Дорнах, 31 декабря 1917 г. 1 страница

 

 

Когда несколько лет тому назад мы собирались здесь, нас занимали мысли, целью которых в то время было до некоторой степени достичь пояснения относительно тех основных причин, пояснения относительно движущих сил современных катастрофических событий. За некоторое время перед этим многие из наших друзей высказали пожелание, чтобы было высказано несколько больше, чем было сказано до сих пор, о конкретных, глубинных силах, содействующих этим катастрофическим событиях. И тогда мы с духовнонаучной точки зрения занимались намерениями и устремлениями известных кругов, которые пытались, можно сказать, скрытно внедрить, провести, в мир свои интенции, свои замыслы, которые определялись известными целями. Цели это, как мы видели, ни коим образом, не являются общечеловеческими целями; они являются целями группового эгоизма некоторых узких кругов, которые, однако, умеют рассчитывать, - в том смысле, как именно и надо рассчитывать в мире, если хотят осуществить известные вещи, - которые умеют рассчитывать на долгие периоды.

Можно сослаться на имевшиеся в прошлом стремления, которые надо проследить, которые прослеживаются далеко, но, прежде всего их надо проследить в их непрерывном ходе с восьмидесятых годов; эти стремления принимали в расчет тенденции и силы, играющие роль в современном культурном мире. Благодаря этим рассмотрениям, мы, возможно, достигли некоторого понимания хода событий, некоторого понимания, независимого от того, что сегодня господствует во всём мире, независимого от национальных и прочих групповых эгоистических устремлений, приведших к столь трагическим последствиям. Возможно, нам удалось достичь взгляда, независимого о той узости кругозора, которая сегодня владеет почти всеми людьми, и мы смогли в нашем внутреннем мире построить некоторые воззрения, пусть даже мало высказанные, которые необходимы для исцеления современности.

Из того, что необходимо в наше время, исходят другие устремления, которые пытаются реализоваться на почве нашей антропософски ориентированной духовной науки. В последнее время мои лекции, особенно открытые, как, может быть заметили друзья, имели определенную направленность. Эта направленность на то, чтобы обратить внимание на некоторые важные, скрытые стороны человеческой природы. Всюду, где мне удавалось читать лекции в этом году, я стремился, исходя от известной точки зрения, пробудить глубинное понимание человека, насколько человек поставлен внутрь всеобщего процесса мирового порядка. Нам достаточно только оглянуться на те открытые лекции, которые были прочитаны здесь в Швейцарии в ходе последних месяцев. Это было стремлением показать в подробных рассмотрениях, которые я смог предпринять в Цюрихе, как человек в качестве человеческой личности, в качестве человеческой индивидуальности несёт в себе силы, принадлежащие, собственно, разным состояниям сознания, как он несёт в себе не только силы, принадлежащие его бодрствующему сознанию, но и другие силы, которые остаются в подсознании, которые вовсе не лишены значения, но играют свою роль в историческом развитии человечества, играют свою роль в социальной и в этической жизни. Посредством таких устремлений должна пробудиться идея, столь необходимая в современности, идея стремления к глубинному пониманию человеческой природы. В эти лекции, - даже в открытые лекции, - всегда вполне намеренно вкрапляется указание на связь между так называемыми умершими и живыми. Даже если в открытых лекциях такие указания ещё должны носить субтильный характер, то именно в последнее время они становятся более проникновенными, настоятельными.

Тем самым в рамках этих лекций задаётся основной тон, который, как я полагаю, происходит от вполне правомерного воззрения, что благо развития человечества в современности может придти только в том случае, если это человечество действительно воспримет известные духовнонаучные импульсы. В открытых лекциях предпринимается попытка протянуть мост между тем, во что человечеству остаётся верить теперь, и тем, что ведёт в область более глубокой истины. Предпринимается попытка построить этот мост так, чтобы оттуда можно было увидеть, как, обратив на это добрую волю, можно найти дорогу туда, куда стремятся не отдельные ученые, а наука современности как таковая. Была предпринята попытка показать, что современные ученые и результаты их науки оказываются раздвоенными, что сама по себе наука открывает прямые перспективы к духовнонаучным истинам. Была предпринята попытка показать именно то, что эти духовнонаучные истины имеют значительные следствия для практической жизни людей, для самых разных разветвлений этой практической человеческой жизни. Тон, принятый в этих рассмотрениях, включая и открытые, был таков, что при наличии доброй воли к пониманию, такое понимание могло быть достигнуто, человек мог сказать себе: в отношении человеческого понимания мира должно что-то произойти; должен произойти своего рода поворот в определенном направлении, который произведут те, кто имеет добрую волю.

Обнаружилось, что побуждения пали на не совсем бесплодную почву. Однако сегодня ещё в самых отдалённых кругах существуют весомые препятствия по отношению к прокладыванию нового направления. Эти препятствия возникают вследствие столь определяющего сегодня человеческого удобства в мышлении, от надуманных трудностей, которые многие люди встречают, когда надо освободиться от старых мыслей. Трудностей, которые многие люди встречают, когда надо сделать своё мышление активным, когда надо изгнать укоренившиеся предрассудки, изгнать их из души, и принять некоторые новые понятия, которые необходимы в дальнейшем ходе человеческого развития, некоторые понятия, некоторые идеи, прежде всего те, которые вторгаются в действительность. Тон, взятый при рассмотрениях этого года, был таков, что всюду акцентировалось и особо выделялось необходимое обращение к действительности, к истинно насыщенной действительности.

Уже можно было бы верить в то, что вне нашего круга, там и тут нашлось бы большое число людей, которые, будучи побуждены такими рассмотрениями, пришли бы к вопросу: какие пути должны быть проложены в ту или иную область? – Что нашлись бы люди, которые чувствуют, как мышление современности потеряло связь с истинной действительностью.

Во всяком случае, обнаруживают это не столь многие, далеко не все. Мышление, чувство, ощущение человека современности замедлены, неряшливы, стремятся к удобству, вялы, высокомерны, а также самодовольны в связи с тем, что производят. При этом мы видим, как мало ставится вопрос: чему можно научиться вследствие событий последних лет? – Сколь многие, многие люди находят сегодня само собой разумеющимся то, что они, вследствие катастрофических событий, явно могут видеть крах тех самых положений, которые они называли идеалами, посредством которых строили. Сегодня всё ещё декларируют теории и воззрения, относительно которых можно было бы знать, что они вследствие событий последних лет потерпели кораблекрушение. Течения продолжаются под влиянием тех же самых принципов, под влиянием которых эти течения работали и раньше. И это несмотря на то, что можно видеть, насколько далеко эти течения в своих принципах отстоят от тех сил, которые господствуют в современности, и которые уничтожают эту действительность тогда, когда человек оказывается не в состоянии принять в круг своих представлений, в круг своих воззрений формы и типы этих действенных сил.

Такие вещи говорятся не с целью порицания. Такие вещи говорятся не с целью вызвать какой-либо пессимизм; такие вещи говорятся по той причине, что недостаточно часто подчёркивается, что наиболее необходимым в современности является понимание истинной действительности, отказ от тех соломенных, лишенных сущности абстракций, ввергнувших мир в несчастье! Такие соломенные, лишённые сущности абстракции господствуют в мире сегодня. Настоятельно необходим поворот человеческой души в этом направлении.

Как само собой разумеющееся сегодня, например, обнаруживается, что вполне разумные люди всё снова и снова декларируют нечто, не относящееся к людям, а лишь к идеям, движущим идеям, распространяющимся в мире. Такие суждения пагубны потому, что являются сильным искушением. В действительном мире всё имеет отношение к людям, и лучшие принципы, лучшие основные положения могут не иметь никакого значения, если они преподносятся людьми, у которых отсутствует сила, чтобы всем своим сердцем, всей своей душой подключиться к действительности. Чуждым действительности оказывается слово, употребляемое почти для всего, что часто высокопарно возвещается миру в качестве идеала. И утренняя заря, которая всё же должна быть пережита человечеством, сможет наступить только тогда, если всё снова и снова новогодние рассмотрения, отвергая с одной стороны импульс отчуждения от действительности, попытаются объединить человека в его душе с действительностью.

Пусть это звучит почти тривиально, но следует сказать о том, что в современности необходимо: человечество подпало под влияние лишенной сущности словесной болтовни, попало под влияние лишенных сущности принципиальных фраз. Люди мало склонны смотреть, если они слышат то или иное, откуда то или иное приходит, и вследствие чего оно так чудовищно диссонирует с тем, что реально и существенно. Ибо миром не будут правильным образом править высказанные слова, если только они высказаны не из сердца действительности, если эти слова всего лишь заимствованы из того сокровища слов и представлений, которое сегодня течет по поверхности человеческого бытия и, не будучи понято, пересказывается в соответствие со своим содержанием. Если обозреть вещи такого характера, которые к сожалению, вредит миру сегодня, можно также обратить внимание на нечто, - хотя и незначительное по отношению к великим мировым событиям, но, всё же, характерное, поскольку оно повторяется в великих мировых событиях, - если хотят обратить внимание на нечто подобное, то можно сказать: сегодня в современном цикле человечества стало само собой разумеющимся, что многие люди создают хорошие стихи, поскольку такие хорошие стихи просто заложены в языках, благодаря основным импульсам общечеловеческих отношений. Надо всего лишь сопоставить то, что уже есть, и получится нечто в старом смысле хорошее. Так обстоит дело и с другими искусствами, так обстоит и в других областях жизни.

Однако сегодня гораздо более необходимо уметь быть внимательным по отношению к тому, что, как нечто новое, выявляется, пусть даже на младенческом уровне и как несовершенное, нежели направлять глаза на то, что нравится, на прекрасное. То, что несёт в себе возможности для будущего, возможно, выступает в несовершенном виде; но было бы значительным открыть в этом несовершенстве импульсивный зародыш будущего. Прикладывая усилия в этом направлении, тем самым предпринимают попытку сделать всеобщей методикой то, что мы, особенно при строительстве этого Дорнахского здания, сделали основным положением: порвать со старым, даже ввиду опасности, что новое окажется несовершенным. Если бы это стало всеобщим методом, то из таких вещей могло бы взрасти нечто полезное для человечества.

Что необходимо в первую очередь, так это освободиться от жестко обусловленного, жестко запечатлённого, ибо жестко обусловленное есть умирающее. В исторической жизни человечества есть отмирающее и оживающее. И не без намерения я в это время говорил: даже в словоупотреблении заложена опасность. Нет необходимости заходить так далеко, как Фриц Маутнер, который в своей работе «Критика речи» в своём «Философском словаре» перечисляет бесчисленные прегрешения, которые человечество совершило из-за того, что оно повсюду устанавливало культ речи. Конечно, у Фрица Маутнера правильная мысль доводится до абсурда, когда он, например, утверждает, что христианство в Европе будто бы было в существенном, всего лишь совокупностью из двадцати – тридцати заимствованных слов. Это означает, что человечество было, якобы соблазнено двадцатью – тридцатью словами, от которых оно поставило себя в зависимость и приняло их за действительность. Конечно, нет необходимости заходить так далеко. Нельзя также полностью согласиться с Фрицем Маутнером, когда он видит наиболее существенное в возникновении этих катастрофических событий в том, что люди предались идолопоклонству по отношению к словами, хотя совершенно верно то, что идолопоклонство в отношении слов побуждается.

Это должно прекратиться. Слово постепенно становится чем-то таким, что плавает по поверхности человеческой жизни и от чего человек ставит себя в зависимость. Слово, мало-помалу, становится чем-то таким, что человек воспринимает как нечто затвердевшее, прочное. Если попытаешься более интимно ознакомится с тем, что сегодня многолико господствует в мышлении и привычках мышления, на память приходит пример, я вижу, один спор; когда я был подростком и до моего двадцати-двадцатипятилетнего возраста мне приходилось часто спорить с друзьями мальчиками и юношами: тот или другой часто спрашивал меня, - извините меня за несколько щекотливую тему, которая имеет отношение к речи, - в чём состоит разница между «любовью» и «дружбой» при общении молодого мужчины и молодой женщины? При этом придавали большую цену разграничению понятий «любовь» и «дружба». Это должны были быть хорошо отграниченные, разложенные по полочкам понятия. Уже тогда, - я говорю это серьёзно, - у меня было стремление, не смотреть на такие абстракции, но смотреть на действительность, и я всегда говорил: в случае «А» я вижу одни отношения между мужской и женской индивидуальностью, в случае «В» - тоже; всё это конкретные отношения разного вида. Назовут ли их «любовью» или «дружбой», мне совершенно всё равно, так как дело тут в чем-то конкретном, объективном.

По отношению к тому, что в социальных отношениях между людьми должно жить как нечто объективное, конкретное, выступает интерес другого рода. Выступает заинтересованность в кодификации, строгой привязке, и тут, само собой разумеется, требуются разграничение понятий, разграничение слов. Ведь как можно создать закон, не выразив его в словах! Но эта альтернатива не такова, чтобы говорить: итак, ни одного разграниченного обособленного слова, только непосредственная человеческая жизнь! Такая альтернатива была бы примерно настолько же разумной, насколько разумно превозносить идеал построения рая на физическом плане. Но физический план не подходит для учреждения рая. Можно предъявлять требования, но исполнить их нельзя.

Можно также предъявлять и иные требования. В новое время многократно выставлялись требования по созданию межгосударственных организаций. Такие требования можно было предъявлять; можно даже кодифицировать такие требования; это вполне осуществимо. Но другой вопрос, как на это отреагирует действительность лет через десять! Действительность избирает те пути, которые человек узнает только тогда, если захочет согласовывать свои познания с действительностью. Выставить основные положения, предложить принципы – всё это можно скомпоновать быстро. Основывать союзы, иметь в этих союзах программы, прекрасные, достойные удивления программы, против которых просто нечего возразить - всё это можно предоставить. Это даже весьма неблагодарное дело, - необходимость заострять внимание на том, что всё это легко. В отдельных случаях, - позвольте мне это заметить в скобках, - порой приходят к очень горьким ошибкам, если не имеют склонности к такой кодификации.

Так, например, Берлинская ветвь Антропософского Общества, в которой мне самому довелось поучаствовать, за пятнадцать лет не создала устава, поскольку мы всегда считали действительную жизнь чем-то более важным, нежели устав, то есть некая кодифицированная жизнь, жизнь, юридически упорядоченная. Можно иметь самые что ни на есть прекрасные уставы, можно иметь чудесные уставы. Они могут быть очень хорошими, если их цели - объясняться с некоторыми внешними властями. Для внутренней жизни дела они не имеют никакого значения. Поистине живое дело в действительности внутренне сопротивляется уставам и принципам. Я не критикую создание уставов, но, несмотря на это создание уставов, основных положений союзов с большими идеалами зачастую представляется мне столь же разумным, как если бы отец и мать, имея двухмесячного ребенка, составили бы для этого ребенка программу жизни во всех подробностях. Тут вы имеете дело со столкновением жизни и кодификации, юридической упорядоченности, столкновением жизни с абстрактными положениями. Мир ещё не перестал быть живым существом, даже если некоторое число, - скажем, чтобы их не обидеть, - идеалистов теперь предоставляют всякие, способные осчастливить мир программы межгосударственных организаций.

Духовная наука как раз не ищет абстрактных идеалов, нереалистичных идей, нет, духовная наука стремится найти в сфере жизни действенные импульсы, стремится познать то, что существует, поскольку социальные законы, основные положения, тоже должны вводится в мире только на основе того, что существует. Необходимо отсутствие стремления к удобству, чтобы вообще всего лишь принять в своё сердца такие вещи; необходимо претерпеть неудобство. Удобно, приятно, собраться сегодня в составе семи, восьми человек, чтобы – с великолепным уставом, - основать союз, способный осчастливить человечество. Это мы можем. И устав будет правильным, если эти люди окажутся, хоть мало-мальски разумными. Затем можно обрести приверженцев, и против этого нечего возразить, ибо эти вещи сами по себе правильные. Но для людей, которые часто собираются под таким флагом, было бы необходимо, чтобы они сначала посидели пару месяцев и изучали тот материал, ради которого они хотят что-то сделать. Но этого они не делают. Вместо того, чтобы этим людям хоть пару месяцев ознакомиться с вещами, о которых идет речь, мы наблюдаем, что такие союзы оказывают мировое влияние, обретают тысячи и тысячи сторонников. Но через двадцать лет среди этих тысяч не находится и пяти, которые занимались бы непосредственно тем, что изучали материал, о котором они каждую неделю выпускают газету союза, в которой периодически повторяются те же самые фразы, если читатели, которые быстро забывают, забыли историю, которая уже неоднократно повторялась.

Освободиться от идолопоклонства по отношению к словам, освободиться от идолопоклонства по отношению к абстракциям, - вот самое существенно из того, что антропософски ориентированная духовная наука должна принести людям. «Словами диспуты ведутся, из слов системы создаются». (см. Гёте, «Фауст» часть 1 Кабинет Фауста, слова Мефистофеля ученику:

«Коль скоро недочёт в понятиях случиться,

Их можно словом заменить;

Словами диспуты ведутся,

Из слов системы создаются,

Словам должны вы доверять,

В словах нельзя ни йоты изменять.»

Перевод Холодковского)

 

Можно было бы добавить: а затем позволить себе удобно жить с такой системой. – Однако жизнь сложна, и эта сложная жизнь хочет, чтобы её рассмотрели. Возможно, наступило благоприятное время, когда надо указывать на такое рассмотрение жизни, ведь мы стоим перед завершением года, который замыкает ряд лет, трагических для человечества. В такое время надо снова обратить взгляд на то, что могут возбудить в нас основные духовнонаучные представления. Эти основные духовнонаучные представления всё снова и снова предостерегающе призывают нас по-настоящему изучать характер нашей эпохи.

Мы должны попытаться сделать многое, чтобы изучить характер нашей эпохи. Вчера я указывал на великого учителя и друга Данте, на Брунетто Латини. В Брунетто Латини мы имеем одновременно человека, который в эпоху Данте проникновенным образом указывал на то, что должно придти к человечеству. Сочинение о посвящении, - можно назвать его так, - которое создал Брунетто Латини, содержит примерно следующее: он возвращается назад, после своей посольской миссии при Альфонсе Кастильском. На обратном пути он узнаёт, что во Флоренции, в его городе происходят события, которые по его ощущению должны положить конец древнему блеску и великолепию Флоренции. Высказывая это, Брунетто Латини чувствует приближение пятой послеатлантической эпохи. Наконец это посвятительное сочинение было записано в то время, когда в широких кругах ещё существовало сознание о связи человека с духовным миром; оно было записано в то время, когда ещё были известны многочисленные человеческое тайны о духовном мире, то есть в то время, когда ещё не существовало склонности к таким лишенным сущности абстракциям, какая существует сегодня. Ибо в то время, когда духовная жизнь подвижна, в то время, когда действительно существует жизнь ощущений, человек не имел склонности к лишенным сущности абстракциям. Лишенные сущности абстракции всегда связаны со склонностью к материализму.

Брунетто Латини имел впереди себя эту эпоху, внутри которой мы теперь живём. Он приближался к Флоренции. Он знал; то, чем становится Флоренция под импульсом непосредственной человеческой жизни, непосредственного интеллектуального натиска, должно быть похоронено при подъёме учреждений, происходящих из абстракций. Он приближался к Флоренции. Как он описывает, ему было больно оттого, что он заблудился в лесу, в засохшем лесу. Когда он пришёл в сознание, он заметил посреди могущественных мировых творений, - такова была его имагинация, - одну дорогу и огромный женский облик . - Мы слышали, что он под этим огромным женским обликом подразумевал «истинную Натуру», не ту натуру, не ту природу, которую описывает нынешнее естествознание, но «истинную Натуру». Эта «Истинная Натура» сообщила ему учение о том, что живёт в человеке, о тайнах человеческой души, о тайнах четырёх человеческих темпераментов, о тайнах человеческих органов чувств, о тайнах элементов и о тайнах планет. Затем Она выводит его над областью планет в Океан мирового бытия, до Геркулесовых столбов; надо заметить: в то время, когда ещё не было учения Коперника, в то время, когда ещё не была заново открыта Америка. Затем он снова обращает внимание на то, что он забывает всё это, то есть весь видимый мир. Только тогда он впервые познаёт тайну добра и зла; затем он впервые познаёт Бога Любви и так далее. Можно сказать, что этот способ наблюдения Брунетто Латини, является истинным Сильвестерским наблюдением для четвёртой послеатлантической эпохи в космический Новый Год приближающейся пятой послеатлантической эпохи.

В кругах, из которых выросли Брунетто Латини и другие, было известно, что человек имеет связь с духовным миром, и что чисто словесное усвоение духовного мира должно привести к беде. Некий предварительный высший пункт веры на слово даже в науке имел место в 19 веке. Всё это подготавливалось, но в 19 веке эти вещи достигли апогея. Исходя из науки, соответствующая склонность переходила также в остальные человеческие переживания. Но сейчас наступило время, когда надо найти мужество, чтобы порвать со старым идолопоклонством по отношению к слову, порвать со старым идолопоклонством даже по отношению к некоторым комбинациям слов, некоторым словесным совокупностям, которые рассматриваются как законы природы.

В том, что человек владеет словом, по существу дела сделано не много. В начале нового летоисчисления состоялась Мистерия Голгофы. С тех пор существует христианство. Были столетия, в которые это христианство пытались охватить всей человеческой душой. Но затем пришли другие времена, когда человеческие понятийные способности стали слабее, и их недоставало для того, чтобы понять Мистерию Голгофы. И теперь в широчайших кругах от Мистерии Голгофы почти не осталось больше ничего, кроме имени Христа Иисуса. Но я показывал в этом рассмотрении: то, что связывают с этим именем Христа Иисуса, с точки зрения духовной науки есть не больше, чем некое Ангельское существо. А то, что этого не замечают, происходит из-за идолопоклонства по отношению к слову. Это идолопоклонство по отношению к слову обладает суггестивной властью. Кто ощущает эту суггестивную власть, - не будучи служителем идолопоклонства, - тот может почувствовать её в самых разных областях. Иногда может быть хорошо, если человек, не оглупляя себя, связывает себя с личным. Позвольте мне в этом случае привести пример.

Мне, когда я пытался характеризовать основной тон нашего времени, приходилось часто думать о тех лекциях, которые я когда-то слышал, лекциях о государственном праве. Позвольте мне выхватить лишь одну совсем маленькую часть из лекции о государственном праве: ну, господа, чем является судебная власть? Судебной властью является суверенное право, основанное на всесилии государства. Следовательно, что всё упирается в это государственное всесилие. Господа! Что такое финансовый суверенитет? Финансовый суверенитет есть суверенное право, основанное на всесилии государства. Чем является политическое суверенное право? Политическое суверенное право является основанным на всесилии государства…., и далее снова следует то, что оно основано на всесилии государства. Что такое конфессиональное право? Конфессиональное право есть суверенное право, основанное на всесилии государства.

Представьте себе человеческую душу, опутанную этими высокопарными, точными понятиями и развивающую социальную активность, - что мы будем иметь тогда? То, что человек видит вокруг себя теперь и перед чем он закрывает глаза, чтобы хоть для чего-то можно было сохранить ум, это в последние годы движется по скользкому пути; однако то, что хорошо, должно быть продолжено! Но истина познается не на словах, истина познается из действительности. Можно долго говорить прекрасные, само собой разумеющиеся, правильные слова о преимуществе демократического государственного устройства, о том, насколько образцово демократическое государственное устройство. Но при взгляде, правильно это или неправильно, действительность не обнаруживается; но действительность обнаруживается в том, что такое демократическое государственное управление несёт господин Вильсон; несёт почти всему миру в первую очередь. Вот в этом обнаруживается действительность. Говоря о действительности, пока находят малый отклик. Я не без намерения перед этим кругом в моём Гельсинфорском цикле указывал на полную пустоту личности господина Вудро Вильсона. Вы можете это перечитать в цикле, который был прочитан о Бхагават-Гите и её оккультных основах. Нашелся один друг, который тогда по завершении лекции сказал, что было бы ужасно, если нечто подобное придёт к власти и станет влиятельным.

Посредством основных положений в мире ничего не происходит. В мире вещи происходят посредством действительности. В социальной жизни действительностью являются личности. Вот то, на что сильно и мощно должна указывать духовная наука, ибо духовная наука хочет рассматривать развитие человечества честно и прямо, она никогда не захочет примкнуть к фразеологии, господствующей в мире сегодня. Я подразумеваю под этой фразеологией не только то, что высказывают фразы, но я подразумеваю, нечто гораздо худшее: то, что эти фразы пытаются реализовать, осуществить, превратить фразы в учреждения, так, чтобы никто не решался назвать вещи своими настоящими именами.

Было бы бесконечно много сделано в мире, если бы вещи хотели называть их истинными именами. Тем самым можно было бы придти к тому, на что я часто обращал внимание: что не следует полагаться на внешнюю видимость, как если бы самым существенным в современных катастрофических событиях было то, что так называемая Антанта ведет войну против так называемых Центральных сил, и что должен быть снова достигнут мир! Я часто указывал на это: это не самое существенное, не самое важное, ибо это во многом видимость. То, за что ведется борьба в мире, есть нечто существенно иное. Чем-то значительно более универсальным является, в сущности, борьба фразы, стремящейся к действительности против живой действительности. Освободиться от этих вещей можно только занявшись самоанализом, насколько человек зависит от удобства фразы.

Некоторые обстоятельства имеют отношение и к данному месту. Для нас, кто соединен любовью с этим зданием и с тем, что с ним связано, для нас то, что заложено во времени символически выражается благодаря тому, что это здание начато как центр, из которого должно излучаться то, что человечество должно будет перенести в будущее в соответствие с требованиями современности. Это строительство было прервано, оно остается прерванным вследствие того, что сейчас видно в подосновах всего хода мыслей человечества и всех человеческих трудов: великое крушение тех институций, тех учреждений человечества, которые на протяжении столетий прорастали вследствие любви к фразе.

В те недели, в которые мы могли снова провести вместе до сих пор, когда наступает Новый год, я не без умысла сохранял серьёзный основной тон наших рассмотрений здесь в этом здании, снова и снова откликаясь на необходимость, чтобы, по крайней мере, в том, что нам дозволено, отыскивалась необходимая в жизни серьёзность. В том, что нам дозволено относительно понимания, относительно беспристрастного, непредвзятого исследования событий. То, что строительство этого здания на неопределенное время задерживается, есть, возможно, малое событие посреди катастрофических событий современности. Однако оно симптоматично, оно, до некоторой степени символично; символично по той причине, поскольку можно протянуть черту между тем, что полюбится человечеству из замыслов и интенций этого здания, и тем, что полюбится как «идолопоклонство» и как то, что связано с этим словом.

В настоящее время, на этом повороте года, в основе того, что можно рассматривать и делать, стоит великое катастрофическое событие. На этом повороте года надо подумать о прежнем повороте года. В течение одного месяца после этого прежнего поворота года мы расстались. Я также должен подумать о том контрасте, с которым принимались в нашем кругу мои слова, часто характеризующие жесткость ситуации. Тот, кто знает, из каких импульсов произошли катастрофические события, тот не мог перед поворотом года даже подумать, что этот 1917 год не будет ещё хуже, чем предыдущий. Это надо было тогда говорить себе. Хотя с одной стороны, надо было говорить и можно было говорить о том, сколь бесконечно печально было то, что хорошо задуманное предложение, - о чём я говорил тогда в Рождественских и новогодних рассмотрениях, - было заглушено ревом со стороны тех, кого называют «четырьмя пятыми частями человечества», и как посреди этого рёва не было правого голоса, с оптимизмом заглядывающего в этот 1917 год. Дело обстоит так, как если бы, заглянув назад, причём именно беспристрастным взглядом, говорили себе: есть ли где-либо нечто, относительно чего существует шанс, перспектива быть достигнутым на основе своих эгоистических групповых интересов? Есть ли нечто такое, относительно чего существует шанс, быть достигнутым ради таких интересов, относительно чего есть шанс быть достигнутым после нынешних кровавых, страшных лет? – Нет и нет! Мировая ситуация в конце 1916 года была точно такая же, как сегодня; ибо эта мировая ситуация станет иной только тогда, когда в мышление придёт разум.