Я же подумал: «А я еще больше. В учреждениях, в которых мы меньше всего сомневались, мы подготовили настоящих диктаторов. Единственное, чего им не хватало, так это власти»

Пока я размышлял над этим, возникла суматоха. Появились Бартоломеу и Барнабе. Оба были навеселе. Бартоломеу был так рад встрече с другом, что потерял бдительность. Он хватил лишнего в ознаменование встречи и снова напился.

Оба шли в обнимку. У них заплетались ноги, и, чтобы не упасть, они поддерживали друг друга. Явились они, напевая песню Нельсона Гонсалвеса:

Богемия, я вернулся и умоляю снова занести меня в список. Я вернулся, чтобы снова увидеть друзей, которых однажды оставил, а теперь вернулся, чтобы увидеть их плачущими от радости.

Пьяный Бартоломеу взволнованно произнес свою самую любимую фразу:

Ах! Как же мне нравится эта жизнь!

Закрой рот, Бартоломеу! — прокричали мы в один голос и разразились хохотом.

Но он не стал закрывать рот. Едва держась на ногах, он посмел критиковать проект учителя. Он оглядел приглашенных, покраснел и сказал, что это движение — не новость для него.

Дело вот в чем, шеф. Насчет того, чтобы быть человечным без границ. Это старо. Очень старо, а вы не знали? — проговорил Бартоломеу и попытался показать, насколько старо это дело, на пальцах. — Алкоголики были такими с давних пор. Ни один пропойца не главнее другого. Все целуются, все обнимаются друг с другом. Нет у нас никаких границ. Понимаете?

Я внимательно посмотрел на продавца идей. Он потратил на наше обучение свое время. Был с нами крайне терпелив, и теперь, когда его мечта была ближе всего к воплошению, произошло такое вот крушение надежд. Учитель подошел к двум друзьям, обнял их и шутливым тоном сказал:

Кое-кто может жить вне кокона всю свою жизнь, другим периодически нужно возвращаться в свой дом.

И, не показывая своего разочарования, подтвердил правоту Краснобая, что было просто невероятно!

Алкоголики по сути дела являются человеческими существами без границ, в особенности если они не агрессивны. Почему? Потому что в определенных случаях алкоголь блокирует в голове те архивы памяти, которые содержат предвзятость, предрассудки, барьеры социального, национального и культурного порядка. Но лучше, если это достигается в трезвом виде с опорой на нелегкое искусство думать и выбирать.

После этого учитель, не выказав никакой скованности, пустился в пляс прямо среди собравшихся. Он был в полном восторге. Он знал, что никто и никого не может изменить, кроме себя самого, разумеется. Ему было лучше, чем кому-либо из нас, известно, что вне кокона мы непременно столкнемся с непредвиденными обстоятельствами.

Наблюдая за братским отношением учителя к ученикам, поведение которых никак не соответствовало хотя бы посредственной оценке, я убедился в том, что величие любого учителя поверяется на тех, кто взбунтовался или имеет затруднения с усвоением материала, а не на первых учениках в классе. Сколько же преступлений я совершил! Ведь я ни разу не обнял бунтаря и ни разу не сделал ставку на отстающего.

Подозвав к себе Журему, я сказал ей:

Я хоронил студентов в подземельях общеобразовательной системы.

У Журемы, заглянувшей в зеркало своего жизненного пути, тоже хватило смелости признаться:

К сожалению, я тоже. Вместо того чтобы поощрять творческое бунтарство, интуицию, способность абстрактно мыслить при ответах, я требовала точных данных. Мы формировали молодых людей, находящихся под постоянным стрессом, напряжением, людей с инстинктом хищника, стремящихся быть всегда первыми, а не терпимых миротворцев, считающих себя исполненными достоинства, занимая девятое или десятое место.

У нас появилось чувство, что после этого урока мы в социологическом отношении вышли из детства и вошли в отрочество. Праздник продолжался до самого рассвета. Мы были пьяны от веселья. Барнабе получил приглашение вступить в группу грез. Они с Бартоломеу стали самой эксцентричной парой, при носящей наибольшие затруднения и опасности. Мы сомневались, смогут ли они измениться и не превратят ли они нас в еще более помешанных, чем мы являлись на самом деле. Но это не имело значения, ибо я тоже начинал восхищаться этой жизнью.