ПРЕВРАЩЕНИЕ ТРУДА В КАПИТАЛ 2 страница

Позже обнаружится, что между самими этими количествами, на которые распадается первоначальное единое целое, существуют определенные соотношения, но здесь это нас еще совершенно не касается. В той мере, в какой во время процесса производства имеет место движение самой стоимости, оно является чисто формальным и состоит в следующем простом акте. [Во-первых], стоимость существует сначала как единое целое, т. е. как определенное количество единиц, которое само рассматривается как единство, как целое: капитал в 100 талеров; во-вторых, во время процесса производства это единое целое делится на 50 талеров, 40 талеров и 10 талеров, — деление, имеющее существенное значение, поскольку материал труда, орудие труда и труд употребляются в определенных количествах, но здесь, по отношению к самим 100 талерам, являющееся лишь безразличным разложением их на различные количества одной и той же единицы; наконец, [в-третьих], в продукте эти 100 талеров появляются вновь уже как сумма. По отношению к стоимости единственным процессом является то, что она сначала выступает как целое, как единство, затем — как деление этого единства на определенное количество частей и, наконец, — как сумма. Те 100 талеров, которые выступают как сумма в конце, в такой же точно мере представляют собой как раз ту же самую сумму, которая выступала как единое целое вначале. Определение суммы, определение сложения получилось только благодаря тому делению, которое произошло в акте производства; но это определение не существует в самом продукте как таковом. Следовательно, положение о том, что цена продукта равна цене издержек производства, или что стоимость капитала равна стоимости продукта, означает только то, что стоимость капитала сохранилась в акте производства и выступает теперь как сумма.

Рассматривая одну лишь эту тождественность капитала, или воспроизводство его стоимости на протяжении всего процесса производства, мы не продвинулись бы ни на шаг вперед. То, что вначале было налицо как предпосылка, теперь налицо [III—19] как результат, и притом в неизменившейся форме. Что экономисты на самом деле имеют в виду не это, когда говорят об определении цены издержками производства, это ясно. Иначе никогда нельзя было бы создать большую стоимость, чем та, которая была налицо вначале; нельзя было бы создать большую меновую стоимость, хотя можно было бы создать потребительную стоимость более высокого порядка, о чем здесь вовсе нет речи. Дело идет о потребительной стоимости капитала как такового, а не о потребительной стоимости товара.

Когда говорят, что издержки производства, или необходимая цена товара, равны 110, то расчет ведется так: первоначальный капитал равен 100 (стало быть, например, сырье равно 50, труд равен 40, орудие труда равно 10) + 5% (процент) + 5% (прибыль). Значит, издержки производства равны 110, а не 100; стало быть, издержки производства [Produktionskosten][144] выше себестоимости производства [Kosten der Produktion].

Если мы перебежим, как это любят делать некоторые экономисты, от меновой стоимости товара к его потребительной стоимости, то это нисколько не поможет делу. Будет ли эта последняя как потребительная стоимость потребительной стоимостью более высокого или более низкого порядка, она как таковая не определяет меновой стоимости. Цены товаров часто падают ниже их цен производства[145], хотя товары эти бесспорно получили потребительную стоимость более высокого порядка, чем они имели в период до начала производства.

Столь же бесполезно было бы искать спасения в обращении. Я произвожу на 100, но продаю на 110.

«Прибыль не создается обменом. Если бы она не существовала раньше, она не могла бы существовать и после этой сделки» (G. Ramsay. An Essay on the Distribution of Wealth. Edinburgh, 1836, стр. 184).

Это означало бы попытку вывести увеличение стоимости из простого обращения, между тем как в простом обращении стоимость, напротив, самым определенным образом выступает только как эквивалент. Да и эмпирически ясно, что если все продают на 10% дороже издержек производства, то это то же самое, как если бы все продавали по издержкам производства. Прибавочная стоимость[146] была бы тогда чисто номинальной, фиктивной, условной, была бы просто фразой. А так как деньги сами являются товаром, продуктом, то и они продавались бы на 10% дороже, т. е. продавец, получивший 110 талеров, фактически получил бы только 100.

(Смотри у Рикардо о внешней торговле, которую он рассматривает как простое обращение и поэтому говорит:

«Внешняя торговля никогда не может увеличить меновые стоимости какой-нибудь страны»[147].

Доводы, которые Рикардо приводит для обоснования этого положения, абсолютно те же, которые «доказывают», что обмен как таковой, простое обращение, следовательно торговля вообще, поскольку она рассматривается как простое обращение, — никогда не могут увеличить меновые стоимости, никогда не могут создать меновую стоимость.)

В противном случае и тезис о том, что цена равна издержкам производства, должен был бы гласить: цена товара всегда больше его издержек производства.

Помимо простого числового деления и сложения, к стоимости в процессе производства присоединяется еще и формальный элемент, заключающийся в том, что элементы стоимости выступают теперь как издержки производства, т. е. что элементы самого процесса производства сохраняются не в их вещественной определенности, а как стоимости, которые в том виде, в каком они существуют до процесса производства, в этом процессе потребляются.

С другой стороны ясно, что если бы акт производства сводился только к воспроизводству стоимости капитала, то капитал подвергался бы только вещественным, а не экономическим изменениям, и что подобное простое сохранение его стоимости противоречит понятию капитала. Правда, капитал не оставался бы, подобно самостоятельно существующим деньгам, вне обращения, а принимал бы вид различных товаров, но это он делал бы ни за что ни про что; это был бы бесцельный процесс, так как в конце его капитал представлял бы лишь ту же самую сумму денег и только подвергался бы риску потерпеть ущерб в акте производства, который может и не удасться и в котором деньга утрачивают свою непреходящую форму.

Ну ладно, вот процесс производства окончен, продукт реализовался в деньгах и снова принял первоначальную форму 100 талеров. Но ведь капиталисту тоже надо есть и пить; он не может жить за счет этой смены формы денег. Значит, часть этих 100 талеров пришлось бы обменять не как капитал, а как монету на товары как потребительные стоимости и в этой форме их потребить. 100 талеров превратились бы в 90, а так как капиталист всегда воспроизводит капитал в конечном счете в форме денег, и притом в форме того же количества денег, с которым он начал производство, то в конце концов эти 100 талеров были бы съедены, и капитал исчез бы. Но, могут сказать, капиталист должен получить плату за труд, выражающийся в том, что он бросает 100 талеров в качестве капитала в процесс производства, а не проедает их. Но из каких же источников прикажете его оплачивать? И не оказывается ли его труд совершенно бесполезным, так как капитал включает в себя заработную плату и, следовательно, рабочие могли бы жить за счет простого воспроизводства издержек производства, что для капиталиста невозможно? Следовательно, капиталист выступал бы под рубрикой faux frais de production [xci]. И каковы бы ни были заслуги капиталиста, воспроизводство было бы возможно и без него, так как рабочие в процессе производства вкладывают лишь ту стоимость, которую они оттуда извлекают, т. е. они вовсе не нуждаются в капиталистическом отношении для того, чтобы постоянно вновь возобновлять процесс производства; да и, кроме того, не было бы фонда, из которого можно было бы оплатить заслуги капиталиста, так как цена товара была бы равна издержкам производства. Если же рассматривать труд капиталиста как особый труд наряду с трудом рабочих и сверх их труда, например как труд по надзору и т. д., то капиталист получал бы, как и рабочие, определенную заработную плату, принадлежал бы к той же категории, что и они, и относился бы к труду отнюдь не как капиталист; он и не обогащался бы, а получал бы только такую меновую стоимость, которую должен был бы потреблять через посредство обращения.

Наличие капитала, противостоящего труду, требует, чтобы для-себя-сущий капитал — капиталист — мог быть налицо, мог жить как не-рабочий. С другой стороны, столь же ясно, — это следует также и из [III—20] обычных экономических определений, — что такой капитал, который мог бы только сохранять свою стоимость, не сохранил бы ее. Производственный риск должен быть компенсирован. Капитал должен сохраняться при колебаниях цен. Должно быть компенсировано обесценение капитала, непрерывно совершающееся в результате повышения производительной силы, и т. д. Поэтому-то экономисты плоско говорят, что если бы не получалось барыша, прибыли, то всякий проедал бы свои деньги, вместо того чтобы вкладывать их в производство, применять их в качестве капитала. Словом, предположить такое не-возрастание стоимости, т. е. не-ум-ножение стоимости капитала, — значит предположить, что капитал не является действительным звеном производства, не является особым производственным отношением; это значит предположить такое состояние, при котором издержки производства не имеют формы капитала, а капитал не выступает как условие производства.

Нетрудно понять, каким образом труд может умножать потребительную стоимость; трудность заключается в понимании того, каким образом труд может создавать больше меновых стоимостей, чем их было предпослано производству.

Предположим, что меновая стоимость, которую капитал выплачивает рабочему, представляет собой точный эквивалент той стоимости, которую труд создает в процессе производства. В этом случае увеличение меновой стоимости продукта было бы невозможно. То, что труд как таковой привнес бы в процесс производства сверх предпосланной этому процессу стоимости сырья и орудия труда, было бы выплачено рабочему. Стоимость самого продукта, поскольку она представляет собой. избыток над стоимостью сырья и орудия, доставалась бы рабочему, с той лишь разницей, что капиталист выплачивает рабочему эту стоимость в виде заработной платы, а рабочий возвращает ее капиталисту в виде продукта.

{Что под издержками производства подразумевается не сумма стоимостей, вступающих в производство, — притом подразумевается даже и теми экономистами, которые на словах сводят дело к этой сумме, — ясно видно в отношении процента на данный взаймы капитал. Для промышленного капиталиста процент прямо принадлежит к числу расходов этого капиталиста, к числу его действительных издержек производства. Но сам процент уже предполагает, что капитал выходит из производства в виде прибавочной стоимости, так как процент сам является лишь одной из форм этой прибавочной стоимости. Так как процент, стало быть, с точки зрения ссудополучателя уже входит в его непосредственные издержки производства, то обнаруживается, что в издержки производства входит капитал как таковой, а капитал как таковой не является просто суммой своих стоимостных составных частей.

В проценте сам капитал в свою очередь выступает в определении товара, но товара, специфически отличного от всех других товаров; капитал как таковой — не как простая сумма меновых стоимостей — вступает в обращение и становится товаром. Здесь характер самого товара оказывается экономическим, специфическим определением; он не безразличен, как это имеет место в простом обращении, и не соотнесен прямо с трудом, противоположностью капитала, его [капитала] потребительной стоимостью, как это имеет место в промышленном капитале — капитале, каким он выступает в своих ближайших определениях, проистекающих из производства и обращения. Поэтому товар в качестве капитала, или капитал в качестве товара, не обменивается в обращении на эквивалент; вступая в обращение, он сохраняет свое для-себя-бытие; таким образом, он сохраняет свое первоначальное отношение к своему собственнику, даже когда он переходит в руки чужого владельца. Капитал, фигурирующий в качестве товара, поэтому всего лишь ссужается. Для его собственника потребительной стоимостью этого капитала как таковой является увеличение его стоимости, деньги как деньги, а не как средство обращения; их потребительная стоимость как капитала.

Выставленное г-ном Прудоном требование, чтобы капитал не отдавался в ссуду и не приносил процентов, а в качестве товара продавался бы за свой эквивалент, как всякий другой товар, — вообще представляет собой не что иное, как требование, чтобы меновая стоимость никогда не становилась капиталом, а оставалась простой меновой стоимостью; чтобы капитал не существовал в качестве капитала[148]. Это требование, выставленное совместно с требованием, чтобы наемный труд оставался всеобщим базисом производства, свидетельствует о забавной путанице в отношении простейших экономических понятий. Отсюда та жалкая роль, которую Прудон играет в полемике с Бастиа, о чем мы будем говорить впоследствии. Болтовня о соображениях справедливости и права сводится лишь к тому, что отношение собственности, или правовое отношение, в том виде, в каком оно соответствует простому обмену, хотят в качестве масштаба применить к отношению собственности и правовому отношению на более высокой ступени развития меновой стоимости. Поэтому Бастиа, сам того не сознавая, в свою очередь выпячивает те моменты простого обращения, которые толкают к капиталу.

Капитал, сам выступающий в качестве товара, представляет собой деньги в качестве капитала, или капитал в качестве денег.}

 

{Третьим моментом, который следует рассмотреть в процессе формирования понятия капитала, является первоначальное накопление в противоположность труду, а значит и лишенный предметности труд в противоположность накоплению.

Первый момент исходил из стоимости как проистекающей из обращения и предполагающей его. Это было простое понятие капитала: деньги, непосредственно в их дальнейшем определении — определении капитала. Второй момент исходил из капитала как предпосылки производства и его результата. Третий момент полагает капитал как определенное единство обращения и производства, (отношение между капиталом и трудом, между капиталистом и рабочим само выступает как результат процесса производства.)

Первоначальное накопление следует отличать от накопления [III—21] капиталов; последнее предполагает капиталы; предполагает отношение капитала как существующего, а следовательно, подразумевает также отношения капитала к труду, к ценам (тех товаров, из которых состоит основной и оборотный капитал), к проценту и прибыли. Но для того чтобы возникнуть, капитал уже предполагает известное накопление, которое заложено уже в самостоятельно существующей противоположности между овеществленным и живым трудом, заложено в самостоятельном существовании этой противоположности. Это накопление, — которое необходимо для возникновения капитала и которое, стало быть, уже включено в качестве предпосылки, в качестве одного из моментов, в понятие капитала, — следует отличать по существу от накопления капитала, уже ставшего капиталом, от накопления, при котором уже должны иметься налицо капиталы.}

{Мы уже видели [xcii], что капитал предполагает: 1) процесс производства вообще, в том виде, в каком он свойствен всем общественным укладам, т. е. процесс производства вне его исторического характера, если угодно, общечеловеческий процесс; 2) обращение, которое даже в каждом из своих моментов, а еще более в своей целостности является определенным историческим продуктом; 3) капитал как определенное единство обоих.

В какой мере сам общий процесс производства видоизменяется исторически, едва только он начинает выступать уже только как элемент капитала, — это должно выявиться в ходе его анализа, как и вообще из простого рассмотрения специфических особенностей капитала должны выявиться его исторические предпосылки.}

{Все прочее является переливанием из пустого в порожнее. Какие определения следует включить в первый раздел: «О производстве вообще», и какие в первый отдел второго раздела, трактующий о меновой стоимости вообще, — это может выясниться лишь в конце и в качестве результата всего исследования. Например, мы уже видели [xciii], что различение потребительной стоимости и меновой стоимости относится к самой политической экономии и что потребительная стоимость не остается, как это имеет место у Рикардо, лежать мертвой в качестве простой предпосылки. Глава о производстве объективно заканчивается продуктом как результатом производства; глаза об обращении начинается товаром, который в свою очередь сам является потребительной стоимостью и меновой стоимостью (а стало быть, также и стоимостью, отличной от них обеих); обращение выступает как единство потребительной стоимости и меновой стоимости, однако как такое единство, которое является лишь формальным и потому разрушается, превращаясь в товар как всего лишь предмет потребления (нечто внеэкономическое) и в меновую стоимость, обособившуюся в виде денег как чего-то вполне самостоятельного.}

[3) ПРИБАВОЧНЫЙ ТРУД КАК ИСТОЧНИК ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ. ИСТОРИЧЕСКОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ КАПИТАЛА]

Прибавочная стоимость, которую капитал имеет в конце процесса производства, — прибавочная стоимость, которая в качестве возросшей цены продукта реализуется лишь в обращении, однако только так, как это имеет место со всеми ценами, реализующимися в обращении лишь вследствие того, что они уже идеально предпосланы обращению, определены еще до того, как они вступают в обращение, — прибавочная стоимость, если ее выразить в соответствии с общим понятием меновой стоимости, означает, что овеществленное в продукте рабочее время, или количество труда (будучи выражена в состоянии покоя, величина труда выступает как распределенное в пространстве количество, будучи же выражена в состоянии движения, она поддается измерению только через посредство времени), больше того рабочего времени, которое содержалось в первоначальных составных частях капитала. А это возможно лишь при том условии, если труд, овеществленный в цене труда, меньше того живого рабочего времени, которое было куплено с помощью этого овеществленного труда.

Овеществленное в капитале рабочее время является, как мы видели, суммой, состоящей из трех частей: а) из рабочего времени, овеществленного в сырье; b) из рабочего времени, овеществленного в орудии; с) из рабочего времени, овеществленного в цене труда. Части а и b остаются в качестве частей капитала неизменными; хотя в ходе процесса они и меняют свой вид, свой материальный способ существования, но как стоимости они остаются неизменными. Только часть с обменивается капиталом на нечто качественно другое: данное количество овеществленного труда обменивается на некоторое количество живого труда. Если бы живое рабочее время лишь воспроизводило рабочее время, овеществленное в цене труда, то и этот обмен был бы тоже лишь формальным, и, в том что касается стоимости, здесь вообще имел бы место обмен на живой труд как на всего лишь иную форму существования той же самой стоимости, подобно тому как в отношении стоимости материала труда и орудия труда имело место лишь изменение вещественной формы их существования. Если капиталист уплатил рабочему цену, равную одному рабочему дню, и рабочий день рабочего добавил к сырью и орудию только один рабочий день, то это означало бы, что капиталист просто обменял меновую стоимость в одной форме на меновую стоимость в другой форме. Он действовал бы не как капитал. С другой стороны, рабочий не оставался бы тут в рамках простого процесса обмена: по существу он получил бы в уплату продукт своего труда, но так, что капиталист оказал бы ему одолжение, выплатив ему вперед цену продукта еще до его реализации. Капиталист предоставил бы ему кредит, и притом даром, pour le roi de Prusse [xciv]. Voilà tout [xcv].

Тот обмен между капиталом и трудом, результатом которого является цена труда, хотя и представляет собой со стороны рабочего простой обмен, со стороны капиталиста должен быть не-обменом. Капиталист должен получить больше стоимости, чем он отдал. Обмен, рассматриваемый со стороны капитала, должен быть только кажущимся обменом, т. е. он должен подпадать под другое экономическое определение формы, чем определение формы обмена; иначе были бы невозможны капитал как капитал и труд как труд в противоположность капиталу. Капитал и труд обменивались бы лишь как равные меновые стоимости, вещественно существующие в различных формах бытия.

Вот почему экономисты, желая оправдать капитал, апологе-тизировать его, прибегают к помощи этого простого [III—-22] процесса и объясняют капитал посредством как раз такого процесса, который делает невозможным его существование. Для того чтобы демонстрировать капитал, они демонстрируют отсутствие капитала. Ты [капиталист] платишь мне [рабочему] за мой труд, получаешь его в обмен на его собственный продукт и вычитаешь у меня стоимость сырья и материала, которые ты мне доставил. Это означает, что мы являемся компаньонами, которые вносят в процесс производства различные элементы и обменивают их между собой сообразно их стоимости. Стало быть, продукт превращается в деньги, а деньги делятся таким образом, что ты, капиталист, получаешь цену твоего сырья и орудия, а я, рабочий, получаю ту цену, которую прибавил к ним труд. Для тебя выгода заключается в том, что ты обладаешь теперь сырьем и орудием в пригодной для потребления (способной к обращению) форме, для меня выгода заключается в том, что мой труд реализовал себя. Правда, скоро ты попал бы в такое положение, что твой капитал в форме денег оказался бы съеденным, тогда как я в качестве рабочего завладел бы и тем и другим [и сырьем и орудием труда]. —

Тем, что рабочий обменивает на капитал, является сам его труд (в обмене фигурирует возможность распоряжаться его трудом); он отчуждает свой труд. То, что рабочий получает в качестве цены, есть стоимость этого отчуждения. Рабочий обменивает создающую стоимость деятельность на некоторую, заранее определенную, стоимость, независимо от результатов своей деятельности.

{Г-н Бастиа обнаруживает необычайное глубокомыслие, утверждая, что система наемного труда является несущественной, чисто формальной формой, такой формой ассоциации, которая как таковая не имеет ничего общего с экономическим отношением труда и капитала [xcvi]. Если бы, говорит он, рабочие были настолько богаты, что могли бы ждать, пока продукт будет изготовлен и продан, то система наемного труда не мешала бы им заключать с капиталистом такой же выгодный контракт, какой один капиталист заключает с другим. Таким образом, зло заключается не в форме наемного труда, а в условиях, от него независимых. Что сами эти условия являются условиями системы наемного труда — это г-ну Бастиа, конечно, в голову не приходит. Если бы рабочие одновременно были и капиталистами, то они, действительно, относились бы к неработающему капиталу не как работающие рабочие, а как работающие капиталисты, — т. е. не в форме наемных рабочих. Поэтому для г-на Бастиа заработная плата по существу то же самое, что прибыль, а прибыль то же самое, что процент. Это он называет гармонией экономических отношений, заключающейся в том, что экономические отношения существуют лишь по видимости, в действительности же, в сущности, имеется только одно отношение, отношение простого обмена. Поэтому существенные формы сами по себе представляются г-ну Бастиа бессодержательными, т. е. недействительными формами.}

 

***

Как же определяется стоимость того товара, который отчуждает рабочий? Она определяется тем овеществленным трудом, который содержится в его товаре. Этот товар существует в живой личности рабочего. Для того чтобы изо дня в день поддерживать свою жизнедеятельность, рабочий (о рабочем классе, следовательно о том возмещении износа, которое необходимо для сохранения им себя как класса, здесь пока еще нет речи, так как рабочий здесь еще противостоит капиталу как рабочий, стало быть как заранее данный, обладающий определенным долголетием субъект, а не как смертный индивид рода рабочих) должен потреблять определенное количество жизненных средств, возмещать израсходованную кровь и т. д. Рабочий получает только эквивалент. Значит, завтра, по завершении обмена, — а закончив обмен формально, рабочий в действительности выполняет его лишь в процессе производства, — его способность к труду существует в том же виде, как и до обмена: рабочий получил точный эквивалент, так как полученная им цена позволяет ему остаться владельцем той же самой меновой стоимости, которую он имел прежде. То количество овеществленного труда, которое содержалось. в его жизнедеятельности, оплачено ему капиталом. Рабочий потребил это количество овеществленного труда, и так как оно существовало не как вещь, а как способность живого человека, то рабочий в силу специфической природы своего товара — специфической природы жизненного процесса — может снова пойти на обмен. То обстоятельство, что кроме рабочего времени, овеществленного в жизнедеятельности рабочего, — т. е, того рабочего времени, которое потребовалось для оплаты продуктов, необходимых для сохранения жизне- . деятельности рабочего, — в его непосредственном бытии овеществлен еще и дальнейший труд, а именно те стоимости, которые рабочий потребил, чтобы достичь определенной способности к труду, особого мастерства, — а стоимость этой способности, этого особого мастерства измеряется тем, с какими издержками производства может быть создано подобное мастерство в труде, — это обстоятельство нас здесь еще не касается, ибо здесь речь идет не об особо квалифицированном труде, а о труде вообще, о простом труде.

Если бы для того, чтобы поддержать существование рабочего в течение одного рабочего дня, нужен был целый рабочий день, то капитал не существовал бы, так как рабочий день обменивался бы на свой собственный продукт и, следовательно, капитал не мог бы увеличиваться по своей стоимости, а потому и сохраняться как капитал. Самосохранение капитала есть его самовозрастание. Если бы капиталу, для того чтобы жить, тоже нужно было работать, то он сохранялся бы не как капитал, а как труд. Собственность на сырье и орудия труда была бы тогда только номинальной; [III—23] экономически они принадлежали бы рабочему в такой же точно мере, в какой они принадлежали бы капиталисту, так как они создавали бы для капиталиста стоимость лишь постольку, поскольку он сам был бы рабочим. Поэтому он относился бы к ним не как к капиталу, а как к простому материалу и средству труда, как это делает сам рабочий в процессе производства.

Если же, напротив, для того чтобы поддержать жизнь рабочего в течение целого рабочего дня, требуется, например, только половина рабочего дня, то содержащаяся в продукте прибавочная стоимость получается сама собой, потому что в цене [труда] капиталист оплатил только половину рабочего дня, а в продукте получает в овеществленном виде целый рабочий день; следовательно, за вторую половину рабочего дня он не дал в обмене ничего. Сделать его капиталистом может не обмен, а только такой процесс, в котором он без всякого обмена получает овеществленное рабочее время, т. е. стоимость. Половина рабочего дня не стоит капиталу ничего; следовательно, он получает стоимость, за которую не дал эквивалента, А увеличение стоимостей может иметь место лишь благодаря тому, что та или иная стоимость получается, а следовательно, и создается сверх эквивалента.

Прибавочная стоимость — это вообще стоимость сверх эквивалента. По своему определению эквивалент является лишь тождеством стоимости с самой собой. Поэтому прибавочная стоимость никогда не может возникнуть из эквивалента; а значит, она и не может возникнуть первоначально из обращения; она должна проистекать из самого процесса производства капитала. Это можно выразить еще и следующим образом: если рабочему, для того чтобы прожить целый день, требуется лишь половина рабочего дня, то для того чтобы поддерживать свое существование в качестве рабочего, ему надо работать только полдня. Вторая половина рабочего дня представляет собой принудительный труд, прибавочный труд [surplus-Arbeit]. To, что на стороне капитала выступает как прибавочная стоимость, как раз это самое на стороне рабочего выступает как прибавочный труд, как труд сверх его потребности как рабочего, т. е. сверх той его потребности, от удовлетворения которой непосредственно зависит поддержание его жизнедеятельности.

Великая историческая сторона капитала заключается в создании этого прибавочного труда, излишнего с точки зрения одной лишь потребительной стоимости, с точки зрения простого поддержания существования рабочего, и историческое назначение капитала будет выполнено тогда, когда, с одной стороны, потребности будут развиты настолько, что сам прибавочный труд, труд за пределами абсолютно необходимого для жизни, станет всеобщей потребностью, проистекающей из самих индивидуальных потребностей людей, и когда, с другой стороны, всеобщее трудолюбие благодаря строгой дисциплине капитала, через которую прошли следовавшие друг за другом поколения, разовьется как всеобщее достояние нового поколения, — когда, наконец, это всеобщее трудолюбие, благодаря развитию производительных сил труда, постоянно подстегиваемых капиталом, одержимым беспредельной страстью к обогащению и действующим в таких условиях, в которых он только и может реализовать эту страсть, приведет к тому, что, с одной стороны, владение всеобщим богатством и сохранение его будут требовать от всего общества лишь сравнительно незначительного количества рабочего времени и что, с другой стороны, работающее общество будет по-научному относиться к процессу своего прогрессирующего воспроизводства, своего воспроизводства во все возрастающем изобилии; — следовательно, тогда, когда прекратится такой труд, при котором человек сам делает то, что он может заставить вещи делать для себя, для человека.