Авторитеты науки и кочевой быт.

 

Один из великих авторитетов западно-европейской этнологии Вейле в своей книге «Элементы человеческой культуры» пишет: «Очаг развития человеческого рода мог находиться лишь в теплых областях, на что ясно указывает исчезновение волосяного покрова». Не ясно ли, что почтенный профессор слишком торопится с отысканием теплого очага культуры?

А затем, очень спорный вопрос, где человек прежде обзавёлся одеждой, чтобы у него вылезла ненужная шерсть, на севере или на юге? Дальше, на стр. 16 и 17-ой той же работы великий учёный смешивает в одну кучу и функции тропического жара и полярного холода, плодособирателей Африки и Австралии и номадов северной Азии. Он пишет: «Эскимосы Северной Америки, лапландцы и самоеды Северной Европы, остики, якуты, юкагиры, чукчи и тунгусы северного побережья Азии, австралийцы, бушмены и жители Огненной Земли по своей культуре стоят вовсе не высоко, во всяком случае не выше, чем негры, индейцы и жители Океании». В виду того, что тунгусы – манжуры, а якуты – тюрки, приведённый список – самых нижайших по культуре племён остаётся дополнить османами, которые по сию пору владеют чуть ли не всей территорией древних цивилизаций древнего Востока, а также и манжурами, которые 600 лет властвуют над культурным Китаем. Это смешение двух крайностей тем более непростительно, что через несколько строк сам Вейле подчеркивает, что суровость окружающей природы вынуждает человека превратиться в изобретателя. Эти удивительные противоречия большого знатока фактов первобытной культуры, по-видимому, объясняются привнесением вредных для науки элементов самовосхищения: на 6-ой стр. того же труда он пишет – «Даже наша техника, бесспорно триумф белой расы». Научная мысль не занимается установлением чьих-либо «триумфов», она бьется как рыба об лёд, чтобы отыскать истину в сложных и запутанных путях развития человеческой культуры, независимо от того - люди какой масти были ея носителями в разные ея стадии. Наука и научные деятели заранее обрекут на неудачу все свои потуги, если они в своих трудах будут выражаться приблизительно так, как пишет некая, тоже труженица на ниве науки, 3. Рагозина в своих по­пулярных очерках по истории древнего Востока: «Значит, мы тут встречаем роковой закон, который во все времена как бы ставил грани развитию желтокожих, узкоглазых, широкоскулых людей, говоря им: «доселе и не шагу далее». Так и здесь: дело цивилизации и духовного развития, начатое шумиро-акадянами, в своё время перешло в иные руки и было доведено до гораздо большего совершенства новыми пришельцами, теми самыми потомками Ноя, которые... Эти же пришельцы одухотворили грубый материализм туранской чертовщины». (История Халдеи. Стр. 217). Но к величайшему сожалению, так писалось не только в дни торжествующего великороссийского патриотизма. Судя по огромному толстому труду известного ориенталиста Грум-Гржимайло под заглавием «Монголия и Урянхайский край», вышедшему в 1929 году, старая закваска продолжает отравлять науку и теперь. Почтённый учёный, раздувая из мухи слова и используя ничтожную по своему значению легенду о мифических динлинах, пытается всю китайскую цивилизацию приписать индоевропейцам. Дальше, в виду того, что искони веков ближайшими соседями Китая были тюрки, которые в виду своей воинственности могут претендовать на звание предшественников как манжуров, так и монголов по части организации китайской государственности в дали прошедших веков, Грум-Гржимайло даёт им такую характеристику:

«По меткому выражению Viollet le Duc, относившемуся впрочем к другим тюркским племенам, представители этой расы были всегда «трутнями человечества», пользовавшимися только чужими изобретениями и не создавшими ни одного собственного оригинального памятника». (lbid 216-217 стр).

Не приходится отрицать, что выражение очень меткое, но с другой стороны весьма сомнительно, чтобы меткими словами возможно было изменять ход исторических событий. Почтённый ориенталист считает научно доказанным, что Минусинская металлическая культура создана гением тех самых – «светловолосых, голубоглазых и длинноголовых» динлинов (lbid 77 стр). Основанием для подобных заключений, по-видимому, служат данные о курганных черепах, добываемые археологами. Но тут не мешает напомнить археологам и данные этнологии и истории, что большие курганы всегда насыпались при похоронах князей. Умирал один человек, но с ним «соумирающих» было очень много. История китайских хунну свидетельствует, что обрекались па смерть и жены, добытые войной из далекого Китая, Туркестана, и рабы из захвачен­ных на войне пленников. Даже римляне, как известно, до поздней поры закалывали на могилах своих вождей - плен­ников. У тюркских племен было обыкновение самого князя покойника хоронить в стороне от кургана, где-то в скрытых и потайных местах. Это делалось потому, что при кочевом быте невозможно было сторожить могилы, оставаясь на одном месте. Из той же истории степных народов древней Монголии мы знаем, что раскопать могилы предков и разбросать их кости было равносильно casus belli. Вот почему не мешало бы предостеречь археологов от роковой ошибки - принятия курганных костей за кости и черепа того народа, который насыпал эти курганы и занимал эту территорию. Вообще странно было бы при похоронах степных феодалов – их потомкам посекать на могилах отцов свои собственные живые силы, людей имеющих хозяйство, жен и детей. Кто же стал бы кормить их, быть воинами, челядью и т.д.? Как быть с кровавой местью живых потомков умерщвленных туземцев. Иное дело пленные одиночки, захваченные из дальних стран: их не всегда легко удержать в качестве работников, небезопасно и умножать их, некому и мстить за них. Вот почему «метким» стрелкам не мешало бы свои стрелы хранить в колчанах, не торопясь с окончательными выводами.

Грум-Гржимайло, видимо, почитает за большую культурную ценность дела и личность исторического Чингис-Хана монголов. Поэтому он, намекая на бородатость и высокий рост Чингис-Хана, довольно прозрачно высказывается, что он был динлинской крови, и дальше пишет: «Их кровь иссякла в Монголии и население её быстро опустилось»... (См. стр. 77.) Родословная исторического Ч.Х. вряд ли когда будет точно восстановлена наукой, может быть он – потомок китаянки, индиянки или персиянки? Кто их знает? Вообще очень трудно разбираться в родословных больших людей древнего быта при наличии княжеских обычаев жениться на иностранках. Так было наверное, не только на востоке, но и на западе, и на юге, и на севере. Чистота крови может быть только у простолюдинов, которые женятся, живут и умирают в своей собственной среде, а все князья по своей крови всегда были интернационалистами. Но мы не можем согласиться с научным положением, чтобы единоличный гений Ч.Х. или ему подобного мог бы создавать историю и определять величие или ничтожество того или другого народа. Ч.Х. был, несомненно, человек бытовой культуры и жил заветами своих отцов, он не получил, конечно, заморского книжного воспитания, чтобы разниться от своих соплеменников. Он мог использовать лишь те культурные ресурсы, которые были до него нажиты степными народами. Он жил на земле и творить чудес не мог. Если судьба вознесла его до звания владыки тогдашнего полумира, мы не можем отказать в доле лавров в выгодному стратегическому расположению Монгольских степей, и взращенным ими неутомимым коням, и предшествующим многим урокам империалистического владычества степных народов над оседлыми. Без быстрой конной связи и способов передвижения вряд ли историк-экономист смог бы объяснить как военные успехи монголов в Китае, так и татар в Древней Руси? Материя и экономика порождает в народах тот или другой дух, а не наоборот. Кочевой империализм был всегда порождением степной природы. Вот почему попытка Грум-Гржимайло мало чем отличается от поступка одного анекдотичного чукчи, который увидел в мундире якутского губернатора Крафга, прибывшего в их кочевья, блестящую пуговицу, попросил подарить ему эту штучку. Что ответил на это губернатор, предание обывателей г.Якутска умалчивает, но мы не находим ничего предосудительного и в желании полярного обитателя иметь у себя интересную вещицу, ибо его хозяин всегда имеет возможность пришить себе новую. Так и с Ч. Х-ном: признание его прямым потомком какой-либо динлинки отнюдь не убавит количества заматерелых разбойников, которыми всегда был богат степной, скотоводческий быт. Тамерланы, Аттилы, Османы, вероятно только видимые на историческом горизонте звёзды древнего кочевничества, а сколько их было в неведомой для нас дали веков, вряд ли возможно и сосчитать?

 

Миф о «белой расе».

 

Останавливаясь выше на исторической роли северных кочевников, которые, по-видимому, через Кавказские ворота, вторгаясь в пределы цивилизаций древнею Востока производили там опустошения, уподобляемые поэтами разрушительному всемирному потопу и родившие идею страшного суда над грешниками, мы отнюдь не высказываемся за их обязательное туранство или, наоборот, за индо-европейство, ибо, когда были обнаружены секреты приручения ездовых животных, даны ключи для их обуздания, быководов и конников было, конечно, не мало среди народов разного этнического происхождения. Сплошь и рядом ученики будут превосходить своих учителей... А которые из них ученики, которые учителя - науке придется тоже решать с большой осторожностью. В этих вопросах решающее слово должны иметь лингвисты, ибо культурные скотоводские термины, как мы удостовери­лись выше, чрезвычайно консервативны. Например, ненецкое «окс» можно ли отождествить с тюркским «огус», огс - тоже бык? Турко-монгольское «буга» не только с быком, но с «бог» («бага»), багайос, латинским «bos» и т. д.? Монголь­ское «морин» с русским «мерин», чувашское «лаша», волжеко-татарское «алаша», русское «лошадь» с ассирийским - «алаhа» - бог (откуда и Аллах.)? Древне-германское «Тор» с остякским «Торум» (несомненно заимств.), с казано-татарским произношением - «таара» (носовое придыхание «нг» едва слышится), следовательно с общеизвестным – тэнгри, тангра (небо-бог)? Не является ли ассирийское «тора», «торэ» - бык тем же наименованием бога-быка таурос, тангра? Бог луны древних арамейцев и луна у соврем. сиро-халдеев «Сара» - не в тесном ли родстве с монгольским «сара» - луна, не отсюда ли ассиро-вавилонское «шарра», САРгоны, САРданапалы, Сарды и славянское «царь»? Можно ли тюрко-монг. чар, сар, шар – бык сопоставить с древнееврейским – «шэр», «шор»? (Луна и бык имеют почти одинаковое наименование). Всё это – вопросы, которые входят в компетенцию лингвистов. Мы, не имея специальных знаний, не можем решать научные вопросы за лингвистов. Некоторые из поставленных вопросов лингвисты, по-видимому, уже давно решили, как, например, тождество – лаша с лошадь, морин-мэрин, буга-бык. Мы на правах простых любопытных кустарей не лишены права предъявлять патентованным специалистам запросы по тем научным вопросам, которые требуют специальной подготовки по тем или другим отраслям знания.

Строго говоря, с точки интересов современных поколений было бы лучше эти спорные вопросы, затрагивающие расовое и прочее самолюбие, совсем не поднимать. Не всё ли равно, турки или арийцы впервые догадались надеть носовое колечко в ноздри быка или обуздать коня? Полезный факт отсюда не потеряет своей ценности. Научным работникам совсем не к лицу, уподобляясь сказочной царевне, вертеться перед зеркалом и устанавливать пределы «до селе» «туранской чертовщины», или начало «индо-арийских ангелов». Тем более наука должна отказаться от употребления пудры и белил, когда речь идёт о цвете и масти тех или других народов, ибо понятие «белая кость» в пределах цетральной Еврации повсюду – классовое представление. Этим именем всегда отделяли себя от «чёрной - кости», «черни» - белоручки аристократы. Белую масть совсем нетрудно отыскать, как среди монгольских княжен, так и знатных китаянок, которые не загорают от ветра и солнца, ходя за скотом. Тот народ, предки которого много тысяч лет бродят под открытым небом, пася свой скот, не может не загореть, какая бы кровь не текла – желтая или белая. Автор этих строк, забредши однажды в г. Симферополе в особый цыганский квартал, был поражён смуглостью кожи у бродячих арийцев, которая далеко оставляет за собой не только северных юкагирей, но и киргиз и бурят. Следовательно, белизна кожи и желтизна от загара – не исконные природные признаки тех или других рас, но благоприобретённое свойство, присущее тому или другому хозяйственному занятию. Северные юкагиры были всегда сидячими рыболовами, поэтому они белые, цыгане вечно бродят – потому и темнокожие. Современные греки и итальянцы совсем не могут похвалиться белизной своей кожи, чтобы украшать собою великую белую расу. Причисляя греков и римлян к белой расе, учёные видимо путают натуральных греков и римлян с их бело-мраморными богами и героями. Наконец, деление рас на белую и цветных есть ничто иное как возрождение старого религиозного предрассудка, дуалистического распределения духов – на светлых ангелов и тёмных дьяволов.

В действительности все расы цветные с разными оттенками кожи: у одних сказывается отсутствие постоянного жилища – отсюда вечный солнечный загар вплоть до темноты, или видимая желтизна кожи у рабочей, трудящейся массы, у других тонкая кожа обусловливает просвечивание кожи в сосудах, отсюда – розоватость, доходящая до бронзовой красноты и т.д. А светлая (отнюдь не молочно-белая) кожа в пределах Евразии всегда была привиллегией высших классов.

 

Крылатый пегас и вопросы культуры

(Заключение)

 

Теперь мы можем резюмировать все изложенное. В начале в древнем Востоке жил-был бог - бык, потом явился бог конь. Они оба имели своих излюбленных детей, которым давали возможность сделаться господствующим классом над «черно-головым» человечеством того географического района. Но бог-конь оказался сильнее и изгнал своего предшественника с его поклониками на острова. Отсюда родился энергический народ, «просвещенные мореплаватели» древности которые позже, теснимые сзади все новыми и новыми беглеца­ми, переправились на Южно-Европейские полуострова и на по­бережье Африки. Здесь эти ранние восточные беглецы образовали культурные городские оазисы среди отсталых дикарей, большею частью обращенных ими в рабство. Огромное пре­обладание мужчин среди беженцев и явление женского голо­да имели своим последствием массовое похищение туземных женщин и быструю утрату ими как своего родного языка, так и национального самосознания. Весь греческий героический эпос отмечен борьбой из-за женщин и исканием их. У эллинского народа, состоящего из культурных горожан, сознание своего единства обусловлено лишь общими мифологическими преданиями и этнической однородностью порабощённых ими первобытных туземцев, от которых они восприняли свой язык. Политический быт колонистов - самостоятельные города или их союзы является отражением многочисленных островов Архипелага. Группировка по племенам, по-видимому, обусловливалась лишь территориальной близостью мелких островов, как Спорадские, Цикладские или значительной ёмкостью такого острова, как Крит, в результате чего образовались в течение многих веков искусственные этнические единицы. Взаимная борьба и соперничество греческих городов, проявляющиеся в их истории в неслыханных у других народов размерах, и постоянная их политическая разобщённость доказывают искусственное происхождение ложного этнического единства, известного под именем греков. По греческой истории трудно даже установить, каким племенем они раньше прозывались, ибо наименование – Эллины, судя по Илиаде и Геродоту, только культурно-исторический термин, характеризующий культурных беглецов с Востока в отличие от туземцев края, которые вероятно составляли основную массу свободного и порабощённого сельского населения. Немногочисленные воинственные дорийцы, явившиеся позже с севера, народ неведомого происхождения (вероятно, отрасль этрусков, разделившаяся в Средне-Дунайских степях), тоже усвоив язык аборигенов края и культуру горожан, усложняют этическую неразбериху всего Эллинского народа. Наступательная энергия дорийцев, конечно, обусловлена наличием у них верховых коней. Дорийцы и этруски для Балканского и Аппенинского полуостровов, вероятно, сыграли роль хеттов и гиксов в переднем Востоке, принадлежала к одной и той же эпохе великих переселений, обусловленных борьбой бронзовых и железных коней в Евразийских степях. Оба названные народа, одержав верх над разобщёнными городскими общинами восточных моряков-колонизаторов, внесли в их общественный строй принципы континентальной степной монархии. Период владычества степняков в истории греческого и римского народа известен под названием эпохи царей. С течением времени и там и тут одержали победу принципы морского демократизма восточных бычьих беглецов, но влияние царского периода сказывалось и в позднюю эпоху в империалистических тенденциях некоторых республик поглотить мелкие. Этот процесс успешно закончился в Аппенинском полуострове, где латинизированое этрусское дворянство и конница дали возможность городу Риму стать главой всех латинских и греческих городов. Равновесие сил монархической Спарты и республиканских Афин помешало греческим городам выступить на путь империалистических захватов во примеру города Рима. Но эту задачу успешно выполнила маленькая Македония, основное ядро которой нужно рассматривать, как самостоятельную отрасль наступления укротителей степных буцефалов из тех же центральных Евразийских степей.

Таким образом, степной конь, который дал себя знать в странах древнего Востока, имел решающее влияние и на судьбы античной морской культуры грецированых и латинизированых семитических беглецов. Победа Рима над морским купеческим Карфагеном тоже, несомненно, обусловлена наличием хорошо организованной степной конницы, подкрепляющей пехоту, выросшую на почве тесного содружества судовой команды.

Бык, конь, корабль, степь и море – вот главнейшие матерально-экономические базисы культурной истории древнего Востока, так и Античного мира.

Греческие, Аппенинские и Карфагенские бюргеры по своему общему происхождению из семитического Востока являются тремя родными братьями, которые своей культурно-исторической закваской, исключительной энергией развитым мореходным делом, и своими талантами создали всю Античную культуру, прародительницу Ново-Европеской цивилизации. А языки отсталых туземцев, усваиваемые оседавшими моряками, в представлениях ученых историков создают своеобразный оптический мираж, наподобие ложного вращения солнца вокруг земли. Говорить же о каких-то исключительных талантах тех народов, которые искони веков говорили по-гречески и по-латински, по меньшей мере, странно.

У всех беженцев с Востока старые бычьи воззрения осложнились в новой обстановке культом корабля, который спас старую восточную культуру от копыт степных коней. Поэтому корабль стал ковчегом завета у морского ответвления Семи­тического народа, а иероглифический знак корабля - мачта с перекрестом рей, с дугой внизу и двумя рыбами (предметный комментарий к условной геометрической фигуре корабля), мешаясь с восточным «тау» (дышло пары быков с лобным ярмом и плуг в то же время), стал верховным священным символом морского быта и культурного эллинизма. В этом знаке сливаются понятия - техника, экономика, культура, подневольный труд, которые и есть спасители людей. (Ср. Ассиро-Вавилонские знаки корабля, изображения судов, а также у Карфагенян). Древние люди, будучи плохими рисовальщиками, постоянно сопровождают рисунок корабля фигурами рыб, чтобы подсказать мысль - «се судно и плавает по воде, где водятся рыбы». На восточной родине корабельщиков колесницу культуры (и плуг) тащила пара быков, сынов божиих, а на море быков заменили военнопленные туземцы, которые двигали судно под ударами воинов-надсмотрщиков, будучи прикованы к сиденьям цепями. По этой причине культ быков должен был перейти в новую фазу своего развития – к идее прикованного к кораблю (т.е. к кресту, который позже был известен под названием якоря) человека. Позже с развитием парусного плавания галерно-каторжный режим гребцов-рабов должен был смягчиться, а вместе с тем утратилось и представление древних моряков о распятом на кресте-корабле человеке, который стал заменяться ветром (откуда бог - дух). Но однако древне-христианский символ Христа с его 12-ю апостолами, посаженные на судно в образе кормовщика и 12 гребцов, есть правильное идеологическое выражение судовой рабочей силы, которая и была обожествлена первыми мореходами в качестве страдающего на земле бога. Страдающее тотемное божество, как на старой родине (на Востоке), так и на новой – на море, передавалось одним и тем же термином «сус», будь то конь, военопленный раб или что другое.

Гибель крупных торговых городов дельты Нила и Сирийского побережья у беженцев образовало понятие священного Илиона (город Ила. Ср. Вал-ил-он – ворота Ила), тогда как новая конская аристократия то же самое явление выразила в форме мифа о Содоме и Гоморе, которые были разрушены господом (т.е. конём) за грехи бычьего человечества. Имеется не мало оснований для научного вывода, что под именем Илиона в греческом эпосе был воспет сначала разрушенный гиксами древнеегипетский город Ану, известный у греков под созвучным именем Илиополя или Гелиополя. (Илион, Илиополис – город солнца или солнеченой стороны, откудв пришли сами греческие горожане).

Исторические финикияне (отрасль семитов) вероятнее все­го образовались из египтян - судовладельцев и семитической массы. Этот смешанный народ постепенно должен был очень рано колонизовать Кипр, Крит и многие острова Архипелага. Средиземноморское кораблестроение и судоходство по спра­ведливому замечанию Тэйлора, выплыло из берегов Нила. Этому обстоятельству должны были способствовать, - во-первых, вечная борьба северного и южного Египта: побежденные северяне (жители богатой дельты Нила) не имели иного исхода, как уходить в море и селиться по берегам Сирии и далее на островах; во-вторых, наступление высшей скотоводческой культуры и металлической техники из северных центральных степей Евразии, которое, отдаваясь в конечном итоге и на жителях дельты Нила, также толкало их дальше в море. В греческой культуре господствуют египетские мотивы. (В особенности в архитектуре, скультуре и в мифологии.) Малая Азия, которую занимали всегда сравнительно бедные по культуре пастушеские народы, не могла дать многих колонистов на острова при нажимах северных народов. Если считаться с удобством морского сообщения, Сирийское побережье и дельта Нила гораздо ближе к островам Архипелага, чем соседняя Малая Азия.

Семитический народ искони веков, вероятно, был автотохтоном как Месопотамского двуречья со времён древних сумеров, так и Сирии. Постепенное распространение семитов из Аравии, или откуда-то из другого места – не исторический ли мираж, обусловленный простым поглощением древне-сумерийских колонистов туземными семитами? Отсутствие семитических писанных памятников в Сумерийскую эпоху ещё не доказывает, что сомиты, как подвластный народ, не существовали, ибо пока сумеры не успели ассимилироваться с семитами, у последних не могло быть и своей письменности, чтобы подать историкам знак о себе. При господстве в городах Месопотамского двуречья кастового строя можно ли говорить о численном преобладании сумеров над туземными племенами? Семитическая же кровь наверное преобладала и в господствующем классе древнего Египта, на каком бы языке он не говорил, ибо скотоводческая культура из севррных Евразийских степей могла доходить до Египта, пройдя чепез семитское же море.

По вопросам происхождения культуры в науке господствуют лингвистические методы. Научная заповедь лингвиста проста: на каком языке говорили и писали древние культуртрегеры, тот самый народ и является творцом культуры Лингвисты не дают себе труда подумать над смыслом и значением детской повести о Робинзоне Крузо. Выбросило Робинзона в оторванный от его родного мира остров, где живут тысячи голых дикарей. И Робинзон, найдя себе помощника в Пятницах, создает среди дикарей культуру. Научить человека плотничать, пользоваться инструментами куда легче, чем научить его собственному языку. Да и зачем свой язык, если дело культурного воспитания сводится к простому подражанию. Гораздо проще Робинзону самому усвоить язык своих тысяч Пятниц, чем создавать для них школу для преподавания английского языка. Автор английской повести заставляет своего Робинзона благополучно вернуться на родину... Но в жизни культурным Робинзонам вряд ли удавалось совершить обратное плавание на родину, тем более в древнейшие времена, когда пути сообщения были не исследованы и не было быстрых пароходов и поездов? Именно сюжет Робинзона и господствовал всегда в прошлой истории, где, в какой бы стране мы не взяли дело продвижения и распространения культуры.

Греческие мифы сохранили сюжет об амазонках, сказочном народе, состоящем сплошь из женщин. Эту странную идею мы имеем право рассматривать, как оборотную сторону суровой действительности: семитические беглецы, которые были народом, подобранным исключительно из взрослых воинов – мужчин, не могли не мечтать о своих антиподах. Если, скитающийся по морям и скалистым островам, Одиссей всё время находится в объятиях прекрасных нимф, что вскрывает основную горечь бродяжеского быта моряков и может быть уподоблено навождениям бесов, одолевающих в образе прекрасных дев монахов – отшельников, то и – народ воинственных дев, невинных и безпорочных, должен быть постоянной мечтой не сказочного, но живого народа храбрых моряков, потерявших своих Елен прекрасных. Былые поклонники Илиоса (восточного Иля) на гладкой поверхности вод, как в зеркале, видели обратное отображение своего собственного быта. Но, однако, законный повод этим мечтам могли дать конники, которые по наружным антропологическим признакам – отсутствию бороды и длинным одеждам (холодных стран) смахивали больше на женщин. Греки не оставили нам сюжета о воинственных девах, ездящих на быках, но за то самое понятие амазонки предполагают верховного коня. Греческий миф об амазонках не проливает ли свет в тёмный вопрос о расовых признаках того народа, который вызвал бегство основоположников античной культуры?

Изучая тщательно греческие и римские героические сказания, можно отыскать и более подробные подтверждения проводимого нами научного положения о происхождении эллинской и вообще античной культуры, а также и разобраться в бычьих, конских и корабельных мотивах в их мифологических сказаниях.

Мы позводим себе дополнительно указать, что в Илиаде Гомера о врагах греческих мореходов по подстрочному переводу Минского сказано:

«Двинтесь вперёд, о троянцы коней укротители резвых». (Песня А, стих. 102).

 

 

(Настоящая статья является продолжением и дальнейшим развитием положенийЮ изложенных в другой работе автора – «Хрестес, шаманизм и христианство». Иркутск, 1929 г.)

 

Иркутск,

10 мая 1929 г.

 

Заказ 480

 

Типография РосНИИПМ, 113095, Москва, Б. Полянка, 43

 

ОГЛАВЛЕНИЕ

 

 

Предисловие 6

От собирателя 36