Об интеллектуальном творчестве

Для обществоведа, работающего в классической традиции, общественная наука - это творческая деятельность. Имея дело с конкретными проблемами, он принадлежит к тому типу людей, которым быстро надоедает дискутировать о методе и теории "вооб­ще", тем более, что подобная полемика нередко отрывает его от своих непосредственных обязанностей. Он убежден, что гораздо лучше иметь подробный отчет о работе, выполненной студентом, чем дюжину "процедурных кодификаций" в исполнении профес­сионалов, не сделавших ничего стоящего. Только из бесед опыт­ных исследователей, обменивающихся информацией о том, как они делают свою работу, новичок может получить наглядное пред­ставление о методе и теории. Поэтому, я думаю, будет полезно рассказать о некоторых подробностях моей творческой деятельно­сти. Эти заметки неизбежно субъективны, но я пишу их в надежде, что другие, особенно начинающие самостоятельную деятельность, сделают их менее субъективными, добавив факты из своего собст­венного опыта.

 

1.

 

Я полагаю, что лучше всего начать с напоминания о том, что самые выдающиеся мыслители в той области научного творчества, которой вы, начинающий ученый, решили посвятить себя, не от­деляют работу от жизни. Похоже, они слишком серьезно относят­ся и к работе, и к жизни, чтобы допустить подобное разделение, и предпочитают, чтобы они взаимно обогащались. Конечно, такое разделение сейчас весьма распространено, и оно обусловлено, как я полагаю, тем, что люди занимаются пустопорожней деятельнос­тью. Но необходимо признать, что, как ученый, вы обладаете ис­ключительной возможностью построить свою жизнь так, что она будет побуждать вас к приобретению навыков добросовестного труда. Научная работа - это выбор не только карьеры, но и жизненного пути. Сознательно или нет, работник интеллектуального труда по мере совершенствования в мастерстве формирует себя. Чтобы реа­лизовать свой личностный потенциал и использовать для этого любую представившуюся возможность, он формирует характер, в основе которого лежат качества хорошего работника.

Поэтому вы должны учиться в своей интеллектуальной рабо­те использовать жизненный опыт и постоянно обращаться к нему. В этом смысле ремесло составляет стержень личности, частица ко­торой вкладывается в каждый шаг интеллектуального труда. "На­личие опыта" в данном случае означает, что ваше прошлое вторга­ется в настоящее, влияет на него, настоящее же определяет способ­ность приобрести опыт в будущем. Как обществовед вы должны управлять этим весьма сложным взаимодействием, осмыслять свой опыт и раскладывать по полочкам. Только так можно надеяться на то, чтобы с помощью жизненного опыта направлять и проверять свои размышления, и в ходе этого процесса формировать себя как мастера интеллектуального труда. Но как это можно сделать? На­прашивается следующий ответ: вы должны завести папку с факта­ми, что на социологическом языке означает: "Ведите журнал". Многие продуктивно работающие авторы ведут журналы. Это не­обходимо для формирования систематического мышления социо­лога.

В файлах, о которых я собираюсь говорить, будут накапли­ваться сведения о личном опыте и служебной деятельности, о те­кущих и планируемых исследованиях. В этих файлах вы, как твор­ческий человек, попытаетесь собрать свои профессиональные раз­мышления и личные переживания. Не бойтесь обращаться к свое­му опыту и непосредственно применять его во всякого рода теку­щей работе. Накапливая повторяющиеся сведения, файлы сэконо­мят ваши силы. Кроме того, они помогут сохранить мимолетные мысли, зафиксировать разного рода события, встречающиеся в повседневной жизни, обрывки случайно услышанных на улице разговоров и даже сны. Хранящиеся в файлах записи могут дать толчок более систематическому осмыслению научных проблем, а также придать интеллектуальную значимость непосредственному опыту.

Наверное, вам придется часто замечать, как заботливо выдаю­щиеся мыслители обращаются со своим интеллектом, как тщательно следят за его развитием и организуют свою жизнь. Причина столь бережного отношения к малейшим переживаниям заключа­ется в том, что за свою жизнь современный человек приобретает очень мало личного опыта, тогда как именно он является весьма важным источником настоящего интеллектуального творчества. Я пришел к убеждению, что умение доверять собственному опыту и одновременно скептически относиться к нему является отличи­тельной чертой зрелого научного работника. Позиция "доверяй, но проверяй" совершенно необходима для оригинального решения любой интеллектуальной задачи, и ведение журнала является тем методом, с помощью которого вы можете развивать и укреплять указанную позицию.

Ведя записи надлежащим образом и тем самым развивая на­выки саморефлексии, вы будете учиться поддерживать свой внут­ренний мир в состоянии бодрствования. Если вас сильно поразит какое-то событие или идея, сделайте так, чтобы они не остались неосмысленными; напротив, постарайтесь как можно полнее выра­зить свои впечатления, сами убедитесь, что или все это вздор, или возникшим впечатлениям и идеям можно придать продуктивную форму. Кроме того, ведение файлов развивает навыки письменной речи. Вы не "набьете руку", если не будете делать записи хотя бы раз в неделю. Пополнение файлов позволит вам экспериментиро­вать как писателю и, таким образом, как говорится, вырабатывать выразительность слога. Регулярное ведение записей позволит луч­ше осознавать собственный опыт.

Быть может, худшее из того, что происходит с обществоведа­ми, заключается в том, что они испытывают потребность писать о своих "планах" только в одном случае — когда собираются просить денег на какой-нибудь этап исследования или на "проект". "Пла­нирование" происходит, главным образом, в форме заявок, кото­рые, по крайней мере, пишутся довольно старательно. Сколь бы ни была распространена такая практика, я считаю, что она - очень плоха, потому что в определенной степени напоминает распрода­жу, а при доминировании таких мотивов высока вероятность по­лучить в результате исследования вымученную претенциозность. В установленные сроки, по принятому проекту необходимо "отчи­тываться", то есть подводить какие-то итоги задолго до его логи­ческого завершения. Поэтому ради продолжения финансирования проекта часто приходится ловчить. Обществовед должен периоди­чески анализировать ход своей работы и перспективные планы. Любой молодой, начинающий самостоятельную работу исследова­тель должен об этом думать, но от него нельзя ожидать немедлен­ных открытий, да и ему самому не следует заходить слишком далеко в подобных размышлениях, и совсем не обязательно придержи­ваться подробного плана. Едва ли не максимум, что он может сделать, - наметить общий план диссертации, которая, к не­счастью, является его первой самостоятельной работой. Только по прошествии половины, или примерно одной трети срока анализ проделанной работы может быть плодотворным и даже интерес­ным для других.

Любой успешно работающий обществовед должен держать в голове массу планов, точнее говоря, идей, чтобы постоянно решать вопрос о том, что и в каком порядке следует делать. Обязательно должны пополняться файлы с рабочими планами, которые составля­ются и переписываются просто для себя или, может быть, для об­суждения с друзьями. Время от времени, даже будучи в отпуске, эти планы следует тщательно просматривать под иными углами зрения.

Такая процедура является необходимой для того, чтобы ваше интеллектуальное предприятие имело ориентиры и находилось под контролем. Полагаю, что широкий неформальный обмен подоб­ными обзорами "собственных проблем" среди обществоведов яв­ляется единственной основой для адекватного формулирования "ос­новных проблем общественных наук". По-видимому, в любом сво­бодном интеллектуальном сообществе таких проблем будет несколько и, конечно, их список должен быть "открытым". В таком сообще­стве, если оно переживает подъем, должны быть перерывы во встре­чах, чтобы коллеги могли обдумать свою будущую работу. Отры­ваться от работы стоит только в трех случаях: чтобы обсудить проблему исследования, методы и теорию. Затем вновь надо воз­вращаться к работе. Конкретные темы должны формироваться в ходе самой работы и в какой-то степени направлять ее. Организа­ция профессионального общения может быть разумным основа­нием для существования соответствующей ассоциации. Ваши ра­бочие записи полезны и ее организаторам.

Под разными рубриками в своем журнале вы собираете идеи, личные заметки, выписки из книг, библиографические сноски и наброски проектов. Дело это добровольное, но я думаю, что вы найдете полезным скомпоновать все записи в особый файл "про­ектов" с множеством рубрик. Конечно, рубрики могут меняться весьма регулярно. Например, будучи аспирантом, вы одновремен­но готовитесь к аттестации и пишете диссертацию, и таким обра­зом вам придется классифицировать материалы в соответствии с этими видами работ. Примерно через год работы над диссертацией вы начнете реорганизовывать все свои записи в соответствии с основной темой диссертации. Затем, в процессе дальнейшей рабо­ты, вы обнаружите, что ни одна из тем не является главной и ни одна из них не дает основания для классификации всех материа­лов. Таким образом, это приведет к расширению числа категорий, которыми вы пользуетесь в своих размышлениях, и к изменениям в списке категорий — одни выбывают, другие добавляются. Все это является показателем вашего интеллектуального роста. Фор­мально записи желательно группировать по нескольким крупным направлениям, внутри которых более мелкие темы будут меняться из года в год.

Для этого необходимо приобрести привычку делать обшир­ные выписки из любой стоящей книги, которую вы читаете, хотя должен сказать, что гораздо лучше для работы читать по-настоя­щему плохие книги. Чтобы перевести впечатления от чужих текс­тов и собственных переживаний в сферу интеллектуального поис­ка, первым делом надо придать им форму. Даже простая фиксация впечатления часто ведет к его объяснению. Обычные выписки из книги могут дать толчок к размышлениям. В то же время выписки оказываются исключительно полезными для понимания того, что вы читаете.

Ваши выписки, как это произошло с моими, могут подраз­деляться на два вида. Читая определенные, наиболее важные книги, вы пытаетесь уловить структуру изложения автора и с этой целью делаете соответствующие выписки. Но гораздо чаще. особенно имея за плечами несколько лет самостоятельной рабо­ты, вы не будете прочитывать книги целиком, а чаще станете выбирать из них только те места, которые относятся к конкрет­ной теме, интересующей вас в данный момент или имеющей отдельную рубрику в ваших записях. Такие выписки не будут репрезентировать все содержание прочитанных книг. Здесь вы будете использовать отдельную идею, отдельный факт для реа­лизации своих собственных проектов.

 

2.

 

Может возникнуть вопрос: как эти записи, больше напоминающие весьма странный "литературный" журнал, использовать в интеллектуальном производстве? Ведение таких записей и есть интеллектуальное производство, постоянно пополняющееся хра­нилище фактов и идей, от самых смутных до тех, которые приоб­рели законченную форму. Например, первое, что я сделал, когда решил исследовать элиту, был весьма примерный набросок, основу которого составил список типов людей, которых я хотел по­днять.

В том, как именно и почему я решил заняться этим исследованием, можно увидеть пример того, как жизненный опыт челове­ка питает его интеллектуальные занятия. Сейчас я не помню, когда стал специально интересоваться "стратификацией", но думаю, что го должно было случиться, когда я первый раз прочитал Веблена. Он всегда казался мне очень многословным и расплывчатым в своих рассуждениях о занятости в "бизнесе" и "производстве", которые были своего рода переложением Маркса для американской академической публики. Как бы там ни было, я написал книгу о профсоюзах и их лидерах под влиянием политических мотивов, затем книгу о средних классах, прежде всего испытывая острое желание артикулировать свой жизненный опыт, полученный после моего приезда в Нью-Йорк в 1945 г. Друзья говорили, что я должен завершить трилогию книгой о высших классах. Думаю, что к этому я был готов. Я, особенно в сороковые годы, перечитывал вдоль поперек Бальзака и находился под впечатлением от поставлен­ной им самому себе задачи "охватить" все основные классы и типы общества эпохи, которую он хотел сделать своей. Кроме того, я написал работу о "деловой элите", собирал и приводил в порядок статистические сведения о жизни крупнейших американ­ских политиков, начиная с принятия Конституции. Обе работы Первоначально были инспирированы семинарскими занятиями по американской истории.

При подготовке к публикации статей и книг, а также лекци­онных курсов по стратификации у меня естественным образом откладывались идеи и факты, касающиеся высших классов. Осо­бенно при изучении социальной стратификации практически невозможно не выйти за рамки непосредственного объекта иссле­дования, поскольку "реальность" любой страты в значительной степени состоит в ее взаимоотношениях с остальными стратами. Поэтому я начал подумывать о том, чтобы написать книгу об элите.

Но "на самом деле" этот проект возник не так. Во-первых, и идеи, и план я взял из своих записей, ибо все мои проекты берут начало и заканчиваются в них. Опубликованные книги представ­ляют собой организованные фрагменты того, что я писал и скла­дывал в файлы. Во-вторых, через некоторое время весь комплекс смежных проблем буквально захватил меня.

После того как был завершен белый набросок, я тщательно просмотрел все записи, не только те разделы, которые напрямую касались новой темы, но и те, которые, казалось бы, не имели к ней никакого отношения. Воображение часто начинает активно работать, когда в наше поле зрения попадают два вроде бы ни чем не связанных между собой элемента, которые затем оказываются вместе, и между ними обнаруживаются неожиданные связи. Я заново перекроил каталог в соответствии с новым кругом про­блем, что привело в свою очередь к перестройке всех остальных рубрик.

В ходе пересортировки материалов вы часто обнаруживаете, что как бы даете волю воображению. Внешне это происходит тог­да, когда вы пытаетесь скомбинировать идеи и записи, касающие­ся различных тем. Это своего рода комбинаторная логика, в кото­рой "случай" иногда играет на удивление большую роль. Рассла­бившись, вы стараетесь подключить свои интеллектуальные ресур­сы, распределяя листки по новым рубрикам.

В данном случае я также начал записывать собственные на­блюдения повседневной жизни и, прежде всего, обдумывать на­копленный опыт, касающийся проблем элиты, а затем обсуждать их с теми, кто, по моему мнению, был сведущ в данном вопросе и мог высказать какие-то суждения. Соответственно, я начал менять свой распорядок ежедневных рабочих контактов так, чтобы он вклю­чал: 1) людей, которые были среди тех, кого я хотел изучать; 2) людей, находящихся с ними в непосредственном контакте; 3) людей, которые так или иначе проявляют к ним устойчивый профессиональный интерес.

Не знаю, каковы должны быть идеальные социальные усло­вия для продуктивной интеллектуальной работы, но несомненно, что создание вокруг себя круга людей, которые охотно общаются и порой обладают живым воображением, составляет одно из таких,, условий. В любом случае я стараюсь создавать для себя макси­мально благоприятную обстановку в интеллектуальном и социаль­ном плане, которая бы стимулировала мое мышление в соответст­вии с направлениями выполняемой сейчас работы. В этом заклю­чается смысл высказанного выше замечания о неразрывности лич­ной и интеллектуальной жизни.

Хорошую работу в общественных науках сегодня нельзя вы­полнить, проведя какое-либо одно эмпирическое "исследование". Так было и раньше. Напротив, хорошая работа включает множест­во исследований, предметом которых служат ключевые моменты общих утверждений о форме и тенденции развития объекта. Во­прос о том, какие моменты являются ключевыми, нельзя решить до тех пор, пока не переработаны уже имеющиеся материалы и не построены общие гипотезы.

Так, среди "имеющихся материалов" я обнаружил у себя три типа записей, важных для моего исследования элит: относящиеся к теме различные теории; иллюстрирующие эти теории материалы; и набранные из различных источников данные, в какой-то степени обобщенные, но теоретически не осмысленные. Только после за­вершения чернового варианта теоретических представлений с по­мощью существующих материалов я смог более или менее опреде­литься со своими исходными утверждениями и интуитивными догадками, а также продумать способы их проверки. При этом я знал, что мне и дальше придется постоянно сверять результаты собственных исследований с накопленными в файлах материала­ми. Всякое окончательное утверждение должно не только "охваты­вать" все доступные и известные мне данные, но так или иначе позитивно или негативно учитывать известные теории. Иногда для "учета" какой-то идеи достаточно ее простого сопоставления с противоречащими или согласующимися с ней фактами, иногда не­обходим подробный анализ. Порой удается систематически пред­ставить имеющиеся теории в виде различных направлений исследования и таким образом организовать сам материал¹. Но иногдая ввожу эти теории только в собственной интерпретации и в совер­шенно различных контекстах. Так или иначе, в книге об элите мне пришлось опираться на работы таких авторов, как Моска, Шумпетер, Веблен, Маркс, Лассуэлл, Михельс, Вебери Парето.

Просматривая записи, касающиеся этих авторов, я обнару­жил, что у меня выделяются три типа заметок: во-первых, инфор­мативные заметки, отражающие общую точку зрения автора по данной проблеме; во-вторых, выписки, снабженные собственными рассуждениями и аргументацией "за" и "против"; в-третьих, все остальные заметки, которые можно использовать как источник идей для собственных исследовательских проектов. Последний тип за­меток состоит из краткого изложения проблемы и ответов на во­просы, как ее сформулировать в доступной для проверки форме, как осуществить проверку. Проблему также можно использовать в качестве исходного пункта, открывающего такую перспективу ис­следований, с точки зрения которой отдельные факты и детали представляются значимыми. Анализ имеющихся идей позволяет сохранить ощущение преемственности с предварительно проделан­ной работой. Вот, например, две выписки по поводу Г. Моска, содержавшиеся в подготовительных материалах; я привожу их для иллюстрации того, о чем пытаюсь рассказать.

"В дополнение к историческим анекдотам Моска завершает свое рассуждение тезисом, что именно организованность всегда дает возможность править меньшинству. Есть организованные меньшинства, и они распоряжаются вещами и людьми. Есть не­организованное большинство и им управляют². Но: почему также не рассмотреть 1) организованное меньшинство, 2) организован­ное большинство, 3) неорганизованное меньшинство, 4) неорга­низованное большинство. Это стоит исследовать полностью.

¹ См. напр.: Mills R. W. White Collar. New York: Oxford University Press, 1951. Ch. 13. Нечто подобное также сделано мной в заметках по поводу критики "теории элит" Ледерера и Гассета, где я рассмотрел две различные реакции на демократическую доктрину восемнадцатого -девятнадцатого веков.

² У Г.Моска также есть подтверждающие его взгляды замечания о психологических законах. Следует обратить внимание на то, как он использует слово "естественный". Это не имеет отношения к главному вопросу и вообще не заслуживает рассмотрения.

 

Во-первых, необходимо прояснить: что значит "организованное". Думаю, Моска имеет в виду способность проводить более или менее постоянную стратегию и координировать свои действия. Если так, то по определению его тезис верен. Он мог бы сказать: организо­ванное большинство невозможно, так как все сводится к тому, что новые лидеры, новые элиты появляются на вершине органи­зации большинства. И он сразу относит этих лидеров к своему "правящему классу". Он назвал бы их "правящими меньшинства­ми" в соответствии со своей основной идеей.

Пришла в голову мысль (думаю, это существо проблем, свя­занных с определениями Моска): с XIX по XX век мы стали свиде­телями того, как общество, организованное ранее по 1-му и 4-му признакам, превратилось в общество, организованное по 3-му и 2-му. Мы перешли от элитного государства к организационному, в котором элита не столь организована и не обладает такой однона­правленной властью, а масса стала более организованной и более могущественной. Некоторая доля власти была завоевана на ули­цах, и вокруг этой власти крутятся целые социальные структуры и их "элиты". А какой отряд правящего класса более организован, чем фермерский блок? Это не риторический вопрос, ибо сейчас на него нет однозначного ответа - это вопрос степени. Пока для меня главное — заострить эту проблему.

Моска сделал один вывод, который кажется мне замечатель­ным и достойным дальнейшей проработки. В соответствии с этим выводом в "правящем классе" имеется верхушечная клика и есть второй, более широкий слой, с которым а) верхушка находится в постоянном непосредственном контакте, и с которым б) она имеет общие идеи и настроения, а следовательно, и политические цели (стр. 450). Проверить и посмотреть, есть ли в книге другие замеча­ния по этому поводу. Рекрутируется ли верхушка главным обра­зом из второй страты? Несет ли верхушечный слой какую-либо ответственность перед вторым слоем, или, по крайней мере, при­слушивается ли к его мнению?

Теперь забыть Моска. В иной терминологии имеем: а) элиту, под которой понимаем верхушечную клику, б) тех, кто считает себя элитой, и в) всех остальных. Принадлежность ко второй и третьей категориям в этой схеме определяется первой, а вторая может варьироваться в широких пределах по размеру, составу и отношениями к первой и третьей. (Каков разброс вариаций (б) по отношению к (а) и (в)? Просмотреть Моска с точки зрения намеков и подумать о дальнейшей разработке вопроса более сис­тематически.)

Эта схема может позволить более тонко учесть различные элиты, которые суть элиты в соответствии с различными Критериями стратификации. Кроме того, принять к сведению имеющееся у Парето различие господствующих и негосподствующих элит, при­чем сделать это следует менее формально, чем Парето. Конечно, многие люди с верхушечным статусом будут относиться, как ми­нимум, ко второму слою. Например, толстосумы. "Клика", или "элита" в каждом конкретном случае будут определяться отно­шением к власти или к авторитету. Элита в данном употреблении всегда будет означать властную элиту. Другие представители вер­хушки будут "высшими классами" или "высшими кругами".

Таким образом, может быть, удастся охватить сразу две важ­нейшие проблемы: структуру элиты и концептуальные — что, по­жалуй, более важно - отношения теории стратификации и теории элит. (Проработать.)

С точки зрения власти, легче определить тех, кто относит себя к элите, чем тех, кто правит. Выполняя первую задачу, мы отбираем верхние эшелоны как своего рода неорганизованный агрегат и руководствуемся занимаемой позицией. Но, выполняя вторую задачу, мы должны четко и подробно показать, как они распоряжаются властью и каково их отношение к социальным ин­струментам, с помощью которых власть осуществляется. Кроме того, мы имеем дело скорее не с позициями, а с личностями или, по крайней мере, вынуждены принимать в расчет именно личнос­ти.

Сегодня власть в Соединенных Штатах включает более чем одну элиту. Как можно судить о положении, которое каждая элита занимает по отношению к другой? В зависимости от характера решаемых проблем. Одна элита видит представителей другой сре­ди людей, занимающих определенное положение. Внутри элиты сказывается взаимное признание элитами друг друга. Так или ина­че, входящие в них люди важны друг для друга. Проект: подобрать 3 или 4 ключевых решения последнего десятилетия — применение атомной бомбы, сокращение или увеличение производства стали, забастовка на "Дженерал Моторс" в 45-м году — и тщательно вы­явить участников каждого из событий. "Решения" и процесс их принятия использовать в интервью как зацепки при продвижении вглубь".

 

3.

 

В процессе работы наступает время, когда вы обнаруживаете, что уже прочитали много книг. Все, что вы хотели в них найти, выписано в ваших заметках и рефератах. На полях этих заметок и на отдельных листочках сформулированы идеи для эмпирических исследований.

Но я бы не хотел заниматься сбором эмпирики, если бы смог обойтись без него. Если отсутствует штат сотрудников, это сулит большие трудности. Возможность самому нанять работников чре­вата еще большими трудностями.

При современном состоянии общественных наук предстоит еще выполнить столько работ, связанных с предварительным "струк­турированием" (позвольте обозначить этим словом описываемую операцию), что большинство "эмпирических исследований" обре­чены на то, чтобы быть тощими и неинтересными. Многие из них, по сути, являются формальным упражнением для начинающих исследователей, а иногда полезным занятием для тех, кто не спо­собен справиться с более существенными проблемами социальной науки. Само по себе эмпирическое исследование не имеет никаких преимуществ перед книгочейством как таковым. Цель эмпириче­ского исследования состоит в том, чтобы устранить разногласия и сомнения относительно фактов и путем солидного всестороннего обследования сделать обсуждение более плодотворным. Факты дис­циплинируют разум, но разум идет впереди в любой сфере позна­ния.

Хотя вы никогда не сможете получить деньги на большинст­во из задуманных вами исследований, необходимо постоянно при­думывать новые темы. Ибо однажды задуманное эмпирическое исследование, даже не реализованное, подтолкнет вас к поиску данных, которые неожиданно могут оказаться важными для иссле­дуемых проблем. Глупо планировать полномасштабную работу, если ответ можно найти в библиотеке, но не менее глупо стремиться перечитать все книги и только потом переводить прочитанное на язык эмпирических исследований, то есть на язык вопросов о фактах.

Я считаю, что проекты эмпирических исследований должны отвечать следующим требованиям. Во-первых, соотноситься с ис­ходным наброском проекта, о котором я упомянул выше: либо соответствовать исходной постановке проблемы, либо модифици­ровать ее. Или выражаясь высокопарно, они должны содержать в себе возможность теоретических построений. Во-вторых, проекты должны иметь высокую отдачу, быть продуманы до тонкости и, по возможности, остроумными. Я имею в виду, что по сравнению с затратами сил и времени на выходе должно быть получено громад­ное количество материала.

Но как это сделать? Наиболее экономно — поставить пробле­му таким образом, чтобы на многие вопросы можно было ответить исключительно рассуждениями, опираясь на минимум фактов. В рассуждении мы пытаемся: а) четко поставить отдельные вопросы о фактах, б) так их задать, чтобы на основе полученных ответов дальнейшие проблемы можно было решить в виде рассуждений¹.

¹ То же самое надо, наверно, сформулировать позаковыристей, что­бы убедить в важности сказанного тех, кто еще этого не понимает.

Проблемные ситуации необходимо формулировать, имея в виду их подразумеваемое теоретическое и концептуальное содержание, а также соответствующие им парадигмы эмпирического исследования и адекват­ные модели верификации. Конструирование этих парадигм и моделей, в свою очередь, должно производиться таким образом, чтобы их исполь­зование позволяло выводить дальнейшие теоретические и концептуаль­ные заключения. Теоретические и концептуальные импликации про­блемных ситуаций следует разрабатывать до полного прояснения. Для этого обществовед должен раскрыть каждую такую импликацию и рас­смотреть ее в соотношении со всеми другими Кроме того, прояснение импликаций следует производить в соответствии с парадигмами эмпи­рического исследования и моделями верификации.

 

При постановке проблем следует пройти четыре этапа. Лучше всего это проделать несколько раз, а не застревать надолго на одном из них. Вот эти этапы: 1) выделить и определить элементы, кото­рые, в соответствии с вашим общим представлением об изучаемой теме, социальной проблеме или области, вы собираетесь включить в исследование; 2) установить логические отношения между этими определениями и элементами; кстати говоря, построение предва­рительных ограниченных моделей дает наибольший простор для социологического воображения; 3) элиминировать ложные пред­ставления, причиной которых является пропуск необходимых эле­ментов, неточное определение терминов, неоправданно узкий объ­ем понятий и их неадекватное логическое расширение; 4) сформу­лировать и переформулировать оставшиеся вопросы о фактах.

Кстати говоря, третий этап — крайне необходимая процедура для точной постановки проблемы, хотя ею часто пренебрегают. Обывательское понимание проблемы — в качестве общественной или личной — должно анализироваться со всей тщательностью. Но это лишь часть проблемы, которую следует тщательно рассмотреть в научном плане и либо принять после соответствующей доработ­ки, либо отбросить.

Прежде чем принять окончательное решение о необходимости эмпирических исследований для выполнения поставленных задач, я начал набрасывать более широкий проект, внутри которого стал прорисовываться целый ряд мелкомасштабных исследований. Снова я обращаюсь к своим файлам. В них сказано следующее.

"Я еще не достиг того положения, чтобы можно было систе­матически изучать высшие круги общества эмпирическим мето­дом. Поэтому я принимаюсь за разработку некоторых определе­ний и процедур, которые бы составили своего рода идеальный проект для изучения данной темы. Можно попытаться, во-первых, собрать уже имеющиеся материалы, относящиеся к данному проекту; во-вторых, обдумать приемлемые способы сбора материалов, задав такие индикаторы, которые бы относились к сущностным для моего исследования признакам; и в-третьих, по мере продвижения работы более точно определить задачи полномасштабного, эмпи­рического исследования, которое на завершающей стадии окажется необходимым.

Разумеется, понятие "высшие круги" нужно систематически определять в терминах специфических переменных. С формаль­ной точки зрения — в данном случае я в той или иной мере следую рассуждениям Парето, — к этой категории относятся люди, "имею­щие" большую часть какого-либо блага или набора благ, которы­ми располагает общество. Поэтому я должен решить две задачи: какие переменные я использую в качестве критериев и что имею в виду под "большей частью". Выбрав переменные, я должен наи­лучшим образом сконструировать индексы с тем, чтобы в соот­ветствии с ними распределить на группы все население, и только тогда я могу начать думать о том, что я имею в виду, говоря о "большей части". При этом необходимо отчасти основываться на эмпирических распределениях различных признаков, а также на их комбинациях.

Независимые переменные должны быть достаточно общи­ми, чтобы обеспечивать некоторую свободу в выборе индексов, и в то же время достаточно специфичными, чтобы они обнаружива­лись на эмпирическом уровне. Продвигаясь вперед, я должен по­стоянно переходить от концепций к индексам и обратно, руковод­ствуясь желанием не потерять искомые значения, и в то же время не оторваться от конкретики. Начну с четырех переменных, соот­ветствующих концепции М. Вебера.

I. Класс определяется по источникам и величине дохода. Поэ­тому нужны сведения о распределении собственности и распределении доходов. Идеальным материалом (который представлен весь­ма отрывочно и, к сожалению, устарел) могла бы быть двумерная таблица источников и величины годового дохода. Так, мы знаем, что ^процентов населения в 1936 г. получили ^миллионов и более и что Z процентов от всей суммы они получили от владения соб­ственностью, ^процентов — от предпринимательской деятель­ности, a Q процентов составили жалование и заработная плата. Пользуясь данным признаком класса, я могу выделить высшие круги — людей, которые имеют больше всех, сюда войдут либо те, кто получил определенную сумму за данный период времени, либо те, кто составляет верхние два процента в пирамиде доходов. Про­анализировать данные о величине состояний или списки крупных налогоплательщиков. Проверить, можно ли получить новейшие статистические данные об источниках и размере доходов.

II. Статус определяется степенью оказываемого уважения. Здесь нет простых количественных индексов. Для использования существующих индексов необходимы личные интервью, но их можно применять только при исследовании местных сообществ и, как правило, не слишком результативно. Есть другая проблема: в отличие от класса, статус связан с социальными отношениями, для которых требуются как минимум двое - тот, кого уважают, и тот, кто уважает.

Очень легко спутать известность с уважением, вернее, мы не знаем, следует ли степень известности считать индексом статуса, при том что стать известным не так уж трудно. (Например, по­смотреть, какие категории людей упоминались в "Нью-Йорк Тайм-с" в течение одного-двух дней в середине марта 1952 г. и на каких страницах — проработать этот вопрос.)

III. Власть определяется способностью навязывать свою волю вопреки сопротивлению других. Как и статус, власть трудно one-рационализировать. Вряд ли я смогу ограничиться каким-то одним параметром, но придется говорить: а) об авторитете, который оп­ределяется как права и позиционные полномочия в различных ин­ститутах, особенно в военных, политических, экономических, и б) о явной, осуществляемой неофициально, но не институционализированной власти — лидеры групп давления, пропагандисты, имеющие в распоряжении широкую сеть средств массовых ком­муникаций, и т. п.

IV. Род занятий определяется по оплачиваемой деятельно­сти. Здесь тоже надо выбрать такой признак, который я смогу фик­сировать, а) Если я проранжирую средний доход по разным про­фессиям, ясно, что род занятий окажется у меня индексом и ос­нованием деления на классы. Подобным же образом: б) при опре­делении типичного статуса и власти, которыми располагают представители различных профессиональных групп, профессия окажется у меня индексом и основанием деления по власти, квалификации или таланту. Это отнюдь не самый легкий путь классификации людей. Квалификацию, как и статус, нельзя оценить по единой шкале "больше — меньше". В попытках трактовать квалифика­цию как таковую исследователи обычно шли через определение • необходимого времени для приобретения того или иного профес­сионального навыка, наверно, далее так и придется делать, но на­деюсь придумать что-нибудь получше.

Вот примерные проблемы, которые необходимо решить, что­бы дать аналитическое и эмпирическое определение высших кру­гов в пространстве перечисленных четырех ключевых признаков. Теперь надо сформулировать цели проекта. Допустим, я к своему удовольствию решил все названные проблемы и составил схему распределения всего населения по каждому из четырех парамет­ров. У меня будет четыре группы людей: те, кто находится на вер­шине классовой пирамиды, статусной, властной и профессиональ­ной. Предположим далее, что я выделил двухпроцентные верхуш­ки по всем типам распределения и определил их как высшую груп­пу. Передо мной встает вопрос, на который можно дать эмпири­ческий ответ: насколько пересекаются, если вообще пересекают­ся, эти четыре распределения? Вероятность такого пересечения составляет не более 2% для верхушки и не менее 98% для низов. Если бы у меня были данные для заполнения этой диаграммы, то она вместила бы все основные материалы и решения по многим важным проблемам исследования высших слоев. Она дала бы ключ ко многим дефинициям и к разгадке многих существенных вопро­сов. Вот пример.

Если у меня нет данных, и я не могу их получить, то возрас­тает значение чистого рассуждения, ибо, руководствуясь желанием максимально приблизиться к требованиям идеального эмпириче­ского проекта, в своих размышлениях я могу выйти на те индек­сы, параметры которых будут для меня доступны и послужат от­правной точкой для дальнейших размышлений.

Для формального завершения общей модели исследования нужно добавить еще два параметра. Для полного понимания выс­ших слоев необходимо обратить внимание на их устойчивость и мобильность. Задача заключается в том, чтобы проследить типич­ные индивидуальные и групповые перемещения между категория-ми(1 — 16) для настоящего и двух-трех предшествующих поколений.

Таким образом, в схему вводится временная переменная био­графии (или карьерных продвижений) и исторический фактор. Это не только дополнительные эмпирические сведения, они имеют принципиальное значение. Ибо, а) вопрос о том, должны ли мы, классифицируя людей по тому или иному ключевому признаку, определять исторические рамки в соответствии с тем, как долго люди или их семьи занимают то или иное положение в обществе, я пока оставляю открытым. Например, классифицируя людей по статусу, или хотя бы по одному из его параметров, к 2-процентной верхушке я могу причислять только тех, кто принадлежит к ней, как минимум, в течение двух поколений. Кроме того, Ь) пока не­ясно, буду ли я конструировать "слой" только как комбинацию определенных признаков или также учту забытое веберовское оп­ределение "социального класса" как людей, занимающих такие позиции в обществе, между которыми имеет место "обычное и легкое перемещение". Тогда низшие "белые воротнички", сред­ние и высшие наемные рабочие некоторых отраслей промышлен­ности в определенном смысле могут формировать единую страту.

В процессе чтения литературы и анализа имеющихся теорий, планирования идеального исследования, перечитывания своих за­писей у вас начнет складываться список возможных научных ра­бот. Некоторые из них слишком фандиозны для реализации, и со временем вы с сожалением от них отступитесь. Другие дадут мате­риал для параграфа, раздела или главы вашей будущей книги. Третьи составят основу новой книги. Здесь я снова приведу свои первоначальные записи о нескольких проектах.

"1) Анализ бюджетов времени обычного рабочего дня десяти высших руководителей крупных корпораций и то же самое - для десяти высокопоставленных государственных чиновников. Данные наблюдений сочетать с подробными интервью об "истории жизни". Цель — хотя бы частично зафиксировать затраты времени на ос­новные постоянные занятия и принятие решений, попытаться по­нять, какие факторы влияют на принятие решений. Естественно, процедура будет зависеть от желания человека сотрудничать, но в идеале она должна включать, во-первых, интервью, которое про­яснило бы "историю жизни" и его сегодняшнее положение; во-вторых, наблюдение в течение дня, непосредственно в его рабо­чем кабинете; в третьих, длительное интервью вечером или на следующий день, в котором надо подвести итоги всему предыду­щему дню и получить отчет о субъективных процессах, сопровож­давших наблюдаемое нами внешнее поведение.

2) Проанализировать, как люди, составляющие высший класс, проводят выходные, непосредственно пронаблюдать обычный их распорядок в эти дни, а затем, в понедельник, проинтервьюиро­вать главу семьи и ее членов.

Для выполнения этих двух задач у меня есть довольно хоро­шие знакомства, а это при умелом обращении ведет к еще луч­шим знакомствам (добавлено в 1957 г.: оказалось иллюзией).

3) Исследование затрат и привилегий, которые наряду с жа­лованьем и прочими поступлениями формируют стандарт и стиль жизни высших слоев. Идея — получить конкретные данные о "бю­рократизации потребления", о личном потреблении за счет кор­пораций.

4) Собрать новые данные вроде тех, что содержатся в книгах типа "60 семей Америки" Ландберга, написанной по данным о крупнейших налогоплательщиках за 1923 г.

5) По данным Федерального казначейства и другим офици­альным источникам собрать и систематизировать сведения о рас­пределении различных типов собственности среди лиц с различ­ными доходами.

6) Изучение карьеры президентов, всех членов кабинета и Верховного суда. Данные с момента принятия Конституции до окончания второго срока президентства Трумэна уже есть на кар­точках IBM, но хочу расширить количество переменных и заново их проанализировать.

Есть еще около 35 "проектов" подобного типа (например, срав­нить затраченные суммы на президентские кампании на выборах 1896 и 1952 гг., сравнить подробные данные о Моргане в 1910 и Кайзере в 1950 гг. и собрать что-то конкретное о карьерах "генера­лов и адмиралов". Но по мере продвижения вперед необходимо соразмерять свои задачи с их выполнимостью.

После составления всех этих проектов я стал читать истори­ческие работы о "верхах", делая случайные (и неупорядоченные) заметки и интерпретации прочитанного. Не нужно специально изу­чать разрабатываемую вами тему, поскольку, как я уже говорил, как только вы "входите" в нее, то начинаете находить ее повсюду.

Вы настраиваетесь на ее сюжеты, они вам видятся и слышатся повсюду, особенно, как мне кажется, в тех сферах, которые вроде бы не связаны с темой. Даже масс-медиа, особенно плохие фильмы, дешевые романы, иллюстрированные журналы и ночное радиовеща­ние раскрываются в своем значении совершенно по-новому.

 

4.

 

Но вы можете спросить, как приходят идеи, как пришпорить воображение, чтобы все образы и факты сложились вместе, чтобы образы стали релевантными, а фактам было придано какое-то зна­чение? Не думаю, что смогу ответить на этот вопрос. Единствен­ное, что я в состоянии сделать — это поговорить об общих услови­ях и некоторых простых приемах работы, которые, как мне кажет­ся, увеличивают мои шансы до чего-то додуматься.

Напомню, что социологическое воображение во многом за­ключается в способности переходить от одной перспективы к дру­гой и в процессе этого строить адекватное представление об обще­стве в целом и его компонентах. Именно воображение отличает ученого от технического исполнителя. Хорошего техника можно обучить за год-два. Социологическое воображение приобретается только в результате длительного самовоспитания. Разумеется, это воспитание редко проходит без утомительной рутины¹.

¹ См. превосходную статью Хатчинсона об "инсайте" и "творческом подходе". - Hutchinson // Studies of Interpersonal Relations / Ed. by P. Mullaby. New York: Nelson, 1949.

 

У социоло­гического воображения есть еще одно неожиданное качество, быть может, потому, что оно заключается в неожиданном сочетании идей, а именно, из немецкой философии и английской политиче­ской экономии. Такое сочетание и составляет основу для игры ума и поистине непреодолимого влечения понять мир. Влечения, кото­рого напрочь лишен заурядный исполнитель. Он слишком хорошо научен и, даже можно сказать, натаскан. Поскольку натаскивать можно только в тех вопросах, которые уже известны, этот вид занятий иногда приводит к неспособности самообучаться. Человек противится всему, что имеет малейшую долю неопределенности. Однако вы должны ухватиться за эти нечеткие образы и понятия, если они у вас возникают, и старательно их разработать. Если кому-то и приходят оригинальные идеи, то они почти всегда ли­шены законченности.

Я полагаю, есть вполне определенные способы стимулирова­ния социологического воображения.

1) На уровне конкретных действий, как я уже говорил, — это снова пересмотреть свои записи. Просто раскрыть файлы, смешать листы независимо от их содержания, а затем снова рассортировать. Делать это по возможности не спеша. Насколько частой и сущест­венной окажется перетасовка, зависит, конечно же, от конкретных проблем и от степени их разработанности. Но механика процесса научной работы всегда одна и та же: иметь в виду те проблемы, по которым ведется активное исследование, также надо стараться не мешать себе увидеть неожиданные и незапланированные связи меж­ду явлениями.

2) Игровое отношение к фразам и словам, с помощью которых формулируются проблемные положения, часто раскрепощает вооб­ражение. Каждому из ваших ключевых слов найдите синонимы в словарях и специальных отраслевых справочниках, чтобы ознако­миться со всем спектром их коннотаций. Эта простая привычка под­толкнет вас к дальнейшей разработке проблемы и, как следствие, к более краткому и точному их определению. Учитывая разные значе­ния, которые могут быть приданы фразам и отдельным словам, можно отобрать именно те из них, с которыми вы хотите работать. Но такое внимание к словам ведет еще дальше. Во всякой работе, и особенно при тщательном рассмотрении теоретических утверждений, вы буде­те стараться внимательно относиться к объему понятия каждого клю­чевого термина и нередко посчитаете полезным придать утвержде­нию высокого уровня абстракции более конкретные значения. При этом одно утверждение может распадаться на две-три части, каж­дая из которых относится к различным измерениям. Можно также попытаться выйти на более высокий уровень обобщения, удалив специфические признаки с тем, чтобы рассмотреть переформули­рованное утверждение более абстрактно, попробовать распростра­нить его на более широкий круг явлений. Затем, "сверху и снизу" для полного прояснения вопроса разобрать каждый его аспект, содержание в целом и соотношение с рассматриваемой идеей.

3) В ходе анализа общих понятий у вас могут складываться идеальные типы. Построение новой классификации обычно дает толчок плодотворным изысканиям, и у вас вырабатывается умение строить типологии, определять условия и последствия их сущест­вования. Отказавшись от первоначальной рубрикации содержания своих записей, основанной на здравом смысле, вы будете искать причины сходств и различий внутри и между выделенными типа­ми. Для построения хорошей типологии необходимы отчетливо сформулированные, системные основания, поэтому вы должны выработать привычку делать многомерные классификации.

Техника многомерной классификации применима не только к количественным данным. На самом деле это лучший способ при­думать и обосновать новые типы, критически рассмотреть и про­яснить старые. Графики, таблицы, хорошо построенные диаграм­мы не являются единственным способом кратко представить свою работу. Очень часто они выступают в качестве самых настоящих орудий производства: с их помощью при конструировании иде­альных типов проясняют категориальные признаки, они также могут служить отправной точкой для работы воображения. Я думаю, что за последние пятнадцать лет я не написал и двух десятков страниц чернового текста без какой-нибудь, пусть небольшой, двумерной классификации, хотя, разумеется, далеко не всегда, и даже очень редко публикую их. Большая часть этих материалов в конечном счете оказывается в корзине, но даже в этом случае вы чему-нибудь научитесь, поскольку работа с типологиями способствует ясности мышления и стройности изложения. Типология позволяет охватить все пространство выбранных признаков и увидеть пол­ную картину взаимоотношений между известными вам фактами.

В социологии многомерная классификация играет ту же роль, что разбор предложения при изучении грамматики. Во многих от­ношениях многомерная классификация является грамматикой со­циологического воображения. Как и в работе со всякой граммати­кой, здесь необходим контроль, для того чтобы ее использование не выходило за рамки поставленных задач.

4) Зачастую наиболее верное понимание какого-либо явления достигается при рассмотрении полярных случаев — при обдумыва­нии ситуаций, прямо противоположных тем, с какими вы непо­средственно соприкасаетесь. Если вы думаете об отчаянии, поду­майте и о восторге. Изучая бедность, подумайте о расточительстве. Очень трудно изучать только один объект. При сопоставлении различных объектов легче усвоить материал и выделить параметры для сравнения. Вы обнаружите что поочередное перенесение вни­мания от этих параметров к конкретным объектам и обратно дает возможность прояснить истинную картину событий. Этот метод оправдан и с логической точки зрения. Конечно, без проведения выборочного исследования можно только догадываться о статис­тическом распределении признаков. Но для того, чтобы предста­вить весь спектр вариантов и выделить основные типы некоторого явления, наиболее экономным является конструирование "поляр­ных" типов, противостоящих друг другу по различным парамет­рам. Разумеется, это не означает полного отказа от количествен­ных измерений и от установления, хотя бы приблизительной, час­тоты появления определенных типов. В действительности постро­ение "полярных" типов постоянно сопровождается поиском инди­каторов, по которым можно найти или собрать статистические све­дения.

Идея использования различных точек зрения может прояв­ляться следующим образом. Вы, например, сами себя спрашиваете, как к такой-то проблеме подошел бы такой-то политолог, книгу которого вы недавно прочли, или такой-то психолог-эксперимен­татор, или такой-то историк? Вы строите предположения, исходя из различных точек зрения, тем самым превращая свой ум во вра­щающуюся призму, улавливающую свет независимо от угла его падения. В этой связи написание диалогов представляется очень полезным занятием.

Часто вы обнаружите, что, мысленно споря с какой-либо про­тивоположной точкой зрения и пытаясь разобраться в новой для себя области исследований, вы прежде всего сопоставляете основ­ные аргументы "за и против". Одним из признаков искушенности в литературе является способность верно определить место про­тивникам и сторонникам каждой возможной точки зрения. Кстати говоря, для этого не обязательно слишком глубоко погружаться в море книг, ибо в нем можно утонуть. Необходимо различать, когда нужно читать, а когда больше читать не нужно.

5) Важно отметить и то, что, работая с многомерной класси­фикацией, вы используете ради простоты альтернативу "да/нет", что побуждает вас думать о полярных противоположностях. И в общем это правильно, хотя качественный анализ ничего не говорит о частоте или распространенности определенного явления. Он представляет собой технику, и его цель заключается в том, чтобы установить совокупность возможных типов. Часто этого бывает достаточно, хотя при решении некоторых исследовательских задач вам непременно понадобится более точное представление о распре­делении тех или иных признаков.

Иногда воображение можно стимулировать переворачивая привычные сюжеты с ног на голову¹.

¹ К слову сказать, нечто подобное Кеннет Берк, при обсуждении Ницше, назвал "перспективой несообразности". См.: Burke К. Perma­nence and change. New York: New Republic Books, 1936.

 

Представьте то, что вам ка­жется мизерным, стало огромным и попытайтесь ответить на во­прос, какие различия породило бы такое превращение? То же самое можно проделать с гигантскими объектами. Как бы выглядели тра­диционные поселения дописьменной эпохи, если бы их население составляло 30 миллионов человек? По крайней мере сейчас я и подумать не могу о том, чтобы подсчитывать или измерять что-нибудь прежде, чем я наиграюсь с каждым его элементом, с каж­дым условием, с каждым последствием в воображаемом мире, где я могу регулировать меры всех вещей. Статистики как будто не знают, хотя им следовало бы знать маленькую невообразимую ис­тину: познай вселенную прежде чем испытать ее.

6) Какую бы проблему вы ни рассматривали, всегда будет полезен сравнительный анализ исследовательских материалов. По­иск случаев для сравнения в рамках одной цивилизации, одного исторического периода, или нескольких цивилизаций и периодов даст вам ориентиры. Вы ни за что не станете описывать какой-нибудь социальный институт Америки двадцатого века без сравне­ния его со сходными институтами других обществ и исторических периодов. Так оказывается даже тогда, когда вы не предпринимае­те явных сравнений. Временами вы чуть ли не автоматически ста­нете направлять свое мышление в историческое русло. Одна из причин этого состоит в том, что предмет вашего изучения ограни­чен в численном отношении: для сравнительного анализа необхо­димо поместить его в конкретный исторический контекст. Иначе говоря, сравнительный подход часто требует изучения историчес­ких материалов, что приводит иногда к анализу трендов или к типологии фаз развития. Далее, вы будете использовать истори­ческие сведения для получения более полной картины или для более адекватного упорядочения некоторых явлений, то есть для того, чтобы проследить вариации определенных парамет­ров. Социологу совершенно необходим определенный багаж знаний мировой истории, поскольку независимо от вашей осве­домленности в других областях, без знания истории ваши пред­ставления будут искаженными.

7) Наконец, есть еще один вопрос, который больше касается умения скомпоновать книгу, чем сути социологического вообра­жения. Обе части работы нередко совпадают: от того, как вы рас­положите материал, во многом зависит содержание книги. Я усво­ил эту истину у замечательного редактора, Ламберта Дэйвиса, ко­торый, я надеюсь, ознакомившись с моим переложением данной мысли, не откажется от своего авторства. Речь идет о различении идеи и темы.

Тема — это предмет изучения, например, "карьера руководи­телей корпораций", "расширение и укрепление власти военных чиновников", "уменьшение количества замужних женщин". Обычно на раскрытие одной темы уходят глава или параграф главы. Но вопрос о порядке расположения тем часто относится к сфере идейного содержания книги.

Идея обычно выражает ключевую мысль, рабочую концеп­цию или принципиальное разграничение, например, между рацио­нальностью и разумом. Если, работая над построением книги, вы нащупаете две-три, а тем более шесть-семь идей, можете быть уверены, что работа окончена. Эти идеи легко распознать по тому, как они упорно всплывают при рассмотрении самых разных тем, и -вам даже будет казаться, что вы повторяетесь. И иногда не без оснований! Особенно это касается самых скомканных, сбивчивых и наименее удачно написанных разделов рукописи.

Поэтому идеи обязательно надо выписывать отдельно и как можно яснее и короче формулировать в обобщенном виде, затем поочередно соотнести каждую идею с каждой темой, как бы спра­шивая себя, что нового вносит конкретная идея в раскрытие каждой темы, а затем поискать ответы на другой вопрос: каково значение идеи, если она вообще имеет значение, применительно к той или иной теме.

Для изложения важной идеи обычно требуется целая глава или парараф, ее описание можно поместить либо при первом упо­минании, либо при подведении итогов в конце книги. Думаю, что большинство пишущих и систематически мыслящих авторов со­гласятся с тем, что в книге должен быть специальный раздел, в котором бы раскрывались все идеи и взаимосвязи между ними. Иногда, хотя и не всегда, это можно сделать в начале книги, но при хорошо продуманной структуре издания новые идеи обычно излагаются ближе к концу. И вы все время должны по крайней мере стараться соотносить идеи с каждой темой. Эту рекоменда­цию легче высказать, чем осуществить на практике. Это не меха­ническая операция, как может показаться на первый взгляд. Меха­нический подход в этом деле можно применить только в том слу­чае, если идеи удается четко выделить и сформулировать. То, о чем я рассказываю, в литературе называется лейтмотивом, в науке — идеей.

Кстати, в иной научной книге невозможно обнаружить ни одной идеи. Такая книга представляет собой пучок тем, непременно снаб­женных методологическими и теоретическими введениями, которые абсолютно необходимы тому, кто пишет работу безо всяких идей. Иногда книги без идей говорят об отсутствии ясной мысли у автора.

 

5.

 

Уверен, многие согласятся с тем, что свою научную работу надо представлять настолько ясно и понятно, насколько это позво­ляют сложность предмета и четкость ваших мыслей. Но, как не­трудно заметить, сегодня в общественных науках преобладает на­пыщенная и многословная проза. Могу предположить, что прак­тикующие этот стиль авторы думают, что подражают "физикам", не подозревая о том, что основная масса такой прозы никому не нужна. Более того, авторитеты заявляют о "серьезном кризисе гра­мотности", кризисе, который затронул и обществоведов¹.

¹ Эдмунд Уилсон, по общему мнению, лучший критик во всем анг­лоязычном мире, пишет: "Ознакомившись со статьями специалистов по антропологии и социологии, я пришел к выводу, что в идеальном, по моим представлениям, университете требование об обязательном ут­верждении трудов всех факультетов преподавателем английского языка могло бы революционизировать положение дел в этих дисциплинах, если, конечно, вторая из них вообще не прекратила бы свое существование". - Wilson E. A piece of my mind. New York: Farrar, Straus and Cudahy, 1956. P. 164.

 

Можно ли считать, что появление такой манеры изъясняться вызвано глу­биной и тонкостью обсуждаемых социально-политических про­блем, понятий, методов? Если нет, то какой смысл в том, что М. Коули удачно назвал "социоязом"¹.

¹Cowlcy M. Sociological habit patterns in linguistic transmogrification // The Reporter, 20 September 1956. P. 41 ff.

 

Действительно ли "социояз" необходим для работы? Если да, то ничего не поделаешь. Если нет, то как его избежать? Я убежден, что такой жаргон обычно не связан со слож­ностью предмета и вовсе не имеет ничего общего с глубиной мыс­ли. Почти целиком он обусловлен неверным пониманием сочини­телями академических трудов своей роли.

В некоторых научных кругах любого, кто старается писать доступно для широкой аудитории, зачастую клеймят "просто лите­ратором" или "журналистом". Наверно, вы уже поняли, что, как правило, за этими фразами стоит ложный постулат: понятный зна­чит поверхностный. Представителям академической науки в Аме­рике всегда была свойственна активная интеллектуальная жизнь, они не отрывались от социальной среды, часто довольно неблаго­приятной для них. Высокий престиж должен компенсировать все те доминирующие ценности, которыми жертвует тот, кто выбрал академическую карьеру. Его претензии на престиж очень быстро нашли опору в представлении о себе как об "ученом". Называться "простым журналистом" для него недостойно и мелко. Именно в этом, я думаю, заключается причина разра­ботки специального языка и манерности устной и письменной речи, овладение которой не требует большого труда. Сложился своего рода негласный договор: тот, кто не манерничает, стано­вится объектом морального неодобрения. Эту ситуацию можно объяснить заполнением академических рядов посредствен­ностью, которая по вполне понятным причинам желает исклю­чить тех, кто способен привлечь внимание образованных людей как внутри академической среды, так и вне ее.

Писать книги — значит стремиться привлечь внимание чита­телей. Это свойственно любому ученому. Быть автором— значит, как минимум, претендовать на определенный статус и рассчиты­вать, что твои работы прочитают. Молодому представителю акаде­мического мира свойственны обе эти претензии, и, поскольку он понимает, что его общественное положение невысоко, то часто начинает претендовать на статус до того, как успеет привлечь внимание читателей. Фактически в Америке даже самые выдаю­щиеся ученые мужи не имеют значительного статуса в глазах ши­рокой публики. В этом отношении социология находится на низ­шей ступени, так как многие особенности социологического стиля восходят к тем временам, когда у социологов был невысокий даже по сравнению с другими учеными статус. Жажда статуса — вот причина, по которой ученые столь легко сбиваются на невразуми­тельность. И это, в свою очередь, может быть причиной того, что у них нет статуса, которого они желают. Поистине порочный круг. Но из него любой ученый может легко выйти.

Чтобы отказаться от академической прозы, надо отказаться от академической позы. Легче выучить грамматику и англосаксонские корни, чем ответить на следующие три вопроса: 1) Насколько труден и сложен для изучения предмет вашего исследования? 2) На какой статус вы претендуете, когда пишете? 3) Зачем вы публикуетесь?

1) На первый вопрос обычно дается такой ответ: предмет ис­следования не столь сложен, сколь манера изложения. Доказа­тельств тому сколько угодно: нетрудно обнаружить, что 95% книг по общественным наукам прекрасно переводятся на нормальный, понятный язык¹.

Но вы вправе спросить: неужели нам совсем не нужны спе­циальные термины?²

¹ Несколько примеров подобного рода переводов вы найдете во вто­рой главе настоящей книги. Кстати, если речь идет о том, как писать, я не знаю работы лучше, чем книга: Graves R., Hodge A. The reader over your shoulder. NewYork.: Macmillan, 1944. См. также прекрасное обсуждение этой проблемы в книгах: Barzun J. Graff H. The modern researcher; Mon­tague С. Е. A writer's notes on his trade. London: Pelican Books, 1930 - 1949; Dobrue B. Modern prose style. Oxford: The Clarendon Press, 1934 - 1950.

² Те, кто разбирается в математическом языке лучше, чем я, ска­жут, что он точен, краток и ясен. Именно поэтому я с большим подозрением отношусь к тем обществоведам, которые центральное место, на словах, отводят математике и при этом пишут неточной, растянутой и неясной прозой. Им следует взять урок у П. Лазарсфельда, который по-настоящему верит в математику и чья проза, даже черновые на­броски, всегда обнаруживают лучшие качества математического языка. Когда я не понимаю его математику, я знаю, что это происходит из-за моего невежества. Когда я не соглашаюсь с тем, что он пишет нематема­тическим языком, я знаю, что это потому, что он ошибается, ибо всегда можно понять, что он говорит, а, следовательно, понять, в чем он не­прав.

 

Конечно, нужны, но "специальные" — не значит "трудные для восприятия", и здесь вовсе не требуется жар­гон. Если необходимые специальные термины ясны и точны, не­трудно употреблять их в контексте общедоступного языка так, что­бы для читателя был понятен их смысл.

Можно, конечно, возразить, что общеупотребительные слова часто несут оценочную, эмоциональную "нагрузку" и что их лучше избегать, вводя в сугубо научных текстах новые слова или техниче­ские термины. Отвечаю на это. Верно, что общеупотребительные слова часто имеют коннотации. Но многие общеупотребительные в общественных науках термины также "нагружены". Писать ясно зна­чит контролировать эту нагрузку, точно выражать свою мысль, что­бы другие могли ее понять без искажений. Представьте, что подра­зумеваемые вами значения слов опоясываются двухметровым кру­гом, в центре которого стоите вы, а значения, которые воспринима­ются читателем, опоясываются другим кругом, в центре которого стоит он. Будем надеяться, что эти круги пересекаются. Площадь пересечения и является "площадью" коммуникации. Та часть круга читателя, которая не пересекается с вашим кругом, составляет об­ласть неконтролируемых значений: он их устранил из текста. Не­пересекающаяся часть вашего круга—другое слагаемое вашего пора­жения: вам не удалось донести свою мысль до читателя. Умение писать заключается в том, чтобы совместить область значений чита­тельского и вашего языка, написать так, чтобы вы оба находились в одном круге контролируемых значений.

Таким образом, я утверждаю, что, во-первых, большая часть "социояза" не связана со сложностью предмета или мысли. Повод для его употребления, как я полагаю, почти полностью сводится к тому, чтобы заявить о своих собственных претензиях: писать так значит говорить читателю (может быть, не подо­зревая об этом): "Я знаю нечто такое, что тебе очень трудно будет понять, если только ты не овладеешь моим трудным язы­ком. Ведь ты просто журналист или юрист, — в общем, непо­священный.