ДВА РАЗЛИЧНЫХ ПРОЦЕССА В ОБМЕНЕ МЕЖДУ КАПИТАЛОМ И ТРУДОМ
[а) Вводные замечания]
Потребительная стоимость, противостоящая капиталу как положенной[122] меновой стоимости, есть труд. Капитал обменивается на не-капитал, или он существует в этой своей определенности лишь в связи с не-капиталом, с отрицанием капитала, и является капиталом только в соотношении с этим отрицанием капитала; действительный не-капитал, это — труд.
Если мы рассмотрим обмен между капиталом и трудом, то найдем, что этот обмен распадается на два не только формально, но и качественно различных и даже противоположных друг другу процесса:
1) Рабочий обменивает свой товар, труд, потребительную стоимость, которая, будучи товаром, так же имеет цену, как и все другие товары, — на определенную сумму меновых стоимостей, определенную сумму денег, которую ему отпускает капитал.
2) Капиталист получает в обмен самый труд, труд как деятельность, созидающую стоимости, как производительный труд; т. е. он получает в обмен такую производительную силу, которая сохраняет и умножает капитал и тем самым становится производительной силой капитала, силой, воспроизводящей капитал и принадлежащей самому капиталу.
Разрыв между двумя этими процессами настолько очевиден, что они могут относиться к различным моментам времени и отнюдь не обязательно должны совпадать. Первый процесс может быть завершен — а большей частью он в известной мере и бывает завершен — еще даже до того, как начался второй. Завершение второго акта предполагает завершение производства продукта. Выплата заработной платы не может ждать завершения производства продукта. Впоследствии мы обнаружим, что то обстоятельство, что выплата заработной платы не дожидается этого момента, является даже существенным определением отношения [между рабочим и капиталистом].
При простом обмене, обращении, этот двоякий процесс не имеет места. Если товар а обменен на деньги 6, а эти последние затем обменены на предназначенный для потребления товар с, — который с самого начала и был объектом обмена для а, — то использование товара с, его потребление, совершается целиком за пределами обращения; оно не касается формы [экономического] отношения; оно лежит по ту сторону самого обращения и представляет собой чисто вещественный интерес, выражающий лишь отношение индивида А, в его обусловленности природой, к тому или иному предмету его обособленной потребности. Что этот индивид предпримет с товаром с, это вопрос, находящийся вне экономического отношения.
Напротив, здесь [при обмене между капиталом и трудом] потребительная стоимость обмененного на деньги [товара] выступает как особое экономическое отношение, а определенное применение обмененного на деньги [товара] образует конечную цель обоих процессов. Таким образом, это уже формально отличает обмен между капиталом и трудом от простого обмена. Это — два различных процесса.
Если мы, далее, посмотрим, чем обмен между капиталом и трудом отличается от простого обмена (обращения) по своему содержанию, то мы найдем, что это различие выявляется не путем внешнего сопоставления или сравнения этих двух форм обмена, но что в совокупном процессе обмена между капиталом и трудом вторая форма сама отличает себя от первой, что это сравнение само заключено в этом процессе. Отличие второго акта от первого — а указанный особый процесс присвоения труда капиталом и составляет второй акт — как раз и есть отличие обмена между капиталом и трудом от такого обмена, когда деньги опосредствуют обмен товаров. При обмене между капиталом и трудом первый акт представляет собой обмен, всецело относится к обыкновенному обращению; второй акт представляет собой процесс, качественно отличный от обмена, и только злоупотребляя словами его можно было вообще назвать обменом какого бы то ни было рода. Этот процесс прямо противостоит обмену; он представляет собой существенно иную категорию.
[б) К вопросу о расчленении исследования о капитале. Капитал и современная земельная собственность. Переход от земельной собственности к наемному труду. Рынки]
{Капитал.
I. Всеобщность: 1) а) Становление капитала из денег. b) Капитал и труд (опосредствование чужим трудом), с) Элементы капитала, сгруппированные сообразно их отношению к труду (продукт, сырье, орудие труда). 2) Обособление капитала: а) Оборотный капитал, основной капитал. Оборот капитала. 3) Единичность капитала: Капитал и прибыль. Капитал и процент. Капитал как стоимость, отличающийся от самого себя как процента и прибыли.
II. Особенность: 1) Накопление капиталов. 2) Конкуренция капиталов. 3) Концентрация капиталов (количественное различие капитала как вместе с тем качественное различие, как мера величины и действия капитала).
[II—23] III. Единичность: 1) Капитал как кредит. 2) Капитал как .акционерный капитал. 3) Капитал как денежный рынок.
В денежном рынке капитал положен в своей целостности; здесь он дан как определяющий цены, предоставляющий работу, регулирующий производство, словом, дан как источник производства; однако капитал — не только как производящий самого себя (производящий материально посредством промышленного производства и т. д.; полагающий цены, развивающий производительные силы), но вместе с тем как созидающий стоимости — вынужден создавать стоимость или форму богатства, специфически отличную от капитала. Таковой является земельная рента. Это есть единственное созидание капиталом стоимости, отличной от него самого, от его собственного производства. Как по своей природе, так и исторически капитал есть создатель современной земельной собственности, земельной ренты; поэтому его действие выступает также и как разложение старой формы земельной еобствен-
ности. Новая форма возникает в результате воздействия капитала на старую форму. Рассматривая дело с определенной стороны, можно сказать, что современную земельную собственность капитал создает как создатель современного земледелия. Поэтому в экономических отношениях, связанных с современной земельной собственностью, которая выступает как процесс «земельная рента — капитал — наемный труд» (форму этого силлогизма можно построить и так: «наемный труд — капитал — земельная рента», причем, однако, капитал всегда должен выступать как активный средний термин силлогизма), — находит себе выражение внутренняя структура современного общества, или капитал во всей совокупности его отношений.
Теперь спрашивается, как получается переход от земельной собственности к наемному труду? (Переход от наемного труда к капиталу получается сам собой, так как наемный труд — это возвращение капитала к своей активной основе.) Исторически переход от земельной собственности к наемному труду бесспорен. Он заключается уже в том, что [современная] земельная собственность есть продукт капитала. Поэтому мы обнаруживаем, что повсюду, где посредством воздействия капитала на более старые формы земельной собственности эта последняя превращается в денежную ренту (то же самое, но иным способом происходит там, где создается современный крестьянин), а осуществляемое капиталом земледелие вследствие этого одновременно превращается в промышленную агрономию, — повсюду коттеры[lxxxi], крепостные, барщинные крестьяне, наследственные арендаторы, безземельные крестьяне и т. д. неизбежно превращаются в поденщиков, в наемных рабочих. Следовательно, наемный труд в своей полноте впервые создается в результате воздействия капитала на земельную собственность, а затем, когда последняя как форма уже выработана, — наемный труд создается и самим земельным собственником. Тогда сам земельный собственник, по выражению Стюарта[123], очищает землю от излишних ртов, отрывает детей земли от вскормившей их груди и превращает, таким образом, даже возделывание земли, которое по своей природе является непосредственным источником существования, в опосредствованный источник существования, целиком зависящий от общественных отношений. (Взаимная зависимость должна быть сначала выработана в чистом виде, прежде чем можно думать о действительной социальной общности [Gemeinschaftlichkeit]. Все отношения выступают как обусловленные обществом, а не как определенные природой.) Только благодаря этому впервые становится возможным применение науки, и полностью развивается производительная сила.
Следовательно, не может быть никакого сомнения в том, что наемный труд в его классической форме наемного труда, распространяющегося в обществе во всю его ширь и становящегося вместо земли той почвой, на которой базируется общество, — что в этой классической форме наемный труд впервые создается лишь современной земельной собственностью, т. е. земельной собственностью как созданной самим капиталом стоимостью. Таким образом, земельная собственность приводит обратно к наемному труду. С известной точки зрения это — не что иное, как перенесение наемного труда из городов в деревню, т. е. распространение наемного труда по всей поверхности общества. Старый земельный собственник, если он богат, не нуждается в капиталисте для того, чтобы превратиться в современного земельного собственника. Ему нужно лишь превратить своих работников в наемных рабочих и производить ради получения прибыли, а не ради дохода. Тогда в его лице совмещаются современный фермер и современный земельный собственник. Однако то обстоятельство, что меняется форма, в которой земельный собственник получает свой доход, или та форма, в которой оплачивается работник, — это обстоятельство не является формальным различием, а предполагает полное преобразование самого способа производства (в земледелии); создание современной земельной собственности имеет поэтому свои предпосылки, покоящиеся на определенном развитии промышленности, торговли и науки, словом — производительных сил.
Да и вообще производство, покоящееся на капитале и наемном труде, не только формально отличается от других способов производства, но и предполагает также полную революцию в развитии материального производства. Хотя капитал в качестве торгового капитала и может полностью развиться (только не в таких больших размерах) без этого преобразования земельной собственности, но он не может сделать это в качестве промышленного капитала. Даже развитие мануфактуры предполагает начинающееся разложение старых экономических отношений земельной собственности. С другой стороны, из этого совершающегося в отдельных точках разложения новая форма земельной собственности возникает во всей своей полноте и широте лишь тогда, когда современная промышленность достигает высокой степени развития, а это развитие в свою очередь всегда идет вперед тем быстрее, чем более развились современное земледелие, соответствующая ему форма собственности, соответствующие ей экономические отношения. В этом отношении Англия является образцом для других, континентальных, стран.
Равным образом: если первая форма промышленности, крупная мануфактура, уже предполагает разложение земельной собственности, то это разложение в свою очередь обусловлено происшедшим в городах более или менее подчиненным развитием капитала в его еще неразвитых (средневековых) формах, а также и воздействием мануфактуры других стран, процветавшей там вместе с торговлей (так Голландия воздействует на Англию в XVI столетии и в первой половине XVII столетия). В самих этих странах процесс разложения старой земельной собственности к этому времени уже завершен, и земледелие принесено в жертву скотоводству, а зерно доставляется из отсталых стран, таких как Польша и другие, путем ввоза (Голландия опять-таки может служить примером).
Нужно помнить, что новые производительные силы и производственные отношения не развиваются из ничего, из воздуха или из лона саму себя полагающей идеи; они развиваются внутри и в борьбе с имеющимся налицо развитием производства и с унаследованными, традиционными отношениями собственности. Если в законченной буржуазной системе каждое экономическое отношение предполагает другое в буржуазно-экономической форме и таким образом каждое положенное есть вместе с тем и предпосылка, то это имеет место в любой [II—24] органической системе. Сама эта органическая система как совокупное целое имеет свои предпосылки, и ее развитие в направлении целостности состоит именно в том, чтобы подчинить себе все элементы общества или создать из него еще недостающие ей органы. Таким путем система в ходе исторического развития превращается в целостность. Становление системы такой целостностью образует момент ее, системы, процесса, ее развития.
С другой стороны, если внутри общества современные производственные отношения, т. е. капитал, развились до своей целостности и это общество овладевает новой территорией, например в колониях, то оно — в лице своего представителя-капиталиста — обнаруживает, что его капитал при отсутствии наемного труда перестает быть капиталом и что одной из предпосылок для того, чтобы он был капиталом, является не только земельная собственность вообще, но современная земельная собственность; такая земельная собственность, за которую, как за капитализированную ренту, приходится платить высокую цену и которая поэтому исключает непосредственное использование земли индивидами. Отсюда проистекает та теория колонизации Уэйкфилда[124], которой следует в своей практике английское правительство в Австралии. Земельная собственность здесь искусственно удорожается, чтобы превращать работников в наемных рабочих, давать капиталу возможность действовать в качестве капитала и таким путем делать новую колонию производительной; развивать в новой колонии богатство, вместо того чтобы использовать ее, как это имело место в Америке, для поставок туда наемных рабочих на короткий срок. Теория Уэйкфилда бесконечно важна для правильного понимания современной земельной собственности. Итак, капитал в качестве созидателя земельной ренты возвращается обратно к производству наемного труда как своей всеобщей творческой основы. Капитал проистекает из обращения и полагает труд в качестве наемного труда; таким путем капитал формируется, и, развившись как целое, он полагает земельную собственность как в качестве своего условия, так и в качестве своей противоположности. Однако здесь обнаруживается, что капитал этим лишь создал наемный труд как свою всеобщую предпосылку. Стало быть, теперь наемный труд должен быть рассмотрен сам по себе. С другой стороны, современная земельная собственность сама всего могущественнее выступает в процессе clearing of estates и превращения сельских работников в наемных рабочих.
Таким образом, мы имеем двоякий переход к наемному труду. Это с позитивной стороны. Рассматривая вопрос с негативной стороны, мы имеем следующее. После того как капитал установил земельную собственность и этим достиг своей двоякой цели: 1) создания промышленного земледелия и тем самым развития производительной силы земли; 2) создания наемного труда, т. е. господства капитала повсюду в деревне, — после этого капитал начинает рассматривать существование самой земельной собственности как всего лишь преходящее развитие, которое требуется для воздействия капитала на старые отношения земельной собственности и представляет собою продукт их разложения, но которое как таковое — раз эта цель достигнута — является всего лишь ограничением прибыли, а не необходимостью для производства. Поэтому капитал стремится уничтожить земельную собственность как частную собственность и передать ее государству. Это — негативная сторона: стремление превратить таким образом все общество внутри страны в капиталистов и наемных рабочих.
Если капитал зашел так далеко, то и наемный труд тоже зашел настолько далеко, что, с одной стороны, он в той же форме, что и буржуа, стремится ради упрощения отношений, смягчения налогов и т. д. устранить земельного собственника как паразитический нарост; с другой стороны, рабочий требует раздробления крупной земельной собственности для того, чтобы избавиться от наемного труда и стать самостоятельным производителем, работающим ради непосредственного потребления. Таким образом, земельная собственность отрицается с двух сторон; отрицание со стороны капитала есть только изменение формы [частной собственности], имеющее целью установление единовластия капитала. (Установление земельной ренты как всеобщей государственной ренты (государственного налога) означало бы, что буржуазное общество другим способом воспроизводит средневековую систему, но как полное отрицание последней.) Отрицание земельной собственности со стороны наемного труда есть лишь скрытое отрицание капитала, а следовательно, и самого себя, наемного труда. Поэтому теперь наемный труд следует рассмотреть как нечто самостоятельное по отношению к капиталу.
Стало быть, переход здесь двоякий: 1) положительный переход от современной земельной собственности или от капитала через посредство современной земельной собственности ко всеобщему наемному труду; 2) отрицательный переход: отрицание земельной собственности капиталом, т. е., следовательно, отрицание капиталом самостоятельной стоимости, т. е. именно отрицание капитала самим собой. Но отрицание капитала есть наемный труд. Далее следует рассмотреть отрицание земельной собственности и отрицание посредством нее капитала со стороны наемного труда. Т. е. здесь речь идет о таком наемном труде, который хочет установить себя как нечто самостоятельное.}
{Рынок, который вначале выступает в политической экономии в качестве абстрактного определения, принимает целостные очертания. Во-первых, денежный рынок. Он охватывает вексельный рынок; вообще кредитный рынок; т. е. торговлю деньгами, рынок слитков. В качестве денежно-ссудного рынка денежный рынок выступает также в банках, например в виде учетной ставки, по которой банки совершают учетные операции: рынок займов, вексельные маклера и т. д. Денежный рынок выступает затем еще как рынок всех приносящих проценты бумаг: рынок государственных ценных бумаг и рынок акций. Акции в свою очередь подразделяются на более или менее обширные группы. Прежде всего, акции самих денежных учреждений: акции банков, акции акционерных банков; акции средств сообщения (важнейшие из них — железнодорожные акции; акции каналов; акции пароходств, акции телеграфа, акции омнибусных компаний); акции общепромышленных предприятий (важнейшие из них — горнопромышленные акций). Затем — снабжение благами всеобщего пользования (акции газовых предприятий, водопровода). Акции различных предприятий, здесь имеются тысячи разновидностей. Предприятия по хранению товаров (акции складских помещений и т. д.). Бесчисленное количество различных акций, — например, основанных на акциях предприятий промышленных и торговых компаний. Наконец, как обеспечение всего — акции страховых компаний всех видов.
Точно так же как рынок в целом распадается на внутренний рынок и внешний рынок, внутренний рынок сам в свою очередь распадается на рынок отечественных акций, отечественных государственных ценных бумаг и т. д. и на рынок иностранных государственных ценных бумаг, иностранных [II—25] акций и т. д. Однако, собственно говоря, все это относится к мировому рынку, который является не только внутренним рынком по отношению ко всем вне его существующим иностранным рынкам, но вместе с тем и внутренним рынком для всех тех иностранных рынков, которые в свою очередь существуют как составные части отечественного рынка.
Концентрация денежного рынка имеет место в одном главном пункте внутри страны, в то время как остальные рынки в большей степени распределяются по стране сообразно разделению труда; хотя и в этом случае имеет место значительная концентрация в столице, если последняя вместе с тем является экспортным портом.
Рынки, отличающиеся от денежного, прежде всего столь же различны между собой, как различны продукты и отрасли производства. Главные рынки этих различных продуктов образуются в центрах, которые служат таковыми либо в отношении ввоза или вывоза, либо же вследствие того, что эти центры сами являются центрами определенного производства или служат непосредственными местами подвоза из таких центров. Однако от простого различения этих рынков следует перейти к более или менее органическому обособлению их на большие группы, которые сообразно основным элементам самого капитала необходимым образом распадаются на рынок продуктов и сырьевой рынок. Орудие производства как таковое не образует особого рынка; оно как таковое представлено на рынке главным образом, во-первых, самими сырыми материалами, которые продаются в качестве средств производства; далее, в особенности, металлами, ибо металлы исключают всякую мысль о непосредственном потреблении, и затем такими продуктами, как уголь, нефть, химические вещества, которые предназначены к исчезновению в качестве вспомогательных средств производства. Равным образом краски, лес, москательные товары и т. д.
В соответствии с вышесказанным мы имеем:
I. Продукты. 1) Рынок зерна с его различными подразделениями. Например, семенной рынок: рис, саго, картофель и т. д. Экономически этот рынок весьма важен; это — одновременно рынок для производства и для непосредственногопотребления. 2) Рынок колониальных продуктов. Кофе, чай,какао, сахар; пряности (перец, табак, стручковый перец, корица, кассия, гвоздика, имбирь, мускатный цвет, мускатныйорех и т. д.). 3) Фрукты. Миндаль, коринка, винные ягоды,сливы, чернослив, изюм, апельсины, лимоны и т. д. Чернаяпатока (для производства и т. д.). 4) Пищевые продукты.Масло; сыр; бекон; ветчина; свиное сало; свинина; говядина(копченая); рыба и т. д. 5) Спиртные напитки. Вино, ром,пиво и т. д.
II. Сырьевые продукты. 1) Сырье механической промышленности. Лен; пенька; хлопок; шелк; шерсть; кожа невыделанная; кожа выделанная; гуттаперча и т. д. 2) Сырье химической промышленности. Поташ; селитра; скипидар; нитратсоды и т. д.
III. Сырье, одновременно представляющее собой орудияпроизводства. Металлы (медь, железо, олово, цинк, свинец,сталь и т. д.). Лесоматериалы. Дрова. Строевой лес. Красильное дерево. Кораблестроительный лес и т. д. Вспомогательные средства производства и вспомогательные материалы. Москательные товары и красители (кошениль, индиго и т. д.;смола; сало; масла; уголь и т. д.).
Конечно, каждый продукт должен попасть на рынок; однако действительно крупные рынки, в отличие от розничной торговли, образуются только продуктами массового потребления (экономически важны только зерновой рынок, рынок чая, сахара, кофе; в известной мере рынок вина и вообще спиртных напитков) или же теми продуктами, которые служат сырьем для промышленности: рынок шерсти, шелка, леса, металлов и т. д. В каком месте должна быть введена абстрактная категория рынка, выяснится в дальнейшем.}
[в)] Обмен между капиталом и рабочей силой [125]
Обмен рабочего с капиталистом есть простой обмен; каждый получает эквивалент; один получает деньги, другой — товар, цена которого в точности равна уплаченным за него деньгам. Капиталист получает в этом простом обмене потребительную стоимость: распоряжение чужим трудом. Со стороны рабочего, — а в этом обмене рабочий выступает как продавец, — очевидно, что у него, так же как и у продавца всякого другого товара, всякой другой потребительной стоимости, то употребление, которое покупатель делает из проданного ему товара, не затрагивает определения формы отношения. Рабочий продает распоряжение своим трудом, который является определенным трудом, определенным умением и т. д.
Совершенно безразлично, что капиталист делает с трудом рабочего, хотя, конечно, он может применить его только в соответствии с определенным характером этого труда, и само его распоряжение трудом рабочего ограничивается распоряжением только определенным трудом и определенной по времени возможностью располагать им (таким-то количеством рабочего времени). Система поштучной оплаты труда вносит, правда, видимость, будто рабочий получает определенную долю в продукте. Но это только иная форма измерения времени (вместо того чтобы сказать: ты будешь работать в продолжение 12 часов, говорят: ты будешь получать столько-то за одну штуку; т. е. мы будем измерять проработанное тобой время по количеству продуктов); здесь, при рассмотрении общего отношения, это нас совершенно не касается.
Если бы капиталист удовольствовался одной только возможностью располагать трудом, не заставляя рабочего действительно работать, — например, если бы он удовольствовался одной только возможностью располагать его трудом в качестве резерва и т. д., или же для того, чтобы лишить конкурента такой возможности (так, например, директора театров покупают певицу на сезон не для того, чтобы она пела, а для того, чтобы она не пела в конкурирующем театре), — то обмен был бы тем не менее полностью осуществлен. Правда, в виде денег рабочий получает меновую стоимость, всеобщую форму богатства в том или ином определенном количестве, и то большее или меньшее количество меновой стоимости, которое он получает, обеспечивает ему большую или меньшую долю во всеобщем богатстве. Однако то, как именно определяется это большее или меньшее количество, как измеряется то количество денег, которое получает рабочий, — все это до такой степени не касается общего отношения, что не может быть выведено из него как такового. Вообще меновая стоимость его товара не может определяться тем, как покупатель использует этот товар, а может определяться только тем количеством овеществленного труда, которое наличествует в самом товаре; значит, в данном случае — тем количеством труда, которого стоит производство самого рабочего. Ибо та потребительная стоимость, которую [II—26] предоставляет рабочий, существует только как возможность, как способность его организма; вне последнего она не существует. Овеществленный труд, необходимый как для того, чтобы физически сохранить ту общую субстанцию, в которой существует рабочая сила рабочего, т. е. физически сохранить самого рабочего, так и для того, чтобы модифицировать эту общую субстанцию в целях развития специфических способностей рабочего, — есть труд, овеществленный в этой субстанции. Этим трудом и измеряется в общем то количество стоимости, та сумма денег, которую рабочий получает при обмене. Дальнейшее изложение того, как заработная плата, подобно всем другим товарам, измеряется рабочим временем, необходимым для того, чтобы произвести рабочего как такового, — сюда еще не относится.
В обращении, когда я обмениваю товар на деньги, а на них покупаю товар и удовлетворяю свою потребность, акт закончен. Так обстоит дело и с рабочим. Но рабочий имеет возможность вновь начать этот акт с самого начала, ибо его жизнедеятельность есть тот источник, благодаря которому его собственная потребительная стоимость, — до определенного времени, пока она не износится, — беспрестанно возрождается вновь и постоянно продолжает противостоять капиталу, чтобы все снова начинать тот же обмен. Подобно всякому индивиду, выступающему в обращении в качестве субъекта, рабочий является владельцем некоторой потребительной стоимости; он превращает ее в деньги, во всеобщую форму богатства, но все это только для того, чтобы снова превратить всеобщую форму богатства в товары как предметы своего непосредственного потребления, как средства для удовлетворения своих потребностей. Так как рабочий обменивает свою потребительную стоимость на всеобщую форму богатства, он становится соучастником в потреблении всеобщего богатства в границах полученного им эквивалента — количественная граница, которая, впрочем, переходит в качественную, как и при всяком обмене. Рабочий, однако, не связан ни определенными предметами, ни определенным способом удовлетворения потребностей. Круг его потребления ограничен не качественно, а только количественно. Это отличает его от раба, крепостного и т. д.
Потребление, разумеется, оказывает обратное воздействие на само производство; но это обратное воздействие столь же мало затрагивает рабочего при его обмене, как и всякого другого продавца какого-нибудь товара; напротив, с точки зрения простого обращения, — а мы пока еще не имеем дела с более развитым отношением, — потребление выпадает из экономического отношения. Однако уже сейчас можно мимоходом заметить, что относительное, только количественное, а не качественное, и лишь через посредство количества становящееся качественным, ограничение круга потребления рабочих придает им и как потребителям совсем иное, более важное значение агентов производства, чем то, какое непосредственные работники имели в античном мире или в средние века или какое они имеют в Азии (при дальнейшем исследовании капитала необходимо вообще подробнее рассмотреть отношение между потреблением и производством). Но это, как уже сказано, сюда еще не относится.
Точно так же, в результате того, что рабочий получает эквивалент в форме денег, в форме всеобщего богатства, он в этом обмене противостоит капиталисту как равный, подобно всякому другому участнику обмена; по крайней мере, по видимости. Фактически это равенство нарушается уже тем, что этот по видимости простой обмен предполагает его отношение к капиталисту как рабочего, как потребительной стоимости в форме, специфически отличной от меновой стоимости, в противоположность стоимости, положенной как стоимость; предполагает, следовательно, что — помимо отношения обмена, при котором природа потребительной стоимости, особенная потребительная стоимость товара как таковая безразлична, — рабочий уже находится и в некотором другом отношении, экономически определенном иным образом.
Однако указанная видимость равенства фактически существует как иллюзия рабочего, а до известной степени и у другой стороны, и в силу этого она существенно модифицирует его отношение, в отличие от отношений работников при других общественных способах производства. Но что особенно существенно, так это то, что целью обмена для рабочего является удовлетворение своей потребности. Предметом обмена для него является непосредственный предмет потребности, а не меновая стоимость как таковая. Правда, рабочий получает деньги, но лишь в их определении монеты; т. е. лишь как само себя снимающее и мимолетное опосредствование. То, что он получает в обмен, есть, таким образом, не меновая стоимость, не богатство, а жизненные средства, предметы для поддержания его жизнедеятельности, для удовлетворения его потребностей вообще, физических, социальных и т. д. Мы имеем здесь определенный эквивалент в виде жизненных средств, овеществленного труда, измеряемый издержками производства труда рабочего.
То, что рабочий отдает, есть распоряжение его трудом. С другой стороны, верно и то, что даже в рамках простого обращения монета переходит в деньги и что таким образом, поскольку рабочий получает в обмене монету, он может превратить ее в деньги, накопляя монеты и т. д., изымая их из обращения, фиксируя монету как всеобщую форму богатства, а не как мимолетное средство обмена. В этом смысле можно было бы сказать, что при обмене между рабочим и капиталом объектом, а следовательно также и продуктом обмена для рабочего являются не жизненные средства, а богатство, не какая-нибудь особенная потребительная стоимость, а меновая стоимость как таковая. Согласно этой точке зрения, рабочий может делать меновую стоимость своим собственным продуктом только таким образом, каким вообще только и может появляться богатство в качестве продукта простого обращения, основанного на обмене эквивалентов, — а именно только тем путем, что он субстанциальное удовлетворение потребностей приносит в жертву форме богатства, т. е. в результате своего самоотречения, бережливости, урезывания своего потребления извлекает из обращения меньше благ, чем дает их ему. Это есть единственно возможная форма обогащения, устанавливаемая самим обращением.
Самоотречение может, далее, проявиться также и в более активной форме, которая не заложена в простом обращении: рабочий может в большей степени пожертвовать своим отдыхом, вообще всем своим бытием, отличным от его бытия в качестве рабочего, и по возможности быть только рабочим, т. е. чаще возобновлять акт обмена или же количественно расширять его, иными словами, проявлять прилежание. Поэтому в нынешнем обществе требование прилежания, а также бережливости, самоотречения предъявляется не капиталистам, а рабочим, и именно со стороны [II—27] капиталистов. Современное общество ставит прямо-таки парадоксальное требование, согласно которому к самоотречению призван именно тот, для кого предметом обмена является жизненное средство, а не тот, для кого предметом обмена служит обогащение. От иллюзии, будто капиталистам фактически было свойственно «самоотречение», будто они и стали капиталистами именно благодаря этому — требование и представление, которые вообще имели смысл только в эпоху, предшествовавшую капитализму, когда капитал развивался из феодальных и т. п. отношений, — от этой иллюзии отказались все сколько-нибудь здравомыслящие современные экономисты. Сберегать, по их мнению, должен рабочий, и в связи с этим много шуму было поднято вокруг сберегательных касс и т. д.
{Впрочем, относительно сберегательных касс даже экономисты признают, что их настоящей целью тоже является не богатство, а только более целесообразное распределение расходов рабочего, направленное к тому, чтобы рабочий в старости или в случае болезни, кризиса и т.д. не стал обузой для богаделен, государства, лиц, раздающих милостыню (словом, все бремя должно пасть на самый рабочий класс, а отнюдь не на капиталистов, и рабочие, потерявшие работу, должны прозябать отнюдь не за счет кармана капиталиста); стало быть, задачей сберегательных касс является делать сбережения для капиталистов, сокращать их издержки производства на эти цели.}
Однако ни один экономист не станет отрицать того, что если бы рабочие вообще, т. е. как рабочие (то, что делает или может делать единичный рабочий в отличие от своего genus [lxxxii], может явиться лишь исключением, а не правилом, ибо это не заложено в определении самого отношения), выполняли, как правило, эти требования сбережения, то (не говоря уже о том ущербе, который они этим нанесли бы общему потреблению, — сокращение потребления было бы огромно, — а следовательно, и производству, а значит, также числу и общему объему актов обмена, которые рабочие могли бы совершить с капиталом, стало быть, наконец, и самим себе как рабочим) рабочие здесь, безусловно, применяли бы такое средство, которое уничтожило бы саму цель и неизбежно низвело бы их до уровня ирландцев, до уровня поденщиков, для которых единственным предметом и целью обмена с капиталом является чисто животный минимум потребностей и жизненных средств.
Если бы рабочий, вместо того чтобы делать своей целью потребительную стоимость, сделал своей целью богатство, он не только не добился бы богатства, но потерял бы вдобавок еще и потребительную стоимость. Ибо, как правило, максимум прилежания, труда и минимум потребления — а последнее и означает максимум его самоотречения и погони за деньгами — привели бы не более как к тому, что за максимум труда рабочий стал бы получать минимум заработной платы. Напряжением своих сил он только снизил бы общий уровень издержек производства своего собственного труда, а потому и его обычную цену. Лишь в порядке исключения рабочему может удасться благодаря силе воли, физической силе и выдержке, скупости и т. д. превратить свою монету в деньги, в порядке исключения по отношению к своему классу и к общим условиям существования рабочего.
Если чрезмерное прилежание проявляют все или большинство рабочих (в той мере, в какой прилежание в современной промышленности вообще предоставлено на их усмотрение, чего нет в важнейших и наиболее развитых отраслях производства), то они увеличивают не стоимость производимого ими товара, а только его количество; т. е. они увеличивают те требования, которые можно было бы предъявить к ним как к потребительной стоимости. Если все рабочие станут делать сбережения, то неизбежное в результате этого всеобщее снижение заработной платы очень скоро вернет их к надлежащему образу жизни, так как наличие сбережений у всех рабочих показало бы капиталисту, что их заработная плата вообще чересчур высока, что за свой товар, за предоставление возможности распоряжаться их трудом, они получают больше, чем эквивалент. Ведь сущность простого обмена, — а именно таково то отношение, в котором они находятся к капиталисту, — заключается как раз в том, что никто не бросает в обращение больше, чем извлекает из него; и что, с другой стороны, каждый может извлечь из обращения лишь то, что он в него бросил.
Отдельный рабочий может быть прилежен сверх среднего уровня, прилежен больше, чем это требуется для того, чтобы он мог жить как рабочий, только потому, что другой стоит ниже этого уровня, более ленив; рабочий может делать сбережения только потому, что другой расточителен, и только в том случае, если другой расточителен. Максимум того, чего рабочий в среднем может достигнуть своей бережливостью, это получить возможность лучше переносить выравнивание цен — их повышение и понижение, кругооборот цен, — т. е. только более целесообразно распределить свое потребление, а вовсе не приобрести богатство. И в этом по существу и заключается требование капиталистов. Рабочие, по мнению капиталистов, при хорошей конъюнктуре должны сделать столько сбережений, чтобы быть в состоянии кое-как прожить во время плохой конъюнктуры, перенести неполную рабочую неделю или снижение заработной платы и т. д. (В результате чего заработная плата снизилась бы еще больше.) Таким образом, это есть требование того, чтобы рабочие всегда придерживались минимума в пользовании жизненными благами и облегчали капиталистам бремя кризисов и т. д.; чтобы они оплачивались как простые рабочие машины и, насколько только возможно, сами оплачивали свой износ. Мы уже не говорим здесь о том, что это привело бы к подлинному низведению рабочих до уровня скотов, а такое низведение сделало бы невозможным даже само стремление к богатству в его всеобщей форме, в форме денег, накопленных денег.
(То участие, которое рабочий принимает в потреблении более высокого порядка, а также и в духовном потреблении, — агитация за свои собственные интересы, выписка газет, посещение лекций, воспитание детей, развитие вкуса и т. д., — то единственное его участие в цивилизации, которым он отличается от раба, экономически возможно лишь благодаря тому, что он расширяет круг своих потребностей в периоды хорошей конъюнктуры, т. е. как раз в те периоды, когда до известной степени имеется возможность делать сбережения.) Но даже если не распространяться обо всем этом, необходимо констатировать: если бы рабочий стал поистине аскетическим образом делать сбережения и таким образом накоплять премии для люмпен-пролетариата, мошенников и т. д., которые росли бы пропорционально спросу; если бы, далее, его сбережения по своим размерам вышли за пределы копилки официальных сберегательных касс, которые платят рабочему минимальный процент для того, чтобы капиталисты могли зашибить на этих сбережениях крупный процент или же чтобы эти сбережения пожрало государство, в результате чего рабочий только увеличил бы мощь своих врагов и свою собственную зависимость, — то он мог бы сохранить свои сбережения и сделать их доходными, только положив их в банки и т. д.; но в этом случае он потерял бы затем свои вклады в периоды кризисов, в то время как в периоды процветания он отрекался бы от всякого пользования благами жизни и тем усиливал бы могущество капитала; таким образом, во всех случаях рабочий делает сбережения не [II—28] для себя, а для капитала.
К тому же, — если все это не является всего лишь лицемерной фразой буржуазной «филантропии», которая вообще заключается в том, что рабочего кормят «благочестивыми пожеланиями», — хотя каждый капиталист и требует, чтобы его рабочие делали сбережения, но он требует, чтобы это делали только его рабочие, ибо они противостоят ему как рабочие; но ни в коем случае не остальная масса рабочих, так как остальные рабочие противостоят ему в качестве потребителей. Поэтому, вопреки всем «благочестивым» фразам, капиталист выискивает всяческие средства, чтобы стимулировать их потребление, придать своим товарам большую привлекательность, навязать рабочим новые потребности и т. д. Как раз эта сторона отношения между капиталом и трудом представляет собой существенный момент цивилизации и именно на ней покоится историческая правомерность капитала, но вместе с тем и его нынешнее могущество. (Это соотношение между производством и потреблением следует развить лишь в разделе «Капитал и прибыль» и т. д. или же в разделе о «Накоплении и конкуренции капиталов».)
Впрочем, все это — экзотерические соображения, уместные здесь лишь постольку, поскольку они доказывают, что требования лицемерной буржуазной филантропии сами себя уничтожают и, стало быть, как раз подтверждают то, что должны были опровергнуть, а именно, что в обмене между рабочим и капиталом рабочий находится в отношении простого обращения и, следовательно, получает не богатство, а только жизненные средства, потребительные стоимости для непосредственного потребления. Что это требование делать сбережения противоречит самому отношению между капиталом и трудом, видно из следующего простого соображения[lxxxiii]:если сбережения рабочего не должны оставаться только продуктом обращения, сбереженными деньгами, которые могут быть реализованы только тем путем, что рано или поздно они будут превращены в субстанциальное содержание богатства, в предметы потребления, — то накопленные деньги должны были бы сами стать капиталом, т. е. покупать труд, относиться к труду как к потребительной стоимости. Таким образом, эти сбережения снова предполагают труд, не являющийся капиталом, и предполагают, что труд стал своей противоположностью — не-трудом. Чтобы стать капиталом, сбережения рабочего сами предполагают труд как не-капитал, противостоящий капиталу; следовательно, предполагают, что та противоположность, которая, согласно этой концепции, должна быть уничтожена в одном пункте, восстанавливается в другом пункте.
Итак, если бы в самом первоначальном отношении предметом и продуктом обмена, совершаемого рабочим, — а будучи продуктом простого обмена, он не может быть никаким иным продуктом, — была не потребительная стоимость, не жизненное средство, не удовлетворение непосредственной потребности, не извлечение из обращения эквивалента того, что в него введено, с тем чтобы этот эквивалент уничтожить посредством потребления, — то труд противостоял бы капиталу не как труд, не как не-капитал, а как капитал. Но и капитал не может противостоять капиталу, если капиталу не противостоит труд, так как капитал является капиталом только как не-труд, только в этом основанном на противоположности отношении. Следовательно, в этом случае было бы уничтожено само понятие и отношение капитала.
Разумеется, никто не отрицает, что существуют уклады, где друг с другом обмениваются собственники, которые трудятся сами. Однако подобные уклады не являются укладами такого общества, в котором капитал как таковой существует в развитом виде; поэтому-то такого рода уклады и уничтожаются всюду в результате развития капитала. Капитал может полагать себя в качестве капитала, только полагая труд как не-капитал, как чистую потребительную стоимость.
(Будучи рабом, работник имеет меновую стоимость, стоимость; будучи свободным рабочим, он не имеет стоимости; а стоимостью обладает только приобретаемая путем обмена с рабочим возможность распоряжаться его трудом. Не рабочий противостоит капиталисту в качестве меновой стоимости, а капиталист ему. Отсутствие стоимости у рабочего, лишение его стоимости есть предпосылка капитала и условие свободного труда вообще. Ленге считает это регрессом[126]; он забывает, что благодаря этому рабочий формально дан как личность, которая кое-что значит сама по себе, помимо своего труда и которая отчуждает проявление своей жизнедеятельности только как средство для своей собственной жизни. Пока работник как таковой обладает .меновом стоимостью, промышленный капитал как таковой не может существовать, т. е. вообще не может существовать развитый капитал. Капиталу должен противостоять труд как чистая потребительная стоимость, которая самим своим владельцем предлагается в качестве товара взамен капитала, взамен меновой стоимости этого товара, взамен монеты, которая, правда, становится действительной в руках рабочего только в своем определении всеобщего средства обмена; а в остальном исчезает.) Ладно.
Итак, рабочий находится только в отношении простого обращения, простого обмена и получает взамен своей потребительной стоимости только монету; он получает жизненные средства, но получает их опосредствованно. Эта форма опосредствования, как мы видели, существенна и характерна для указанного отношения[lxxxiv]. То обстоятельство, что рабочий может дойти до превращения монеты в деньги, до сбережения, доказывает лишь то, что его отношение есть отношение простого обращения; он может скопить больше или меньше; но он не выходит за пределы простого обращения; он может реализовать свои сбережения только путем временного расширения круга своего потребления. Важно то, — и это существенно влияет на определение самого отношения, — что так как продуктом обмена для рабочего являются деньги, то его в качестве господствующей над ним иллюзии подталкивает и делает предприимчивым всеобщее богатство. Вместе с тем в результате этого не только формально открывается простор для произвола при осуществлении [II—29]
[………………………………………………………………………………][lxxxv]
...[III—8][127] процессов того же субъекта; так, например, говорят, что вещество глаза есть капитал зрения, и т. д. Подобного рода беллетристические фразы, в которых по какой-нибудь аналогии подводится что угодно подо что угодно, могут показаться даже остроумными, когда их высказывают в первый раз, и притом тем более, чем более разнородные вещи они отождествляют. Но если их повторяют, да еще с самодовольством, с претензией на научность, то они попросту глупы. Они хороши лишь для тех беллетристического типа болтунов, которые стремятся все окрасить в розовые тона и которые своим сладеньким как лакрица дерьмом загаживают все науки.
То, что для рабочего, пока он трудоспособен, труд постоянно является все новым источником обмена, — причем не просто обмена, а обмена с капиталом, — это следует из самого определения понятия, согласно которому рабочий продает лишь временное распоряжение своей способностью к труду [Arbeitsfähigkeit] и, стало быть, может постоянно возобновлять этот обмен, как только рабочий примет надлежащее количество вещества, для того чтобы иметь возможность воспроизвести свою жизнедеятельность. Вместо того чтобы выражать свое изумление по поводу того, что рабочий вообще живет, и, следовательно, в состоянии, после того как он выспится и досыта наестся, ежедневно повторять определенные жизненные процессы; вместо того чтобы ставить это в счет рабочему как великую заслугу капитала, — все на свете приукрашивающим сикофантам буржуазной политической экономии скорее следовало бы обратить свое внимание на то, что в результате постоянно повторяемого труда рабочему всегда приходится предлагать в обмене только сам свой живой, непосредственный труд. Само повторение [процесса] является в действительности лишь видимостью. То, что рабочий обменивает с капиталом, есть вся его способность к труду, которую он расходует, скажем, в течение 20 лет. Вместо того чтобы оплатить рабочему его способность к труду сразу, капитал оплачивает ее дозами, по мере того как рабочий предоставляет ее в распоряжение капитала, — скажем, еженедельно. Следовательно, это абсолютно ничего не меняет в существе дела и менее всего дает право делать тот вывод, что — так как рабочему, прежде чем он сможет повторить свой труд и свой обмен с капиталом, нужно 10—12 часов отдохнуть — труд образует капитал рабочего. Фактически то, что здесь рассматривается как капитал, означает лишь предел труда рабочего, перерыв в его труде, означает лишь то, что рабочий не есть perpetuum mobile [lxxxvi]. Борьба за билль о десятичасовом рабочем дне[128] и т. д. показывает, что капиталист ничего так сильно не желает, как того, чтобы рабочий расходовал свои дозы жизненной силы по возможности без перерывов.
Теперь мы подходим ко второму процессу, который образует отношение между трудом и капиталом после этого обмена. Добавим еще только, что сами политико-экономы вышеприведенное положение выражают следующим образом: заработная плата непроизводительна. Быть производительным у них, разумеется, означает быть производительным в смысле создания богатства. А так как продуктом обмена между рабочим и капиталом — и притом единственным продуктом, данным в самом этом акте обмена — является заработная плата, то политико-экономы признают, что рабочий в этом обмене не производит богатства ни для капиталиста, ни для рабочего: рабочий не производит богатства для капиталиста, ибо для последнего оплата деньгами потребительной стоимости — а эта оплата образует в данном отношении единственную функцию капитала — представляет собой отказ от богатства, а не создание его, вследствие чего он старается платить как можно меньше; рабочий не производит богатства и для рабочего, так как заработная плата создает для рабочего только жизненные средства, удовлетворение, в большей или меньшей степени, его индивидуальных потребностей, но никогда не создает для него всеобщей формы богатства, никогда не создает богатства.
Рабочий не может произвести богатство в обмене с капиталом еще и потому, что содержание того товара, который он продает, никоим образом не ставит этот товар выше всеобщих законов обращения, предполагающих, что за стоимость, которую рабочий бросает в обращение, он, при посредстве монеты, может получить лишь эквивалент в виде другой потребительной стоимости, которую он потребляет. Разумеется, подобная операция никогда не ведет к обогащению, а того, кто ее совершает, должна в конце процесса вернуть к тому самому пункту, в котором он находился вначале. Это, как мы видели [lxxxvii], не исключает, а, наоборот, предполагает, что круг непосредственно удовлетворяемых потребностей рабочего может подвергаться известному сужению или расширению. С другой стороны, если бы капиталист, — который в этом обмене выступает еще вовсе не как капиталист, а только как деньги, — все снова и снова повторял этот акт, его деньги вскоре были бы проедены рабочим и [III—9] израсходованы им на ряд других потребностей — починку брюк, чистку сапог, — словом, на полученные им услуги. Во всяком случае, возможность повторения этой операции была бы точно ограничена размерами кошелька капиталиста. Повторение ее обогатило бы капиталиста не больше, чем трата им денег на все другие потребительные стоимости для своей любезной персоны, которые, как известно, никакого дохода капиталисту не приносят, а вызывают одни лишь расходы.
Может показаться странным, что хотя в отношении между трудом и капиталом, а также в этом первом процессе обмена между ними рабочий покупает меновую стоимость, а капиталист потребительную стоимость, причем труд противостоит капиталу не как одна из потребительных стоимостей, а как сама потребительная стоимость вообще, — капиталист должен получать богатство, а рабочий только потребительную стоимость, угасающую в потреблении. {В той мере, в какой это касается капиталиста, это надо рассмотреть лишь в связи со вторым процессом в обмене между капиталом и трудом.} Это кажется такой диалектикой, которая оборачивается как раз в нечто противоположное тому, чего следовало бы ожидать. Однако если рассмотреть это повнимательнее, то окажется, что рабочий, обменивающий свой товар, проделывает в процессе обмена форму Т—Д—Д—Т. Если в обращении исходить из товара, из потребительной стоимости как принципа обмена, то мы неизбежно приходим опять к товару, так как деньги выступают только в качестве монеты и в качестве средства обмена являются лишь мимолетным опосредствованием; товар же как таковой, описав свой кругооборот, потребляется в качестве прямого объекта потребности. С другой стороны, капитал является представителем противоположного момента: Д—Т—Т—Д.
В качестве необходимого закона этого обмена между капиталом и трудом выступает отделение собственности от труда. Труд, положенный в качестве не-капитала как такового, есть:
1) Не-опредмеченный [не-овеществленнъгй] труд, рассматриваемый негативно (сам еще нечто предметное; само непредметное в объективной форме). Рассматриваемый таким образом, труд есть не-сырье, не-орудие труда, не-полуфабрикат: труд, отделенный от всех средств труда и предметов труда, от всей своей объективности. Живой труд (точно так же и нестоимость), существующий в качестве абстракции от этих моментов его реальной действительности; это полное отсутствие всего необходимого, лишенное всякой объективности, чисто субъективное существование труда. Труд как абсолютная, бедность; бедность не в смысле недостатка, а в смысле полного исключения предметного богатства. Или можно сказать еще и так: в качестве реально существующей не-стои-мости, а потому чисто предметной потребительной стоимости, существующей без опосредствования, эта предметность может быть лишь предметностью, неотделимой от личности, лишь такой предметностью, которая совпадает с непосредственной телесностью личности. Так как эта предметность является чисто непосредственной, она столь же непосредственно является не-предметностью, Другими словами: она не является
такой предметностью, которая существовала бы вне непосредственного существования самого индивида, которая не совпадала бы с ним.
2) Как не-опредмеченный [не-овеществленный] труд, не-стои-мостъ, рассматриваемые позитивно, или как сама к себе относящаяся негативность, труд есть не-опредмеченное, а стало быть, непредметное, т. е. субъективное существование самого труда. Труд не как предмет, а как деятельность; не как то, что само есть стоимость, а как живой источник стоимости. В противоположность капиталу, в котором всеобщее богатство существует предметно, как действительность, труд есть всеобщее богатство в качестве всеобщей возможности богатства, возможности, которая как таковая реализует себя в действии. Таким образом, отнюдь не являются противоречивыми или, вернее, являются во всех отношениях противоречащими друг другу положения, что труд, с одной стороны, в качестве предмета, есть абсолютная бедность, и что, с другой стороны, труд есть всеобщая возможность богатства как субъект и как деятельность: оба эти положения взаимно обусловливают друг друга и вытекают из сущности того труда, который предположен капиталом в качестве его противоположности, в качестве противоположного капиталу существования и который, с другой стороны, в свою очередь предполагает капитал.
Последний пункт, на который еще следует обратить внимание при рассмотрении того, как труд противостоит капиталу, заключается в том, что, являясь потребительной стоимостью, которая противостоит деньгам, положенным как капитал, — труд представляет собой не такой-то или такой-то определенный труд, а просто труд, абстрактный труд, труд, абсолютно безразличный по отношению к своей особенной определенности, но способный к любой определенности. Конечно, той особенной субстанции, из которой состоит тот или иной определенный капитал, должен соответствовать особенный труд; но так как капитал кап таковой безразличен по отношению к любой особенности своей субстанции и является как совокупностью всех этих особенностей, так и абстракцией от них, то и противостоящий ему труд субъективно содержит в себе такую же совокупность [всех особенных видов труда] и такую же абстракцию [от особенностей каждого из них]. Например, в условиях цехового, ремесленного труда, когда капитал сам еще имеет ограниченную форму, еще целиком погружен в определенную субстанцию и, следовательно, еще не является капиталом как таковым, — труд тоже выступает еще погруженным в свою особую определенность: выступает не в той совокупности и абстрактности, в какой выступает труд, когда он противостоит капиталу. Последнее означает, что хотя в каждом отдельном случае труд и является трудом определенным, но капитал может противопоставить себя каждому определенному труду; δυνάμει [lxxxviii] капиталу противостоит совокупность всех видов труда, и является делом случая, какой именно труд противостоит ему в данный момент.
С другой стороны, для самого рабочего абсолютно безразлична определенность его труда; она как таковая не представляет для него интереса, а интересует его лишь постольку, поскольку это вообще труд и в качестве такового — потребительная стоимость для капитала. [III—10] Быть носителем труда как такового — т. е. труда как потребительной стоимости для капитала — вот в чем состоит экономический характер рабочего; он — рабочий в противоположность капиталисту. Не таков экономический характер ремесленника, члена цеха и т. п.; он заключается как раз в определенности их труда и в их отношении к определенному мастеру и т. д.
Это экономическое отношение — характер, который имеют капиталист и рабочий как полюсы некоего производственного отношения — развивается поэтому в тем более чистом и адекватном виде, чем более труд утрачивает всякий характер искусства. Особые навыки труда всё более становятся чем-то абстрактным, безразличным, а труд всё более и более становится чисто абстрактной деятельностью, деятельностью чисто механической, а потому безразличной, индифферентной к своей особой форме; становится всего лишь формальной или, что то же самое, всего лишь вещественной деятельностью, деятельностью вообще, безразличной по отношению к форме. Здесь снова обнаруживается то, как особая определенность производственного отношения, категории — в данном случае капитала и труда — становится истинной лишь с развитием особого материального способа производства и лишь на особой ступени развития промышленных производительных сил. (Вообще говоря, этот пункт следует специально развить позже применительно к этому отношению между трудом и капиталом, так как здесь он дан уже в самом отношении, между тем как при рассмотрении абстрактных определений меновой стоимости, обращения, денег он еще относится больше к нашей субъективной рефлексии.)