РЕЛИГИОЗНАЯ ПРОБЛЕМА ОБНОВЛЕНИЯ ЦАРЯ 1 страница

514 Современные врачи и психологи признали, что для терапии сознания необходимо свести его с Тенью, и встреча эта, по сути, является первой предпосылкой любого психотерапевтического метода396. В конце это должно привести к некоему единению, даже если это единение поначалу содержит в себе открытый кон­фликт и зачастую остается в таком состоянии в течение долгого времени. Эту борьбу нельзя прекратить рациональными метода­ми397. Если этот конфликт подавляется усилием воли, то он про­должается в бессознательном и просто выражает себя косвенным и более опасным образом, так что никакой выгоды от его подав­ления личность не получает. Борьба продолжается до тех пор, пока противники не выдохнутся. Единственное, в чем можно быть уверенными это то, что обе стороны претерпят измене­ния, но что именно родится в результате их единения, просто невозможно вообразить. Эмпирический материал показывает, что этот "продукт", как правило, принимает форму субъективного ощущения, причем всегда религиозного порядка, о чем свидетель­ствует вся история человечества. Стало быть, если сознание тер­пи!' это конфликт и аналитик следит за его ходом без предубеж­дения, он обязательно заметит компенсирующее воздействие бес­сознательного, направленное на создание единства. Он увидит многочисленные символы, похожие па те, что мы встречаем в алхимии, более того, зачастую это будут одни и те же символы. Он также обнаружит, что очень многие из этих спонтанных фор­маций обладают сверхчувственным качеством, соответствующим мистицизму исторических свидетельств. Кроме того, может стать­ся так, что пациент, который дотоле; слышать ничего не хотел о религии, проявит неожиданный интерес к этим вопросам. Напри­мер, он может обнаружить, что обращается из современного язычества в христианство, или меняет одну веру на другую, или даже погружается в фундаментальные теологические вопросы, непос­тижимые для непосвященного. Здесь я должен указать, что не каждый анализ приводит к осознанной реализации конфликта, точно так же, как не каждая хирургическая операция является такой же тяжелой, как резекция желудка. Существует малое хи­рургическое вмешательство, как существует и малая психотера­пия, операции которой безобидны и не требуют того пояснения, какое я даю на этих страницах. Пациенты, о которых я веду речь, - это ничтожное меньшинство, чьи определенные духовные потребности требуют удовлетворения, и только такие пациенты ис­пытывают то развитие ощущений, какое ставит врача перед типом проблем, который мы сейчас будем рассматривать.

515 Опыт показывает, что единение антагонистических элемен­тов — это иррациональное происшествие, которое мы вправе на­звать "мистическим", если, конечно, мы понимаем под этим про­исшествие, которое не может быть сведено ни к чему другому или не может показаться ненастоящим. В данном случае главным кри­терием являются не рациональные точки зрения или почтение к признанным теориям, а исключительно та ценность, какую имеет для пациента найденное и пережитое им решение. В этом смысле врач, главной задачей которого является сохранение жизни, на­ходится в более выгодном положении, поскольку он в силу своего образования является эмпириком и всегда был вынужден приме­нять лекарства, исцеляющая сила которых была ему хороша из­вестна, хотя он и не понимал, как именно она действует. Точно так же он слишком часто обнаруживает, что лекарства, исцеля­ющая сила которых разъяснена и заверена наукой, на практике не действуют.

516 Стало быть, если алхимики под своим старым царем понимали самого Бога, значит, это так же относится и к его сыну. Они сами Должны были испугаться мысли о логических последствиях сво­его символизма, в противном случае они бы заявили, что Бог стареет и должен быть обновлен посредством искусства. Такая мысль могла быть возможна в лучшем в случае в эпоху Алексан­дра, когда боги росли, как грибы. Но вряд ли она могла прийти в голову человеку Средневековья398. Он, скорее всего, пришел бы к мнению, что делание изменит что-нибудь в нем самом, по причине чего он рассматривал его "продукцию", как своего рода φαρμακον. Если бы у него было хоть какое-нибудь представление о "психологии", он бы почти наверняка назвал бы свое целебное средство "психическим" и посчитал бы обновление царя транс­формацией доминанты сознания - которая, естественно, не имеет ничего общего с магическим вторжением в божественные сферы.

517 Представления человека о Боге и его определения Бога сме­няли друг друга с калейдоскопической быстротой в течение ты­сячелетий, и евангелист Марк был бы очень удивлен, если бы заглянул в "Историю Догмы" Харнака. И все же совсем не все равно, какие определения доминаты своего сознания человек счи­тает обязательными для себя, или какой точки зрения он при­держивается по этому вопросу. Ибо от этого зависит, будет со­знание царем или нет. Если неограниченная власть принадлежит бессознательному, то все, скорее всего, закончится разрушением, и нынешнее положение дел дает нам основания опасаться именно такого исхода. Если доминанта слишком слаба, то жизнь без­дарно растрачивается в бесплодных конфликтах, поскольку Солнце и Луна не соединятся друг с другом. Но если доминантой является сын, то тогда Солнце - это его правый глаз, а Луна -левый. Доминанта должна содержать в себе их обе - точку зрения эго-созпания и точку зрения архетипов бессознательного. Дис­циплина, которая неизбежно сопутствует доминанте, должна означать не тюрьму для одного и "карт-бланш" для другого, а долг и справедливость для всех.

518 Природа этого единства, которое каким-то непостижимым об­разом включает в себя антагонистические элементы, недоступна пониманию человека, по той простой причине, что никто не может сказать, какое существо способно соединить сознание в его полном объеме с бессознательным в его полном объеме. Человек знает не больше, чем знает его сознание, и самого себя он знает только в этих пределах. За этими пределами лежит сфера бессо­знательного, у которой нет видимых границ, и она также при­надлежит феномену Человека. Стало быть, мы могли бы сказать, что Единый, вероятно, подобен человеку, то есть является чем-то определенным и поддающимся определению и, в то же самое время, неопределенным и не поддающимся определению. Че­ловек каждый раз упирается в парадокс, когда его знание дости­гает своих пределов. Это знает, что является частью этого сущес­тва, но только частью. Символическая феноменология бессозна­тельного ясно дает понять, что, хотя сознание и получило статус духовного царя со всеми сопутствующими этому статусу опасностями, мы не можем сказать, каким именно царем оно станет. Это зависит от двух факторов: от решения эго и от согласия бессо­знательного. Любая доминанта, которая не получает одобрения со стороны первого или второго, в конечном счете оказывается нестабильной. Мы знаем, как часто в ходе истории сознание под­вергало свои самые возвышенные и основные идеи суровой пере­оценке и исправлению, но мы очень мало или вообще ничего не знаем об архетипических процессах изменений, которые, как мы можем предположить, проходили в бессознательном на протяже­нии тысячелетий, даже если подобные рассуждения и не имеют прочной основы. Тем не менее, остается возможность того, что бессознательное в любое время может проявиться самым неожи­данным образом.

518а Читатель должен извинить меня за использование метафор, лингвистически аналогичных догматическим выражениям. Если у вас есть представление о вещах, о которых у вас не может быть никакого представления, значит вещь и представление о ней со­впадают друг с другом. Также нельзя разделять две разные вещи, о которых вы ничего не знаете. Поэтому я должен категорически заявить, что не занимаюсь ни метафизикой, ни теологией; меня интересуют психологические факты, наполовину выходящие за пределы познаваемого. Поэтому, если я использую некоторые выражения, отчасти напоминающие теологические, то исключи­тельно по причине бедности языка, а совсем не потому, что я считаю, будто предмет теологии идентичен предмету психологии. Психология совершенно определенно не является теологией; это естественная наука, стремящаяся описать воспринимаемые нами психические феномены. При этом она учитывает теологические названия и концепции этих феноменов, поскольку они неразрыв­но связаны с феноменологией изучаемых вопросов Но, будучи эмпирической наукой, психология не имеет ни возможности, ни права высказывать решительные суждения но поводу истины и Ценности. Это прерогатива теологии.

519 Алхимический образ царя вызвал эту долгую дискуссию, по­тому что он содержит в себе весь миф о герое, включая и обнов­ление царя и Бога, а с другой стороны потому, что, как мы можем предположить, он символизирует доминанту, которая господст­вует в сознании. "Царь-Солнце" — это не плеоназм; он обозна­чает сознание, которое является не только осознающим в силу самой своей природы, но и по-особенному осознающим. Оно контролируется и направляется доминантой, которая, в конечном итоге, определяет ценности. Солнце — это обычный свет приро­ды, но царь, доминанта, вводит человеческий элемент и прибли­жает человека к солнцу, или солнце к человеку399

520 Сознание обновляется в результате своего нисхождения в бес­сознательное, где оба они соединяются. Обновленное сознание никоим образом не содержит в себе бессознательное, но образует с ним совокупность, символизируемую сыном. Но поскольку отец и сын являются одним существом, а на языке алхимиков Царь-Солнце, представляющий обновленное сознание, — это ни кто иной, как сын, то сознание будет абсолютно тождественно с Царем, как с доминантой. Для алхимиков этой проблемы не су­ществовало, поскольку Царь был спроецирован в искомую субс­танцию и потому вел себя просто как объект сознания мастера. Но если посредством психологической критики проекция отбра­сывается в сторону, то мы сталкиваемся с вышеупомянутой про­блемой — обновленное сознание явно совпадает с обновленным царем, или сыном. Психологический аспект этой проблемы я уже обсуждал в работе "Отношение между Я и бессознательным", в главе, посвященной "мана-личности" Эта проблема не может быть решена приведением чисто логических аргументов; решить ее можно только с помощью тщательного наблюдения за психи­ческим состоянием и его тщательного анализа. Вместо того, чтобы пуститься в подробное обсуждение случаев из практики, я лучше приведу хорошо известные слова Павла: "И уже не я живу, но живет во мне Христос" (Послание Галатам 2:20), которые очень точно определяют специфическую природу этого состояния. Из этого мы можем понять, что другое, предыдущее состояние, когда царь постарел и исчез, обозначается сознанием, в котором кри­тическое эго намеренно заняло место больного царя, оглядываясь на былые "мифические" времена, когда это самое эго все еще чувствовало себя в полной зависимости от высшего и более мо­гучего не-эго. Последующее исчезновение этого ощущения зави­симости и одновременное с ним усиление критичности восприни­маются как прогресс, просветление, освобождение, даже покая­ние, хотя трон царя узурпировало однобокое и ограниченное су­щество. Личное эго на свою же погибель берет бразды правления; ибо по самой своей природе эго, несмотря на обладание anima rationales, не может самостоятельно руководить жизнью личнос­ти, не говоря уже о том, чтобы руководить человечеством. Для этого ему всегда нужна "мифическая" доминанта, но такую вещь нельзя просто изобрести, а потом в нее поверить. Наблюдая за временами, в которые мы сами живем, мы должны сказать, что хотя потребность в эффективной доминанте получила широкое признание, то, что было предложено, является ни чем иным, как произвольным изобретением для удовлетворения сиюминутных потребностей. Тот факт, что в это изобретение поверили, дока­зывает легковерность и невежественность широкой обществен­ности, и в то же самое время, указывает на глубокую потребность в духовном авторитете, стоящем над эго. Авторитет такого рода никогда не является продуктом рациональных рассуждений или реализации сиюминутных потребностей, которым ни за что не вырваться из тесного круга закабаленного эго-сознания; он вы­растает из традиций, у которых гораздо более глубокие истори­ческие и психологические корни. Что касается нас, то реальное и по-настоящему духовное обновление может быть основано только на христианстве. Крайне радикальная реформация индуизма Буд­дой вобрала в себя традиционную духовность Индии во всей ее полноте и не навязала миру новинку без рода и племени. Будда также не отрицал и не игнорировал индуистский пантеон, кишащий миллионами богов, но смело ввел туда Человека, который до него там вообще не был представлен. И Христос, если рассматривать его просто как реформатора иудаизма, не уничтожил закон, а превра­тил его в объект убежденности. Он тоже, как новатор своего века, рядом с греко-римским пантеоном и рассуждениями философов поставил образ Человека не в качестве противопоставления, а в качестве реализации мифологемы, существовавшей задолго до не-го — концепции Антропоса с ее сложными египетскими, персидс-кими и эллинскими истоками.

Любое обновление, корни которого не уходят глубоко в наилучшую духовную традицию, - эфемерно; но доминанта, вырастающая из исторических корней, ведег себя словно живое существо внутри зависящего от эго человека. Это не он владеет ею, а она владеет им; поэтому алхимики и говорили, что мастер -- это не хозяин, а слуга камня, — что определенно указывает на царский статус камня, по

отношению к которому мастер является подданным. Хотя обновленный царь соответствует обновленному сознанию, это сознание так же отличается от себя самого в своем прежнем

состоянии, как filius regius отличается от одряхлевшего старого царя. Точно так же, как царь вынужден отказаться от власти и уступить место маленькому честолюбивому эго, так эго при по­явлении обновленного царя, вынуждено отойти на задний план Оно по-прежнему остается sine qua поп сознания400, но оно больше не воображает, что может во всем разобраться и все уладить силой своей воли. Оно больше не утверждает, что усилием воли можно преодолеть любое препятствие. Когда к ему начинают приходить удачные мысли, оно больше не приписывает себе авторство, а на­чинает понимать, насколько опасно близко оно было к зазнайству. Когда "пепельная среда" опустилась на его самоуверенность, оно вновь начинает соотносить с реальностью свои силы и возмож­ности его воли401,

523 Мы можем сравнить логическую последовательность психологичес­ких изменений с алхимическим символизмом следующим образом:

Господство эго при очень сла- Больной царь, одряхлевший от
бой доминанте старости, близок к смерти

Восхождение бессознательно- Исчезновение царя в теле его ма-
го или нисхождение эго в бес- тери или его растворение в воде
сознательное

Конфликт и синтез сознания и Беременность, болезнь, симпто-
бессознатсльного мы, проявление цветов

Образование новой доминан- Царский сын, гермафродит, rо-
ты; кругообразные символы tundum402
(например, мандала) самости

 

524 Хотя такое сравнение в принципе верно, символизм Cantilena отличается от вышеприведенной схемы в том, что апофеоз filius regius происходит одновременно с апофеозом Царицы Луны, то есть проводится параллель с браком в Апокалипсисе. У Рипли верх одержал христианский прототип, хотя, как правило, сопi unctio предшествует созданию lapis, а последний понимается, как дитя Солнца и Луны. В этом смысле lapis точно соответствует психологической идее Самости, продукту сознания и бессозна­тельного. С другой стороны, в христианском символизме имеет место брак Агнца (апокалиптического Христа) с невестой (Лу­ной-Церковью). Поскольку lapis сам по себе андрогинен, то есть является синтезом мужского и женского начал, еще одно coniun-ctio не требуется. Любопытно, что символическая андрогинность Христа не исключает брака Агнца — эти две вещи уживаются друг с другом.

525 Здесь мы имеем расхождение между алхимическим и психоло­гическим символизмами, и символизмом христианским. И в самом деле, трудно себе представить, о каком еще другом coniunctio могла идти речь, помимо соединения сознания (мужское начало) и бессознательного (женское начала) в обновленную до­минанту, если мы не предположим, в соответствии с догматичес­кой традицией, что обновленная доминанта вводит в величествен­ную реальность также и corpus mysticum человечества (Церковь как Луна). У алхимиков, большинство из которых были добро­вольными затворниками, отсутствует мотив апокалиптического брака, характеризуемого как брак Агнца; они акцентируют вни­мание на жертвенном звучании термина "агнец". В соответствии с древнейшей и наиболее примитивной традицией, царь, несмотря на свои величие и власть, был жертвой, принесенной во имя процветания его страны и его народа, а в богоподобной форме его даже употребляли в пищу. Как мы знаем, в христианстве этот архетип претерпел чрезвычайно сложные изменения. С точки зрения христианского символизма в алхимической концепции цели отсутствовали, во-первых, мотив божественного брака, а во-вторых — чуть ли не еще более важный мотив жертвоприно­шения и священной вечери. (Оплакиваемые боги Малой Азии — Таммуз, Адонис и т.д. — скорее всего, поначалу приносились в жертву после неурожайного года.) Lapis определенно был идеа­лом для отшельников, целью одиноких личностей. Кроме того, он был пищей (cibus immortalis), мог приумножаться до беско­нечности, был живым существом, с телом, душой и духом, ан-дрогином с неподверженным разложению телом, и т.д. Хотя его и сравнивали с Царем Солнцем и даже называли таковым, он не был ни женихом, ни жертвой и не принадлежал ни к какому коллективу; он был подобен "сокровищу, скрытому на поле, ко­торое, найдя, человек утаил" (Евангелие от Матфея 13:44), или "драгоценной жемчужине", для покупки которой человек "про­шел и продал все, что имел" (там же, 13:46). Это был хорошо охраняемый, драгоценный секрет индивида403. И хотя старые мастера подчеркивали, что они не оберегали "ревниво" свой сек­рет404 и открывали его всем интересующимся, нет никакого со- мнения в том, что камень оставался навязчивой идеей одиночки.

526 В этой связи не следует забывать, что в античные времена христианство подверглось воздействию гностической доктрины гермафродитического Первичного Человека405, в результате чего возникла точка зрения, будто Адам был сотворен как андро-гин406 . И поскольку Адам был прототипом Христа, а сделанная из его ребра Ева — прототипом Церкви, то тогда понятно, почему образ Христа должен был приобрести явно женские черты407. В религиозном искусстве образ Христа сохранил эти черты и по сей день408. Его завуалированная андрогинность отражает гермафро­дитизм lapis, который в этом отношении более близок взглядам гностиков.

527 Недавно тема андрогинности получила чрезвычайно ориги­нальное освещение в книге одного католического писателя, кото­рая заслуживает нашего внимания. Это Die Gnosis des Christen-tums Георга Кепгена, серьезная работа, которая вышла в 1939 г. с санкции епископа зальцбургского, после чего была занесена в список книг, запрещенных католической церковью. Говоря об античном конфликте Аполлона и Диониса, Кепген пишет, что этот конфликт нашел свое разрешение в христианстве, потому что "в личности Христа мужчина соединился с женщиной". "Только в нем мы действительно находим соединение мужского и женского начал в нерушимое единство". "То, что мужчины и женщины могут поклоняться Христу наравне друг с другом, со­всем не случайно: это реализация андрогинности, проявившейся в Христе" (р. 316). О смене пола верующего косвенно говорится в Апокалипсисе 14:4: "Это те, которые не осквернились с жен­щинами, ибо они девственники". Кепген говорит об этом отрывке: "Здесь проявляется новая андрогинная форма существования. Христианство — не мужская и не женская, а женско-мужская религия, в том смысле, что мужчина совокупляется с женщиной в душе Иисуса. В Иисусе напряженность и война между полами превращаются в андрогинное единство. А Церковь как наследни­ца Иисуса переняла это от него: она тоже андрогинна". Если говорить о строении Церкви, то она "иерархически мужская, но душа ее абсолютно женская". "Девственный священник... реали­зует в своей душе андрогинное единство мужского и женского начал; он снова показывает нам психическое измерение, впервые продемонстрированное Христом, когда он обнажил "мужскую девственность" своей души".409

Стало быть, для Кепгена андрогином является не только Христос, но и Церковь, — замечательный вывод, логичность которого нельзя отрицать. Следствием этого являются особое ударение на бисексуальности и на особой тождественности Церкви с Христом, которая основана также на доктрине corpus mysticum. Это, несо­мненно, делает ненужным брак Агнца, ибо у андрогина "есть все, что ему нужно"410, и он уже является complexio oppositorum. В этой связи как не вспомнить фрагмент из египетского Евангелия, цити­руемый Климентием Александрийским: "Когда ты растоптал одеж-ды позора, и когда двое стали одним, и мужчина соединившийся с женщиной - это не мужчина, и не женщина"411.

529 Кепген предваряет свою книгу посвящением и эпиграфом. Пер­вое гласит: "Renatis praedestinatione" (Тем, кому предопределено родиться заново), а второй представляет собой отрывок из Еван­гелия от Иоанна 14:12: "Верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит". В посвящении слы­шится отзвук мотива предопределенности, в которую автор верил, как в нее верили алхимики. Ибо Мориенус сказал об ал­химии:

Бог дарует эту божественную и чистую науку своим верным слугам, то есть тем, кому природа с самого начала решила ее доверить. Ибо эта вещь не может быть ни чем иным, как даром высшего Бога, который являет и передает ее по своей воле тем, кого он считает своими верными слугами. Ибо Господь выбирает из своих слуг тех, кого хочет, и застав­ляет их искать этого божественного знания, которое скрыто от человека, а Найдя его, хранить при себе412 .

Дорн говорит примерно то же самое: "Ибо после многих лет, Многих усилий, долгой учебы, отчаянно стучащим413, усердно молящимся и прилежно исследующим иногда открывается, что только некоторые из них избраны"414.

Эпиграф взят из четырнадцатой главы от Иоанна, в которой Христос учит, что каждый, кто видит его, видит Отца. Он в Отце, а Отец — в нем. Ученики — в нем, а он — в учениках, злее того, им будет послан Святой Дух в качестве Утешителя, они сделают больше, чем сделает он. В этой четырнадцатой главе поднимается вопрос, который будет громко звучать в течении всех последующих веков: проблема Святого Духа, который останется, когда уйдет Христос, и который активизирует толко­вание божественного и человеческого до такой степени, чтобы мы справедливо можем говорить о "христосификации" учеников. Христианские мистик'и возвращались к этому тождеству так часто, что дело доходило до стигматизации. Только мистики при­вносят творчество в религию. Вероятно, именно поэтому они мо­гут ощущать присутствие и результат деятельности Святого Ду­ха, и поэтому они ближе к ощущению братства во Христе. 531 Кепген мыслит в том же самом направлении, что следует из его посвящения и эпиграфа. Нетрудно догадаться, что происхо­дит, когда из четырнадцатой главы Евангелия от Иоанна делается логический вывод: opus Christi передается индивиду. В резуль­тате он становится носителем тайны, и это развитие было бессо­знательно предвосхищено в алхимии, которая несла на себе явные признаки превращения в религию Святого Духа и Sapeintia Dei Точка зрения Кепгена — это творческий мистицизм, ко­торый всегда был критически настроен но отношению к Церкви. Хотя Кепген и не высказывается прямо в этом смысле, его пози­ция косвенно проявляется в содержании его книги, в которой он упрямо настаивает на углублении и расширении догматических идей. Поскольку свои выводы он делает абсолютно осознанно, он не слишком далеко выходит за рамки, установленные Цер­ковью, в то время как алхимики в силу неосознанности своих действий, наивного отказа от глубоких размышлений и отсутст­вия такого сдерживающего фактора, как интеллектуальная ответ­ственность, пошли в своем символизме гораздо дальше. Но и для Кепгена, и для алхимиков исходной точкой была воспроизводя­щая, несущая откровение работа Святого Духа, который есть "ветер, летящий туда, куда ему хочется", и который от своей работы переходит к "работе, еще большей, чем эта". Творческий мистик всегда раздражал Церковь, но зато ему мы обязаны луч­шим, что есть в человечестве415.

REGINA

532 В ходе нашего толкования мы так часто встречались с образом Царицы, что нам осталось добавить только несколько слов о ней. Мы уже знаем, что будучи Луной, она является архетипическим спутником Солнца. Вместе они образуют классическую алхими­ческую сизигию, символизирующую, с одной стороны, золото и серебро, или что-то в этом роде416 , а с другой - божественную пару, описанную в Aurora Consurgens:

Итак, я поднимусь и отправлюсь в город, ища на улицах и площадях себе в невесты целомудренную деву, привлекательную лицом, еще более привлекательную телом, наиболее привлекательную в ее одеждах, чтобы она могла откатить камень от дверей моей гробницы и дать мне крылья голубя, и я полечу с ней в небо и скажу тогда: я живу вечно и буду покоиться в ней, ибо по мою правую руку стоит Царица в позолоченных одеждах, окруженная многими... О, Царица высот, поднимись, поторо­пись, моя любовь, моя невеста, говори, любимая, со своим возлгобленным о том, кто ты, какого ты рода и насколько ты велика... Мой воз­любленный, розовощекий, говорил со мной, он просил и умолял: Я есть полевой цветок и лилия долин, Я есть мать чистой любви, страха, знания и святой надежды. Я принесла с собой приятный запах, словно полезное вино, а цветы мои — это плод, честь и богатство. Я есть постель своего возлюбленного,... я раню его сердце одним свои взглядом и одним во­лоском на моей шее. Я есть приятный запах умащений, мой аромат лучше запаха всех ароматических специй и подобен запаху корицы, бальзама и избранной мирры417.

533Прототипом этой духовной Мгппе являются отношения между царем Соломоном и царицей Савской. Иоганн Красе говорит о скрытой в свинце белой голубке: "Это целомудренная, мудрая и богатая царица Савская, облаченная в белое, которая готова от­дать себя только одному царю Соломону. Ни одно человеческое сердце не может постичь это в достаточной степени"418 Пенот говорит:

У тебя есть девственная земля, так дай же ей подходящего мужа! Она — это царица Савская, потому ей нужен царь с диадемой на голове — где же нам искать его? Мы видим, как божественное солнце дает свой блеск всем другим телам, а земное или минеральное солнце поступает точно так же, когда оно находится на своем собственном небе, имя которому "царица Савская", пришедшая с края земли, чтобы увидеть величие Соломона. И наш Меркурий тоже покинул свою страну, облачился в белые одежды и вручил себя Соломону, и никому другому, который является чужим и нечистым [extraneo]419.

534 В данном случае Меркурий в его женской форме является царицей, а эта царица "небом", на котором светит солнце. Стало быть, царица понимается как окружающая среда солнца - "муж-чины,которого вобрала в себя женщина", как говорили о Хрис-те420 - или как Шива в объятиях Шакти. Эта среда обладает природой Меркурия, парадоксального существа, единственным под­дающимся определению значением которого является бессозна­тельное421. Царица возникает в текстах как материнский сосуд Солнца, и как ореол Царя, то есть как корона422. В "Tractatus aureus de Lapide"423 царица в момент ее апофеоза424 держит сле­дующую речь:

После смерти жизнь вернулась ко мне. Мне, при моей бедности, были доверены богатства мудрецов и властелинов. Стало быть, я тоже могу сделать бедных богатыми, дать благодать смиренным и вернуть здоровье больным. Но я еще не равна моему любимому брату, могущественному царю, которого еще надо воскресить из мертвых. Но когда он придет, он воистину покажет, что слова мои правдивы.

535 В этой "soror et sponsa" мы легко можем увидеть аналогию с Церковью, которая как corpus mysticutn является сосудом для апгта Christi. Пенот называет этот сосуд "царицей Савской", вдохновленный Евангелием от Матфея 12:42 (а так же от Луки 11:31): "Царица южная восстанет на суд с родом сим и осудит его, ибо она приходила от пределов земли послушать мудрости Соломоновой". В этой связи я хотел бы упомянуть отрывок из "Speculum de Mysteriis" Гонория Отунского, в котором тоже идет речь о "царице с юга". Он говорит425:

Иоанн покинул свою невесту и, сам будучи девственником, последовал за сыном девственницы. И поскольку из-за любви к ней он презирал узы плоти, Христос любил его больше всех своих учеников. Ибо в то время как царица Юга отдавала свое тело и свою кровь ученикам, Иоанн прильнул к груди Иисуса и пил из этого источника мудрости; и тайну Слова он потом сообщим миру; Слова, а именно того, что скрыто в Отце, потому что в груди Иисуса скрыты все сокровища мудрости и знания.426