Поучение к простому народу при посещении Епархии 5 страница

Важен и следующий материал раздела - вероучительная беседа святителя Игнатия «Лютеранизм». Построен текст на вопросах и ответах, существенно разъясняющих заблуждения Лютера, взявшегося своим учением опровергнуть искажения латинян, а в результате умножившего их заблуждения, отда­лив тем самым Германию от истинной Христовой Церкви. Лютеранизм с самого начала осенялся политикой и зыбким знанием Писания, реформатор отвергал свидетельствование веры добрыми делами и суемудро дерзнул утверждать, что душа не оскверняется греховным телом. Перечисляя ложные представления Лютера, искажающие евангельские заповеди, святитель Игнатий особо выделяет еретические по своей сути лжеучения, отвергающие основы святоотеческого учения и Святые Христовы Таинства. Так, критикуя латинян, Лютер усилил их заблуждение об исхождении Святого Духа от Отца и от Сына, еще больше отторгая своих последователей от Христовой Церкви. Лютер по сути не признавал Святых Та­инств, а те, что признавал, извращал и обезображивал. Так, в Таинстве Евхаристии он отменил призывание Святого Духа и молитву о пресуществлении хлеба и вина в Тело и Кровь Христову, что и привело его к кощунственной замене Литур­гии. Немецкий реформатор отверг Таинство Исповеди, а ведь без исповедания не получить отпущения грехов. В Таинстве Крещения он погружение заменил обливанием, что противо­речит заповеди Христа — погружать. Не признавал Лютер и апостольского установления о епископстве, допуская в свя­щенстве самочиние, произвольное толкование Писания, от­вергая почитание святых икон и святых мощей, молитвенного призывания угодников Божиих и Самой Богородицы. В этой связи святитель Игнатий приводит слова Афанасия Великого: «Кто все это не соблюдает, тот погибнет навсегда». Лишь непорочная Восточная Церковь в цельности и полноте соблю­дает все догматы и обряды, потому-то она и есть единая Цер­ковь Христова. Катехизическая беседа Святителя все это из­лагает в емких и отточенных формулировках, убедительных и непримиримых в отношении еретических учений извратите­лей Истины.

В разделе «Литературно-поэтические сочинения. Заметки о творчестве» публикуется вдохновенный текст «Воспоминания о Бородинском монастыре», увидивший свет еще при жизни Святителя: впервые напечатан в журнале «Библиотека для чтения» за 1847 год. Произведение невелико собою, как и другие его этюды, зато преисполнено поэзией и насыщено яркими образами. Посвящено строительнице Спасо-Бородинского монастыря Марии Тучковой (в монашестве Маргарите), а также сестрам обители, решившим отказаться от мира ради молитвенной памяти павших на бранном поле. Здесь «камень скорби земной отвален от сердца» и с помощью Божией каж­додневно совершается подвиг самоотвержения. «Воспомина­ние о Бородинском монастыре» пополнило сокровищницу отечественной поэзии о ратных и молитвенных подвигах рус­ских людей.

Раздел этот составлен на основе авторской рукописи «По­этическая тетрадь», хранящейся в Отделе рукописей Россий­ской национальной библиотеки в Санкт-Петербурге (Ф. 550), и рукописного фонда П.П.Яковлева (Ф. 425) Российской государственной библиотеки.

Вдохновенная проповедь архимандрита Игнатия «Благо­получный день», сказанная им во дворце Великой Княгини Марии Николаевны 15 июня 1848 года после молебна по случаю получения ею частицы мощей Преподобного Сергия, также обладает высокими литературными достоинствами — образным строем речи и духовным пафосом, так необходи­мыми для проникновенного слова к предстоящим в торже­ственный день.

Литературные дарования Святителя помогли ему делать тон­кие и совершенно оригинальные разборы произведений знаме­нитых писателей его поры. В «Предисловии к повести «Иосиф» он метко характеризует лермонтовского Печорина как нрав­ственного урода, испорченного безалаберной жизнью и губя­щего чистые души своей приманчивой, «мрачной» красотой.

Трактат архимандрита Игнатия « Христианский пастырь и христианин художник» — запечатленная беседа настоятеля Сергиевой пустыни с композитором Михаилом Глинкой. В ней затронуты богословские аспекты искусства, связанные с изоб­ражением добра, удовлетворением требований нашего духа, что достигается лишь стяжанием совершенного блаженства. Одаренные талантами люди зачастую растрачивают их на изображение страстей человеческих, о чем по истощении собственных сил и жалеют запоздало. Художнику надо стре­миться к познанию Бога, его цель — обогощать евангельским образом мыслей свой ум и евангельскими ощущениями — свое сердце. Только по достижении этой цели сочинитель озарится святым вдохновением и творения его облагоухает святая бла­годать. Безрелигиозное искусство богохульно и вредно по своей сути, оно зовет человека к погибели. Эти мысли пастыря Христова чрезвычайно важны для определения творческой позиции художника в наше последнее время, когда злое на­чало в искусстве крикливо главенствует и в живописи, и в музыке, и в словесности. Божия красота — в добром начале, и беспреткновенный поворот к нему освежит творческие силы, поможет воспрянуть утомленным душам; и благогове­ние, соединенное с живым явлением величия Божия, остано­вит ложное движение ума. Культура, укорененная в культе, послужит спасению человека, оживотворяя его радостью еван­гельской красоты.

Свой взгляд на характер искусства Святитель подкрепил собственными поэтическими творениями, включив их в состав «Аскетических опытов». Его стихотворения в прозе — поис­тине шедевры в этом жанре, и они издавна полюбились благо­честивым читателям. В настоящем томе дано еще несколько образцов такого рода брянчаниновских текстов. Среди них име­ются и рифмованные его стихотворения, может быть не столь совершенные, как поэтические этюды, но все же вполне удач­ные. Сам Святитель эти стихи свои не включал в избранное, но берег и даже переписывал в особую тетрадь. Ведь при его требовательности к писательскому мастерству, к точной пере­даче на письме собственной мысли и художественного образа кое-что и не попадало в разряд окончательно обработанных текстов. Ряд материалов дописывался и доделывался. Так, к знаменитому этюду «Сад во время зимы» Святитель сделал еще и добавление — публикуется в «Приложении» этого тома.

Значительный интерес представляют педагогические «Уро­ки словесности», рассчитанные на преподавание грамматики в духовно-учебных заведениях. Основные понятия словесно­сти Святитель определяет предельно кратко, но всесторонне, иллюстрируя примерами из нравственного поучения. Он на­стаивает, чтобы в учебниках не содержалось ничего ущербно­го и языческого, ничего, что мешает возрастанию души. Этого же принципа необходимо придерживаться и при создании учеб­ников для светских училищ. Из всех русских грамматик, со­зданных к тому времени, начиная с Ломоносовской, святи­тель Игнатий за основу берет лишь одну — -«Грамматику» А. X. Востокова, как итоговую и во многом образцовую. Но и в нее он вносит существенные поправки к правилам и харак­теристикам. Его «Уроки словесности», по существу, готовая вводная глава для образцового учебника по грамматике и сти­листике, причем весь материал продуман и написан безупреч­но. Педагогические воззрения Святителя — отдельная тема, и ее можно раскрыть лишь в свете всего духовно-нравстенного его учения.

В этой связи исключительно важно понять суть брянчаниновского отзыва на выход в свет книги Н. В. Гоголя «Вы­бранные места из переписки с друзьями». В письме к своей духовной дочери, бывшей ученице Гоголя М. П. Вагнер, архи­мандрит Игнатий, в ту пору настоятель Троице-Сергиевой пустыни, пишет, что автор «Выбранных мест из переписки с друзьями» с горячностью сердца обратился к Богу, но для религии этого мало. Надо познать истину без примеси всего ложного и поддельного, надо по Евангелию выправлять свои мысли и чувствования, только тогда вступишь в чистоту. Но для писателя и этого мало: ему необходимо, чтобы чистота оживлялась, вдохновлялась и просвещалась Духом Святым; без этого вдохновение издает и свет и тьму. Гоголь, узнав мне­ние духовного лица, сослался на состояние умов современного ему общества, прозябающего в неверии, но в целом он согласился с замечаниями архимандрита Игнатия. В нашем издании дан подлинный текст письма, к нему подверстан еще и развер­нутый комментарий известного гоголеведа И. А. Виноградова, специально изучавшего этот вопрос. Конечно же, отзыв Свя­тителя совсем не филологического, а целиком духовно-нрав­ственного характера и во многом относится к учительно-нравственной и воспитательной проблеме. Материалы раздела за­мыкает специальная статья «Святитель Игнатий и проблема творчества». Ее автор — известный литературовед, доктор филологических наук А. М. Любомудров.

Отдельным разделом в Приложении публикуется запись о достопримечательном видении паломника Сергиевой пусты­ни. Рассказан сон лично архимандриту Игнатию. Во сне том представлена картина мытарств душ нечестивых людей, жив­ших в окаянстве. Картина страшная: души те извивались над пропастью и падали под хохот бесов. Между тем души пра­ведников высоко поднимались к небу, вызывая беспокойство вражьей силы. А когда на мытарствах оказалась душа Архи­мандрита, то небесное облако расступилось и в нем показался Преподобный Сергий в сиянии необыкновенного света и по­среди необыкновенного сада. Он-то и принял с радостью Ар­химандрита в свои небесные обители за то, что достойно по­служил Богу и за то, что оправдал заботу о нем самого Сер­гия, чью земную обитель Архимандрит так долго покоил. Сказание, несомненно, с биографическим подтекстом, пове­ствует о конкретном сне конкретного человека. При жизни Святителя оно не подлежало публикации, а теперь, после его прославления, приобрело особый пророческий оттенок.

В настоящем издании впервые публикуется обширный ма­терил «Дело о крестьянах помещика Страхова». Архивная рукопись — писарская копия с авторского оригинала, поправ­ленная рукою Святителя (им вписаны некоторые новые приме­чания). Документ этот — ярчайшая иллюстрация к характерис­тике гражданской смелости и стойкости архимандрита Игнатия, проявленные им при разбирательстве уголовных преступле­ний новгородского помещика Страхова в отношении его кре­постных крестьян. Несмотря на нарочитую запутанность дела, веденного первой следственной комиссией, на подкуп, угрозы и лихоимства со стороны Страхова и его подручных, несмотря на нежелание подавляющего числа членов второй комиссии честно вникнуть в суть дела, архимандрит Игнатий горячо взялся отстаивать правду от несправедливости, и отстоял. Его запис­ки насыщены неопровержимыми фактами преступного пове­дения жестокого и распутного помещика, они отмечены еле сдерживаемым гневом по адресу лгунов и крючкотворцев, извращавших состояние взаимоотношений в селах помещика-самодура и крестьян. Этот документ важен для уяснения позиции святителя Игнатия в его полемике с Герценом отно­сительно мер по отмене крепостного права. Текст публикует­ся полностью, с включением всех постраничных примечаний Святителя.

Несомненный интерес представляет переписка Святителя с игуменом Антонием (в миру Алексей Поликарпович Бочков; 1803-1872), многолетним его сподвижником и корреспондентом. Личность Бочкова совершенно неординарная: талантливый прозаик, неустанный искатель праведности и своего предназ­начения в жизни, благоговейный паломник к Святым местам и бескорыстный жертвователь на благо Церкви, он впослед­ствии как доброволец-утешитель уйдет в больницу для тифоз­ных спасать страждущих, и этот поступок довершит его зем­ное бытие — таков игумен Антоний. Вместе с тем, в своих письмах он порою предстает как своенравный полемист и за­пальчивый критик. Возможно, все это было в его характере, открытом и ярком, но ведь и эпоха 1860-х годов была исклю­чительно разноречивой. Переписка впервые печатается пол­ностью, все тексты сверены с подлинными рукописями. Пуб­ликация сопровождается биографическим очерком Бочкова, написанным доктором филологических наук, профессором Тар­туского университета Сергеем Геннадиевичем Исаковым (1931-2000). Его работа, убедительная и весьма информативная, во многом по-новому освещает личность игумена Антония и вме­сте с тем облегчает восприятие многолетней обоюдной пере­писки двух подвижников святости.

Завершает «Приложение» подробная библиография, фик­сирующая во всей полноте как публикации творений самого святителя Игнатия, так и литературу о нем. Она вроде лоции в книжном море, без такой дотошной разработки и предста­вить невозможно, как велика «Брянчаниновиана». Теперь та­кой вспомогательный материал получат все православные ис­следователи жизни и творений святителя Игнатия, нашего русского Богоносца. К текстам приложено несколько факсимиле с подлинных архивных документов. Надеемся, что и в последующих томах творений Святителя сохранится этот прием публикации.

В заключение отметим некоторые особенности подачи автор­ских текстов святителя Игнатия. Подстрочные примечания и ссылки на тексты Священного Писания и святых Отцов, от­дельно не обговоренные редакцией, принадлежат святителю Игнатию. Все подчеркнутые им слова печатаются курсивом, разрядка — полужирным шрифтом. Названия книг (кроме богослужебных) и периодических изданий заключены в кавыч­ках; недописанные слова (кроме общепринятых сокращений) дополняются в угловых скобках.

А. Н. Стрижев


АГИОГРАФИЧЕСКИЕ

И АПОЛОГЕТИЧЕСКИЕ

СОЧИНЕНИЯ

Жизнь схимонаха Феодора[1310]

Полезно и приятно рассматривать прошедшее: время, унич­тожая влияние пристрастий, обнаруживает и мрачность зла и свет добродетели. Таким образом деяния предков соделыва-ются лучшим наставлением для потомков. Вот цель, с кото­рою предлагается здесь жизнеописание схимонаха Феодора.

Он родился в 1756 году в городе Карачеве Орловской гу­бернии от благочестивых и правоверных родителей, принад­лежавших к купеческому сословию. Потеряв отца в младенче­стве, был отдан материю в дом Карачевского протоиерея для обучения Российской грамоте и церковному пению. Дитя, ру­ководимое добродетельным протоиереем, ходило часто в цер­ковь, читало нравоучительные книги, и, мало-помалу знако­мясь с Богом, возлюбило Бога. Когда Феодор достиг юношес­кого возраста, родительница взяла его обратно к себе в дом, и он должен был по ее приказанию заниматься торговлею. Но любовь Божия и любовь мирская не могут жить вместе в сер­дце человеческом; не может оно работать в одно время двум господинам — Богу и миру: если одного возлюбит, то о дру­гом нерадети начнет[1311].

Так случилось и с Феодором: занимаясь торговлею в про­должение двух лет, он не мог к ней привыкнуть. И потому оставляет родительский дом и, никому не открыв своего наме­рения, уходит в Площанскую пустыню, лежащую в 80 вер­стах от Карачева. Обителью управлял добродетельный и до­вольно искусный старец Серапион; братия в ней была благо­нравна и чин церковного служения стройный. Однако мать Феодорова скоро узнала о его местопребывании; водимая родительскою любовию, столько естественною, она спешит в пустыню, видит там сына, принуждает его возвратиться в Карачев и заниматься опять торговлею. По времени он ухо­дил в другую пустыню — Белые берега; но и здесь был отыс­кан и возвращен в Карачев к своей лавочке.

Утомленный препятствиями, думая, что намерение его мона­шествовать Богу неугодно, Феодор решился пещись о своем спасении посреди мира. Он принимал странных, подавал ми­лостыню нищим, услуживал больным, ходил в церковь почти ко всякой службе и занимался чтением Отеческих книг. Меж­ду тем в городе открылось выгодное прикащицкое место у некоторой вдовы — женщины престарелой и простодушной; на оное приглашен был Феодор, и, поелику хозяйка сама не могла заниматься торговыми оборотами, то все управление дел [было] вручено ему. Вдова была матерью четверых доче­рей, уже взрослых. Юноша, обращаясь беспрестанно с жен­ским полом, ощутил в сердце порочную страсть... Не станем оком любопытства измерять глубину его падения. Скажем только, что, вступая в брак, он принес в сие новое состояние и некоторую укоризну в совести. Движимый раскаянием, со­провождаемым глубокою печалию, он удваивает прежнее усер­дное служение странным и прочие добрые дела, которые во время расстройства душевного были им почти забыты. Но печаль не престает снедать его сердце. Что ж делает Фео­дор? — Решается на поступок необыкновенный и, по обще­ственному порядку, неправильный. Он отправляется для бого­молья в Киев, взяв с собою денег четыре рубля с полтиною, и, поклонившись мощам угодников Печерских, идет к тогдаш­ним границам с Польскою Подолиею, переходит оные и устремляется в Молдавский Свято-Вознесенский Нямецкий монастырь.

Сей монастырь находится ниже Ясс, в 120 верстах от оных, при подошве Карпатских гор. В нем было тогда около 700 братии из различных народов, а настоятелем — россиянин, уроженец Полтавский, архимандрит Паисий Величковский, имевший большие природные способности и превосходное монашеское образование. Сначала он безмолвствовал в Афон­ской Горе с другим единомудренным братом, отыскивал в та­мошних библиотеках Отеческие книги и прочитывал их с глу­боким вниманием. Чем более вникал он в сии книги, тем бо­лее убеждался в необходимости умного делания, которое предписано нам во Святом Евангелии, которым занимались все святые и без которого, как говорит великий Варсонофий, суетны подвиги телесные. Паисий, возложась на помощь Бо-жию, занялся умным деланием, и так успел в оном, что удос­тоился благодатных даров, подобно монахам древних времен; в особенности раскрылось в нем отличное дарование руково­дить ближних к духовной жизни. Многие Афонские иноки начали с ним советоваться и получали пользу; от сего возрас­тала к нему доверенность и число приверженных. Доверие мало-помалу превратилось в безусловное послушание. Тогда необходимость принудила Паисия и чад его составить пра­вильное общество по уставам иноческим, для чего с дозволе­ния турецкого правительства они переселились из Святой Горы в Молдавию, сперва в запустевший монастырь Драгомирну, а оттуда в Нямецкий. Порядком и добродетельною жизнию бра­тии обитель Нямецкая напоминала общежития Тавенисиот-ские и киновии Феодосия и Саввы. Паисий был полезен не только для одного монастыря своего, но и для Церкви. Он перевел с еллино-греческого на славянский язык многие Оте­ческие книги, как-то: Добротолюбие, святого Исаака Сирианина, святого Симеона Нового Богослова, Варсонофия Вели­кого, Иоанна Лествичника. Сии переводы, хотя по древнеоб-разному слогу и затруднительны, но тем драгоценны, что с чрезвычайною точностию выражают деятельные мысли От­цов и сохраняют всю силу подлинников.

Когда Феодор пришел в Молдавию, Паисий был уже лет весьма преклонных. Изможденный трудами и болезнями, он редко выходил из келлии. Приближенные его не соглашались принять Феодора по многочисленности братства и по затруд­нительному содержанию. Странник находился в крайности: деньги, при нем бывшие, истощились; летнее платье, в кото­ром вышел из Карачева, обветшало от путешествия; наступи­ла зима. Он было решился идти обратно в Россию и просил, чтобы допустили его по крайней мере принять благословение старца. Сие позволено; Паисий, увидев рубище и жалостное положение юноши, прослезился, утешил его, присовокупил к своему стаду, строго запретив, чтоб впредь никому не отказы­вали без его сведения.

В обители находилось шесть духовников; каждый имел у себя назначенное число братии, которых он обязан был исповедывать, наставлять в духовной жизни и помогать им в сердечных бранях. Из сих духовников опытнейшим почитал­ся иеросхимонах Софроний, по кончине Паисия управляв­ший Нямецким монастырем. Софронию был вручен Феодор для душевного назидания, а для трудов монастырских опре­делен в хлебню. В общежительном монастыре печение хле­бов есть тяжелое послушание по многолюдству братии и по обычаю общежитий предлагать пищу всем богомольцам, коих иногда бывают тысячи. Проведши несколько дней в хлебне, Феодор видит сон: ему представился широко разложенный огонь, пред коим стояло множество людей, как будто приго­товленных к истязанию. В числе прочих был и он. Внезапно явились некоторые необыкновенные мужи, похитили его из среды множества и ввергну ли в пламя. « Отчего бы, — раз­мышлял он, — из толикого числа я один брошен в сей сви­репый огнь?» — «Так угодно Богу», — отвечали мужи. Сие сонное видение Феодор рассказал старцу Софронию, который истолковал оное следующим образом: обширным пламенем означается горнило искушений, куда ввергаются иноки, отлу­чающиеся мира, дабы работать единому Господу. В обители Нямецкой сохранялся обычай древних времен, по которому всякий, вновь вступающий в монастырь, должен был испове­дать духовнику все грехи, соделанные от младенчества. И в самом деле, весьма прилично начинать поприще покаяния и плача о грехах исповеданием грехов; притом наставник, уз­нав наши слабости и поползновения, удобнее может нас ис­правлять, предохранять и руководить. По сему обычаю Нямецкого монастыря Феодор исповедал старцу Софронию все грехи, соделанные во всю жизнь, и был отлучен на пять лет от причащения Святых Христовых Тайн. Феодор впослед­ствии сказывал: «С таким тщанием исповедывал меня ста­рец, что сия первая исповедь продолжалась более часа».

Когда усмотрели в Феодоре ббльшую горячность к подви­гам, то перевели его из хлебни в пчельник, над которым глав­ный надзор имел весьма строгий старец. Здесь, кроме теле­сных трудов, должно было переносить частые укоризны. В сем послушании он находился два года; потом сделали его по­мощником в просфорне в монастыре Секуле, который стоит от Нямецкого в 12 верстах, и от оного тогда зависел, так [же,] как и многие другие скиты и пустыни. Одна из таковых пус­тыней была на потоке Поляна Ворона в 5 верстах от скита того же имени. В ней жили два друга: иеросхимонах Николай и схимонах Онуфрий, уроженцы Черниговские, привлеченные из России в Молдавию слухом о высоких достоинствах Паисия. Они шли путем царским, что в монашеском смысле озна­чает благоразумную умеренность в подвигах и взаимный со­вет двух или трех иноков, вместе безмолвствующих. Таковое название почерпнуто из слов Царя верных и Царя всех Господа Иисуса Христа: Идеже еста два или трие собрани во имя Мое, ту есмь посреде их[1312]. Николай наблюдал в постоянном молчании за своим сердцем; Онуфрий по благословению на­стоятеля принимал братии, приходивших к нему для душев­ного назидания. Оба старца были уже в летах; а Онуфрий притом чувствовал большую слабость и боль в желудке, кото­рый он расстроил в юности неумеренным постом. Архимандрит обратил внимание на старость и болезненное состояние Онуф­рия и, дабы оказать ему вспоможение, повелел молодому, на­деленному хорошею телесного силою Феодору переселиться в пустыню на поток Поляну Ворону и услуживать старцам.

Таким образом Феодор переходит от послушания к послу­шанию. До сих пор он упражнялся в телесных трудах и пови­новался телесно, то есть в телесных трудах следовал не своей, но ближнего воле; теперь он начал знакомиться с послушани­ем духовным, то есть мыслить и чувствовать не по своей воле, но по указанию ближнего. Если телесное послушание затруд­нительно и болезненно, то сколь труднее и болезненнее оного послушание мысленное и духовное? Если первое делает чело­века благонравным, то второе не сделает ли его святым? В на­ши времена известно более послушание первого рода; а свя­тые Отцы заповедуют и похваляют более послушание второго рода, от коего первое само по себе истекает. Они его называ­ют духовным мученичеством, распятием своей воли, скорей­шим, удобнейшим, правильнейшим путем к достижению свя­тыни, последованием Спасителю, Который был послушлив до смерти, смерти крестныя. От сего послушания рождается болезненное сердечное чувство, называемое плачем, и мысль в сердце, постепенно охладевая ко всему временному, начина­ет непрестанно притекать и припадать к Богу, в чем и состоит начало истинного умного делания.

Пустынное уединение доставило Феодору возможность исповедывать все помыслы и чувствования старцу Онуфрию, который имел о нем отеческое попечение. Узнав собственным опытом, что неумеренное воздержание столь же вредно, как и невоздержание, он убеждал ученика своего не возлагать упо­вания единственно на телесный подвиг, но, обременяя тело умеренно, все старание обращать к очищению сердца, из кое­го, по слову Спасителя, исходят помышления злая, убийства, прелюбодеяния, татьбы и прочее зло, оскверняющее человека (Мк. 7). Сии пустынники имели прекрасный обычай приоб­щаться ежемесячно Святых Христовых Тайн, для чего они ходили в скит. Когда однажды по сей причине Феодор пошел в скит, — напали на их пустыню разбойники, похитили не­большое количество съестных припасов и прибили обоих стар­цев столь жестоко, что они едва могли выздороветь чрез про­должительное время. Потом Феодор занемог сильною горяч­кою, был почти на краю гроба и с трудом пришел в прежние силы. Промысл Божий посылает скорби рабам своим и скорбями искушает их верность.

Протекли 5 лет по пришествии Феодора на поток Поляну Ворону, и старец Онуфрий, отягченный летами и болезнями, скончался. Кончина его была довольно тяжелая: 12 часов он томился и произносил как бы ответы на различные вопросы. Некоторые опытные старцы предполагали, что попущено было ему грозное истязание за излишнюю строгость над теми, кои советовались с ним о своих душевных недугах. Когда же чрез 3 года, по тогдашнему обычаю Нямецкого монастыря, осмот­рели его тело, то нашли главу и перси нетленными во свиде­тельство спасения. По смерти Онуфрия Феодор жил в пусты­не с Николаем полгода; потом переместились они оба в Нямецкий монастырь.

Около сего времени переведена архимандритом Паисием книга святого Исаака Сирианина, которую Паисий по ее ду­ховному достоинству называл избранным златом. В ней с осо­бенною ясностию и подробностию изложено, каким образом душа очищается Христовыми заповедями, каким образом Бла­годать Божия Сама Собою вселяется в чистые души и ознаме­новывает свое вселение различными действиями, как-то: не­престанною молитвою, всегдашними слезами, необыкновен­ною радостию, не зависимыми от внешних обстоятельств. Паисий весьма желал распространения сей книги, ибо боль­шая часть монахов нынешнего времени, не зная, что в науке монашества есть свое введение, начало, средина и конец, тот­час ищут раскрыть в себе благодатные действия (как будто Бог подчинен воле человеческой!), не позаботясь наперед сде­лать сердце способным к приятию Божества. От сего непра­вильного действования, основанного на ложных понятиях, обыкновенно рождаются двух родов последствия: или бес­плодность, или плоды ложные вместо плодов истинных.

Братия Нямецкой обители по доверенности к настоятелю и по собственному признанию с большим усердием переписыва­ли книгу святого Исаака Сириянина. Николай и Феодор так­же переписали оную для себя уставным письмом. Паисий, желая оказать услугу и Российскому монашеству, приказал Феодору вторично переписать упомянутую книгу с особен­ным тщанием на хорошей бумаге и отправил оную к Высоко-преосвященнейшему Гавриилу, митрополиту Новгородскому и Санкт-Петербургскому, убеждая его, дабы повелел оную напечатать и разослать по монастырям Российским. Неизве­стно, получена ли сия книга Архипастырем. Впоследствии некоторый богобоязливый житель Москвы дарит Феодора кни­гою, в которой сей узнает сочинение святого Сириянина, им переписанное для Высокопреосвященнейшего Гавриила по повелению Паисия и подписанное рукою сего старца.

Между тем безмолвный Николай начал весьма ослабевать от старости и болезней. Он чувствовал необыкновенный хо­лод во всем теле и большую часть времени проводил на посте­ли. Феодор служил ему с особенным усердием, целовал его руки и ноги и, раскрывая свои недра, оными согревал охла­девшие члены старца. Николай умер весьма тихо в объятиях Феодора, и когда чрез три года осмотрели умершего, то на­шли его совершенно нетленным. Феодор, продолжая зани­маться различными трудами, жил в Нямецком монастыре до 1801 года. Вслед за Николаем скончался архимандрит Паи­сий, коего преемником в управлении избран старец Софроний, лишенный зрения и согбенный под бременем лет, но богатый духовными дарованиями. Сей новый настоятель весьма любил Феодора и, видя его ревность к подвигам иноческим, постриг его в схиму.

В 1801 году вступил на престол Российский Государь Император Александр Павлович. Милостивый Манифест, им обнародованный, дозволял свободное возвращение в Россию бежавшим из оной. Сие дозволение Российского Монарха подало мысль архимандриту Софронию, родом также россия­нину, пересадить несколько лоз из Нямецкого виноградника в отечество, дабы и отечество воспользовалось духовными тру­дами и дарованиями Паисия. В числе прочих назначено и Феодору оставить Молдавию. Какие же богатства понес с со­бою инок сей из Нямецкой обители? Какое направление полу­чил он от жительства с Паисием?

Природа одарила Феодора здоровым и крепким телосло­жением, которое при содействии горячего нрава обыкновен­но располагает человека к деятельности и подвигам. И Феодор любил нестяжание до нищеты, бдение, продолжитель­ные стояния на молитве, труды телесные, пост, строго наблюдая оный и в качестве и количестве пищи. Притом ему известно было, что очищается душа единственно заповедями Христовыми, а не телесными трудами, кои, утомляя плоть, облегчают нам исполнение заповедей Христовых. И потому с большим усердием ходил за больными, принимал стран­ных и совершал прочие дела милосердия. Еще в нем было важное достоинство: он выдержал жестокую войну с плотс­кою страстию и, получив опытность в сей войне, мог пользо­вать других советами.

Многие Российские монастыри отставали благоустройством от Нямецкого: в них и церковное Богослужение совершалось с меньшею строиностию, и относительно пищи делались от устава некоторые, впрочем малозначащие, отступления, и са­мые монахи недовольно имели понятия о истинной духовной жизни, занимаясь почти исключительно телесными трудами. Кажется, такое состояние некоторых монастырей и монахов российских, с которыми встретился Феодор по возвращении из Молдавии, имело не безвредное влияние на Феодора, жив­шего продолжительное время в обители благоустроеннейшей и посреди искуснейших монахов того времени. Поистине те­сен путь, ведущий в живот: ибо, с одной стороны, стесняют его наши неправды, а с другой — самые правды, когда они сопряжены с осуждением ближнего.