ПОСЛЕСЛОВИЕ: ДВЕ БЕССОННИЦЫ
Когда я с тобой, мы всю ночь не спим,
Когда тебя нет, я не могу сомкнуть глаз.
Воздадим хвалу Богу за эти две бессонницы!
И за различие между ними.
Руми
Ранее я честно предупреждал читателя, что мои слова могут его разочаровать и что мне самому не нравятся причины, по которым я их пишу. Возможно, их единственное достоинство заключается в том, что, несмотря на наши сердечные порывы, они все‑таки правдивы. Совершенно очевидно, что Доброго Волшебника все же не существует, что мы оскверняем взаимоотношения своим собственным психическим мусором, что наилучшие взаимоотношения, которые мы сможем выстроить с Самым Близким Другим, с корпоративным Другим и с Совершенно Другим, зависят прежде всего от нашего отношения к себе. Если все это правда – а я верю, что это правда, – то наилучшее, что мы можем сделать для тех, кого любим, да и для всего мира тоже, – это отказаться от своих проекций и сознательно приспособить их к своему индивидуальному странствию. Но кто хочет об этом слышать?
Так что давайте, скажите, что все это слишком заумно, слишком рационально, слишком требовательно, слишком цинично, даже элитарно. Процитируйте высказывание философа XVII века Блеза Паскаля, что сердце понимает то, о чем молчит разум. И вы будете совершенно правы и окажетесь в подавляющем большинстве.
Однажды после семинара, посвященного межличностным отношениям, ко мне подошла очень приятная женщина и показала поздравительную открытку. На ее обложке была изображена карикатура энергичной и полной энтузиазма женщины, которая улыбалась, жестикулировала одной рукой, а в другой держала чашечку кофе; при этом она говорила следующее:
Я не нуждаюсь в мужчине, который бы показывал мне, кто я такая, или заполнял бы какие‑то пустоты в моей жизни. Я чувствую себя сильной и независимой. Мне не нужен никто в качестве эмоционального костыля, чтобы ковылять с ним по жизни. Я сама – это остров, который снабжает меня всем, что требуется для счастливой и полноценной жизни. Я нахожусь в гармонии с самой собой и с вселенной.
Внутри открытки была всего одна строчка: «Боже, как я одинока!»
И вспомним надпись над столом администратора Общества К.Г. Юнга в Онтарио: «Внутреннее бракосочетание – это прекрасно, но, к сожалению, ночью оно не греет мне ноги».
После семинара в Нью Джерси одна леди подошла ко мне, буквально грозя кулаком, со словами: «Я совершенно согласна с тем, что вы сказали, но все‑таки я верю в любовь». Я стал рыться в своей памяти, чтобы понять, в каких моих высказываниях можно было усмотреть отрицание любви. Вообще‑то я всегда «за любовь» и уверен, что это ясно всем, кто читает эти строки, и как раз поэтому я за то, чтобы прояснить возможные препятствия, которые возникают на ее пути. Я подозреваю, что если я каким‑то образом покусился на священную корову романтизма, на священную корову проекций, на священную корову Доброго Волшебника, то никогда не буду прощен за эти преступления.
Хорошо, спросите вы, а есть ли вообще какое‑то место, какие‑то законные основания для проявления человеческого влечения, сочувствия, эмпатии? Конечно, есть. Это целительный дар, который позволяет нам ощутить сострадание к нашим спутникам, когда им больно, продемонстрировать им свою неизменную поддержку и доверие, когда жизнь их подвела, приободрить их на том опасном пути, который проходит рядом с нашим. Несомненно, что мы – слабые и смертные существа – всегда уязвимы, находимся в полной власти непредсказуемой вселенной и ищем возможность остановиться. Такое желание очень типично для человеческой природы и проявляется всегда и во всем. Но когда оно начинает бессознательно доминировать в нашем поведении и управлять им, мы оказываемся в плену зависимостей и регрессивных изменений, которые в конечном счете не дают возможности развиваться ни нам самим, ни нашему партнеру, заставляя его удовлетворять наши потребности, ни обществу, благополучие которого зависит от психического здоровья составляющих его взрослых людей.
Я очень ценю работу психологов, которые занимаются психотерапией семейных пар. Я знаю, что они действительно делают много полезного, работая с разрушившимися человеческими отношениями. Любую помощь в этой сфере следует приветствовать. Вместе с тем у меня есть ощущение, что в желании поменять партнера кроется тайная или неосознаваемая фантазия, что Другой как‑то поможет исцелить наши старые травмы. Это все та же старая фантазия о Добром Волшебнике, от которой совершенно невозможно избавиться. Хотя бывает полезно как можно лучше узнать потребности каждого партнера, я все‑таки утверждаю, что каждый из нас все‑таки знает, в чем заключается наша работа. И такая работа – наконец начать отвечать за себя и свои поступки – действительно оказывается весьма обременительной.
Эти рассуждения никоим образом не снижают ценность человеческих отношений. Другие люди нужны нам для того, чтобы с ними общаться, чтобы увидеть себя в отраженном от них свете, и мы нужны им по тем же причинам. У Юнга, как всегда, есть важное высказывание на эту тему:
У человека, который не взаимодействует с другими людьми, отсутствует целостность, ибо он может достичь состояния целостности только через свою душу, а душа не может существовать без своей другой стороны, которая всегда находится у Тебя. Целостность – это комбинация Я и Ты, и тогда они оказываются частями трансцендентного единства96.
Поясняющее замечание к приведенному выше фрагменту текста выглядит следующим образом:
Разумеется, я имею в виду не синтез и не отождествление двух отдельных людей, а осознанное объединение Эго со всем, что было спроецировано на Ты. Таким образом, целостность – это продукт внутреннего психического процесса, в существенной степени зависящего от отношения одного человека к другому. Отношения прокладывают путь к индивидуации, делая ее возможной, но сами по себе не служат доказательством целостности97.
Замечание Юнга кажется достаточно простым, однако в нем есть нюансы, заслуживающие более подробного обсуждения. Если мы ведем уединенную жизнь, оказавшись в изоляции от других людей, то в конечном счете можем обрести уверенность в том, что мы представляем собой целый космос, не иначе. Это универсальное человеческое заблуждение, вечный соблазн антропоморфизма, этноцентризма и эгоцентризма: вселенная простирается не далее конца моего носа. Но когда Другой настаивает на том, чтобы быть Другим, тогда оказывается, что моему эгоцентричному взгляду на мир брошен вызов. Если я его не отрицаю и не избегаю, то мне приходится расширить свое ощущение реальности. Как ни велик дар проявления заботы и сострадания, самым ценным даром для любых отношений оказывается желание вступить в диалог с Другим, который, в свою очередь, может привести к обретению большей индивидуальной свободы. Диалог с Другим, каким бы неприятным или болезненным он ни был, становится катализатором процесса индивидуации.
Вместе с тем Юнг придавал большое значение внутреннему напряжению противоположностей и настаивал на принципиальной значимости встречи с внутренним Другим, на диалоге между Эго и историей, между Эго и комплексом, между Эго и Самостью. Насколько необходима встреча Эго с окружающим миром, в процессе которой происходит формирование наших отношений с родителями, с товарищами, с организациями, настолько же обязательна встреча с тем Другим, которым мы тоже являемся, Другим, который одновременно знакомый и чужой, который знает нас и не только нас, который формирует наши сновидения, наши аффекты и наши симптомы.
Когда в процессе терапии люди вступают в этот внутренний диалог, работая с активным воображением или со сновидениями, они больше узнают об этом Другом. Придет время, и они поверят даже в то, что этот Другой, которым они отчасти являются, иногда знает, как им лучше всего поступить.
Цель любой жизни, будь это корневище, которое стремится стать растением со стеблем и листьями, или эмбрион, который стремится стать человеком, обладающим душой, – это целостность. В приведенном выше отрывке Юнг ясно высказал мысль, что целостность всегда зависит от отношения противоположностей, Я и Ты. Если мы признаем сакральную ценность Другого, будь это другой человек или часть нашего Я, этот Другой становится Ты. Вспомним два изречения, начертанных на внешних и внутренних воротах храма Аполлона Дельфийского: «Познай себя» и «Ты – творение». Эти две отдельные реальности парадоксально раскрываются как разные аспекты одной сущности. Неважно, в чем противоположности противоположны: духовное и телесное, мужское и женское, человеческое и божественное. Ощущать их как аспекты единой, всеобъемлющей реальности – значит ощущать целостность. А указание на целостность, даже преходящую абсолютно религиозно, ибо в этом состоянии человек ощущает связь, почитая противоположности, и одновременно познает трансценденцию.
Такие мгновенные видения целостности либо в образе Возлюбленного, либо как Космического Другого существуют вне чистой логики. Только символы, метафоры и образы помогают ощущать невысказанное и невыразимое. Это символическая эпифания – явление бога в самых удивительных местах: во время встреч с Возлюбленным (или Возлюбленной), при молчаливом созерцании вечности, при ликовании после победы в семейном сражении или при внезапном угасании страсти. Когда возникает ощущение этого трансцендентного единения, даже мимолетное, мы становимся такими, какими нас замыслили боги, и предстаем перед самостью. Так как самость содержит священную энергию космоса, то в такие моменты мы предстаем и перед Божеством. Этим сказано все, и больше нечего добавить, да и незачем.
Опять хочу повторить, что при странствии через эти тернии поэт нам может помочь больше, чем священник или врач. Так же как Стивенс, Крейн и Рильке, поэтесса из Торонто Кэти Уэйн в своем стихотворении под названием «Обычное» рассказывает нам о том, где можно найти трансцендентное:
Не думайте,
Что божествам, которые ходят,
Или ангелам, которые летают на своих огромных,
Обремененных мудростью крыльях,
Требуется откровение:
Все происходит обычно98.
Мы могли бы найти божественное даже в нашем возлюбленном Другом, или же в остатках депрессии, или в ошеломляющей встрече с внутренним Другим. Что‑то древнее у нас внутри знает это, хотя мы сами об этом забыли.
В процессе моего общения с другими людьми мне везло в том, что удавалось что‑то почерпнуть для себя, хотя не без определенных издержек. Одна из таких встреч состоялась недавно с моим другом Питером Грантом, который познакомил меня с мыслями пастора Генри Ноуэна. В своей книге «Дневник бытия» Ноуэн рассказывает о своем пребывании в траппистском монастыре в течение семи месяцев. Он пишет:
Моим первым намерением было – и оставалось много дней – соединить любовь с чем‑то особенным у меня внутри, что сделало бы меня способным любить. Если люди относятся ко мне дружелюбно, то, проявляя доброту, я чувствую себя счастливым, так как думаю, что их влечет именно ко мне и именно меня они по‑своему любят. Здесь эта более или менее осознанная установка вызвала у меня некоторое беспокойство, когда монах, который был добр и дружелюбен со мной, оказался таким же добрым и дружелюбным со всеми остальными. Поэтому мне стало трудно поверить в то, что он любит именно меня, поскольку он никак не выделял меня среди всех прочих…
Для меня очень важно было уяснить, каким ограниченным, несовершенным и слабым оказалось мое понимание любви, не только умозрительное понимание, но и понимание ее проявлений в моих эмоциональных реакциях на конкретные ситуации…
Когда мы обретаем свою собственную уникальность в любви к Богу и можем утверждать, что мы действительно способны любить, ибо таким образом через нас проявляется Божественная любовь, тогда мы можем обратиться к другим – в ком мы открыли новое и уникальное проявление такой же любви – и вступить в с ними близкие отношения99.
Мой друг Питер, который упорно пытался разгадать парадокс, что значит любить и быть любимым, написал такой комментарий к запискам Ноуэна:
Если бы я принял тот факт, что Бог любит меня безусловно, «не дергая за ниточки», мне не нужно было бы искать поддержки у окружающих. Я был бы способен «быть» самим собой и стремиться к другим и вступать с ними в близкие отношения… Когда в нас ослабевает такая вера, мы становимся жертвами своих мыслей о том, что нас действительно не любят и что нам необходимо заслужить любовь других. Если вся любовь идет от Бога и начинается с Бога, то создается совершенно иная перспектива в отношении того, что значит любить других и быть ими любимым100.
Парадокс, как выразился Питер, состоит в том, что какой бы ни была энергия любви, ее нельзя заслужить и заработать, ее нельзя принудить, ею нельзя управлять. Такую энергию можно только ощущать, разделять и видеть ее проявления. Такая энергия – это действительно «незаинтересованная» любовь, она не нуждается в конструировании особого, оберегающего отношения Другого. Она позволяет сущности Другого оставаться Другой. Она не заставляет нас подчинять Другому свою обособленность и свою психологическую интегрированность, чтобы добиться от него чего‑то в ответ. Она также позволяет нам быть свободными.
Но это легко сказать. Старая программа дает о себе знать. Две бессонницы Руми делают ночи беспокойными. Требуется чертовски много мужества, чтобы самому за себя отвечать. И как часто это мужество тоже одиноко.
Кардинал исчез на целый месяц. Я стал думать, что он, наверное, нашел себе подругу или, по крайней мере, понял, что не стоит биться головой о стеклянную стену. Но нет, он вернулся. И снова несколько раз в день он подлетает к окну, несмотря на прозрачные границы, стоящие на пути его влечения. Может быть, наступит день, когда он поймет, что не нужно быть таким глупым, как мы. Может быть, наступит день, когда он прорвется через вуаль иллюзии, которая соблазняет всех нас.
Его работа – это наша работа; его страдания – наши страдания; его тоска – наша тоска. Несмотря на наши различия, мы осознаем себя этой птичкой и, оказавшись, как и она, в плену своих многочисленных желаний, мы волей‑неволей должны уединиться и осознанно страдать, даже только затем, чтобы увидеть эту неугасающую страсть ее хрупкого и страстного сердца, да и нашего тоже.