Таинственные, влюбленные, льстивые речи, -- этим гордятся и
Чванятся они перед всеми смертными!
Ах, есть так много вещей между небом и землей, мечтать о
Которых позволяли себе только поэты!
И особенно выше неба: ибо все боги суть сравнения и
Хитросплетения поэтов!
Поистине, нас влечет всегда вверх -- в царство облаков: на
Них сажаем мы своих пестрых баловней и называем их тогда богами
и сверхчеловеками --
Ибо достаточно легки они для этих седалищ! -- все эти боги
И сверхчеловеки.
Ах, как устал я от всего недостижимого, что непременно
Хочет быть событием! Ах, как устал я от поэтов!
Пока Заратустра так говорил, сердился на него ученик его,
но молчал. Молчал и Заратустра; но взор его обращен был внутрь,
Как будто глядел он в глубокую даль. Наконец он вздохнул и
Перевел дух.
Я -- от сегодня и от прежде, -- сказал он затем, -- но
Есть во мне нечто, что от завтра, от послезавтра и от
Когда-нибудь.
Я устал от поэтов, древних и новых: поверхностны для меня
Они все и мелководны.
Они недостаточно вдумались в глубину; потому и не
Опускалось чувство их до самого дна.
Немного похоти и немного скуки -- таковы еще лучшие мысли
Их.
Дуновением и бегом призраков кажутся мне все звуки их арф;
Что знали они до сих пор о зное душевном, рождающем звуки!
Они для меня недостаточно опрятны: все они мутят свою
Воду, чтобы глубокой казалась она.
И они любят выдавать себя за примирителей; но посредниками
И смесителями остаются они для меня и половинчатыми и
Неопрятными.
Ах, я закидывал свою сеть в их моря, желая наловить
Хороших рыб, но постоянно вытаскивал я голову какого-нибудь
Старого бога.
Так алчущему давало море камень. И сами они могли бы
Вполне произойти из моря.
Несомненно, попадаются перлы у них; тем более похожи сами
Они на твердые раковины. И часто вместо души находил я у них
Соленую тину.
У моря научились они тщеславию его: не есть ли море павлин
Из павлинов?
Даже перед самым безобразным из всех буйволов распускает
Оно свой хвост, и никогда не устает оно играть своим веером из
Кружев, шелка и серебра.
Тупо смотрит буйвол, в своей душе близкий к песку, еще
Более близкий к тине, но приближающийся больше всего к болоту.
Что ему красота, и море, и убранство павлина! Это
Сравнение привожу я поэтам.
Поистине, самый дух их -- павлин из павлинов и море
Тщеславия!
Зрителей требует дух поэта -- хотя бы были то буйволы!
Но я устал от этого духа; и я предвижу время, когда он
Устанет от самого себя.
Я видел уже поэтов изменившимися и направившими взоры на
Самих себя.
Я видел приближение кающихся духом: они выросли из них. --
Так говорил Заратустра.
О великих событиях
Есть остров на море -- недалеко от блаженных островов
Заратустры, -- на нем постоянно дымится огнедышащая гора; народ
И особенно старые бабы из народа говорят об этом острове, что
Он привален, подобно камню, перед вратами преисподней; а в
Самом-де вулкане проходит вниз узкая тропинка, ведущая к этим
Вратам преисподней.
В ту пору, как Заратустра пребывал на блаженных островах,
Случилось, что корабль бросил якорь у острова, где стоит
Дымящаяся гора; и люди его сошли на берег, чтобы пострелять
Кроликов. Но около полудня, когда капитан и люди его снова
Собрались вместе, увидели они вдруг человека, идущего к ним по
воздуху, и какой-то голос сказал явственно: "пора! давно пора!"
Когда же видение было совсем близко к ним -- оно быстро
Пролетело мимо них, подобно тени, в направлении, где была
Огненная гора, -- тогда узнали они, к величайшему смущению, что
Это -- Заратустра; ибо все они уже видели его, за исключением
Самого капитана, и любили его, как любит народ: мешая поровну
Любовь и страх.
Quot;Смотрите, -- сказал старый кормчий, -- это Заратустра
отправляется в ад!"
В то же самое время, как эти корабельщики пристали к
Огненному острову, разнесся слух, что Заратустра исчез; и когда
Спрашивали друзей его, они рассказывали, что он ночью сел на