Психология и исторические дисциплины
История науки.История представляет собой великолепно развитую дисциплину со своими собственными профессиональными нормами и противоречиями. Здесь я намерен обсудить только те вопросы, которые имеют непосредственное отношение к написанию истории психологии.
Самой общей проблемой при написании истории, особенно научной истории, является напряжение, существующее между мотивами и причинами объяснения человеческого поведения. Вообразим себе расследование убийства. Полиция прежде всего определяет причину смерти, т. е. выясняет, какой физический процесс (например, отравление мышьяком) вызвал смерть потерпевшего. Затем следователи должны определить мотив смерти жертвы. Они должны раскрыть, что у мужа жертвы был роман с его секретаршей, что ему были завещаны деньги по страховому полису жены и что он купил два билета на самолет в Рио-де-Жанейро — все это предполагает, что муж убил свою жену для того, чтобы в роскоши жить с любовницей (которой следовало бы быть поосторожнее). Любое конкретное историческое событие можно объяснить с помощью одного из этих способов (или обоих из них) как серию физических причин либо мотивов. В нашем примере серией физических причин — подмешивание мышьяка в кофе, попадание яда в желудок жертвы и его воздействие на нервную систему. Серией мотивов, рациональных действий, совершенных намеренно и с предвидением результата, — покупка мышьяка, добавление его в напиток предполагаемой жертвы, придумывание алиби и планирование бегства.
Напряженность между рациональной и каузальной оценкой действий человека возникает в тех случаях, когда неясно, какую силу объяснений нужно приложить к каждой из них. Так, в нашем примере каузальная история относительно тривиальна, поскольку мы знаем причину смерти и установление вины кажется очевидным. Но рассмотрение причин может переходить в наши оценки поведения действующего лица. Во время своего первого срока правления президент Рональд
38 Часть I. Введение
Рейган получил огнестрельное ранение от рук молодого человека, Джона Хинкли. Не было никаких сомнений в том, что именно Джон Хинкли выпустил пулю и, таким образом, частично послужил причиной ранения Рейгана, но существовали серьезные сомнения по поводу того, каким образом рационально можно объяснить действия стрелявшего. Хинкли заявил, что причиной его нападения стала любовь к актрисе Джуди Фостер, но подобное основание кажется весьма странным, гораздо более странным, чем убийство жены ради того, чтобы сбежать с любовницей. Более того, показания психиатров гласили, что Хинкли был психотиком: сканирование его мозга выявило аномалию. Эти доказательства убедили присяжных в том, что у Хинкли не было оснований стрелять в президента, а существовала лишь причина — заболевание мозга нападавшего. В результате он был признан невиновным, поскольку, если нет основания, нет и вины. В случаях, подобных делу Хинкли, мы имеем дело с максимальным проявлением противоречия между рациональным и каузальным объяснением. Мы хотим вынести приговор за доказанное преступление, но знаем, что нам позволено непосредственное нравственное оскорбление только по отношению к тому, кто предпочел поступить определенным образом в ситуации, когда у него был выбор. Мы признаём, что человек с поражением мозга не в состоянии выбирать, как ему поступить, и поэтому не заслуживает осуждения.
На деле противоречие между мотивами и причинами возникает при объяснении любого исторического события. Переход Цезаря через Рубикон можно описать как мудрый политический шаг или как мегаломаниакальное желание править миром.
В истории науки противоречие между мотивами и причинами носит постоянный характер. Наука старается быть полностью рациональным занятием. Предполагается, что научные теории выдвигаются, проверяются, принимаются или отклоняются исключительно из рациональных соображений. Да, Кун и другие исследователи убедительно показали, что ученым невозможно освободиться от причинных сил, определяющих человеческое поведение. Ученые жаждут славы, удачи и любви точно так же, как все остальные, и могут предпочесть одну гипотезу другой, выбрать одно направление исследований среди многих из-за внутренних личных или внешних социологических причин, которые невозможно определить рационально и которые могут быть абсолютно бессознательными. В каждом случае историк, в том числе и историк науки, должен рассматривать и мотивы, и причины, взвешивая рациональные достоинства научной идеи и причины, которые могут вносить свой вклад в ее выдвижение — а также в принятие этой идеи или ее отклонение.
Традиционно история науки склонна переоценивать мотивы, порождая презен-тизм1 и либеральный подход. Такая ошибка характерна для многих областей истории, но особенно грешит ими история науки. История науки часто рассматривается как серия прогрессивных шагов, ведущих к современному состоянию просвещения. Либеральная история науки полагает, что сегодняшняя наука абсолютно верна или, по крайней мере, намного превосходит науку прошлого, и рассказывает исто-
1 Презентизм (от англ. present — настоящее время, современность) — направление в методологии истории, которое рассматривает историческую науку не как отражение объективных явлений прошлого, а лишь как выражение идеологических отношений современности; таким образом отвергается возможность объективной исторической истины. — Примем, ред.
Глава 1. Психология, наука и история 39
рию науки в понятиях того, как блистательно ученые открывали истины, известные нам сегодня. Ошибки рассматриваются либеральной историей как некие аберрации в мотивах, а ученые, чьи идеи не соответствуют сегодняшним знаниям, или игнорируются, или выставляются глупцами.
Либеральная история успокаивает ученых и поэтому неизбежно встречается в научных руководствах. Тем не менее либеральная история — всего лишь волшебная сказка, и поэтому на смену ей все чаще приходит более адекватная история науки, по крайней мере среди профессиональных историков. К сожалению, поскольку она рисует ученых живыми людьми, а науку — подверженной иррациональным влияниям общественных и личных причин, добротная история науки иногда расценивается учеными-практиками как подрыв норм их дисциплины и считается опасной. Я написал эту книгу в духе новой истории науки, веря, наряду с историком физики Стивеном Брашем (Stephen Brush, 1974), что добротная история науки не принесет ей ущерба, а, напротив, поможет молодым ученым освободиться от позитивистских и либеральных догм и сделает их более восприимчивыми к необычным и даже радикальным идеям. В то же время определенная доля презентизма необходима, чтобы дать понять, как психология стала такой, какова она есть. И это вовсе не потому, что я считаю сегодняшнюю психологию наилучшей, как делают либеральные историки, но потому, что я хочу использовать историю, чтобы понять современное состояние психологии. Как мы увидим, психология могла пойти по другому пути, но то, что произошло бы в таком случае, не входит в предмет данного исследования.
Важным параметром истории науки является ось интернализм-экстернализм. Либеральная история науки — типично интернальная: она рассматривает науку как самодостаточную дисциплину, решающую четко сформулированные проблемы, рационально использующую научный метод и не подверженную влиянию каких бы то ни было социальных процессов. Внутреннюю историю науки можно написать, дав несколько ссылок на имена королей и президентов, войны и революции, экономическую и общественную организацию. Новейшая история науки признаёт, что, хотя сами ученые могут хотеть быть независимыми от влияния общества и социальных перемен, они не в состоянии достичь такой свободы. Наука представляет собой общественный институт, обладающий определенными потребностями и задачами, в пределах более крупного общества, а ученые — это люди, социализированные в данной культуре и жаждущие успеха в определенном социальном окружении. Следовательно, новейшая история науки является по своей сути экстерналистской, т. е. рассматривает науку на фоне широкого общественного контекста, частью которого она является и в пределах которого функционирует. Настоящее издание этой книги более экстерналистское, чем предыдущие, и я сделал все возможное, чтобы дать картину психологии, особенно формальной институтской психологии последнего столетия, на широком общественном и историческом фоне.
Старый исторический спор о соотношении причин и мотивов, либеральной истории и новой истории науки, интернализма и экстернализма, — это спор между теми, кто видит Великих Людей — творцов истории, и теми, кто видит историю, которую творят безличные силы, выходящие за пределы человеческого контроля. В традиции «духа времен» людей рассматривают практически как марионеток.
40 Часть I. Введение
Английский писатель Томас Карлейль (1795-1881) ввел представление о том, что решающую роль в истории играют великие люди:
Для, как я называю ее, универсальной истории, истории того, что человек совершил в этом мире, основой служат истории Великих Людей, работавших здесь. Они были предводителями человечества, эти Великие; модельерами, архитекторами, в широком смысле творцами того, что общие массы населения желали сделать или достигнуть; все вещи, которые мы видим в этом мире завершенными, являются внешним вещественным результатом, практической реализацией и воплощением Мысли, порожденной Великими Людьми, посланными в мир: необходимо признать, душа мировой истории была историей этих людей (1841/1966, с. 1).
История Великого Человека захватывает, ибо она — о борьбе и триумфе. В науке история Великого Человека — это история исследований и теоретических построений блестящего ученого, раскрывающего тайны природы. Благодарные потомки превращают историю Великого Человека в историю рациональности и успеха, уделяя лишь незначительное внимание культурным и социальным причинам мыслей и поступков людей.
Противоположная точка зрения была высказана немецким философом Георгом Фридрихом Вильгельмом Гегелем (1770-1831):
Только изучение мировой истории самой по себе может показать, что она происходила рационально, что она представляет собой рационально необходимый путь Мирового Духа, Духа, чья природа, конечно, всегда одинакова, но раскрывается во время мирового процесса... Мировая история происходит в царстве Духа... Дух и его развитие суть вещество истории (1837/1953, р. 12).
История «духа времен» тяготеет к игнорированию поступков людей, поскольку считается, что люди живут предопределенной жизнью, контролируемой тайными силами, работающими самостоятельно на всем протяжении исторического процесса. В оригинальной формулировке Гегеля тайной силой был Абсолютный Дух (часто отождествляемый с Богом), развивающийся в процессе человеческой истории. Понятие Духа вышло из моды, но история «духа времен» сохранилась. Ученик Гегеля, Карл Маркс, материализовал Дух, превратив его в экономику, и посмотрел на историю человечества как на развитие способов экономического производства. Модель научной истории Куна принадлежит к традиции «духа времен», поскольку оперирует сущностью, парадигмой, которая контролирует исследовательскую и теоретическую деятельность ученых.
Концепция истории «духа времен» от Гегеля до Маркса, вследствие особого внимания, которое она придает неизбежности прогресса, является либеральной. И Гегель, и Маркс считали, что история человечества направлена к некоему конечному пункту — абсолютной реализации Духа или Бога, или же к окончательному построению социализма, совершенного экономического строя, и оба рассматривали историческое развитие как рациональный процесс. Но их история не была интерна-листской, поскольку курс истории определялся отнюдь не действиями людей. Вклад Гегеля и Маркса заключался в изобретении экстернализма, направлении внимания историков на широкий контекст, в котором люди трудятся, открытии того, что этот контекст накладывает отпечаток на действия, которые самим участникам истори-
Глава 1. Психология, наука и история 41
ческого процесса кажутся весьма туманными. Благодаря такой широкой перспективе экстернализм обеспечивает лучшее понимание истории, но, в отличие от теорий Гегеля и Маркса, полагает, что история лишена видимого направления. История мира или психологии могла бы быть иной, чем она есть. Мы, люди, боремся в полумраке общественных и личных причин; по наблюдениям Фрейда, в конце концов будет услышан тихий голос человеческого рассудка, а не абстрактные мотивы или экономический план.
Историография психологии.История и методология исторических наук называются историографией. Историография как наука, частью которой является история психологии, в своем развитии прошла два этапа (S. G. Brush, 1974). На первой стадии, начиная с XIX в. и до 1950-х гг., историю науки писали, в основном, сами ученые — как правило, ученые преклонного возраста, прекратившие исследовательскую работу. Неудивительно поэтому, что одним из специфических затруднений при написании истории науки была необходимость разбираться в тонкостях научных теорий и исследований, чтобы создать летопись науки. Но в 1950—1960-х гг. возникает новая история науки, поле деятельности профессионалов. За историю науки взялись люди, получившие историческое образование, хотя во многих случаях у них было научное прошлое: Томас Кун, например, был химиком.
История психологии претерпела такие же изменения, хотя и несколько позднее; к тому же они еще не завершились. Классическая «старая» история психологии — это авторитетный труд Эдвина Дж. Боринга «История экспериментальной психологии» (Edwin Boring, History of Experimental Psychology), впервые опубликованный в 1929 г. (в 1950 г. вышло дополненное издание). Боринг был психологом, учеником интроспекциониста Э. Б. Титченера, и на смену психологии, с которой он был знаком, пришел бихевиоризм и расцвет прикладной психологии. Поэтому, хотя Боринг, несомненно, удалился от дел, он написал свою «Историю» в интер-налистской, либеральной традиции (J. M. O'Donnel, 1979). Книга Боринга была образцовой работой на протяжении нескольких десятилетий, но начиная с середины 1960-х гг. на смену старой истории психологии пришла новая, профессиональная. В 1.965 г. появился специальный журнал, Journal of the Histoiy of the Behavioral Sciences, и Американская психологическая ассоциация приняла решение о формировании отделения истории психологии. В 1967 г. в университете Нью-Гемпшира под руководством Роберта Уотсона, основателя журнала, появилась первая университетская программа по истории психологии (L. Furomoto, 1989; R. I. Watson, 1975). Развитие новой истории психологии набирало силу в 1970-е и 1980-е гг., и, наконец, в 1988 г. Лорел Фуромото заявила, что это направление окончательно сформировалось как самостоятельная дисциплина, которая должна стать обязательным элементом подготовки профессиональных психологов.
Замена старой истории науки (в том числе психологии) на новую — часть более общего движения за переход от «старой» истории к «новой» (L Furomoto, 1989; G. Himmelfarb, 1987). «Старая» история была «историей сверху», она касалась, в основном, политической, дипломатической и военной сферы, а также великих людей и великих событий. Она существовала в форме повествований, приятных для чтения историй о людях и о народах, и чаще была ориентирована не только на специалистов, но и на широкий круг читателей. «Новая история» — это «история
42 Часть I. Введение
снизу», она пытается описать и даже воссоздать жизнь анонимной массы людей, которыми пренебрегала старая история. Как отмечал Питер Стерне, «когда историю менархе повсеместно станут признавать столь же важной, как и историю монархии, приидем мы [новые историки]» (цит. по: G. Himmelfarb, 1987, р. 13).
«Новая история» в значительной степени верна традициям «духа времен», она обесценивает роль отдельных людей, и согласно ей историю делают безличные силы, а не поступки мужчин и женщин. Хотя новая история фокусирует свое внимание на жизни обычных людей, она изображает их как жертв сил, неподконтрольных этим людям. Случайность отрицается, как это описывается, возможно, самым выдающимся историком этой школы, французом Фернаном Броде:
Итак, когда я думаю об индивиде, я всегда склонен рассматривать его как пленника судьбы, над которой он практически не властен; как путника на гигантской равнине, призрачные границы которой сливаются с кругом горизонта. В процессе исторического анализа, как мне это представляется (правильно или нет), в конце концов, побеждает время. Право выбора, дарованное индивиду, автоматически ограничивает его свободу, безжалостно отметая прочь сонм счастливых случайностей, которые могли бы сыграть роль в его жизни... (цит. по: G. Himmelfarb, 1987, р. 12).
Новая история психологии описана Л. Фуромото:
Новая история склонна быть критичной, а не церемониальной; концептуальной, а не просто историей идей; более всеобъемлющей, выходящей за рамки исследования «великих». Новая история использует первоисточники и архивные материалы и меньше полагается на вторичные источники, которые нередко приводят к передаче анекдотов и мифов от одного поколения авторов учебников к другому. И наконец, новая история пытается проникнуть в глубины мышления того или иного периода, чтобы увидеть проблемы такими, какими они возникали в свое время, а не искать предшественников современных идей или писать историю, оглядываясь назад (L. Furomoto, 1989, р. 16).
За исключением призыва к более широкому охвату материала при написании истории, описание новой истории психологии, данное Л. Фуромото, вполне справедливо и для старой доброй традиционной истории.
Хотя новая история стала основным направлением, она породила и продолжает порождать ряд противоречий (G. Himmelfarb, 1987). Традиционных историков больше всего удручает отказ от повествования ради анализа, отрицание случайностей и эффективности действий людей. Недавно появились критические отзывы, настаивающие на повествовательном стиле, роли случайностей и важности действий индивидов. Например, Джеймс Макферсон (James McPherson, 1988) в своей блестящей книге «Боевой клич свободы» (Battle Cry of Freedom) считает повествование единственным способом изложения истории Гражданской войны в США, а в конце делает вывод о том, что воля и лидерские качества людей (политический гений Линкольна и военный — генералов Гранта и Шермана) способствовали победе северян в этой войне.
Какое же место в широком интервале между старой и новой историей занимает данная книга? Да, я действительно находился под влиянием новой истории психологии и использовал ее, но моя работа отнюдь не полностью принадлежит к новой истории. Я чувствую глубочайшее родство с традиционной историей идей и,
Глава 1. Психология, наука и история 43
в общем, не пытаюсь искать причины развития психологии в биографиях психологов. Я верю в то, что история — наука гуманитарная, а не точная, и в то, что, когда историки опираются на общественные науки, они выбирают ненадежную опору. Я согласен с Мэтью Арнольдом в том, что гуманитарным наукам следует заниматься самым лучшим и наиболее важным из того, что было сказано и сделано. Также я согласен с английским историком Дж. Р. Элтоном в его утверждении о том, что история «может научить пользоваться рассуждениями». Я стремился сосредоточить внимание на главных идеях в истории психологической мысли и научить молодых психологов рассуждать.
Итак, давайте отправимся в наше четырехсотлетнее путешествие по парку психологических чудес, захватив с собой как можно меньше предрассудков.
Библиография
Литература по философии науки очень обширна. Весьма хорош недавно вышедший обзор: David Oldroyd, The Arch of Knowledge (New York: Methuen, 1986). Несколько ранее вышел обзор, который широко цитируется как одна из лучших работ своего времени. Его можно найти во введении в книгу: Frederick Suppe, Structure of Scientific Theories (1977). Science and Philosophy: The Process of Science (Dordrecht, The Netherlands: Martinus Nijhoff, 1987), под редакцией Nancy J. Nersessian, содержит подборку статей ведущих философов науки, написанных для неспециалистов. Книга: Wesley Salmon, Scientific Explanation and the Causal Structure of the World (Minneapolis: University of Minnesota Press, 1989) представляет собой всеобъемлющую историю проблемы научного объяснения, принадлежащую перу одного из светил в этой области; У. Салмон является реалистом, но в этой же книге его друг П. Китчер дает свой комментарий, написанный с антиреалистических позиций. Интересная трактовка проблемы отношений реализма и антиреализма приведена в книге: Arthur Fine, Unnatural Attitudes: Realist and Instrumentalist Attachments to Science, Mind, 95 (1986). А. Файн утверждает, что обе эти точки зрения отличаются противоположными крайностями и страдают метафизическим и гносеологическим инфляционизмом соответственно. О реализме в физике см.: Nick Herbert, Quantum Reality (New York: Doubleday, 1985), великолепное введение в современную квантовую физику и ее многочисленные тайны. Воспринимаемый взгляд (The Received View) на теории детально рассмотрен и подвергнут критике в уже упоминавшемся введении, написанном Зуппе. Книга: С. W. Savage, Scientific Theories (Minneapolis: University of Minnesota Press, 1990) — это сборник эссе (со вступительным словом К. Сэвиджа) о современных подходах к научной теории, особенно бэйзианские соображения, и свежая статья Т. Куна, посвященную несоразмерности. Книга: W. H. Newton-Smith, The Rationality of Science (London: Routledge & Kegan Paul, 1981) дает общее представление о рационалистическом взгляде в науке. Работа: Ronald N. Giere, Philosophy of Science Naturalized, Philosophy of Science, 52 (1885), 331 -356, утверждает противоположную точку зрения. Самой свежей работой об эволюционных рамках понимания истории науки является книга: David Hull, Science as a Process: The Evolutionary Account of the Social and Conceptual Development of Science (Chicago, University of Chicago Press, 1988). Эмпирические
44 Часть I. Введение
исследования науки, в том числе психологии науки, от семнадцатого века до наших дней, собраны в работе R. Tweney, С. Mynatt and D. Doherty, On Scientific Thinking (New York, Columbia University Press, 1981). Споры о психологии науки и примеры исследований приведены в работе В. Gholson et al., 1989. Статьи о применимости психологии науки к психологии: Barry Gholson and Peter Barker, Kuhn, Lakatos and Laudan: Applications in the History of Physics and Psychology, American Psychologist, 40 (1985), 744-769; Peter Manicas and Paul Secord, Implications for Psychology of the New Philosophy of Science, American Psychologist, 38 (1983), 399-414; Joseph Margolis, Peter Manicas, Rom Harre and Paul Secord, Psychology: Designing the Discipline (Oxford: Basil Blackwell, 1986).
Также можно указать следующие обзоры работ по философии психологии: Neil Bolton, ed., Philosophical Problems in Psychology (New York: Methuen, 1979); Mario Bunge and Ruben Ardila, Philosophy of Psychology (New York: Springer, 1987); Paul Churchland, Matter and Consciousness (Cambridge, MA: MIT Press, 1988), работа посвящена, главным образом, материализму, редукционизму и замене; в работе Fred Dretske, Explaining Behavior: Reasons in a World of Causes (Cambridge, MA: MIT Press, 1988), основное внимание уделено причинам и мотивам; Peter Smith and O.R. Jones, The Philosophy of Mind (Cambridge, England: Cambridge University Press, 1986); Jenny Teichman, Philosophy and the Mind (Oxford: Basil Blackwell, 1988).
ГЛАВА 2