Партизанское движение на подъеме 6 страница

В Пинскую область прибыл крупный фашистский чиновник и стал разъезжать по области, видимо с целью выявления того, что можно захватить и вывез­ти в гитлеровскую Германию отступающим фашист­ским войскам.

Вокруг этого гитлеровского уполномоченного сгруппировалось несколько десятков местных предателей, за которыми наши разведчики долго охотились, но не могли их изловить потому, что они укрывались под защитой крупных фашистских гарнизонов.

Кавалькада матерых фашистов представляла для нас заманчивый объект нападения, их сопровождали несколько чинов гестапо и десятка три полицейских. К тому же они старались держаться ближе к фашистским гарнизонам, во избежание неприят­ности.

К счастью, одной из наших групп перед этим удалось завербовать рядового полицианта, кото­рый оказался в числе охраны. Вот этот полициант улучил момент и всунул гитлеровскому посланцу под сиденье толовую шашку с детонатором замедлен­ного действия.

Матерый оккупант был убит взрывом, который произошел под обшивкой сиденья. В ответ на этот дерзкий акт народных мстителей в гестапо ничего ум­нее не придумали, как расстрелять всю сопровож­дающую свиту.

В живых было оставлено несколько рядовых полициантов, среди которых уцелел и наш испол­нитель.

На этот раз мы «вынесли одобрение» гестапо за расстрел предателей белорусского народа.

После этого случая, если к нам обращались за со­действием помочь «гробануть» полицейских, мы требовали от просителей организовать диверсию про­тив одного-двух представителей гестапо, находивших­ся среди полицейских, а уж с полициантами гитле­ровцы расправлялись сами. Это и выглядело лучше и обостряло отношения между хозяевами и их «на­дежной» опорой, созданной из среды местных пре­дателей.

Искать исполнителей для осуществления подобно­го рода диверсий нам почти не приходилось. Напро­тив, они сами всевозможными путями искали и нахо­дили наших людей, предлагая иногда уже готовые планы нанесения ударов по фашистским захват­чикам.

Александр Шлыков, Валентин Телегин, Яша Кулинич, Нина Осокина и много других превратились в инструкторов. Они встречали, снабжали взрывчаткой и консультировали людей, приобщавшихся к общей борьбе советского народа с фашистскими оккупанта­ми. Местные граждане, работавшие на транспорте у гитлеровцев, получали мины и сами пускали под откос поезда противника. Осенью 1943 года мы поста­вили дело так, что машинисты организовывали взры­вы в депо и выводили из строя паровозы. Стрелочни­ки взрывали стрелочные перекрытия, смазчики забра­сывали в поезда с горючим зажигалки и подсыпали песок в буксы вагонов. Водоливы выводили из строя водокачки и системы водоснабжения...

Гремели не только леса Белоруссии, но рвалась и горела советская земля под ногами фашистских за­хватчиков. Наша мастерская-лаборатория в лесу ра­ботала полным, ходом, изготовляя «партизанские по­дарки» для гитлеровцев. Саша Милетин, Костя Мурехин, Лаврен Бриль не спали ночами, выполняя сроч­ные заказы.

Война с врагом на занятой им территории велась теперь всем советским народом.

Как и прежде, в свободные минуты у костра про­водились беседы с молодежью. Наши «кадровики» находили время вести воспитательную работу среди населения в прилегающих деревнях, в семейном лаге­ре, разрешали все споры и недоразумения, возни­кавшие между нашими людьми и многочисленными партизанскими отрядами, расположенными по сосед­ству.

— Победить фашистов — это еще не все, теперь об этом спору нет. Надо смотреть вперед. А впереди у нас огромная работа,— говорил Василий Афанасьевич Цветков в одной из бесед.

— Да, многое придется восстанавливать из того, что теперь мы так охотно разрушаем,— сказал Вален тин Телегин.

— Разрушенное толом — это одно. На это мы мо­жем привлечь и самих оккупантов. А вот учить их, перевоспитывать придется нам. Да и не только их... Передовик-боец иль командир в бою должен стать первым в труде, подавать пример культуры в жизни. А вести массу за собой в мирной обстановке иногда труднее, чем на фронте.

 

Война на рельсах

Осенью сорок третьего года, организуя диверсии на внутренних объектах противника, мы делали упор в первую очередь на вражеские коммуникации. С кру­шениями поездов гитлеровцы как бы смирились. Они все делали для того, чтобы сократить простои, и вражеские эшелоны, волоча подбитые хвосты, продол­жали ползти на восток к линии фронта.

Мы хорошо понимали, что всякий дополнительный взрыв на магистрали, выведенная из строя водокачка, взорванный семафор, блок-пост и даже линия связи— создавали дополнительные простои, а - все, что хотя бы на час останавливало движение на железной доро­ге, помогало родной Красной Армии громить врага, спасало какое-то количество жизней наших бойцов на фронте. И потому мы не жалели сил и не останав­ливались ни перед чем, чтобы наносить удар за уда­ром, все более разрушительные и ощутимые для гит­леровцев, по их железнодорожным коммуникациям, по их технике и живой силе, движущейся к фронту. А че­ловек, орудие или танк, уничтоженный до подхода к фронту,— это предотвращенная смерть энного коли­чества людей, спасенное от разрушения какое-то коли­чество материальных ценностей, это бомбовоз, сбитый прежде, чем он успел выбросить на цель свой разру­шительный груз,

В течение лета и особенно осени 1943 года наши группы подрывников произвели огромное количество диверсий. Для осуществления многих важных опера­ций приходилось привлекать людей из железнодо­рожного персонала, находившегося на службе у гит­леровцев, и почти не бывало случаев, чтобы наме­ченное мероприятие срывалось из-за отсутствия нуж­ного человека. Война на рельсах не прекращалась ни на один день, а о том, как она велась, говорят факты.

Взрыв водокачки

В Пинской области очень много воды. Но система водоснабжения паровозов довольно сложная. Вода должна здесь подниматься на определенную высоту в резервуары водонапорных башен. В районах с пересе­ченной местностью для этой цели часто используются артезианские колодцы или открытые водоемы, распо­ложенные на более высоких местах. В условиях боло­тистой низменности такие возможности исключаются. Для создания необходимого напора вода здесь долж­на быть поднята на высоту десять—двенадцать метров с помощью насосов.

В местечке Городец Пинской области немцами бы­ла оборудована мощная водонасосная станция. Два новеньких двигателя внутреннего сгорания по сто двадцать лошадиных сил каждый были доставлены из Германии. Во избежание перебоевв водоснабжении гитлеровцы сразу построили действующую и запасную насосные станции.

В Городце паровозы снабжались водой на несколь­ко перегонов. О важности этой станции для нормаль­ного действия железнодорожной магистрали можно было судить по тому, как оккупанты организовали здесь охрану. В помещение насосных станций не раз­решалось входить даже рядовым гитлеровской армии, не говоря уже о белорусах. Но обслуживал эти стан­ции местный белорус, гражданин Кольцов. Он пре­красно знал машины подобного типа и долгое время еще до тридцать девятого года работал на них маши­нистом. Оккупанты хорошо платили машинисту, снаб­жали его промтоварами.

У Кольцова была семья в пять человек. Его домик находился в деревеньке, расположенной в непосред­ственной близости от местечка и в пяти минутах ходьбы от насосной станции. В его квартиру нередко по разным делам наведывались гитлеровцы,— их гар­низон располагался рядом, в местечке. Встретиться с этим человеком было нелегко. Но мои хлопцы за­маскировались под пинских спекулянтов, разыскали машиниста и начали разговор издалека о долге совет­ского человека. Машинист не реагировал. Он произ­водил впечатление обывателя совершенно аполитично­го, не понимал того, о чем ему говорили, а главное, и не хотел понимать.

Хлопцы встретились с Кольцовым во второй раз, в третий, в своих беседах стали говорить более опре­деленным языком, но машинист водокачки, окружен­ный особым вниманием и доверием «начальства», про­должал прикидываться дурачком. А для того чтобы избавить себя от подобных встреч и разговоров, он попросту переселился на насосную станцию, перепра­вив туда постельные принадлежности. Дома стал по­являться очень редко и только затем, чтобы захватить к себе на станцию на два-три дня продуктов питания.

Кругом гремели взрывы. Фашистская администра­ция поняла причину переселения машиниста из соб­ственной квартиры на станцию, как факт проявления подлинной лояльности белоруса по отношению к ок­купантам. Но приказ — любой ценой вывести из строя систему водоснабжения в Городце — оставался в си­ле, и сроки его выполнения истекали. Поэтому «пин­ские спекулянты» начали действовать через семью Кольцова. Однако и семья плохо поддавалась. Ребята подходили с разных сторон — многое предлагали, еще больше обещали, лишь бы люди согласились выпол­нить важное боевое поручение представителей совет­ской власти.

Первой откликнулась дочь машиниста, девятна­дцатилетняя Зося. Она помогла убедить мать и сестру, но отец не шел ни на какие уговоры. Он совсем пере­стал появляться дома, и Зося стала носить ему про­дукты на станцию. Дело, казалось, зашло в тупик. «Пинским торгашам» уже приходилось беспокоиться, как бы не испортился или не был обнаружен спрятан­ный поблизости «товар», предназначенный для реали­зации с помощью Кольцовых.

Между тем Зося настолько увлеклась возмож­ностью совершения диверсионного акта против окку­пантов, что .уже и сама не спала ночи, обдумывая его осуществление. Ей стало совершенно ясно, что только этот акт избавит ее отца, а вместе с ним всю семью и ее, Зосю, от позорной клички изменников ро­дины, которой уже многие односельчане наделяли ре­тивых прислужников оккупантов. А мои ребята поста­рались, чтобы Зося была в курсе положения на во­сточном фронте. Она уже знала о боях на Орловско - Курской дуге и продвижении Красной Армии на других участках фронта. И Зося начала все чаще за­думываться над тем, как и с чем будет она встречать Красную Армию.

Как-то ночью Зося пришла на свидание в услов­ленное место в очень приподнятом настроении.

— Зося, что это с тобой сегодня случилось? — спросил ее старший из группы.— Ты какая-то сегодня особенная.

— Нет, со мной ничего не произошло, — ответила девушка.— А только мне, как и вам, надоело возить­ся с нашими... Ну, как ты им ни доказывай, уперлись, как бараны, хоть лоб разбей — с места не сдвинешь.

— Ну, и как же дальше?

— Дальше как? А дальше вот так, я предлагаю: завтра вся наша семья, кроме меня, поедет в гости к тетке в Мотыль. В пути вы их заберете и увезете в лес. Мне принесите послезавтра ваши мины, я их пе­редам отцу и скажу прямо, что мать, сестра и брат взяты вами в качестве заложников. Если его жена и дети меньше интересуют, чем работа на фашистских захватчиков, то пусть остается здесь и работает, а я тоже уйду к вам в лес.

«Так вот что случилось сегодня с девушкой»,— по­думал старший и сказал:

— Хорошо, мы с твоим планом согласны. Выпол­няй так, как наметила, а мы сделаем все, что зависит от нас.

9 сентября в 0 часов 15 минут, в каменном здании городецкой силовой станции произошли один за дру­гим два взрыва. Двигатель, электромотор и здание были полностью уничтожены. Через полчаса гитле­ровцы во главе с шефом района прибыли в помеще­ние, где стоял второй двигатель, и начали искать, нет ли и здесь мины. А через пять минут, когда они, ниче­го подозрительного не обнаружив, уже выходилина улицу, мина все-таки взорвалась, уничтожив запас­ной двигатель и тяжело ранив трех гитлеровцев, в том числе и шефа района. Вся система водоснабжения была выведена из строя, и оккупанты принуждены были устраивать живой конвейер из местных жителей, для того чтобы наполнять водой паровозные тендеры. Конвейер этот выстраивался от колодца к паровозу и действовал хотя и безотказно, но медленно. Поэтому, когда с отправлением поезда нужно было торопиться, машинист отцеплял паровоз и ехал за водой в Коб­рин. Е!осстановить систему водоснабжения в Городце гитлеровцам не удавалось в течение нескольких меся­цев.

Зося после взрыва водокачки вместе с отцом яви­лась на условленное место и оттуда была препровож­дена в наш лесной семейный лагерь «перемещенных лиц». Вся семья Кольцовых находилась в лагере до прихода Красной Армии. Зося оказалась неплохой хозяйкой и работала в кухне на центральной базе.

 

Несговорчивые

На станции Вулька Антопольская при гитлеровцах работало четыре стрелочника. По национальности один из них был русский, два белоруса и один поляк. Двое жили при станции, один на хуторке поблизости от станции и один в деревне, расположенной в трех километрах.

Мои хлопцы начали «воспитательную работу» со стрелочниками этой станции с человека, которому дальше других надо было ходить на работу. Но чело­век этот оказался весьма несговорчивым. Сначала он ссылался на разные объективные причины, затем на­чал обещать, что подумает и даст свой окончательный ответ в следующий раз, а при очередной встрече сно­ва отлынивал от задания. Отобрать же от этого чело­века подписку наши новички не додумались.

Стрелочник из Вульки Антопольской оказался пре­дателем своего народа. Он под разными предлогами тянул переговоры до того времени, когда ему удалось продать свой домишко в деревне и переселиться на жительство в поселок у станции. После этого стрелоч­ник совсем отказался от встреч с нашими представи­телями, а, во избежание неприятностей, старался не отлучаться далеко от пунктов, охраняемых гитлеров­цами.

Взялись ребята за второго. Этот оказался совет­ским человеком и был очень рад, что его нашли и с ним связались. Но все попытки склонить на выполне­ние наших поручений остальных стрелочников этой станции оставались безрезультатными. Очевидно, остальные два человека находились под влиянием пер­вого, переселившегося из деревни на станцию Три че­ловека из четырех не желали принять наших предло­жений! Такое явление к осени 1943 года было исклю­чительным.

Василий Афанасьевич Цветков доложил мне об этом лично и попросил моих указаний — как посту­пить в данном случае.

Как правило, давая поручения стрелочнику пустить состав на занятый путь, подложить мину под стрелоч­ные перекрытия или совершить какую-либо иную ди­версию, мы накануне выводили его семью в лес, в наш семейный лагерь. Сделав свое дело, исполнитель уходил в условленное место, встречался с нашими людьми и уже потом сопровождался к нам. Но здесь была более сложная обстановка. Три стрелочника хо­тели показать себя надежными гитлеровскими служа­ками. В этом случае оккупанты не остановились бы перед тем, чтобы применить свои репрессии не только к родственникам, но и к знакомым «преступника». А всех в лес не выведешь.

Мы вынесли этот вопрос на обсуждение «совета старейшин»: Дубова, Рыжика, Пахома и других. Там было решено: боевые действия на этой станции прово­дить так, чтобы за них отвечали предатели. В нашу мастерскую был сдан заказ на изготовление мин с большим замедлением. Изготовленные взрыватели мы проверили на точность срабатывания по времени. Смонтированные снаряды были переданы нашему че­ловеку.

Взрыв стрелочных перекрытий давал весьма эффек­тивные результаты. Выведенные из строя стрелочные механизмы гитлеровцам приходилось привозить из Вильно или Гродно. А это вызывало простой колеи иногда больший, чем при обычном крушении эшелона. Поэтому первый взрыв стрелочного перекрытия, орга­низованный с помощью нашего стрелочника на стан­ции Вулька Антопольская 12 декабря 1943 года, вы­звал остановку движения на двадцать четыре часа. За три происшедших взрыва стрелочных перекрытий в течение десятидневки гитлеровцы арестовывали од­ного за другим дежуривших стрелочников, в смены которых происходили взрывы.

За первый взрыв гестапо отправило «виновника» в концентрационный лагерь. За второй и третий взрывы двух стрелочников расстреляли на месте. Но наш че­ловек, ставивший эти мины так, чтобы они взрыва­лись в другую смену, остался неразоблаченным.

Последнюю мину, он поставил с замедлением на двенадцать часов. А январский мороз еще увеличил это время. Семья исполнителя накануне взрыва была переправлена нашими людьми в безопасное место. Патриот советской родины в 22 часа 30 минут принял воинский поезд на занятый путь и ускакал к нам в лес на заранее подготовленной лошади. Гестаповцы поставили на охрану и обслуживание стрелок саперов, но взрыв стрелочного перекрытия произошел и в этой смене.

Поняли ли гитлеровцы после этого, как это просто делается, или нет, неизвестно. Но это уже, в сущности, нас и не интересовало. Стрелочник был зачислен в одну из групп, работавших на железнодорожном транспорте, и сделал еще немало таких боевых дел, за которые гестаповцы арестовывали и расстреливали своих верных прислужников или собственных солдат и офицеров.

 

«Невеста»

В районе Ивацевичей помощником бургомистра работал местный белорус Алексей Иванович Белый. Этот товарищ с самого первого дня прихода оккупан­тов был связан с Колтуном. Он не ушел в лес только по настоянию Николая Харитоновича. Оставшись ра­ботать при гитлеровцах на железнодорожной линии, в Михновичах, Белый оказывал нам огромные услуги в деле сбора необходимых сведений о железнодорож­ных перевозках противника. Донесения Алексея Бело­го содержали в себе не только точные данные о про­изводимых нами крушениях и о точном количестве поездов, проходивших на восток и запад, но и сведе­ния о количестве орудий, танков и самолетов, перевезенных на открытых платформах, и примерном коли­честве войск, проследовавших в закрытых вагонах.

Однако этот материал, представлявший исключи­тельную ценность для Верховного командования Красной Армии, передавался нами в Москву с опоз­данием на трое-четверо суток. Михновический заме­ститель бургомистра пересылал нам материал окруж­ными, хорошо замаскированными путями, Пути эти были вполне надежны, но время, которое терялось на доставку к нам сведений, значительно обесцени­вало их.

Перед нами была поставлена боевая задача: орга­низовать в Михновичах радиоточку. Эта радиоточка должна была иметь связь с нами, но в случае необхо­димости сноситься с Москвой непосредственно, минуя нас.

Задача организации радиоточки в населенном пункте, из которого почти не выезжали гитлеровцы, была нелегкой. Наилучшим кандидатом на должность радиста подошла бы в данном случае женщина, но где .ее взять и как устроить на жительство в этом на­селенном пункте — так, чтобы ее общение с помощни­ком бургомистра не вызвало подозрений у гестапо?

Алексей Белый в свои тридцать восемь лет оста­вался холостяком, а во время такой войны об измене­нии своего семейного положения он и не думал. Мы не нашли ничего более подходящего, как устроить к нему радистку посредством фиктивного брака. Этот план был предложен Белому, и он в принципе согла­сился на «женитьбу», но указал на большие трудно­сти, с которыми могли столкнуться наши «сваты». У Алексея были еще живы отец и мать. Вместе с ним жили братья и сестры, и сыграть свадьбу в такой семье было делом далеко не простым. С невестой, по обычаю, должны были предварительно познакомиться родители жениха, затем ее нужно было представлять родственникам. Потом должен состояться какой-то семейный совет и вынести решение, и- только после этого можно было говорить о свадьбе. На все это тре­бовалось время, а оно было самое ценное из всех других накладных расходов. Кроме всего этого, у нас еще не было и невесты, так как Москва медлила с выброской на парашюте запрошенной нами «краса­вицы».

В нашем отряде были радистки, но одни из них не подходили по разным соображениям, а другие... Когда наши сваты обратили внимание на одну и предложи­ли ей немедленно готовиться к свадьбе, мне сообщи­ли: «Девушка разливается-плачет. Любит одного из наших боевых командиров, который тоже пытается за­вести разговор о нецелесообразности посылки девушки на такую ответственную работу». Я объяснял, угова­ривал и, наконец, приказал, хотя по-человечески мне и жалко было обоих.

Так или иначе, но «невесту» с заплаканными гла­зами удалось уговорить на встречу с «женихом». Как и полагалось в старину, они до обручения и в глаза не видели друг друга. Но так как их супружеские от­ношения должны были быть строго ограничены пере­дачей секретных данных, то мое «родительское серд­це» могло быть спокойным.

Чтобы «невеста» не была раскрыта гестапо, не погибла вместе с «женихом» и многочисленными сво­ими родственниками, активными участниками в добы­че и обработке данных о железнодорожных перевоз­ках противника, нам пришлось немало поработать.

К тому времени в наш район гитлеровцами был доставлен эшелон «беженцев» с востока. В эшелоне были семьи полицейских, бургомистров и прочих пре­дателей, но были и насильно эвакуированные гражда­не, главным образом женщины. Среди этой разнород­ной публики мы нашли одну гражданку из-под Смо­ленска и уговорили ее поступить к нам в семейный отряд. По ее документам был выправлен паспорт с фотографией нашей радистки.

Надо было мне, хотя путь лежал неблизкий и не­безопасный, самому проводить «дочку». И вот мы — просватанная радистка, три бойца, Харитоныч и я — верхами выехали на встречу с Алексеем Белым забо­лоченным, глухим лесом. Девушка еще изредка всхли­пывала, но уже сами приготовления к встрече с «же­нихом» начинали, видимо, увлекать ее своей роман­тичностью, Девушка была переодета пареньком: на коротких волосах — лихо сдвинутая набок кубанка. Но в дорожном мешке она везла широченный сара­фан и всю полную «справу» белорусской молодухи. В пути ей еще предстояло переодевание.

Утром мы въехали в глухую деревню, стоявшую на краю болота, на самой границе нашей лесной дер­жавы. Здесь были наши посты, здесь многие жители знали в лицо наших командиров. Слух о том, что при­ехал «сам», быстро облетел деревню. Но не это меня беспокоило, хотя, разумеется, в деревне были геста­повские шпионы. Гитлеровцы прекрасно знали, что в болотах находится полковник Льдов, схватить которо­го им пока что не удается. «Ну и пусть себе знают,— думал я,— важно скрыть от них девушку и ее назна­чение», Поэтому «парнишку» в кубанке мы поместили в хате надежного человека, и до ночи он не показы­вался из отведенной ему горницы.

Наконец наступила долгожданная ночь, и мы по­ехали дальше. Теперь надо было держать ухо востро: мы пересекли границу партизанских болот и вступали на территорию врага. К утру достигли леса, с опушки которого виднелось местечко. Спешившись и замаски­ровавшись в частом кустарнике, мы установили наблюдение за дорогой,— на ней должен был по­явиться «жених».

В назначенный час на дороге показался крестья­нин. На правом плече он нес вилы и грабли, в левой руке — кувшин. Раздался крик совы,— крестьянин бы­стро переложил вилы и грабли на левое плечо, а кув­шин взял в правую руку. Стало ясно: это он, «же­них». Сова прокричала еще раз, и Алексей быстро свернул в лес. Мы познакомили его с «невестой». Де­вушка успела уже переодеться: на ней был цветастый бабушкин сарафан, платочек, завязанный под подбо­родком, а ноги — босые. Москвичка никогда не ходи­ла босиком и жаловалась, что трава колет ей ноги.

Сорок минут длилась наша «семейная» беседа. Мы, насколько позволяло время и место, подробно обсудили все детали «свадьбы» и дальнейшей жизни «молодоженов». Глаза у девушки уже окончательно просохли и блестели, щеки пылали, Алексей был взволнован не меньше. Я видел, что обоих увлекала и волновала борьба с захватчиками, полная опасно­стей и большого смысла.

Теперь «жениху» и «невесте» предстояло пойти в местечко вдвоем. Алексей объяснил девушке, как пройти к месту явки, и, дав ей вилы, грабли и кув­шин, вышел на дорогу. Через несколько минут ра­дистка последовала за ним. Я смотрел из-за кустов, как она удалялась, осторожно ступая босыми ногами и таща на плече непривычный «инструмент», и, право же, моя тревога за эту смелую девушку, уходившую в неизвестное, была не меньше, чем испытывает настоя­щий отец, отдающий любимую дочь в чужедальнюю сторону.

Вот она уже поровнялась с часовым, стоявшим у переезда через железную дорогу. Сердце у меня за­билось тревожно. Но часовой не обратил внимания на крестьянскую девушку: мало ли их тут ходит! Вот она прошла мимо часового и скрылась за поворотом.

Все. Надо было ехать. Я верил, что эти двое нас не подведут. Мое предположение сбылось. Десантница со своей рацией благополучно работала в подполье до радостного дня прихода Советской Армии.

 

Бабка Агафья

Деревня Ходаки находилась в партизанской зоне. Гитлеровцы в ней не появлялись, но иногда фашист­ские самолеты сбрасывали на деревню зажигательные бомбы. В уцелевших от пожаров домах собралось по нескольку семейств.

Валя Телегин однажды попросился «на денечек»вдеревню Ходаки.

— Зачем это вы туда собрались? — спросил я.

— Да там одна старушка меня просила зайти к ней в субботу,— осторожно ответил Телегин.

— А сколько лет этой старушке-то?..

— Нет, серьезно, товарищ командир, она старая, а сколько лет, не знаю. Думаю, будет постарше моей матери.

— И ты не знаешь, зачем она тебя приглашает?

— Да видите, в чем дело... Живет там бабка Агафья, и совесть ее замучила: муж ее дочери, Крав­ченко по фамилии, второй год у оккупантов под Слонимом обходчиком работает. Ну, а недавно бабка Агафья у него побывала, и он очень ее просил, чтобы она похлопотала у партизан насчет задания и взрыв­чатки. Хотела и дочку к себе на сегодня вызвать, что­бы я условился, значит, с ней о переноске мины, если мы ей доверим.

— Так, может быть, тебе нужно и взрывчатку за­хватить с собой на свидание? — спросил я Валентина.

— Если разрешите, я возьму одну мину на посту номер один,— ответил Телегин, довольный тем, что я сам заговорил о взрывчатке.

— Возьми. Только смотри, чтобы она не была пе­редана в гестапо или выброшена куда-нибудь в ка­наву.

— Об этом, товарищ командир, можете не беспо­коиться.

Телегин ушел довольный.

В районе Слонима в это время у нас действовал Яша Кулинич. При нем была рация с радистом, Кулиничу была дана в тот же вечер радиограмма: «Че­рез местных людей разыскать обходчика Кравченко, по возможности выяснить его настроения и проследить за взрывом поезда на его участке в течение ближай­ших десяти дней».

Взрывчатку Телегин принес в хату бабки Агафьи. Ее дочь уже два дня сидела в Ходаках в ожидании драгоценного груза. Она с радостью упаковала жел­тые брусочки в корзину, завязала в конец головного платка детонатор и, не теряя времени, собралась об­ратно к мужу.

Обстоятельно объяснив и показав молодой женщи­не, как нужно закладывать мину, Телегин пред­упредил:

— Даю вам восемь дней сроку на исполнение. Смотрите, гражданочка, не подведите. А то мне при­дется отвечать за вас, и уж не пеняйте тогда, ежели что... Мы вас тогда найдем где угодно.

Молодая женщина замялась.

— Да что уж там, соколик, предупреждать-то,— вступилась бабка Агафья.— Ведь я сама вас просила, сама и ответствовать буду. А они уж и так меня перед своими людьми опозорили. Ежели подведут и теперь, так я сама тогда все на стол выложу, и пусть тогда за все огулом рассчитываются, а я за них на старости лет позора на свою голову принимать не стану.

Ее дочь, стоявшая с узелком у стола, еще больше сконфузилась.

— Не беспокойтесь, товарищ,— преодолев волне­ние, сказала она,— сделаем все, как вы сказали...

Через пять дней мы получили шифровку от Кулинича. В ней сообщалось: «Кравченко разыскали. С приходом гитлеровцев несколько месяцев служил в полиции. Скрываясь от партизан, переехал с семьей из Косовского района в Слонимский. Из полиции ушел. Поступил на железную дорогу обходчиком. Установил тщательное наблюдение за его участком. Результаты радирую. Кулинич».

Прошло еще восемь дней, Кулинич в одной из ра­диограмм, присланной по другим вопросам, сообщил, что крушения поезда на участке обходчика Кравченко за это время не было.

День спустя Телегину передали, что на посту но­мер один его дожидается какая-то старушка.

Валентин отправился выяснить.

Бабка Агафья, увидев его, чуть не бросилась ктему на шею, но, заметив холодный взгляд партизана, остановилась. А я, милый, пришла отблагодарить тебя. Уже несколько часов ожидаю, все никак тебя вызвать не могут. Вот яичек и свежего маслица принесла... Ведь у меня как светлое Христово воскресение наступило...— запричитала бабка, пытаясь сунуть в руки Телегина свой подарок.

— Ты обожди, бабка, маслом-то глаза замазы­вать, и так пока ничего не видно,— сухо проговорил Валентин и, взглянув в лицо недоумевающей старуш­ки, добавил: — Вот, все сроки прошли, а крушения не было...

— Да как это не было?! — с видом крайнего изум­ления воскликнула бабка Агафья.— А восемь вагонов с какими-то машинами под откос свалилось? Свали­лось! Чай, не сами они упали! А обломки-то еще и теперь не убраны. Мой дурак-то теперь как-никак, а насолил фашистам. И хоть в гестапо не дознались покуда, но он уж больше им не служака.., А если это­го мало, так пусть с ним наши теперь разбираются.

— Какие восемь вагонов? Когда это было?

— Как когда? В четверг на той неделе поезд пе­ревернулся. Да вместе с паровозом. Целый день с ка­кими-то крюками около него немцы провозились...

— Никакого крушения на участке вашего зятя на той неделе не было. У нас там свои люди, сообщи­ли бы.

— Ах, да, да,— спохватилась бабка,— на его-то участке не было, верно. Тут уж моя вина, я его надо­умила мину-то подложить пока на участке Пырко Михайлы.

— Что это еще за Пырко? — сердито спросил Те­легин.

— А бывший друг и соблазнитель нашего-то... Вместе они и в полицию поступали, вместе и в обход­чики ушли. Мой-то дурак теперь понял, что деваться некуда... Красная-то Армия уже близко, к Сарнам подходит, вот я теперь ему опять и понадобилась... Какой-никакой — мужчина, а как баба ревел, чуть в ноги не падал — просил, чтобы мину ему достала. Ну, я тогда и с его дружком Михайлом Пырко повида­лась. Отругала его, изменника проклятого, и за зятя пригрозила. А он, душа его мерзкая, говорит: «Ты еще подожди, старуха, плясать-то. От Сарн тоже два пути отходят: один на запад, а другой на восток. Еще, мол, подождать надо, нечего торопиться...» И так я тогда разошлась чуть он меня в полицию не от­правил. Тогда-то я и сказала своему, чтобы он того... на его участке... Теперь Михайлу в гестапо забрали, а наш пока работает, ничего... Ну, а дело сделал, плохо не скажешь. Вот я и пришла тебя отблагодарить да попросить: может, еще немного дадите этого сна­добья?