Читайте продолжение серии «Братья Рид» Тэмми Фолкнер 2 страница
— Ты в порядке? — спрашивает Фейт.
Она встаёт и подходит ко мне, неуверенно протягивая руку, чтобы коснуться моего лица. Девушка смотрит мне прямо в глаза, и я хочу потеряться в ней и раскрыть ей все свои секреты.
— Всё отлично, — бормочу я, хотя это не так. И добавляю: — У меня ПТСР[3]. В худшем из его проявлений.
— После того случая? — ласково спрашивает она.
Я утыкаюсь лицом в её ладонь и нюхаю её, как котёнок, а она улыбается, позволяя мне это.
— После дозоров. После людских смертей. И лицезрения мёртвых тел. А также того, во что превратилась моя жизнь.
Фейт указывает на диван, что стоит в другом конце комнаты, и я опускаюсь на него с одной стороны. Девушка садится с другой стороны, подтягивая ноги так, что её ступни оказываются между нами, и стягивает со спинки дивана вязаный шерстяной плед, чтобы прикрыть им ноги. Она укрывает им и мои колени. Где-то в районе груди снова начинает болеть, и я потираю это место.
— Что-то болит? — спрашивает она.
— Всё, — произношу я тихо.
Я никогда не рассказывал об этом дерьме. Но Фейт задаёт вопросы, и она не мой командир или грёбаный психотерапевт, который хотел залечить меня до бесчувствия. Чтобы я забыл всё, что видел. Но я не хочу забывать. Мне нужно помнить, потому что если не я буду помнить их живыми, то кто тогда?
— В тот день время для меня остановилось, — говорю я и утыкаюсь лицом в ладони, сосредотачиваясь на дыхании.
— Тебе нужен бумажный пакет, чтобы подышать в него? — спрашивает Фейт.
Я смеюсь.
— Может, он понадобится мне чуть позже.
— Расскажи мне о том дне, — просит она.
Я качаю головой.
— Не могу.
— Почему? — шепчет она.
— Потому что вспоминать больно, — признаюсь я.
Хотя предпочёл бы промолчать.
— Они все мертвы? — тихо спрашивает Фейт.
Я киваю.
— Сколько их было?
Она поправляет плед, чтобы тот лучше меня укрывал, и я чувствую, как её ступня скользит чуть ниже моего бедра. Я улыбаюсь. Мне это нравится. Нравится намного больше, чем должно бы.
— Десять человек, — отвечаю ей.
— Как их звали?
Боль в моей груди становится невыносимой, а от возникшего комка начинает болеть и горло, потому что я не могу проглотить прошлое. Когда я перевожу взгляд на неё, то замечаю, что её глаза блестят от непролитых слёз. Блядь. Я её расстроил.
— Мне так жаль, — говорю я. — Мне не следовало обременять тебя этим.
— Нет, следовало, — произносит она с лёгким смешком. Этот переливающийся звук приятен, как перезвон колокольчиков в ветреный день на крыльце дома моей бабушки. — У меня всё равно нет других дел.
Мыслями я возвращаюсь в прошлое. Я всё ещё вижу их лица. Вижу, какими они были до и после взрыва. Как раз это и не даёт мне покоя.
— Джимми. Ему было девятнадцать, он любил играть в покер. И сколько бы раз мы не играли, он всё время побеждал.
Повернувшись ко мне лицом, она опускает голову на спинку дивана и уютно устраивается на подушках. А потом зевает.
— Кто ещё? — спрашивает она.
— Рон, Бобби, Дэвид, Джон и Дружище. Все родом из Теннеси, а познакомились в Бейсике.
— Дружище? — фыркает девушка.
— У него были огненно-рыжие волосы, и звали его Шеймус О'Мэлли.
— Дружище звучит намного лучше.
Она усмехается, и боль в моей груди становится сильнее.
— Алекс, который был той ещё занозой в заднице. Как-то он стырил мои тапочки для душа и спрятал их. Он не собирался их носить, просто не хотел, чтобы такая возможность была и у меня. — Я скучаю по его приколам. — Джефф, что был мне как брат. Я знал его дольше всех.
— А ещё двое? — спрашивает Фейт, подняв два пальца.
Я киваю.
— Рекс и Рик. Они были как близнецы — куда один, туда и другой.
Она кивает, удобнее устраивая голову на диване, а мне хочется, чтобы её голова лежала на моей груди, и я мог её чувствовать. Я хочу чувствовать её дыхание на своей коже. Блядь.
— Рик, как и я, пережил взрыв, — выпаливаю я.
Она поднимает голову.
— Я думала, ты сказал, что они все мертвы.
— Он, как и я, пострадал при взрыве, но, когда понял, что я потерял ногу, поднял меня и потащил, перекинув через плечо.
Меня мутит, и я подумываю, а не сделать ли перерыв, чтобы отойти и избавиться от содержимого желудка. Но вдруг Фейт пододвигается ко мне и кладёт голову мне на плечо. При этом она сдвинула ноги, и теперь они не касаются моего бедра, поэтому я кладу их себе на колени и укутываю в плед. Она сидит рядом со мной. Я чувствую, как бьётся её сердце в груди, прижатой к моей руке.
— Что произошло? — шепчет она.
Мой голос надламывается, и я собираюсь с силами, чтобы продолжить:
— Мы добрались до безопасного места, но стоило нам оставить переезд позади, как в него попал снайпер. Он упал. Я пытался поднять его и потащить дальше, но тут подбежали медики и забрали меня. Позже мне сказали, что он умер.
Рик спас мне жизнь, а сам, блядь, умер. Он мог оставить меня лежать там. Но не сделал этого.
Я чувствую влагу на щеках и ненавижу себя за это. Фейт не смотрит на меня. Она просто лежит рядом, и я чувствую слёзы на моём плече.
— Чёрт, я не хотел, чтобы ты плакала, — говорю я, притягивая её лицо к своему, и она смотрит мне в глаза.
— Как после всего этого ты продолжаешь жить? — спрашивает она.
Её рот так близко, что я могу чувствовать аромат чипсов, которые она недавно ела. Я облизываю губы. Так как хочу её поцеловать. Но мне не следует начинать что-то. Ведь мои дни сочтены.
— Не уверен, что я и вправду всё ещё живу, — признаюсь я. — В некоторые дни особенно трудно.
— Сколько времени потребовалось, чтобы научиться жить с этой ногой? — спрашивает она.
Её рука касается моего бедра, и мои мышцы напрягаются.
— Много.
Фейт утирает лицо о мой рукав и вздыхает. Я знаю, она заметила мои повлажневшие щёки, но мне всё равно. Не знаю почему, но это так. Хотя мне стоило бы об этом побеспокоиться. Ведь мужчины не плачут, не так ли?
— Мужчины плачут, — шепчет она.
Чёрт. Я что, сказал это вслух?
— Ну, если ты так говоришь, — легкомысленно выдаю я и вытираю лицо.
— Ты когда-нибудь задумывался, почему остался в живых? — спрашивает она.
— Я задаюсь этим вопросом каждый чёртов день, — брюзжу я.
Я не был достоин этого. Не был лучше перней. Выжить должен был кто-то другой. Дома меня не ждала мать, жена или хотя бы подружка. Я был одинок, в отличие от них.
— Ты веришь? — спрашивает она.
Я опускаю взгляд на неё.
— Ты имеешь в виду, верю ли я в Бога?
Она качает головой.
— Веришь ли ты в то, что есть нечто большее, чем ты?
Она поднимает палец, чтобы остановить меня, когда я открываю рот. Я не верю ни в Бога, ни в предопределение или ни какую-либо другую фигню. Больше не верю.
— И я не подразумеваю кого-то, кто отвечает за твою жизнь. А говорю о вере… В том смысле, что ты не одинок, даже тогда, когда у тебя никого нет.
— Я не понимаю.
— Представь невидимые нити. Они связывают тебя с людьми. Так, как ты был связан со своими родителями, пока они были живы. Затем, когда потерял с ними связь, ты по-прежнему был связан с другими, например, с парнями из твоего отряда. Твои нити не рвутся, когда ты кого-то теряешь. Ты связан с этим человеком и всегда будешь его помнить. Таким образом, нитей становится всё больше, поскольку к предыдущим добавляются новые, и эти новые связи тоже становятся частью тебя.
Она на секунду замолкает, и я не знаю, что сказать, потому что вижу картинку, которую она нарисовала в моей голове, и она чертовски прекрасна. Но это не реальность. Мои нити были перерезаны, и им некого связывать. Больше нет. А я так чертовски устал быть один.
— Извини, Фейт, но я думаю, это бред.
Она приподнимается и берёт моё лицо в свои ладони.
— Это не бред, — говорит она. — Так что заткнись и создай со мной связь, чёрт возьми.
Я качаю головой и отвожу её руки от своего лица.
— Я не хочу ни с кем связываться.
— Хочешь. Все хотят иметь связь с кем-то. Почему, по-твоему, люди занимаются сексом? Всю ночь напролёт? Потому что это связь. — Она фыркает, и, боже мой, это самый прелестный звук из всех, что я когда-либо слышал. — Не то чтобы я хочу заняться с тобой сексом или что-то в этом роде, — уточняет она с улыбкой.
— Ты хочешь этого, — дразнюсь я, потому что так поступать легче, чем пытаться почувствовать что-то настоящее.
— С тобой я ничего не хочу, пока ты не создашь со мной связь. — Она приподнимается и откидывает плед в сторону. — Ты не сломан, Дэниел. Просто тебе нужно исцелиться. После этого твои нити сами будут искать, с кем бы создать новую связь. — Она встаёт и упирается руками в бёдра. — Все мы жаждем связей, но, отказываясь от них, мы словно умираем.
Внутри я и так мёртв.
— Ты такой грустный, что мне хочется схватить тебя и заставить вернуться к жизни. Но только ты можешь это сделать, Дэниел.
Она проводит рукой по волосам и отходит от меня.
— Куда ты? — спрашиваю я.
Мне хочется взять её за руку, переплести свои пальцы с её пальцами и притянуть Фейт к себе на колени, чтобы иметь возможность держать в своих объятиях. Я хочу дышать ею. Хочу... Но не могу. Я просто не могу.
— Работать над твоими часами, — говорит она с тяжёлым вздохом.
Я приподнимаюсь, чтобы встать, но она кладёт ладонь на моё плечо.
— Посиди, — говорит она. — Отдохни.
Фейт накрывает меня пледом, подтыкая его вокруг меня, и тем самым проявляя ко мне заботы больше, чем кто-либо ещё за очень долгое время.
— Мне нужно лишь, чтобы ты, Фейт, починила мои часы, — говорю я.
Она покусывает губы.
— Это не всё, что тебе нужно, Дэниел, — ласково говорит она.
Девушка прижимается губами к моему лбу, и я чувствую кожей, как она дышит, и ощущаю внутри себя чёртов комок слёз. Но заталкиваю его обратно, пока он не вырвался наружу.
— Мне и этого достаточно, — ворчу я.
— Я знаю, — говорит она. — Спасибо, что рассказал мне свою историю, — произносит она тихо. — Мне очень жаль, что ты выжил.
Я понимаю, что она имеет в виду.
— Как и мне, — отвечаю я.
Фейт
Я наблюдаю за ним, сидя в другом конце комнаты, и понимаю, что он изводит себя мыслями и событиями. Мне хочется утешить его, но вряд ли сейчас я могу для него что-то сделать. Он сидит на диване и выглядит при этом так противоречиво, что мне хочется устроиться у него на коленях и успокоить. Но я не могу. Даже если решусь, он всё равно не примет это от меня.
Я верю. Верю в любовь. Верю в то, что есть что-то больше меня, и что эта вера направляет, решает, с кем мне создавать связь. Она укрепляет нити, что удерживают нас вместе. Я верю в добро, добродетель и свет. И понимаю, что Дэниел уже очень давно не впускал свет в свою жизнь. А там, где нет света, не могут прорасти и чувства.
Но я не могу быть для него светом, если он не готов открыться и впустить меня. Да ему и не обязательно впускать именно меня, но я надеюсь, что он впустит хоть кого-нибудь.
Сейчас Дэниел спит на диване. Он задремал около двух часов ночи. Я подтягиваю плед ему под подбородок, как ребёнку, и он вздрагивает. Я была осторожна, но, похоже, ему снятся не очень приятные сны. И боюсь, что если попытаюсь разбудить его, он может испугаться. Так что я быстро провожу рукой по его шевелюре и оставляю в покое.
Мне нужно принять душ и переодеться. Я всё ещё в пижаме. Поднявшись наверх, просовываю голову в комнату Нэн. Дедушка улегся к ней в постель, и она свернулась возле его груди. Таким образом они проводят большинство ночей. Мгновение я смотрю на них и задаюсь вопросом: что будет, когда её не станет? Как сильно он будет горевать? Сколько времени будет по ней скучать? Закроется ли он, как Дэниел? Или же станет искать утешения в связях с другими людьми?
После душа я надеваю тёплый свитшот и джинсы, а также плотные носки и ботинки. Земля всё ещё покрыта снегом, так что в подвале может быть холодно. Но я хочу закончить с часами Дэниела. Предположив, что он уже проснулся, делаю две чашки кофе. В противном случае мне же больше достанется.
Открываю дверь в подвал, и снизу лестницы до меня доносится тихий храп. Одеяло съехало к груди, и он положил ноги на диван. Ну, одну ногу. Другую он отстегнул, и теперь она лежит на полу. По-видимому, Дэниел решил устроиться поудобнее, когда понял, что я ушла.
Я тружусь над его часами до самого восхода солнца и выпиваю обе чашки кофе. Эти чёртовы часы никак не хотят работать, и неважно, сколько раз я их разбирала и собирала, они сами этого не желают. Не знаю даже, что ещё я могу сделать. По лестнице спускается дедушка и смотрит на меня, нахмурив лоб. В его руке кофейник полный кофе. Я так и не ложилась спать с позавчерашней ночи, но дремала вчера днём, когда Нэн спала. Да уж, у неё и вправду сумасшедший цикл сна.
— Ты всё ещё работаешь над этими часами? — подходя ко мне, спрашивает он.
Поднимаю руки вверх.
— Уже сбилась со счёта, сколько раз разбирала и собирала их, — поясняю я. — Понятия не имею, почему они не работают.
Жестом я зову его подойти поближе, и он наполняет для меня чашку свежесваренным кофе.
Дедушка поправляет на носу очки и опускает взгляд на часы.
— Что-то сломано, но я не уверен, что ты в силах это «что-то» починить, Фейти, — говорит он. Мне нравится, что он добавляет к моему имени букву «и». — Иногда эти вещи нам неподвластны.
— Они не работают со времён взрыва, — поясняю я. — С тех пор, как он потерял ногу и весь свой отряд.
Дедушка переводит взгляд на Дэниела.
— Я и не заметил, что у него что-то не так с ногой, — вздыхая, говорит он и смотрит мне в глаза. — Ты хочешь починить его или его часы? — спрашивает он.
— Ох, стоп, — жалуюсь я. — Это всего лишь часы. Просто я не могу понять, что с ними не так.
— Иногда они просто сдаются, Фейт. — Он начинает возиться с часами. — Помнишь, на что это похоже, не так ли? — Он смотрит мне в глаза, а затем возвращается к часам. — Я бы сказал, что эти сдались какое-то время назад.
Я чувствую, что дедушка говорит о чём-то большем, чем просто о нерабочих часах. Он говорит о мужчине. И боюсь, он прав.
— Что у него осталось в этой жизни? — тихо спрашивает дедушка.
Его слова — не более чем вздох в тихой комнате.
— Сможешь починить их? — спрашиваю я. — Это всё, что у него осталось, — говорю я, глядя на Дэниела.
Он немного повозился на диване.
— Ты же знаешь, что никогда не будешь одна, Фейти.
Дедушка бросает на меня красноречивый взгляд.
— Знаю. Но иногда кажется, что это не так.
Он смотрит на меня поверх очков.
— Ты говоришь о себе? Потому что в таком случае в качестве наказания мне придётся закрыть тебя в дровяном сарае.
Я закатываю глаза.
— У нас нет дровяного сарая, дедушка.
— Но идея неплохая, — ворчит он.
— Я говорила о нём, — признаюсь я. — Но он рассказывал, что собирается завтра присоединиться к своему отряду. Это же хорошо, правда?
Дедушка кивает. Боковым зрением я замечаю, что Дэниел садится. Он проводит рукой по волосам и продирает глаза. Подняв штанину вверх, ставит протез на место. Затем встаёт, осторожно распределяет свой вес между ногами и подходит к нам.
— С добрым утром, — говорит дедушка.
Но всё его внимание сосредоточено на часах.
— С добрым утром, — отвечает Дэниел.
Он смотрит на меня и грустно улыбается. Его улыбка самая что ни на есть привлекательная, и моё сердце начинает биться быстрее, отчего я немного пугаюсь.
— Кофе? — спрашиваю я.
Он кивает, глядя на меня с благодарностью, так что я беру чашку, которую уже успела принести для него, и наливаю в него горячий напиток.
— Чёрный подойдёт? — уточняю я.
Дэниел улыбается.
— Лучше и быть не может. — Сделав глоток, он кивает в сторону часов. — Получилось починить?
Покусывая губы, я качаю головой.
— Извини. Я разбирала их несколько раз, но так и не смогла понять, почему они не работают.
— Я всегда думал, что после взрыва у них внутри что-то покорёжилось.
Я снова качаю головой.
— Внутри всё в порядке. Они исправны.
Дэниел
Мои часы совсем как я — тоже мертвы внутри. И так же как я, не желают жить дальше.
Генри защёлкивает часы и передаёт их мне.
— Мне очень жаль, молодой человек, — говорит он. — Я надеялся, что нам удастся помочь.
Взяв часы, я надеваю их на руку.
— Спасибо, что попытались, — отвечаю я.
Пожав ему руку, я оказываюсь в крепких объятиях. Затем, дотянувшись до заднего кармана, вытаскиваю бумажник.
— Сколько с меня?
Генри качает головой.
— Нисколько. Мы не починили часы, так что и платить тебе не за что.
Он кивает мне и направляется наверх. Но в последнюю минуту оборачивается и говорит:
— Счастливого Нового года, сынок.
— Спасибо, сэр, — отвечаю я.
И дверь за ним закрывается.
Фейт тяжело вздыхает.
— Он выглядит таким уставшим, — говорит девушка. — Но держится. Он никогда не сдаётся. — И снова вздыхает.
— Ты спала? — спрашиваю я.
Она качает головой.
— Ещё нет.
Сейчас её волосы распущены и спадают ей на плечи. Хотя раньше они были затянуты в неряшливый, но красивый пучок. На ней джинсы и свитшот, и, кажется, ей в них удобно. Я указываю пальцем в сторону дивана.
— Надеюсь, ничего страшного, что я спал на диване. А то проснулся, а тебя нет.
Она улыбается.
— Я просто ходила посмотреть, как там Нэн, и принять душ. — Она поднимает мою руку и переводит взгляд на часы, закусив нижнюю губу. — Извини, что не починила их. Я знаю, для тебя это важно.
Я пожимаю плечами.
— Нет, не важно. — Или, по крайней мере, не будет важно после следующей ночи. — Просто это был один из пунктов в списке того, что мне нужно сделать сегодня.
Она прищуривается.
— А что ещё есть в твоём списке?
— Да так, ерунда всякая, — бормочу я больше себе, чем ей.
— Например?.. — Она оставляет вопрос повиснуть в воздухе.
Чувствую, как к щекам приливает жар. Понятия не имею почему, но разговоры о списке меня смущают.
— Я хотел сделать тату. Вернее, сделал её этой ночью.
— Ох, — просияв, выдыхает она. — Можно взглянуть?
Теперь уже всё моё лицо начинает гореть. Засучив рукав, я показываю ей татуировку. Но вместо того, чтобы коснуться рисунка, её пальцы скользят чуть ниже — прямо по ожогам на моём предплечье.
— Это случилось в Афганистане? — спрашивает она.
Я чувствую кожей, как дрожит рука Фейт, и хочу притянуть её в свои объятия. Но мне нечего ей предложить. Абсолютно нечего.
Поэтому киваю и задираю рукав чуть выше в надежде, что Фейт перестанет вырисовывать маленькие круги у меня на предплечье. Хотя глубоко внутри мне хочется, чтобы она не останавливалась. На самом деле я желаю, чтобы она раскрыла ладонь и прижалась ею к моей коже. Хочу почувствовать её. Я выдыхаю, и из-за того, что Фейт стоит очень близко, её волосы слегка развеваются.
— Красивая, — говорит Фейт. Я киваю и опускаю рукав. Она усмехается. — Хочешь увидеть мои?
Девушка закатывает рукав свитшота и переворачивает руку запястьем вверх. Там, на внутренней стороне запястья, красуется знак бесконечности. Он изящный и девичий, и очень ей подходит.
— Бесконечная любовь и благодарность, — говорит Фейт, указывая на букву «Б», спрятанную в центре татуировки. А сам знак бесконечности выполнен в виде двух сердец, соединённых концами.
— Бесконечная любовь и благодарность, — повторяю я. Эта женщина уже в который раз меня поражает. — За что ты благодарна? — Я смотрю в её зелёные глаза.
Она вздыхает.
— Лучше бы спросил, за что я сегодня не благодарна. — Она начинает прибираться на своём рабочем месте. — Я благодарна, что проснулась сегодня. — Она усмехается. — Ну, вчера.
— А ещё? — спрашиваю я, прислонившись бедром к краю её стола.
Фейт поворачивается спиной и приподнимает свои волосы к макушке.
— У меня есть ещё. Вот здесь, — говорит она, улыбаясь мне через плечо.
— Ещё одна татушка? — спрашиваю я.
Хотел бы я знать, за что ещё она благодарна.
Она кивает, и я подхожу ближе, а затем отвожу завитки волос от её шеи. Она слегка вздрагивает, но по-прежнему улыбается.
— Бабочка, — замечаю я. — Как оригинально.
— Мне было восемнадцать, — сетует она.
Но усмехается, и я понимаю, что она не сердится.
— Бунтовала? — спрашиваю я.
Фейт кивает, и её лицо заливает румянец.
— Я влипала в огромное количество неприятностей, — говорит она. После чего игриво выдыхает: — Думала, папа меня прибьёт.
— А ещё есть? — спрашиваю я.
Она снова заливается румянцем. Значит, есть.
— Где? — спрашиваю я.
— В других местах, — бормочет она, вдруг заинтересовавшись уборкой рабочего места.
— Например? — поддразниваю я.
У меня на сердце становится легче, чего я не чувствовал уже очень долгое время. Но не уверен, нравится ли мне это.
— Если тебе так уж не терпится узнать, то ещё одна набита на попе.
Фейт отворачивается от меня, и мой взгляд тут же опускается на её попу. Которая великолепно выглядит в этих джинсах, но я умираю, как хочу увидеть эту татушку.
— Можно мне взглянуть? — спрашиваю я, и мои губы растягиваются в улыбке.
Это такое незнакомое ощущение, что я не знаю, как с ним быть. И тут же перестаю улыбаться.
Она фыркает.
— И много девушек после этих слов начали скидывать с себя одежду? — спрашивает она и, заметив, что я допил свой кофе, наливает мне ещё одну чашку.
— Спасибо, — говорю я. И смотрю в её зелёные глаза. — У меня давно не было девушек, — продолжаю я, показывая на ногу. — Для того чтобы научиться обращаться с ней, мне понадобилось некоторое время.
— И как, научился? — спрашивает она, ухмыляясь мне поверх кружки.
Я киваю.
— Да, но не всему. — Я провожу взглядом вверх и вниз по её телу, в то время как она смотрит на меня, скрестив руки на груди. — Извини, — бормочу я. — Не могу ничего с собой поделать — ты чертовски привлекательна.
Она усмехается и краснеет, отчего становится ещё красивее. Я вляпался. По самое не хочу.
— Наверное, тебе нужно возвращаться к работе, — говорю я. — Или в постель. Или к тому, чем ты занимаешься в течение дня. — Я перевожу взгляд на дверь. — Ты в курсе, когда уличные торговцы начинают продавать жареные каштаны или горячий шоколад?
Она вскидывает брови.
— Ты ешь каштаны и пьёшь горячий шоколад на завтрак?
— Это есть в моём списке.
Я вытаскиваю его из кармана и заглядываю в него. Сейчас, когда я об этом думаю, мой список дел кажется глупой затеей. Наверное, мне просто следует отправиться в гостиницу и поспать.
Она наклоняется, чтобы заглянуть в мой список.
— Что ещё здесь есть? — Широко распахнув глаза, она произносит: — Бродвейский театр? В канун Нового года?
Я киваю.
— Можно мне пойти? — шепчет она и, схватив меня за руку, заглядывает мне в глаза. — Возьмёшь меня с собой?
Фейт
Не могу поверить, что я спросила его об этом. Мне хочется забрать свои слова обратно, но их уже не вернуть. Выражение лица Дэниела подсказывает мне, что внутри него идёт борьба. Он приподнимает бровь, пытаясь вести себя так, будто я не испугала его, но я-то вижу правду.
— Ты хочешь пойти в Бродвейский театр? Со мной?
Я киваю, прикусив нижнюю губу. Он взглядом находит мой рот и, сжав губы, не сводит с него глаз.
— Всегда хотела туда сходить. — Смутившись, я пожимаю плечами.
— Раньше мама каждый год водила меня в Бродвейский театр. Мы гуляли по городу, ели жареные каштаны, пили горячий шоколад и делали всё, что было в моём списке для новогодней ночи. — Он пожимает плечами, словно ему неудобно об этом говорить. — Я даже не знаю, что там сегодня показывают.
— «Золушку», — выдыхаю я. — Роджерса и Хаммерстайна.
Иногда я и сама чувствую себя Золушкой. Я забочусь обо всех вокруг, но никто не заботится обо мне. Больше нет. Дедушка занят Нэн, а Нэн слишком больна, чтобы делать что-то большее, чем просто жить. Мои родители считают меня сильной, но я тоже нуждаюсь в заботе. Просто не хочу, чтобы об этом кто-то знал.
Я машу рукой.
— Знаешь что? — говорю я. — Неважно. Это был всего лишь глупый порыв.
— Тебе нужно сходить за сумочкой? — спрашивает он с усмешкой, хотя с тех пор, как мы встретились, я впервые вижу на его щеках румянец.
Проверяю карманы. У меня с собой кредитка и водительское удостоверение. Это всё, что я обычно беру с собой. Но для похода в театр мне лучше переодеться.
— Ты серьёзно? — спрашиваю я. — Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой?
Дэниел пожимает плечами, не переставая улыбаться. Улыбка делает его моложе. И он настолько красив, что у меня перехватывает дыхание.
— Мне нужно спросить разрешения у твоего дедушки? — игриво шепчет он.
Я киваю. Наверное, лучше спросить. Присев, он смотрит на меня с удивлением.
— Нужно? — спрашивает он.
Я снова киваю.
— Так бы поступил истинный джентльмен, — игриво говорю я.
— Чёрт, неужели мне придётся добиваться тебя? — бормочет он, но продолжает улыбаться.
Да, ему придётся добиваться меня. Потому что он должен уметь добиваться того, чего хочет.
— Можешь подняться наверх? А я пока захвачу кое-какие вещи, — говорю я, глядя ему в лицо. Я всё ещё не уверена, действительно ли он хочет, чтобы я пошла с ним, или просто разыгрывает меня.
Он кивает и усмехается, качая головой. Но начинает подниматься по лестнице. Достигнув верхней ступеньки, Дэниел останавливается.
— Мне нужно постучаться? — спрашивает он.
Я тянусь мимо него к ручке, чтобы открыть дверь, и он отшатывается в сторону, из-за чего теряет равновесие. Ох, чёрт. Я только что заставила подняться по лестнице парня с протезом вместо ноги. Какая же я идиотка! Он делает вдох и тянется к перилам позади меня. А затем, закрыв глаза, что-то бормочет. Я смотрю на него. Он что, нюхает меня? Замерев, гляжу на его лицо. Оно выглядит спокойным. Но тут он открывает глаза и смотрит в мои, отчего моё сердце пускается вскачь.
— Ты только что понюхал меня, — шепчу я.
— Ага, — говорит он с усмешкой.
Сейчас он больше всего похож на мальчишку, чем за всё пребывание в нашей мастерской, и от понимания этого моё сердце трепещет. И когда он продолжает, его голос звучит ласково:
— Ты приятно пахнешь.
— Приятно? — фыркаю я. — Именно это и желает услышать любая девушка.
Дэниел ухмыляется.
— Что? — спрашивает он. — Приятно — это же хорошо.
— Младенцы пахнут приятно. — Я поднимаю голову. — В общественных туалетах пахнет приятно.
Он усмехается.
— Мне кажется, твоё понимание слова «приятно» сильно отличается от моего.
Он проводит рукой по лицу, и его улыбка тотчас пропадает.
Я тычу пальцем ему в грудь.
— Что здесь забавного? — спрашиваю я.
— От младенцев воняет. Как и от общественных туалетов.
Парень наклоняется вперёд, и я чувствую его дыхание — горячее и влажное — прямо у моей шеи. Воздух смещается возле моего уха, и он делает глубокий вдох. Огрубевшим голосом он говорит:
— Ты права. Ты пахнешь не просто приятно, а чертовски сексуально.
Его нос нежно касается моей шеи, и по моим рукам бегут маленькие мурашки.
— Сексуально? — выдыхаю я.
Хотя вряд ли бы кто-то сказал, что я дышу. Скорее, задыхаюсь. Словно ребёнок, который стащил хот-дог и, откусив от него, подавился.
Дэниел качает головой.
— Нет. Я сказал чертовски сексуально.
Он снова наклоняется ко мне и, закрыв глаза, делает глубокий вдох.
— Это запах антиперспиранта и кофе, — говорю я и откашливаюсь, пытаясь прочистить горло.
Он качает головой.
— Это твой запах.
И смотрит мне в глаза.
Вдруг дверь открывается, и я чуть ли не вваливаюсь в комнату. Но дедушка ловит меня и помогает устоять на ногах.
— Вы, двое, так и будете заниматься этим на лестнице или всё же войдёте? — спрашивает он, постукивая ногой.
Похоже, он раздражён. Но всё ещё вежлив. Пока что.
Дедушка смотрит на Дэниела.
— Я думал, ты попрощался несколько минут назад.
— Он пытался, — щебечу я.
Дедушка подтрунивает над ним. И наслаждается этим. В последние дни у него не было поводов для веселья.
— Но я напросилась пойти с ним.
Дедушка выгибает брови.
— Пойти с ним куда? — рявкает он.
Я взмахиваю рукой.
— К нему в гостиницу, и тогда нам не придётся заниматься этим на лестнице.
Я прохожу мимо дедушки, направляясь к своей комнате. Слышу, как Дэниел что-то бормочет, и вдруг радуюсь, что он меня не видит, потому что не могу удержаться от смеха. Иду в ванную и хватаю несколько туалетных принадлежностей и косметику, а затем роюсь в шкафу в поисках платья. Вытянув платье в обтяжку, которое на вешалке больше похоже на клочок ткани, складываю всё в сумку. Затем туда же отправляю обувь. И оглядываюсь. Это всё, что мне нужно. Я возвращаюсь в кухню, где, думала, найду дедушку, всё так же сверлящего взглядом Дэниела. Но их там нет. Тут из комнаты Нэн до меня доносится громкое искреннее хихиканье, и я просовываю голову в её комнату. И застываю, когда вижу, что Нэн сидит и как сумасшедшая заигрывает с Дэниелом, а он отвечает ей тем же. Щёки Дэниела алеют, а на лице дедушки расплылась улыбка. Ему нравится, когда Нэн счастлива. Ничто не сможет доставить ему большего удовольствия, чем её улыбка.