Вениамин Фильштинский. Открытая педагогика. молоток сорвался и неожиданно сильно стукнул по пальцу, уже явится СИГНАЛОМ, и мы рефлекторпо начнем ощущать и боль
Приложенине
молоток сорвался и неожиданно сильно стукнул по пальцу, уже явится СИГНАЛОМ, и мы рефлекторпо начнем ощущать и боль, и удар, как будто это действительно случилось.
В жизни эта реакция на воображаемый удар, как не соответствующий действительности, сейчас же затормаживается.Но РЕАКЦИЯ ФАКТИЧЕСКИ УЖЕ БЫЛА - В ЭТОМ ВСЕ ДЕЛО.
Вся творческая актерская работа и заключается в том, чтобы давать ход этой рефлекторной реакции на слова, на мысль, на воображаемое, словом, на вторую сигнальную систему. Давать ход, не тормозить, как это мы делаем в быту.
Недаром П. С. Мочалов говорит в своей статье для артиста: «Глубина души и пламенное воображение суть две способности, составляющие главную часть таланта».Глубины души можно требовать от исполнителей великих характеров и больших страстей, что же касается воображения — им должен обладать всякий, посвятивший свою жизнь сцене. Да оно и есть всегда, только надо не мешать ему и уметь дать ход.
Тема о жизни на сцене настолько серьезна и велика, что нуждается не в таком беглом обсуждении. Здесь же приходится ограничиться только отдельными замечаниями.
Второй вопрос: о творческой свободе.Когда смотришь на сцене крупного актера или в удачных местах исполнения актера и среднего, то первое, что бросается в глаза, — полная органическая свобода.
И сам Станиславский, когда у актера не выходило, чего добивались от него, — не выдерживал и сам показывал как надо, т. е. проигрывал сцену. Что было при этом? Тут были и «действие», и «задача», и «внимание»... Но главное, что поражало и прельщало — всегда была огромная, удивительная, беспредельная творческая свобода. Казалось, не он делает или играет, а как-то у него все само собой делается, и что иначе нельзя, настолько это убедительно, верно, органично.
И когда актер «заражался» этой органичностью, этой творческой свободой Станиславского, то его повторение под свежим впечатлением сразу сдвигало дело. Если же актер по-прежнему пытался «обмозговать» да разобраться в том, что и как надо, — дело стояло.
Как относился сам К.С. к этой творческой свободе? Теоретически она у него почти не затронута, но практически те, кто достаточно внимательно приглядывался к нему и его репетиционной работе, могли видеть, что она у него играла огромную роль.
•XI
Знаменательны слова Станиславского Хмелеву на одной из последних репетиций «Горячего сердца»: «Вы будете хорошо играть только тогда, когда добьетесь внутренней и внешней свободы». Такие слова, такие «случайные» мысли, брошенные как бы между прочим, если их соединить с наблюдением за его личным поведением в минуты творчества, значат очень многое. Самому ему эта сценическая творческая свобода была свойственна, как нам свойственно дышать. Может быть, потому он и не выделял ее: о чем говорить? Дышать — это разумеется само собой.
Между тем, это совсем не так просто. Станиславский много говорил о связанности актера, и причину этого он видит, прежде всего, в наличии зрительного зала — актер сжимается и делается сам не свой. Все естественные его проявления извращаются, и о той свободе, какая у него в жизни, не может быть и речи.
Чтобы отвлечь актера от такого влияния публики, К.С. сначала давал «физические задачи». Это помогало. В конце он перешел на «физические действия». При исполнении их актер полностью отвлекался от публики и становился творчески свободным. Но как только «физическое действие» кончалось, так кончалась и свобода. И надо было переходить на другое действие, чтобы теперь оно спасало от зрительного зала.
Только актер в силу своей особой одаренности, или тот, который путем верного воспитания и тренировки владеет творческой свободой, в таких поддержках не нуждается. Он получил «я есмь» (все равно, каким путем, а в данном случае при помощи «физического действия»). И теперь достаточно только не мешать себе, и оно, это появившееся «я есмь», не затормаживается, не спугивается и полностью захватывает его. Он не препятствует, свободно пускает себя на это состояние, и этим самым творчески становится действующим лицом. А теперь, находясь в образе и обстоятельствах его, он репетирует дальше.
Итак, давая себе, своему творчеству свободу пускать себя на то, что органически идет само собой, без этого культуры творческой свободы быть творческим нельзя. Все, что возникло хоть на мгновенье в воображении, должно захватить актера и становиться для него жизнью. Если же оно, едва появившись, в следующее мгновенье затормаживается, в нем нет никакого толка.
Поэтому, выработка этой творческой свободы должна быть поставлена на одно из первых мест. Педагогический опыт показывает, что и начинать воспитание ученика надо именно с нее. Это должно быть ОСНОВНЫМ ПРИНЦИПОМ воспитания актера. Только