ПОСТОЯННЫЙ И ПЕРЕМЕННЫЙ КАПИТАЛ 1 страница
[а) Сохранение стоимости постоянного капитала в процессе производства]
Мы все время говорили только о двух элементах капитала, о двух частях живого рабочего дня, из которых одна представляет заработную плату, а другая — прибыль, одна репрезентирует необходимый труд, а другая — прибавочный труд. Где же в таком случае остаются две остальные части капитала, которые воплощены в материале труда и в орудии труда? Что касается простого процесса производства, то труд предполагает наличие орудия, которое облегчает труд, и материала, в котором труд себя запечатлевает и который он формирует. Эта форма придает материалу потребительную стоимость. В обмене эта потребительная стоимость становится меновой стоимостью в той мере, в какой она содержит в себе овеществленный труд. Но являются ли материал труда и орудие труда в качестве составных частей капитала теми стоимостями, которые труд должен возместить? Так, в приведенном выше примере [cxvii], когда капитал, равный 100 талерам, распадается на 50 талеров, вложенных в хлопок, 40 — в заработную плату, 10 — в орудие; когда заработная плата в 40 талеров равна 4 часам овеществленного труда, а капитал заставляет рабочего работать 8 часов, — может показаться, что при этих условиях рабочий должен воспроизводить 40 талеров заработной платы, 40 талеров прибавочного рабочего времени (прибыли), 10 талеров орудия, 50 талеров хлопка, итого — Í40 талеров, между тем как он воспроизводит всего лишь 80 талеров (множество подобных упреков делалось в адрес Рикардо: он-де рассматривает в качестве составных частей издержек производства только прибыль и заработную плату, не включая туда машины и материал труда). 40 талеров [заработной платы] представляют собой продукт половины рабочего дня, а другие 40 талеров — это другая, прибавочная половина. 60 же талеров представляют собой стоимость двух других составных частей капитала. Так как действительный продукт рабочего равен 80 талерам, то рабочий может воспроизвести только 80 талеров, а не 140. Он как будто даже понизил стоимость этих 60 талеров [затраченных на орудие и материал], так как из 80 воспроизведенных им талеров 40 возмещают его заработную плату, а остальные 40 талеров — результат прибавочного труда — на 20 меньше, чем 60. Вместо прибыли в 40 талеров капиталист как будто бы получил убыток в 20 талеров на первоначальную часть своего капитала, состоящую из орудия и материала,
Каким же образом рабочий должен, помимо 80, создать еще стоимость в 60 талеров, когда половина его рабочего дня, как показывает его заработная плата, создает с помощью орудия и материала только 40 талеров, другая половина тоже создает только 40 талеров; а ведь рабочий располагает только одним рабочим днем и не может в течение одного рабочего дня проработать два дня.
Предположим, что 50 талеров материала соответствуют х фунтам хлопчатобумажной пряжи, а 10 талеров орудия — одному ткацкому станку. Так вот, что касается, прежде всего, потребительной стоимости, то ясно, что если бы хлопок не имел уже формы пряжи, а железо и дерево — формы ткацкого станка, то рабочий не мог бы произвести никакой ткани, никакой потребительной стоимости более высокого порядка. Для самого рабочего эти 50 талеров и эти 10 талеров представляют собой в процессе производства только пряжу и ткацкий станок, а не меновые стоимости. Его труд превратил их в потребительную стоимость более высокого порядка, добавил к ним определенное количество овеществленного труда — 80 талеров, а именно: 40 талеров, в которых он воспроизвел свою заработную плату, и 40 талеров прибавочного времени. В потребительной стоимости — ткани — содержится одним рабочим днем больше, причем, однако, половина этого рабочего дня лишь возмещает ту часть капитала, на которую было куплено право распоряжаться рабочей силой. Того овеществленного рабочего времени, которое содержится в пряже и ткацком станке и образует часть стоимости продукта, рабочий не создал; для него они были и остались тем материалом, которому он придал другую форму и в который он вложил новый труд. Единственным условием является то, чтобы рабочий их не растранжирил, а этого он не сделал, поскольку его продукт обладает потребительной стоимостью, притом потребительной стоимостью более высокого порядка, чем раньше. 8 продукте содержатся теперь две части овеществленного труда: рабочий день данного рабочего и тот труд, который уже содержался в материале труда — пряже — и в ткацком станке независимо от данного рабочего и до начала его труда.
Труд, овеществленный раньше, был условием его [теперешнего] труда; лишь этот ранее овеществленный труд сделал его [теперешний] труд трудом, но он ничего не стоит рабочему. Допустим, что пряжа и ткацкий станок не были бы заранее даны как составные части капитала, как стоимости, и ничего не стоили бы капиталу. Тогда стоимость продукта была бы равна 80 талерам, если рабочий работал целый день, и 40 талерам, если он работал половину дня. Стоимость эта как раз была бы равна одному овеществленному рабочему дню. В действительности пряжа и ткацкий станок в процессе производства ничего не стоят рабочему; но этим овеществленное в них рабочее время не уничтожается, оно остается и лишь принимает другую форму. Если бы рабочий в течение того же самого рабочего дня должен был кроме ткани произвести еще также пряжу и ткацкий станок, то процесс [производства] фактически был бы невозможен. Следовательно, то обстоятельство, что пряжа и ткацкий станок ни как потребительные стоимости в их первоначальной форме, ни как меновые стоимости не требуют труда данного рабочего, а уже имеются в наличии, — как раз и ведет к тому, что труд данного рабочего в течение одного рабочего дня создает продукт более высокой стоимости, чем стоимость, создаваемая за один рабочий день. Однако рабочий создает такой продукт только потому, что ему не приходится самому производить этот избыток стоимости сверх рабочего дня, а он находит его уже готовым, в качестве предпосылки, в виде материальных условий его труда.
Следовательно, сказать, что рабочий воспроизводит эти стоимости, можно лишь в том смысле, что без его труда они бы сгнили, были бы бесполезны; но точно так же и его труд без них был бы бесполезен. Если рабочий в указанном смысле воспроизводит эти стоимости, то это происходит не потому, что он придает материалу и орудию большую меновую стоимость или вступает в какой-либо процесс с их меновой стоимостью, а потому, что он вообще подвергает их простому процессу производства, что он вообще работает. [III—39] Но это не стоит рабочему дополнительного рабочего времени наряду с тем, которое ему требуется для их обработки и для увеличения их стоимости. Таково то условие, в которое рабочего поставил капитал с тем, чтобы он работал. Рабочий воспроизводит стоимость материала и орудия лишь тем, что придает им большую стоимость, и это придавание им большей стоимости в точности равно его рабочему дню. Во всем остальном он оставляет эти стоимости такими, какие они есть. Старая стоимость материала и орудия сохраняется вследствие того, что к ней присоединяется новая стоимость, а не потому, что воспроизводится, создается сама старая стоимость. Так как материал и орудие представляют собой продукт прежнего труда, то этот продукт прежнего труда, эта сумма овеществленного раньше труда остается элементом продукта данного рабочего, и продукт этот кроме своей новой стоимости содержит также и старую стоимость.
Таким образом, рабочий в действительности производит в этом продукте только стоимость, равную тому рабочему дню, который он к нему присоединил, а сохранение старой стоимости не стоит ему абсолютно ничего сверх того, что ему стоит присоединение новой стоимости. Старая стоимость для рабочего — это лишь материал, и она остается для него лишь материалом, как бы ни менялась форма этого материала; она, стало быть, остается чем-то уже имеющимся в наличии независимо от труда данного рабочего. То обстоятельство, что эти материалы [и орудие], которые остаются, так как они лишь принимают другую форму, сами уже содержат в себе рабочее время, — это касается капитала, а не рабочего; это рабочее время так же не зависит от труда данного рабочего и продолжает существовать после этого труда, как оно существовало до его начала. Это так называемое воспроизводство не стоит рабочему никакого рабочего времени, а является условием его рабочего времени, так как оно заключается только в том, чтобы имеющееся в наличии вещество использовать в качестве материала [и орудия] его труда и относиться к нему как к материалу [и орудию].
Итак, рабочий возмещает старое рабочее время самим актом труда, а не тем, что добавляет для этой цели особое рабочее время. Он возмещает его просто путем присоединения нового рабочего времени, в результате чего старое рабочее время сохраняется в продукте и становится элементом нового продукта. Таким образом, рабочий своим рабочим днем не возмещает стоимости сырья и орудия. Стало быть, это сохранение старой стоимости достается капиталисту так же бесплатно, кап и прибавочный труд. Однако оно достается капиталисту бесплатно [не] потому, что оно и рабочему ничего не стоит; нет, это является результатом того, что материал и орудие труда уже по предположению находятся в руках капиталиста и что поэтому рабочий не может работать, не превращая труда, уже находящегося в руках капитала в предметной форме, в материал [и орудие] своего собственного труда и не сохраняя тем самым труд, овеществленный в этом материале [и орудии]. Таким образом, капиталист ничего не платит рабочему за то, что пряжа и ткацкий станок — их стоимость — вновь появляются в стоимости ткани, стало быть, сохраняются. Это сохранение получается просто в результате присоединения нового труда, который придает [пряже и ткацкому станку] большую стоимость.
Таким образом, из первоначального отношения между капиталом и трудом вытекает, что та самая услуга, которую живой труд оказывает овеществленному труду вследствие своей связи с ним в качестве живого труда, — ничего не стоит капиталу, как ничего не стоит она и рабочему, а только выражает то отношение, согласно которому материал и орудие труда являются для рабочего капиталом, независимыми от рабочего предпосылками. Сохранение старой стоимости не представляет собой акта, отдельного от присоединения повой стоимости, а получается само собой, выступает как естественный результат присоединения новой стоимости. А то обстоятельство, что это сохранение ничего не стоит капиталу, а также ничего не стоит и рабочему, — это дано уже в самом отношении между капиталом и трудом, которое само по себе уже есть прибыль для одного и заработная плата для другого.
Отдельный капиталист может вообразить (и это не отражается на его расчетах), что если он обладает капиталом в 100 талеров, из которых 50 талеров затрачиваются на хлопок, 40 талеров — на жизненные средства для содержания труда, 10 талеров — на орудие, и если он начисляет на свои издержки производства 10% прибыли, — то труд должен возместить ему 50 талеров за хлопок, 40 талеров — за жизненные средства, 10 талеров — за орудие, а также 10% на 50, на 40 и на 10 талеров; так что в представлении капиталиста труд создает ему сырье на 55 талеров, жизненные средства на 44 талера и орудие на 11 талеров, всего — 110 талеров. Но для экономистов это — странное представление, хотя оно и выдвигалось против Рикардо с большой претенциозностью в качестве чего-то совершенно нового.
Если рабочий день рабочего равен 10 часам, а в течение 8 часов рабочий может создать 40 талеров, т. е. создать свою заработную плату, или, что то же самое, сохранить и восстановить свою рабочую силу, то ему требуется 4/5 рабочего дня, для того чтобы возместить капиталу заработную плату, а 1/5 рабочего дня, или 10 талеров, он отдает капиталу в качестве прибавочного труда. Таким образом, в обмен на 40 талеров заработной платы, на 8 часов овеществленного труда капитал получает 10 часов живого труда, и этот избыток образует всю его прибыль. Следовательно, весь овеществленный труд, созданный рабочим, составляет 50 талеров, и каковы бы ни были издержки на орудие и сырье, рабочий не может присоединить к ним ни на один талер больше, потому что его рабочий день не может объективироваться в большем количестве овеществленного труда. Что же касается того обстоятельства, что эти 50 талеров, или 10 часов труда (из которых 8 часов являются лишь возмещением заработной платы), рабочий присоединяет к 60 талерам, затраченным на сырье и орудие, — то этим самым рабочий сохраняет материал и орудие, а сохраняются они именно потому, что снова вступают в контакт с живым трудом и используются в качестве орудия и материала; это не стоит рабочему никакого труда (да у него и нет избыточного времени для такого труда) и не оплачивается ему капиталистом. Эта живительная природная сила труда, заключающаяся в том, что труд, используя материал и орудие, в той или иной форме их сохраняет, а следовательно, сохраняет также и овеществленный в них труд, их меновую стоимость, — становится, как и всякая природная или общественная сила труда, не являющаяся продуктом прежнего труда или продуктом такого прежнего труда, который должен быть повторяем (например, историческое развитие рабочего и т. д.), силой капитала, а не труда. Поэтому-то она и не оплачивается капиталом. Точно так же, как рабочему не платят за то, что он способен мыслить и т. д.
[III—40] Мы видели [cxviii], что первоначально той предпосылкой, из которой возникает капитал, является стоимость, обособившаяся в нечто самостоятельно противостоящее обращению, — т. е. такой товар, для которого определение меновой стоимости не является всего лишь формальным, мимолетным определением, нужным лишь для того, чтобы он мог обменяться на другую потребительную стоимость и в конце концов исчезнуть в качестве объекта потребления, — деньги как деньги, деньги, изъятые из обращения и утверждающие себя негативно по отношению к нему. С другой стороны, продукт капитала, — в той мере, в какой он не является всего лишь воспроизводством самого капитала (это. воспроизводство является, впрочем, только формальным, так как из трех частей стоимости капитала действительно потребляется, а следовательно, воспроизводится, только одна, та, которая возмещает заработную плату; прибыль же является не воспроизводством, а прибавкой к.стоимости, прибавочной стоимостью), — опять-таки имеет своим результатом такую стоимость, которая больше не вступает в обращение в качестве эквивалента, а с другой стороны, еще не возведена вновь в степень капитала, — т. е. обособившуюся в нечто самостоятельное и негативно противостоящую обращению стоимость — деньги (в их третьей, адекватной форме [cxix]). Если сначала деньги выступали в качестве предпосылки капитала, в качестве его причины, то теперь они выступают как его следствие. В первом движении деньги проистекали из простого обращения; во втором движении они проистекают из процесса производства капитала. В первом движении деньги переходят в капитал; во втором движении они выступают как положенная самим капиталом предпосылка капитала и потому уже сами по себе положены как капитал, уже в самих себе содержат идеальное отношение к капиталу. Они уже не просто переходят в капитал, но в них, как в деньгах, уже положено то, что они могут быть превращены в капитал.
[б) Сохранение потребительной стоимости постоянного капитала посредством нового живого труда]
Итак, увеличение стоимостей есть результат самовозрастания капитала, причем это самовозрастание капитала в свою очередь может быть результатом абсолютного или относительного прибавочного времени: действительного увеличения абсолютного рабочего времени или увеличения относительного прибавочного времени, т. е. уменьшения той составной части рабочего дня, которая определена как рабочее время, необходимое для сохранения рабочей силы, определена как необходимый труд вообще.
Живое рабочее время воспроизводит только ту часть овеществленного рабочего времени (капитала), которая выступает в качестве эквивалента за право распоряжаться живой рабочей силой рабочего и которая поэтому, в качестве эквивалента, должна возместить овеществленное в этой рабочей силе рабочее время, т. е. возместить издержки производства живой рабочей силы, — другими словами, сохранить жизнь рабочего как рабочего. То, что живой труд производит сверх этого, является не воспроизводством, а новым созиданием, а именно — новым созиданием стоимости, так как это есть овеществление нового рабочего времени в какой-нибудь потребительной стоимости. То обстоятельство, что при этом одновременно оказывается сохраненным и содержащееся в сырье и орудии рабочее время, представляет собой результат не количества труда, а его качества как труда вообще; и это его всеобщее качество, которое не является особой квалификацией труда, не является специфически определенным трудом, а заключается в том, что труд как труд является трудом, — это качество труда не оплачивается особо, так как капитал купил это качество при обмене с рабочим.
Однако эквивалент этого качества (этой специфической потребительной стоимости труда) измеряется просто тем количеством рабочего времени, которое произвело эту специфическую потребительную стоимость труда. Рабочий, применяя орудие в качестве орудия и изменяя форму сырья, прежде всего присоединяет к стоимости сырья и орудия такое количество нового труда, которое равно рабочему времени, содержащемуся в его собственной заработной плате; все, что рабочий добавляет сверх этого, представляет собой прибавочное рабочее время, прибавочную стоимость. Но вследствие простого отношения, заключающегося в том, что орудие используется в качестве орудия труда, а сырой материал становится сырым материалом труда, вследствие простого процесса, заключающегося в том, что сырой материал и орудие вступают в контакт с трудом, становятся его средством и предметом, а значит и опредмечиванием живого труда, моментами самого труда, — вследствие этого сырой материал и орудие сохраняются не по своей форме, а по своей субстанции; субстанцией же их, если рассматривать дело экономически, является овеществленное рабочее время. Овеществленное [в сыром материале и орудии] рабочее время перестает существовать в односторонней предметной форме, а потому перестает подвергаться разложению в качестве просто вещи, путем химических и т. п. процессов; перестает потому, что это овеществленное рабочее время выступает теперь как материальный способ существования — как средство и объект — живого труда.
Из просто овеществленного рабочего времени, в вещном бытии которого труд сохраняется уже только как нечто исчезнувшее, как внешняя, форма природной субстанции этого овеществленного рабочего времени, внешняя по отношению к самой этой субстанции (например, форма стола — по отношению к древесине или форма вала — по отношению к железу), как труд, существующий всего лишь во внешней форме вещественного, — из такого овеществленного рабочего времени развивается безразличие вещества по отношению к форме. Овеществленное рабочее время сохраняет эту свою форму не в силу какого-либо живого имманентного закона воспроизводства, подобно тому как, например, дерево сохраняет свою форму дерева (в качестве дерева древесина сохраняет себя в определенной форме потому, что эта форма есть форма древесины, тогда как форма стола случайна для древесины, не является формой, имманентной ее субстанции); форма существует здесь лишь как форма, внешняя по отношению к вещественному содержанию, или сама она существует только вещественно. Поэтому разрушение, которому подвержено вещество этой формы, разрушает также и его форму. Однако когда сырье и орудие выступают в качестве условий живого труда, они сами вновь оказываются одушевленными. Овеществленный труд перестает существовать в веществе как нечто мертвое в качестве внешней, безразличной формы, так как он сам снова выступает как момент живого труда, как отношение живого труда к самому себе в предметном материале, как предметность живого труда, как его средство и объект (предметные [вещественные] условия живого труда).
В результате того, что живой труд, осуществляясь в материале, тем самым изменяет сам этот материал, — изменение, которое определяется целью труда и его целесообразной деятельностью (и которое не сводится, как в мертвом предмете, к созданию формы, внешней веществу, к созданию всего лишь мимолетной видимости существования предмета), — в результате этого материал сохраняется в определенной форме, а изменение формы вещества подчиняется цели труда. Труд есть живой, преобразующий огонь; он есть бренность вещей, их временность, выступающая [III—41] как их формирование живым временем. В простом процессе производства — отвлекаясь от процесса увеличения стоимости — преходящий характер формы вещей используется для того, чтобы сделать их пригодными для потребления.
Когда хлопок превращается в пряжу, пряжа — в ткань, ткань — в набивную или гладкокрашеную ткань и т. п., а последняя, скажем, в платье, то 1) субстанция хлопка сохраняется во всех этих формах. (В химическом процессе, в регулировавшемся трудом обмене веществ, повсюду обменивались эквиваленты (природные) и т. д.) 2) Во всех этих последовательных процессах вещество принимало все более полезную форму, так как оно принимало форму, все более приспосабливавшую его к потреблению; пока в конце концов оно не приобрело такую форму, в которой оно может непосредственно стать предметом потребления, в которой, следовательно, потребление вещества и уничтожение его формы становятся человеческим потреблением, а само изменение вещества оказывается его непосредственным использованием. Во всех этих процессах вещество хлопка сохраняется; оно исчезает в одной форме потребительной стоимости, для того чтобы уступить место более высокой форме, пока не получится такой предмет, который служит предметом непосредственного потребления.
Однако тем, что хлопок превращен в пряжу, он поставлен в определенное отношение к последующему виду труда. Если этот последующий труд не наступил, то не только оказывается бесполезной приданная хлопку форма, иными словами, предшествующий труд не только не подкрепляется новым трудом, но оказывается испорченным и материал, так как хлопок в форме пряжи лишь постольку обладает потребительной стоимостью, поскольку он вновь подвергается обработке: он представляет собой потребительную стоимость только по отношению к тому употреблению, которое дает ему последующий труд. Переработанный в пряжу хлопок является потребительной стоимостью лишь в той мере, в какой его форма — форма пряжи — уничтожается, заменяясь формой ткани, между тем как хлопок в его бытии в качестве хлопка может иметь бесчисленное множество применений.
Таким образом, без дальнейшего труда потребительная стоимость хлопка и пряжи, материал и его форма, пропали бы зря; эта потребительная стоимость была бы уничтожена, вместо того чтобы быть произведенной. И материал и его форма, и вещество и его форма сохраняются посредством дальнейшего труда, — сохраняются как потребительные стоимости, —пока они не примут облика такой потребительной стоимости, использование которой есть ее потребление. Следовательно, в простом процессе производства заложено то, что предшествующая ступень производства сохраняется посредством последующей ступени и что посредством создания потребительной стоимости более высокого порядка старая потребительная стоимость сохраняется или же изменяется лишь в той мере, в какой она повышается как потребительная стоимость. Именно живой труд сохраняет потребительную стоимость незавершенного продукта труда, сохраняет ее тем, что превращает этот продукт в материал дальнейшего труда. Однако живой труд сохраняет незавершенный продукт труда, — т. е. предохраняет его от непригодности и гибели, — только тем путем, что перерабатывает его сообразно своей цели, вообще делает его объектом нового живого труда.
Это сохранение старой потребительной стоимости не представляет собой такого процесса, который протекал бы наряду с переработкой старой потребительной стоимости (или завершением ее) посредством нового труда; нет, сохранение старой потребительной стоимости совершается посредством самого этого нового труда, создающего потребительную стоимость более высокого порядка. Тем, что труд по изготовлению ткани превращает пряжу в ткань, т. е. обращается с пряжей как с сырьем для ткачества, для особого вида живого труда (а пряжа имеет потребительную стоимость лишь постольку, поскольку она ткется), — труд ткача сохраняет ту потребительную стоимость, которой обладал хлопок как таковой и которую он в специфической форме сохранял в пряже. Труд ткача сохраняет продукт [прежнего] труда тем, что превращает его в сырье для нового труда; однако он, во-первых, не добавляет для этого никакого дополнительного нового труда, а во-вторых, сохраняет потребительную стоимость сырья попутно, посредством другого труда. Труд ткача сохраняет полезность хлопка как пряжи тем, что он превращает пряжу в ткань. (Все это относится уже к 1-й главе о производстве вообще.) Он сохраняет хлопок посредством ткачества. Это сохранение труда в качестве продукта, или сохранение потребительной стоимости продукта труда тем, что этот продукт становится сырьем для нового труда, выступая вновь как материальная предметность целесообразного живого труда, — дано в простом процессе производства. По отношению к потребительной стоимости труд обладает тем свойством, что он сохраняет имеющуюся налицо потребительную стоимость, повышая ее, и что он повышает ее, превращая ее в предмет нового труда, обусловленного конечной целью, — т. е. снова переводя потребительную стоимость из формы безразличного существования в форму предметного материала труда, его тела. (То же самое относится и к орудию. Веретено сохраняется в качестве потребительной стоимости только тем, что оно используется для прядения. В противном случае, вследствие той определенной формы, которая здесь придается железу и дереву, пропали бы для потребления и тот труд, который придал им эту форму, и тот материал, которому эта форма придана. Только в результате того, что веретено выступает как средство живого труда, как один из предметных моментов жизнедеятельности последнего, — здесь сохраняется потребительная стоимость дерева и железа, точно так же, как и их форма. Назначение веретена как орудия труда заключается в том, чтобы быть изношенным, но изношенным именно в процессе прядения. Более высокая производительность, которую веретено придает труду, создает больше потребительных стоимостей и таким путем возмещает потребительную стоимость, уничтоженную в процессе потребления орудия. Яснее всего это проявляется в земледелии, так как там легче всего — ибо раньше, чем где бы то ни было — [продукт] непосредственно выступает как жизненное средство и потребительная стоимость, выступает как потребительная стоимость в отличие от меновой стоимости. Если мотыга доставляет земледельцу вдвое больше хлеба, чем он мог бы получить без нее, то на производство самой мотыги ему нужно затратить меньше времени; у него имеется достаточно продовольствия, для того чтобы изготовить новую мотыгу.)
Составные части стоимости капитала — из которых одна существует в форме материала, а другая в форме орудия — в процессе увеличения стоимости выступают по отношению к рабочему, т. е. по отношению к живому труду (ибо рабочий в этом процессе существует только в качестве живого труда), не как стоимости, а как простые моменты процесса производства, выступают как потребительные стоимости для труда, как предметные условия его эффективности, или как его предметные моменты. То обстоятельство, что, используя орудие в качестве орудия и придавая сырью [III—42] форму потребительной стоимости более высокого порядка, живой труд тем самым их сохраняет, — заложено в природе самого труда. Однако сохраняемые этим путем потребительные стоимости труда в качестве составных частей капитала представляют собой меновые стоимости и, как таковые, определяются содержащимися в них издержками производства, количеством овеществленного в них труда. (К потребительной стоимости имеет отношение только качество уже овеществленного труда.) Количество овеществленного труда сохраняется тем путем, что его качество как потребительной стоимости для дальнейшего труда сохраняется посредством контакта с живым трудом.
Потребительная стоимость хлопка, так же как и его потребительная стоимость как пряжи, сохраняется в результате того, что хлопок в качестве пряжи перерабатывается в ткань; в результате того, что хлопок [в виде пряжи] существует в ткачестве как один из его предметных моментов (наряду с ткацким станком). В результате этого сохраняется также и то количество рабочего времени, которое содержалось в хлопке и хлопчатобумажной пряже. То, что в простом процессе производства выступает как сохранение качества прошлого труда, а потому также и того материала, в котором этот прошлый труд заключен, — то в процессе увеличения стоимости выступает как сохранение количества уже овеществленного труда. Для капитала это есть сохранение количества овеществленного труда посредством процесса производства; для самого живого труда это есть лишь сохранение уже существующей, существующей для труда, потребительной стоимости.
Живой труд добавляет новое количество труда; но уже овеществленное количество труда он сохраняет не в результате этого количественного добавления, а в результате присущего ему качества живого труда, или в результате того, что к тем потребительным стоимостям, в которых содержится прошлый труд, он относится как труд. Но и оплачивается живой труд не за это качество, которым он обладает как живой труд, — если бы он не был живым трудом, его бы вообще не покупали, — а за содержащееся в нем самом количество труда. Уплачивается, как и у всех других товаров, лишь цена его потребительной стоимости. То специфическое качество, которым обладает живой труд, — добавляя новое количество труда к уже овеществленному количеству труда, одновременно сохранять овеществленный труд в его качестве овеществленного труда, — ему не оплачивается, да и рабочему оно тоже ничего не стоит, так как является природным свойством его рабочей силы.