ГЛАВА 27. Моя родня влюбилась в Гейба с первого взгляда
Моя родня влюбилась в Гейба с первого взгляда. Даже Розмари, с той минуты как он вошел в кухню и пожал ее руку в резиновой перчатке ("Мачеха? Не может быть! Я бы решил, что вы сестры!"), буквально смотрит ему в рот. Зардевшись как девочка, Розмари наливает ему хереса в бокал уотерфордского[58] хрусталя из своего лучшего комплекта и даже не заикается насчет того, чтобы он разулся. Остальные топчутся рядом, спеша пожать Гейбу руку или, как папа, энергично хлопнуть по плечу, словно выбивая пыль.
Мне же не разрешают и шагу ступить, пока не сниму обувь, после чего предоставляют самой наливать себе херес. Честное слово, с Гейбом так носятся, что я готова обидеться.
— Ну? Как тебе ведьма? — шепчу я, когда церемония знакомства все же завершается.
— Метлы не заметил... — пожимает плечами Гейб.
Мы проходим мимо Лу, жены Эда, — бедняжка учтиво слушает Аннабел, дочь Розмари, и ее мужа Майлза. Супруги наперебой в подробностях описывают ламинатные полы в своей квартире. Они предпочли ламинат ковровому покрытию, потому что "ну ты же понимаешь, близнецы...".
— Хотя она и угостила меня подозрительной коричневой бурдой, — добавляет Гейб. — Как думаешь, ведьминское варево?
— Это называется хе... — И ору что есть мочи: — Осторожно!
Поздно.
Он трескается лбом об открытую потолочную балку и морщится:
— Ох ты, больно!
— Да-да, будь внимателен, — назидательно произносит Эд. Мой брат принадлежит к той раздражающей породе людей, которые любят предупреждать о неприятностях после того, как они случились. — Эти старые балки могут быть очень опасны.
Семья рассаживается вокруг обеденного стола, на котором выставлено роскошное жаркое и разнообразные гарниры.
— Зарубил на собственном... лбу. — С натужной улыбкой Гейб потирает голову и, усевшись на стул, пытается устроить под столом свои длинные ноги. На нем по-прежнему оранжевый комбинезон, но мои родные делают вид, что подобный наряд для них в порядке вещей. — Не иначе как дом строил лилипутский народец.
— Совершенно верно, — важно кивает Эд с высоты своих двух метров. — Скудное питание тормозило их рост.
— Жуть! — Гейб озабоченно морщит лоб. — Вы их знали?!
Комната сотрясается от хриплого хохота — это вваливается Лайонел, зажав в руках сразу несколько бокалов и две бутылки совиньона, которые откопал в подвале.
— Мальчик мой, этот дом построили в 1642 году. Ему больше трехсот с полтиной.
Меня тревожит молчание Гейба — уж не обидела ли его папина бесцеремонность? Но мой жилец добродушно отзывается:
— Что с американца возьмешь? В Америке из древностей разве что одна Джоан Риверс[59].
По стандартам Гейбовых шуток, очень даже неплохо. Но ответом ему — молчание и недоуменные взгляды.
— А кто эта Джоан? — спрашивает белобрысая Аннабел.
— Актриса наша, в комедиях играет. Ей уж лет сто, но со всей этой пластикой...
Ха! Ноль реакции. Это я в мире звезд — как рыба в воде, а моя семья от светской жизни далека.
— Я знаю! Точно, из-за пластики у нее лицо, как у парашютиста в воздухе! — раздается из коридора.
Кто это у нас такой умный? Розмари?! Она вносит в комнату кувшин воды со льдом и, манерно наклонившись, ставит его посреди стола.
— В одном из моих журналов про нее была большая статья.
Я даже зауважала мачеху.
— В "Леди"? А я почему не читала? — Аннабел хмурит бесцветные бровки.
На прошлое Рождество она подарила матери годовую подписку на "Леди", и теперь, когда бы я ни приехала в Бат, на кофейном столике неизменно разложены веером свежие номера, полные увлекательных статей о том, как плести кружева и ставить на место зарвавшихся нянечек. А стопки своих любимых "Хелло" и "ОК" Розмари прячет в чулане. Уличенная в неверности, она, заикаясь, бормочет что-то нечленораздельное. Маска респектабельной представительницы среднего класса вот-вот рассыплется под сверлящим взглядом Аннабел.
Уже вроде бы очевидно, что ссоры не избежать, но Лу шустро меняет направление разговора:
— Габриэль, так что привело тебя в Англию? — С дружелюбной улыбкой она протягивает ему блюдо тушеной брюссельской капусты. Гейб пару секунд озадаченно таращится на еду — это еще что такое? — и все же робко кладет ложечку себе на тарелку.
— Эдинбургский фестиваль. — Насадив на вилку кочанчик, он с настороженным видом откусывает. — Через две недели поеду, буду там выступать.
Две недели? Я невольно вздрагиваю. Как быстро пролетело время. Совсем скоро он уедет, надо же... А почему это меня беспокоит?
— Браво, так ты человек театра? — раздается с противоположного конца стола, где Лайонел нарезает мясо. Вот уж кому Гейб точно угодил — папуля обожает "сце-е-ену".
— Я больше по юмористической части. — Гейб с очевидным усилием глотает откушенный кусок. Улучив момент, когда, как ему кажется, никто не видит, снимает остаток с вилки. — Эстрадный комик. Типа того.
— А как вы познакомились? — Розмари изящным движением промокает салфеткой уголки рта.
— По объявлению. — Сообразив, как это прозвучало, Гейб ухмыляется. — Не-е, ничего такого, миссис Хэмилтон. Просто Хизер дала объявление насчет комнаты, жильца искала, а мне ж нужно где-то перекантоваться несколько недель.
— Так ты что же, не ее молодой человек? — сурово вмешивается Эд.
— На "ренджровере"! — с прокурорским видом добавляет Розмари, и на лице ее ясно читается: "Так и знала, что она наврала".
Опять она меня в краску вогнала, заноза!
— Нет, это не я, — благодушно отзывается Гейб.
— Тогда где же твой новый кавалер, Хизер?
Розмари делает особый упор на эти два слова, будто помещая их в кавычки, и разговоры за столом как-то разом стихают.
— Вы про Джеймса? — Откуда у меня ощущение, что я в зале суда, перед жюри из семерки присяжных? — У него срочная работа.
— В выходные? — вклинивается Аннабел.
— Крайне важное дело.
Это чистая правда, а я будто оправдываюсь. Такое впечатление, что я все это сочинила, дабы прикрыть зияющую дыру в своей личной жизни.
— Очень надеюсь, что важное, — бормочет Розмари, плюхая себе ложку тушеной моркови. — Все-таки он подвел тебя в последнюю минуту.
Посторонний человек мог бы усмотреть в ее словах искреннее сочувствие, но я-то знаю ее как облупленную.
— А Хизер рассказывала вам про его букеты? — Гейб ободряюще пожимает под столом мою руку. Спаситель!
— Букеты? — Темные глаза Лу загораются. — Хизер, как романтично. А мне только жалкие нарциссики иногда перепадают... — Надув губы, она стреляет глазами в Эда.
— Ага, уже три охапки прислал! Три дюжины красных роз! — Гейб не скупится на подробности. — Парень с ума по ней сходит!
— И его можно понять! — рокочет Лайонел, гордый отец. — Верно, Розмари?
Удивительно, но мачеха что-то притихла. Должно быть, поражена тем фактом, что у меня и вправду появился мужчина. Он присылает мне цветы, и я его не выдумала!
— Разумеется, — сдержанно отвечает она. — Кому еще капусты? После ужина все расходятся по комнатам готовиться ко сну, в гостиной остается только молодежь мужского пола — и я. Берем по куску яблочного пирога с патокой и болтаем... естественно — о футболе.
— Любите соккер? — Гейб с неуверенным видом ковыряет ложечкой патоку.
— А то! — отвечает Эд.
— Да, старина, — Майлз хлопает Эда по плечу, — видал, как мы их сделали на прошлой неделе? Вот удача! Все газеты писали, что случилось чудо.
Мы с Эдом переглядываемся. После того случая в пабе мы уже не раз говорили по телефону, но Эд ни словом не упоминал о произошедшем. Впрочем, ничего удивительного. То, чего мой брат не понимает, он просто-напросто игнорирует.
— Я слышал, Англия раздолбала французов, — кивает Гейб. — Потрясно!
— Да, у нас есть талантливые игроки, и лично я жду от них больших свершений. — Эд оседлал своего любимого конька. — Если все будет нормально, ближайшие несколько вечеров проведу у телевизора. Спасибо, что есть спортивный канал, верно?
— Держу пари, твоя половина не в восторге. — Майлз с заговорщицким видом подталкивает Эда локтем.
Тот натянуто улыбается, будто Майлз наступил на больную мозоль. Господи, надеюсь, мое дурацкое желание не привело к семейным проблемам?
— Э-э... Хизер? — Гейбу явно не по себе. — Слушай, этот ваш национальный деликатес...
Ложка увязла в его пироге и стоит торчком.
— А мороженого случайно не найдется? — виновато шепчет он.
— Думаю, с моего прошлого визита кое-что осталось, — шепчу я в ответ. — Пойду гляну в холодильнике. — Наклоняюсь поближе к Гейбу: — Встреча через пять минут в спальне. — М-да, как-то странновато звучит. — Чтобы не пришлось делиться мороженым! — добавляю поспешно, кивая на Эда и Майлза — они как раз с опаской дегустируют патоку.
Если Гейб и заметил мое смущение, то виду не подал.
— А где наша спальня?
— Второй этаж, первая дверь направо.
— Круто.
— Погоди радоваться, ты еще тамошних обоев в цветочек не видел. — Со скорбной улыбкой забираю у него тарелку и ускользаю пошуршать по закромам.
— Ты сверху или снизу? — Прикончив одно ведерко мороженого, Гейб смотрит на меня, вскинув бровь.
— Хм-м... — Делаю вид, что вопрос поставил меня в тупик.
— Ну?
— Предпочитаю сверху. — Вонзив ложку в свое мороженое, я передаю ему ведерко.
Гейб принимается выискивать залежи шоколадной крошки, находит обширное месторождение и отправляет в рот большой комок.
— Очень удачно. Я люблю быть снизу.
Вот уже несколько минут мы с Гейбом стоим в дверях моей старой спальни, лопаем мороженое и разглядываем деревянную двухъярусную кровать, на которой нам предстоит провести ночь. Когда мне было десять, двухъярусные кровати казались милыми и забавными. Спустя двадцать лет ситуация несколько изменилась.
А Гейб ничуть не разочарован, напротив, ему все нравится. Отсюда и наш полный двусмысленностей диалог. Забавный, по-моему.
"Ничего забавного, Хизер. Вы с ним флиртуете!"
И то верно. Господи, что я делаю? У меня уже есть парень. И не просто парень, а мистер Само Совершенство.
— Прости, я обжора. Все съел, — с покаянным видом говорит Гейб, соскребая со дна ведерка остатки.
А у него есть девушка, напоминаю я себе. Голливудская кинокрасотка, между прочим.
— Ничего, мне уже хватит... — неожиданно смущаюсь я.
— Да? Ну ладно. — Озадаченный такой быстрой переменой настроения, Гейб перестает дурачиться и ставит пустое ведерко на пол. — И что теперь? Ложимся?
Вполне невинный вопрос, но теперь мне уже повсюду чудятся непристойные намеки.
— Пожалуй. Надо бы встать пораньше, если хочешь заняться серфингом...
Чтобы уж окончательно исключить всякую возможность недоразумений, зеваю, чуть не вывихнув челюсть.
— Умираю, спать хочу.
— Тогда ты первая в ванную?
— Нет-нет, давай ты, — возражаю быстро. Хватаю подушку и начинаю энергично ее взбивать, чтобы хоть как-то отвлечься. От этих разговоров на ночь глядя я вся разнервничалась. — Дверь в конце коридора.
— Точно?
— Точно.
Согнувшись над рюкзаком, Гейб роется в поисках туалетных принадлежностей. Очки съезжают на кончик носа, и он раз за разом подталкивает их повыше. Какой смешной жест. И трогательный.
"Немедленно прекрати, Хизер!"
Он ведь поправлял очки и вчера, и позавчера, и позапозавчера. Так почему я именно сейчас обратила на это внимание? И почему мне кажется, что этот жест придает ему невыносимое очарование?
— Я быстро, туда и обратно. — Выудив щетку и пасту, Гейб выходит из комнаты, но тут же просовывает голову в дверь:
— Чтобы не забыть: семья у тебя — просто классная. Клевый вечер.
— Спасибо. — Мне стыдно за недавнюю мрачность.
— И еще кое-что...
Господи, что такое? Жду, затаив дыхание. Набрав в грудь побольше воздуха, он делает сенсационное признание:
— Я храплю!