пушки, — тогда придется с помощью строгих законов заставить рабочих и работниц, приготовлявших галуны, кружева, делавших пушки, строивших дворцы и т. д., упражняться в гребле и обучаться пляскам для восстановления их здоровья и усовершенствования расы. Когда европейские товары будут потребляться на месте, а не перевозиться черт знает куда, тогда морякам, грузчикам и биндюжникам придется сидеть без работы и помирать с голоду.

Счастливые полинезийцы смогут отдаваться свободной любви, не боясь ударов цивилизованной Венеры и проповедей европейской морали.

И больше того! Чтобы найти работу для всех непроизводительных сил современного общества и для того, чтобы средства производства безгранично усовершенствовались, рабочий класс должен будет, подобно буржуазии, подавить в себе привычки к воздержанию и развить до бесконечной степени свои потребительные способности. Вместо того чтобы съесть ежедневно несколько золотников жесткого мяса, если он его только ест, он должен будет есть сочные бифштексы в 1 или 2 фунта; вместо того чтобы умеренно пить плохое вино, более католическое, чем сам папа, он полными стаканами будет пить настоящее бордо или бургундское, а воду предоставит скоту.

Пролетарии забрали себе в голову принудить капиталистов к 10-часовой работе в рудниках и на фабриках, — в этом состоит главное зло, причина общественного антагонизма и гражданских войн. Не навязывать, а запрещать нужно работу. Ротшильдам, Сэям и другим позволено будет доказать, что они всю свою жизнь были бездельниками, и если они захотят и дальше, несмотря на всеобщее увлечение трудом, жить полнейшими бездельниками, они будут записаны в особый список, и каждое утро будут получать по 20 фр. на свои маленькие удовольствия. Общественные раздоры исчезнут. Убедившись, что им не только не хотят причинить зла, а напротив хотят освободить от труда чрезмерного потребления и расточительности, на которое они были осуждены с самого рождения, рантье — капиталисты поспешат присоединиться к народной партии. Что же касается буржуа, которые неспособны будут доказать свое право на звание бездельника, то им позволят следовать своим инстинктам: для них найдется достаточно профессий: Дюфор чистил бы отхожие места, Галиффе — запаршивевших свиней и сапных лошадей; члены комиссии, отправленные в Пуасси, отмечали бы волов и овец, которых нужно убить; сенаторы, которые особенно любят торжественные похороны, играли бы похоронный марш. И для других можно было бы найти профессии, соответствующие их умственным способностям: Лоржериль, Бройль закупоривали бы бутылки шампанского, но им заранее надели бы намордники, чтобы помешать им напиваться; Ферри, Фрейсине, Тирар истребляли бы клопов и всякую нечисть в публичных пристанищах; однако нужно будет спрятать подальше от буржуа деньги из опасения, чтобы они по привычке не стащили их.

Но долго и тяжко будут мстить моралистам, которые развратили человеческую натуру, ханжам, лицемерам, которые притворяются, чтобы обманывать народ. В дни больших народных праздников, когда, вместо того чтобы глотать пыль, как 14 июля, коммунисты и социалисты будут пить прекрасное вино и есть вкусное жаркое, члены Академии нравственных и политических наук, попы в рясах и попы в сюртуках, попы экономической, католической, протестантской, иудейской, свободомыслящей церкви, пропагандисты мальтузианства и альтруистической и христианской морали — все они в желтых костюмах будут держать свечи и терзаться голодом около столов, уставленных мясом, фруктами и цветами, и умирать от жажды около раскрытых бочек. Четыре раза в году, при перемене времен года, запирали бы их в ветряные мельницы и в течение 10 часов заставляли бы молоть ветер. Адвокаты и юристы получат такое же наказание.

В царстве лености, чтобы убить время, которое убивает нас секунда за секундой, будут устраиваться спектакли и разные театральные представления; это как раз подходящая работа для наших законодателей: их сорганизуют в группы, которые будут объезжать деревни и ярмарки, давая всюду законодательные представления. Генералы в ботфортах, парадной форме и орденах будут бегать по улицам и площадям, созывая добрых людей. А затем начнется великая пьеса: кража национальных имуществ.

Капиталистическая Франция, огромная женщина с волосатым лицом и голым черепом, расплывшаяся, с дряблой кожей и жирным вздувшимся телом, с тусклыми глазами, лежит зевая на софе; у ее ног промышленный капитализм, колоссальный организм из железа, в обезьяньей маске, механически пожирает мужчин, женщин и детей, и их раздирающий душу крик наполняет воздух. Банк с рылом куницы, телом гиены и ногтями ехидны проворно вытаскивает у него из кармана одну монету за другой. Целая армия несчастных, истощенных, одетых в лохмотья пролетариев в сопровождении жандармов с саблями наголо, гонимые фуриями, которые хлещут их бичом голода, несут к ногам капиталистической Франции груду разных товаров, бочки вина, мешки хлеба и золота. Ланглуа, одной рукой натягивая брюки, держа в другой руке завещание Прудона и роспись доходов в зубах, становится во главе охранителей национальной собственности. Как только рабочие сложили свои ноши, их ударами палок и штыков выгоняют, и дверь открывается для промышленников, купцов и банкиров. Без всякого порядка бросаются они на эту груду товаров, хватают материю, мешки хлеба, слитки золота, опоражнивают бочки, наконец у них не хватает более сил, и, грязные, противные, погружаются они в свои же нечистоты… Тогда раздается гром, земля разверзается, и из нее появляется историческая Необходимость; своей железной стопой она давит всех тех, которые становятся ей на дороге, и своей могучей рукой ниспровергает оцепеневшего от страха капиталистическую Францию.

* * *

Когда бы рабочий класс, вырвав из своего сердца порок, который им овладел и унижает его, поднялся со всей своей могучей силой, не для того, чтобы требовать прав человека, которые в действительности — только права капиталистической эксплуатации, и не для того, чтобы требовать права на труд, которое есть только право на нищету, а для того, чтобы выковать железный закон, запрещающий человеку работать более 3 часов в сутки, — тогда старая земля, дрожа от радости, почувствовала бы, как в ней зарождается новый мир… Но как ждать от пролетариата, испорченного капиталистической моралью, мужественного решения?

Подобно Христу, этому скорбному олицетворению античного рабства, наш пролетариат — мужчины, женщины и дети — уже в течение века с трудом подымается на Голгофу страдания; в течение века каторжный труд ломает его кости, убивает тело и терзает нервы; в течение века голод рвет его внутренности и кружит ему голову…

О леность, сжалься над нашей нищетой! О леность, мать искусств и благородных добродетелей, будь ты бальзамом для страданий человечества!

 

Приложение

 

Наши моралисты — очень скромные люди; хотя они и придумали догму труда, однако они все еще сомневаются в его способности успокаивать душу, возвышать ум и помогать правильным отправлениям почек и других органов человеческого организма; они хотели сначала испытать его влияние на народную массу, раньше чем направить его против капиталистов, пороки которых они объясняют и оправдывают.

Но, копеечные философы, почему напрягаете вы свои мозги, выдумывая мораль, которую не можете предложить вашим повелителям? Желаете ли вы видеть, как ваша догма труда, открытием которой вы так гордитесь, осмеивается и презирается? Откроем историю древних народов и сочинения их философов и законодателей.

«Я не могу утверждать, — говорит отец истории Геродот, — заимствовали ли греки презрение к труду у египтян, так как я нахожу такое же презрение у фракийцев, у персов, у лидийцев, — потому что у большинства варваров всех тех, которые изучают ремесла, а также их детей считают низшими гражданами… Все греки воспитаны в этих принципах, особенно лакедемоняне».[20]

«В Афинах только те граждане считались действительно благородными, которые охраняли государство и управляли им, как у диких воинов, от которых они ведут свое происхождение. Желая свободно располагать всем своим временем, чтобы иметь возможность посвятить все свои физические и духовные силы заботам об интересах республики, они все работы сваливали на рабов. Также в Лакедемонии даже женщины не должны были ни ткать, ни прясть, чтобы не потерять своего благородства».[21]

Римляне знали только две свободных благородных профессии: земледелие и военное дело; все граждане по праву жили на счет государства, и никто не мог принудить их поддерживать свое существование с помощью одного из тех грязных искусств (так они называли ремесла), которые по праву принадлежали рабам. Старший Брут, чтобы поднять народ, обвинил тирана Тарквиния главным образом в том, что он из свободных граждан сделал каменщиков и ремесленников.[22]

Древние философы спорили о происхождении идей, но они были согласны в отрицании труда. «Природа, — говорит Платон в своей социальной утопии, в своей образцовой Республике, — природа не создала ни сапожников, ни кузнецов; подобные занятия унижают людей, которые ими занимаются: низких наемников, несчастных без имени, которые вследствие своего положения лишены даже политических нрав. Что же касается купцов, привыкших лгать и обманывать, то их будут терпеть в общине как необходимое зло. Гражданин, унизившийся торговлей, будет преследоваться за это преступление. Если он будет уличен, то будет наказан годом тюрьмы. При повторении преступления наказание удваивается».[23]

В своей экономике Ксенофонт пишет: «Люди, занимающиеся ремеслами, никогда не назначаются на высшие должности, и это вполне справедливо. Большинство из них принуждено вести сидячую жизнь, другие подвергаются еще действию постоянного огня — все это, конечно, не может пе действовать вредным образом на тело и не отразиться также и на уме».

«Что может выйти хорошего из лавки, — заявляет Цицерон, — и может ли торговля произвести что-нибудь честное? Все, что носит название лавки, недостойно благородного человека, так как торговцы, не прибегая ко лжи, не могут ничего заработать, а есть ли что-нибудь более позорное, чем ложь? Следовательно, все ремесла, в которых люди продают свой труд и свои произведения, должны считаться низкими и непристойными, потому что кто продает свой труд, продает самого себя и тем самым низводит себя до положения раба».[24]

Пролетарии, одураченные догмой труда, слышите ли вы речи этих философов, которые заботливо от вас скрывают? Гражданин, продающий свой труд за деньги, низводит себя до положения раба, он совершает преступление, которое заслуживает тюремного заключения.

Христианское ханжество и капиталистический утилитаризм еще не совратили этих философов древней республики; проповедуя свободным людям, они откровенно высказывали свои мысли. Платон и Аристотель, эти величайшие мыслители, до которых нашим Кузенам, Каро, Симонам, так же далеко, как до неба, хотели, чтобы в их идеальной республике граждане пользовались большим досугом, потому что, — добавляет Ксенофонт к этому, — «работа отымает все время, и при ней не остается досуга для республики и друзей». По словам Плутарха, Ликург, самый мудрый из людей, потому и заслужил удивление потомства, что предоставил гражданам республики досуг, запретив им всякие ремесла.

«Но, — ответят Бастиа, Дюпанлу, Болье и вся компания капиталистической и христианской морали, — эти философы проповедывали рабство!» Совершенно верно, но могло ли быть иначе при экономических и политических условиях их времени? Война была нормальным состоянием древних обществ; свободный человек должен был посвящать все свое время на обсуждение дел государства и на его охрану; ремесла были тогда неразвиты и грубы, и люди, занятые в них, не могли в то же время исполнять обязанности солдата и гражданина. Чтобы иметь солдат и граждан-законодателей, философы должны были в своих героических республиках терпеть рабов. Но разве моралисты и экономисты капитализма не проповедуют наемный труд, современное рабство? А кто те люди, которым капиталистическое рабство создает досуг? Ротшильд, Шнейдер, г-жа Вусико. Все это — люди бесполезные и даже вредные, рабы своих пороков и своих лакеев.

«Предрассудок рабства господствовал над умами Пифагора и Аристотеля» — говорили некоторые презрительно, а между тем уже Аристотель предвидел, что «если бы каждый инструмент мог исполнять свойственную ему работу по приказанию или по собственному влечению, как создания Дедала двигались сами собой или как треножники Гефеста отправлялись по собственному побуждению на священную работу, — если бы челноки ткача ткали таким же образом сами собой, то мастеру не надо было бы помощников, а господину — рабов». Мечта Аристотеля стала теперь действительностью. Наши машины с огненным дыханием, с неутомимыми стальными членами, с удивительной производительной силой послушно совершают сами свой труд, и все же гений великих философов капитализма остается, как и прежде, во власти предрассудка наемного труда, наихудшего рабства. Они еще не понимают, что машина — искупитель человечества, бог, который освободит человечество от грязных искусств и наемного труда, бог, который даст ему досуг и свободу.

 

[1]Descartes, Les passions de l'ame.

 

[2]D-r Beddoe, Memoirs of the Anthropological Society; Ch. Darwin, Descent of man.

 

[3]Европейские исследователь удивляются физической красоте п гордой осанке первобытных народов, не оскверненных еще тем, что Пеппиг назвал «отравленным дыханием цивилизации». Говоря о туземцах островов Великого океана, лорд Кемпбанль пишет: «Нет в мире народа, который при первом взгляде производил бы большее впечатление. Их гладкая кожа с слабым медным оттенком, их золотистые, вьющиеся волосы, их красивые веселые лица, словом — вся их внешность представляет новый и великолепный образчик genus homo; своим видом они производят впечатление более высокой расы, чем наша. Цивилизованные люди древнего Рима, вроде Цезаря и Тацита, с таким же восхищением смотрели на германцев, принадлежавших к коммунистическим племенам, вторгнувшимся в Римскую империю. Подобно Тациту, Сальвиан, священник V века, которого прозвали старшим епископом, приводил варваров в пример цивилизованным христианам; «Мы — распутники среди варваров, они целомудреннее нас. Более того, варваров оскорбляет наша развращенность. Готы не терпят в своей среде распутных соплеменников, только римляне среди них пользуются печальной привилегией, имеют право на разврат». (Педерастия была тогда в большой моде среди язычников и христиан.) «Угнетенные уходят к варварам искать гуманности и убежища». («De Gubernatione Dei».) Старая цивилизация и возникавшее христианство испортили варваров старого мира; точно так же состарившееся христианство я современная капиталистическая цивилизация портят дикарей нового мира.

Ф. Ле-Плэ; которого надо признать талантливым наблюдателем, даже если отвергать его социологические выводы, зараженные филантропическим и христианским прудонизмом, говорит в своей книге «Des cuvriers еигорёепз» (Европейские рабочие), 1886: «Склонность башкир к лени (башкиры — полу-кочевые скотоводы азиатского склона Урала), досуг кочевой жизни и порождаемая им у людей более способных привычка к созерцательности придают им часто благородство манер, тонкость ума и суждений, которые редко замечаются на том же социальном уровне в более развитых цивилизациях… Больше всего отвращение внушают им земледельческие работы». Земледелие в самом деле есть первое проявление рабского труда в человечестве. По библейским преданиям, первый преступник, Каин, был земледельцем.

 

[4]Испанская пословица говорит: «Descanzar es salud» (отдых, это — здоровье).

 

[5]Евангелие от Матфея, гл. в, 28 и 29.

 

[6]На первом филантропическом конгрессе (Брюссель, 1857 г.) один из богатейших мануфактуристов из Маркетта (недалеко от г. Лилля), г. Скрив, при аплодисментах членов конгресса, с чувством исполненного долга сказал: «Мы устроили кое-какие развлечения для детей. Мы учим их петь и считать во время работы. Это их развлекает, и они бодро выносят 12-часовой труд, который необходим, чтобы они могли добывать себе средства к существованию». 12 часов труда — и какого труда! — налагаются на детей, которым нет еще 12 лет! Материалисты всегда будут жалеть, что нет такого ада, куда можно было бы бросать этих христиан, этих филантропов, этих палачей детства!

 

[7]Речь, произнесенная в парижском Международном обществе практического изучения социальной экономии в мае 1863 г. и напечатанная в «Economiste Francais» в том же году.

 

[8]Виллерме, Картина физического и морального состояния рабочих в шелковых, шерстяных и хлопчатобумажных фабриках (1840 г.). Дольфюс, Вехлин и другие эльзасские фабриканты не потому так обращаются со своими рабочими, что они республиканцы, патриоты и протестантские филантропы; академик Бланки, Рейбо, прототип Жероyа Патюро, Жюль Симон констатировали подобное же благосостояние рабочего класса у весьма католических фабрикантов Лилля и Лиона. Эти капиталистические добродетели одинаково уживаются со всеми политическими в религиозными убеждениями.

 

[9]Индейцы воинственных племен Бразилии убивают своих больных и стариков; полагая конец жизни, сопровождающейся радостью боев, празднеств и плясок, они этим проявляют свою дружбу. Все первобытные народы давали своим близким эти доказательства своей любви, — прикаспийские массагеты (Геродот) так же, как германские- вены и галльские кельты. В церквах Швеции еще недавно хранились дубинки, называвшиеся фамильными дубинками, которые служили для освобождения родителей от печалей старости. До какой степени выродились современные пролетарии, если они; терпеливо переносят ужасные страдания фабричного труда!

 

[10]На конгрессе промышленников в Берлине 21 января 1879 г. убытки в железной промышленности Германия во время последнего кризиса оценены были в 568 млн. франков.

 

[11]«La Justice», газета Клемансо, в своем финансовом отделе писала 6 апреля 1880 г.: «Мы слышали мнение, что если бы не было Пруссии, миллиарды войны 1870 г. все равно были бы потеряны для Франции в форме займа, периодически выпускаемо о для равновесия иностранных бюджетов; мы присоединяемся к этому мнению». То, что английский капитал потерял в займах южно-американских республик, исчисляется в пять миллиардов. Французские трудящиеся не только произвели пять миллиардов, уплаченных Бисмарку, но и продолжают платить проценты по возмещению военных убытков разным Оливье, Жирарденам, Базенам и другим владельцам ренты, которые вызвали войну и поражение. Но у них остается, однако, маленькое вознаграждение: эти миллиарды не вызовут войны для возмещения убытков.

 

[12]При старом режиме законы церкви гарантировали рабочим 90 свободных дней в году (52 воскресных и 38 праздничных дней), во время которых строго запрещалось работать. Это вменялось в тяжкое преступление католицизму и было главнейшей причиной безверия промышленной и коммерческой буржуазии. Как только последняя с наступлением революция очутилась у власти, она уничтожила праздничные дни и неделю в 7 дней заменила неделей в 10, дабы народ пользовался отдыхом лишь рая в 10 дней. Она освободила рабочих от гнета церкви, чтобы подчинить их еще горшему гнету труда. Ненависть к праздничным дням обнаруживается лишь с тех пор, как на сцену выступает современная промышленная и коммерческая буржуазия, т. е. между XV и XVI веками. Генрих IV просил у папы уменьшения числа праздников, но получил отказ, ибо «одна из ересей настоящего времени касается именно праздников» («Письма кардинала д'Осса»), Но в 1666 г. Перефикс, архиепископ парижский, уничтожил в своей епархии 17 праздников. Протестантизм, — христианская религия, приноровленная к новым промышленным и коммерческим потребностям буржуазии, — меньше заботился об отдыхе для народа. Он низлагал святых на небе, чтобы уничтожить их праздники на земле. Реформация и философское свободомыслие послужили жадной иезуитской буржуазии лишь предлогом, чтобы уворовать народные праздники.

 

[13]Эти пантагрюэльские празднества продолжались целые недели. Дон-Родриго де-Лара получает свою невесту посредством изгнания мавров из старой Калатравы, и «Романсеро» рассказывает:

«Свадьба была в Бургосе, возвращение со свадьбы в Саласе; в свадебных празднествах и возвращении с них прошло семь недель. Явилось столько людей, что для них не хватило мест…»

Участникам этих свадебных празднеств, продолжавшихся по семи недель, были героические солдаты войн за независимость.

 

[14]К. Маркс, Капитал, т. I, стр. 390–391.

 

[15]«Отношение, в котором население страны занято в качестве прислуги у зажиточных классов, указывает на рост ее национального богатства и цивилизации». R. М. Martin, Ireland before and after the Union, 1818). Гамбетта, который отрицал социальный вопрос, с тех пор как он больше не был уже нуждающимся адвокатом кафе Прокоп, имел, без сомнения, в виду этот все растущий класс прислуги, когда говорил о появлении новых социальных слоев.

 

[16]Вот два примера. Английское правительство, чтобы угодить индийским крестьянам, которые, несмотря на периодически повторяющиеся голодные годы, разоряющие страну, упорно разводят мак вместо риса дли хлеба, должно было начать кровопролитные войны, чтобы принудить китайское правительство свободно ввозить индийский опиум. Для потребления продуктов шотландских винокуренных заводов и манчестерских ткацких фабрик полинезийские дикари принуждены были одеваться в хлопчатобумажные ткани и напиваться допьяна, несмотря на смертность, которая была результатом этого.

 

[17]Paul Leroy-Beaulieu, La question ouvrire au XIX siecle, 1872.

 

[18]Вот по P. Гиффену, известному английскому статистику, растущая прогрессия национального богатства Англии и Ирландии:

в 1814 г… 56 миллиардов франков

в 1865… 1621/2

в 1876… 2121/2

 

[19]Louis Heybaud, Le coton, son regime, ses problemes (1863).

 

[20]Herodote, Tome II, trad. Larcher, 1786.

 

[21]Biot, De l'abolition de I'esclavage ancien en Occident, 1840.

 

[22]Tile Live. Liv. I.

 

[23]Platon, Respublique. Liv. V.

 

[24]Ciceron, Des devoirs. I, tit. II, ch. LII.