Генерал-майор С. А. Ковпак 17 страница

Горячий по характеру, отчаянно смелый, Василий Васильевич Щербина охотно шел на любую операцию. Далеко окрест знали его коренастую фигуру и ску­ластое лицо. Совсем еще молодой, он «для солид­ности» отрастил себе большую черную бороду, став одним из самых видных партизанских бородачей. Так и звали его все: «Бородач». Единственно, чего ему недоставало, — это опыта управления людьми в слож­ных условиях партизанской борьбы. И горяч он был, и доверчив иной раз не в меру, но, по правде ска­зать, трудно было распознать людей и руководить ими, когда в партизанские отряды стремились про­лезть полицейские и тайные агенты гестапо, когда на смелого человека иной раз нападала робость, а роб­кие, казалось бы с первого взгляда, люди иногда вне­запно обретали силу и мужество. Подрывное дело Щербина знал отлично, а перспектива рвать к чорту, на воздух фашистские поезда была для нас самой же­ланной. И он стал у нас инструктором по подготовке подрывников.

В десятых числах апреля первая группа минеров была подготовлена и должна была выступить для действий на линии Вилейка—Полоцк. Чтобы не ра­скрыть наших планов, подрывники не должны были появляться в населенных пунктах, расположенных по пути следования ближе двадцати пяти—тридцати ки­лометров от нашей базы. Во-первых, потому, что мы, как уже говорилось, были обложены кольцом засад и каждый шаг, сделанный нашими людьми, прини­мался всерьез противником; во-вторых, потому, чтобы не разоблачить наших маршрутов и не дать противни­ку вовремя принять меры к охране своих коммуни­каций. На предстоящий путь их нужно было обеспе­чить полностью продуктами питания. Конское мясо без картошки и хлеба быстро приелось. Многие, кро­ме того, жаловались на расстройство желудка. Обес­печить людей более доброкачественными продуктами взялся Саша Шлыков, к тому времени уже почти выздоровевший и исполнявший в отряде обязанности старшины.

В деревне Домжарица на расстоянии десяти — двенадцати километров от центральной базы у гитле­ровцев был собран колхозный скот для снабжения мя­сом местных гарнизонов. Там же имелся небольшой запас муки. Домжарица расположена на открытой местности в трех километрах от шоссе Лепель—Бегомль. Оккупанты иногда выезжали из деревни, воз­лагая охрану продовольственных запасов на местных полицейских. Их было в деревне всего восемь чело­век. Отнять продукты у полицейских не представляло большой трудности, нужно было только точно устано­вить, когда гитлеровцы выедут на ночь из деревни или хотя бы оставят ее на несколько часов.

На выполнение операции Шлыков попросил трое суток. С десятком бойцов он подобрался к ближай­шим выходам из Домжарицы и целые сутки вел наблю­дение. Ему удалось точно установить, где у гитле­ровцев склад продовольствия и фуража, через мест­ного крестьянина узнать, в каком дворе находится скот.

К счастью Шлыкова, эскадрон оккупантов и пять жандармов, расквартированных в деревне, на второй день выехали в Лепель. Часового партизанам удалось схватить без шума. Жена полицейского, выпекавшая хлеб для гитлеровцев, в ту ночь не спала. К утру, она сделала две выпечки хлеба, и партизаны ушли из де­ревни обеспеченные необходимым. Им удалось вы­нести около ста двадцати килограммов печеного хле­ба, два центнера муки и угнать в болото двух круп­ных коров прекрасной упитанности. Два полицая, уве­денные в лес, были расстреляны, у трех были взяты письменные обязательства работать на нас. Осталь­ным удалось сбежать к гитлеровцам за подмогой. Но подкрепление, посланное из Лепеля, опоздало. Пар­тизаны успели уйти в болото, залитое водой, а для гитлеровцев оно было недоступным.

Сформированные подрывные группы получили доб­рокачественные продукты.

Почти до конца апреля на болоте под верхним слоем мха еще была хорошо промерзшая твердая почва, 14 апреля отряд из двадцати восьми лучших подрывников, под руководством капитана Щербины — «Бородача», комиссара Кеймаха и помощника коман­дира отряда капитана Черкасова, вышел болотом на север. В вещевых мешках бойцы несли взрывчатку и все необходимое для того, чтобы сбрасывать под от­кос фашистские эшелоны, непрерывно мчавшиеся на восток по линии Вилейка — Полоцк.

С болью в душе отпускал я самых лучших, испы­танных своих ребят, вместе с которыми делили мы труды и горести минувшей суровой зимы. Но в годы жестоких испытаний родина требует жертв и подви­гов, и мы расстались, подбадривая друг друга и ста­раясь заглушить в себе тревогу: суждено ли нам уви­деться и когда?

Весна твердо вступала в свои права. На вытаяв­ших из-под снега кочках потянулись к солнцу первые

травинки. Почки березы лопались. Трубочкой вылезала на поверхность нежная, ярко-зеленая бахрома листьев.

В воздухе еще не было комаров и мошек, но на согретых солнцем стволах деревьев появились чудом где-то перезимовавшие лесные насекомые. В оттаяв­шем грунте засуетились мелкие зверюшки, между ветвей деревьев начала порхать прилетевшая с юга птичья мелочь, над лесом стали кружить пернатые хищники.

* * *

«Побольше взрывчатки!» — просили мы, радируя в Москву об отправке первого отряда подрывников на коммуникации врага...

С приемкой очередного самолета не пришлось дол­го ждать: он находился в воздухе одновременно с нашей радиограммой. А с приемкой груза произошло маленькое недоразумение, благодаря которому мы встретились с партизанами из отряда Заслонова.

Этому отряду посчастливилось. Прибыв 15 апре­ля из района Орши, люди Заслонова набрели на на­шу запасную базу и, обнаружив там неизрасходован­ный запас конского мяса, «поселились» поблизости. Ночью присланный к нам из Москвы самолет так разбросал свой груз, что два грузовых мешка из одиннадцати попали к заслоновцам.

А в мешках, вместе с взрывчаткой, автоматами, пистолетами и гранатами, нам прислали к празднику Первого мая по нескольку фляг в каждом мешке не­полученного фронтового пайка.

— Вот видите, Григорий Матвеевич, — шутил по этому поводу Константин Заслонов, — не всегда быва­ет справедливой старая русская поговорка: «Была бы выпивка, а закуска найдется». На этот раз у нас по­лучилось наоборот. Сначала оказалась закуска, а уж потом «нашлась» и выпивка. Буквально «с неба сва­лилась».

С Константином Заслоновым мы уладили дело по- хорошему: «за проявленную инициативу» в поисках и распаковке присланного нам груза мы передали заслоновцам четыре автомата и шесть пистолетов, а за­куску и выпивку они обещали нам возвратить нату­рой после победы над фашистскими захватчиками.

С этим самолетом вообще у нас тогда получилась большая неувязка. Радиограмма, посланная нам из Москвы, по неизвестным причинам запоздала на двое суток и была принята 15 апреля одновременно со второй радиограммой, в которой говорилось: «Два че­ловека и груз выброшены вам в ночь на четырнадца­тое апреля. Радируйте получение».

Я был в полном недоумении: как быть? Как искать людей и груз, выброшенных без сигнала неизвестно где? Наш сигнал в это время изображался тремя кострами, расположенными в виде равностороннего треугольника, Мы совершенно не слышали в ночь на четырнадцатое гула самолета, не разводили установ­ленных костров. Люди и груз, сброшенные без сигна­ла, могли попасть в руки врага, но как и где органи­зовать поиски, невозможно было себе даже предста­вить. Мне пришла в голову мысль: светящийся тре­угольник поднять над лесом, чтобы сброшенные лю­ди, если они находятся где-либо в нашем районе мог­ли его увидеть с большого расстояния. Но как это осуществить? В то время у нас не было возможно­стей устроить световой сигнал из электролампочек. Поэтому было решено сделать крестовину на высокой еловой жерди. К концам крестовины были привязаны проволокой сухие смолистые чурки. Зажженные смоляки долго горели на высоко поднятом кверху длин­ном шесте, изображая правильный светящийся тре­угольник. Несколько бойцов в ночь на шестнадцатое ходили с этим сооружением по острову, поворачивая светящийся треугольник своей плоскостью в разных направлениях. Этот движущийся световой сигнал с недоумением наблюдали наши соседи, заслоновцы, да, вероятно, и гитлеровцы, не понимая ни смысла, ни на­значения этого своеобразного «крестного хода». Но затея оказалась не напрасной.

Герой Советского Союза, летчик Груздин, выле­тевший к нам в ночь на 14 апреля и не обнаружив­ший установленного сигнала, возвратился вместе с людьми и грузом обратно на прифронтовой аэродром и в ночь на шестнадцатое вылетел вторично. Заметив нашу сигнализацию, он начал делать развороты над островом. Мы на всякий случай быстро разложили три костра на прилегающем болоте, и летчик сбросил направленных нам людей и грузы.

Мы послали Груздину благодарность, но попроси­ли: в следующий раз сбрасывать парашюты более кучно.

* * *

Лесные курсы подрывников работали непрерывно.

Почти ежедневно уходили с центральной базы обученные люди: кто в составе пятерок — на шоссей­ные дороги для подрыва мостов и порчи телефонно-телеграфной связи, кто — на железнодорожные ком­муникации врага, в распоряжение капитана Щербины. Антон Петрович Брынский готовился вывести пять­десят человек подрывников на линию Борисов—Орша.

Много людей уходило на операции, но еще боль­ше новичков прибывало к нам в леса. Уцелевшие от разгрома связные, ополченцы из Липовца и Москов­ской Горы едва успевали провожать людей на базу.

Всю эту массу людей надо было кормить, снаб­жать продуктами на дорогу.

Наш зеленый песчаный островок, размером в не­сколько гектаров, окруженный со всех сторон болота­ми, залитыми водой, жил полной жизнью, В лесах и кустарниках вокруг острова по вечерам кричали на разные голоса дикие утки, журавли и всевозможные породы куликовых. Лесные опушки по ночам гремели непрерывным бормотаньем токующих тетеревов. Но людям, собранным на центральной базе, не было вре­мени слушать эту разноголосую музыку пернатых.

Только журавлям, прилетевшим на свои болота и разместившимся с нами по соседству, удалось при­влечь внимание наших бойцов и командиров своим назойливым, но осмысленным криком.

В березинских болотах мало водоплавающей ди­чи — гусей, уток, но очень много журавлей. С ними мы познакомились и «подружились», как только они вернулись сюда, на свои прежние гнезда. Кое-кто из наших хлопцев заговорил было об охоте, но охотить­ся мы запретили. Ведь это была наша советская тер­ритория, и на нее должны были распространяться со­ветские законы, по которым охота весной разрешает­ся только с подсадкой на селезня.

Журавли точно «проведали» о нашем к ним рас­положении и скоро перестали нас бояться. Они не улетали, когда мы проходили неподалеку, а стоя на месте, издавали какой-то особый крик, то ли преду­преждающий об опасности, то ли успокаивающий. Этот крик совершенно не походил на тот, какой они издавали, заметив на болоте лисицу, волка или лося.

Я заметил это и стал безошибочно угадывать по­явление человека па окружающих нас болотах.

Бойцы, которых мы посылали для выяснения лич­ности появлявшихся поблизости людей, первое время никак не могли понять, каким образом я узнавал о появлении непрошенных гостей. А когда я раскрыл им секрет, они не поверили:

— Да что вы, товарищ командир, смеетесь над нами? Ведь журавли кричат почти безумолку, а вы посылаете нас только тогда, когда действительно на болоте появляются люди...

— А вы послушайте, как они кричат, журавли-то. Всегда ли они кричат одинаково? Вот выпустите за остров лошадь — журавли сразу начнут перекликать­ся. Уберите потом лошадь, пошлите туда человека и послушайте, как изменится журавлиный крик...

Скоро все наши бойцы стали угадывать появление поблизости людей по журавлиному крику. Эти бди­тельные, неподкупные стражи бессменно охраняли нас. Незаменимую службу журавлей все поняли и оценили. Их больше не трогали и не пугали.

* * *

Вызванные в лес бойцы и командиры, грязные, по­луголодные, с раннего утра до позднего вечера изу­чали технику подрывного дела.

Старшина отряда, Саша Шлыков, проявлял в это время кипучую деятельность. Приходилось не только кормить огромную массу людей, но и заботиться о санитарном сотоянии лагеря.Шлыкову помогали своим Советом, а кое-где и трудом наши старички — Дубов, Рыжик, дед Пахом.

Однажды утром Шлыков попросил разрешения за­нять несколько человек земляными работами. Получив людей, он вырыл котлован и погреб. В Котловане построил баню. Кирпич и галька для печи были до­ставлены вьюками на двух оставшихся лошадях с за­брошенного хутора Ольховый.

И вот на нашем острове затопилась баня, баня простая, сделанная из бревен, врытых в песок, с пе­чью, осыпанной песком и обмурованной внутри кирпи­чами, но пара — хоть отбавляй. В вениках так же не было недостатка.

— Ну, прямо как у нас дома! — говорил красный, как рак, сибиряк, выскакивая из бани на зеленую лужайку.

— Вот это баня! — твердили хлопцы, надевая про­жаренное белье и гимнастерки.

Наполовину набитый снегом погреб Шлыков за­полнил картофелем.

Как выяснилось потом, несколько буртов карто­феля у стайских колхозников зимовало на поле непо­далеку от деревни. Немецкий каптенармус из веленщинского гарнизона обследовал эти бурты и приказал старосте перевезти их в деревню Веленщина в бли­жайшие дни, как только позволит дорога.

У нас не было недостатка в надежных людях в этой деревне. Александр Шлыков всевозможными способами переговаривался со стайскими колхозника­ми даже тогда, когда в деревне было полно немцев. Стоило ему высунуть какой-либо знак в установлен­ном месте на прилегающей опушке леса, как в дерев­не, где-нибудь у скворечника или у плетня, появля­лась жердь или вилы. Эти знаки были понятны только нашему старшине да некоторым жителям деревни, отвечавшим на условные сигналы. Шлыков так разра­ботал свою азбуку, что с ее помощью мог узнавать о передвижениях гитлеровцев, договариваться о вре­мени и месте встречи.

И в один прекрасный день бурт картофеля, предназназначенный для фашистского гарнизона, оказался в нашем погребе. Люди заметно повеселели. Картофель сдабривал конское мясо. Но Шлыков на этом не успо­каивался.

— Картофель без свежего молока не годится,— го­ворил он в кругу ребят. — Молока надо раздобывать.

— Козу надо купить у полицианта! Я знаю, в Рудне у одного есть коза хорошая, говорят, что он ее у гитлеровцев на сало выменял,— подтрунивал над старшиной боец Батурин:

Шлыков не сердился на едкие замечания, а только хмурил брови, всерьез думая завести на базе молоч­ный скот.

В окружающих деревнях можно было достать продукты только с боем. Терять на это людей при на­личии черной тропы, когда каждый боец на учете, было жалко. Но вот в двадцатых числах апреля из деревень начали выгонять скот на пастбища. И Шлы­ков тотчас же разведал через пастухов, что в деревне Подстрежье, расположенной за тридцать километров от базы, оккупанты до распутицы не успели угнать коров колхозной молочной фермы. А перед самой распутицей там наши хлопцы разрушили мост на про­селке, соединявшем эту деревню с Домжарицей. Староста готовился перегнать коров, как только будет исправлен мост, но пока они паслись в общем стаде. Наш старшина предложил опередить гитлеровского служаку и пригнать часть скота на наш остров.

— А как же можно определить — какая корова колхозная, а какая принадлежит единоличникам? — спросил младший политрук Насекин.

— Сразу видно, что в колхозе не работал,— отве­тил Шлыков, лукаво подмигивая товарищам,— не знает, что у колхозных коров вымя гораздо больше, чем у единоличных.

— Да они и держатся ближе к лесу, к нам боль­ше уклоняются, вроде сочувствуют партизанам,— добавил Михаил Горячев.

Прошло два дня, и двадцать пять лучших дойных

коров, Принадлежавших колхозной ферме,были при­гнаны на зеленый остров.

Количество людей на обслуживание базы увеличи­валось. Пришлось назначить бойцов пастухами и вы­делить доярок.