Категория вида и способа действия Категория времени

§ 82. Сравним такие глагольные пары русского языка, как образовать — образовывать, закричать — кричать. Первый член каждой пары представлен глаголом совершенного вида, второй — глаголом несовершенного вида. Однако если в первой паре невозможно усмотреть какое-либо дополнительное различие, кроме собственно видового, то во второй паре первый глагол передает, кроме того, значение начинательности, а второй глагол лишен этого значения. Считают, что глаголы типа закричать отличаются от глаголов типа кричать так называемым способом действия. Категория способа действия отражает группировку глаголов по признаку типа протекания действия, выделяя начинательные глаголы (закричать, запеть, загоревать и др.), ограничительные (попеть, покричать, погоревать и др.), одноактные (крикнуть и др.) и т. д.

§ 82.1. Категории вида и способа действия, особенно существенные для славянских языков, в частности для русского, иногда рассматриваются в рамках более широкой категории — аспектуальности. Однако внутри такой категории, если ее выделять, вид и способ действия необходимо четко разграничивать: эти две категории относительно близки в семантическом плане, в плане содержания; однако вид — это формообразующая категория, а способ действия, как явствует из изложенного выше, — классифицирующая, тесно связанная также со словообразованием, так как слова одного класса обычно являются производными (дериватами) от слов другого класса.

§ 82.2. Таким образом, в рассматриваемых нами глагольных парах образовывать есть форма глагола образовать: здесь имеет место имперфективация (т. е. образование несовершенного вида) глагола путем употребления постфикса (суффикса) ‑ыва‑. С точки зрения лексического значения образовывать и об-/77//78/разовать полностью тождественны. Эти словоформы различаются исключительно грамматическим значением: форма совершенного вида представляет действие как целостное, неделимое, поэтому несоотносимое с фазами (начало, продолжение, конец), в то время как форма несовершенного вида не содержит таких ограничений в передаваемом ею грамматическом значении[50].

Существуют в русском языке и другие средства имперфективации, ср., например: решить — решать, избежать — избегать, положить — класть и т. д. Единство в плане выражения здесь относительное: наряду с показателями, являющимися алломорфами (‑ыва‑/‑ива‑, ‑ва‑/‑ева‑), широко представлены синонимичные морфемы, равным образом выступающие средством имперфективации, а также сопровождающее аффиксацию морфонологическое чередование и супплетивные формы (ср. примеры, приведенные выше). Для некоторых глаголов имперфективация осуществляется не путем прибавления суффикса, а путем устранения префикса, например: оштрафовать — штрафовать.

§ 82.3. В отличие от чисто видовых пар типа образовать — образовывать в паре типа закричать — кричать не представлены формы одного и того же слова. Хотя кричать — это глагол несовершенного вида, он не является формой глагола закричать (или наоборот). Глагол закричать представляет собой самостоятельное слово, образованное от глагола кричать, так же как, скажем, перепрыгнуть — это самостоятельное слово, образованное от глагола прыгнуть. Следовательно, здесь налицо процесс словообразования. Образование слова посредством префикса за‑ вносит новое значение — начинательности, поэтому кричать и закричать лексически не тождественны.

Поскольку в русском языке существует целый класс глаголов с префиксом за‑, характеризующихся теми же правилами образования и той же семантикой (закричать, запеть, загоревать, затопать, задышать и т. п.), можно говорить об особой классифицирующей категории начинательных глаголов. Это производные глаголы, каждый из которых отличается от исходного (производящего) способом действия, в данном случае — начинательным.

§ 82.4. Что же касается соотношения по виду, то следует сказать, что начинательные глаголы (как и большинство производных глаголов, различающихся способом действия) — это глаголы совершенного вида, которые форм несовершенного вида не имеют, т. е. являются глаголами perfectiva tantum. Встречаются,, впрочем, и пары типа закипеть — закипать, загореться — загораться.

Соответствующие им исходные глаголы (глаголы «общего» способа действия) являются, как правило, глаголами несовер-/78//79/шенного вида, которые не имеют формы совершенного вида, т. е. являются глаголами imperfectiva tantum. Соотношение глаголов и глагольных словоформ, используемых здесь для иллюстрации, можно представить при помощи таблиц (см. табл. 1, 2, 3).

Таблица 1

Образовывать — образовать

Способ действия Вид Общий Начинательный
Совершенный образовать —
Несовершенный образовывать —

Таблица 2

Кричать — закричать

Способ действия Вид Общий Начинательный
Совершенный — закричать
Несовершенный кричать —

Таблица 3

Кипеть — закипеть — закипать

Способ действия Вид Общий Начинательный
Совершенный — закипеть
Несовершенный кипеть закипать

§ 82.5. В итоге можно констатировать, что каждая глагольная словоформа русского языка должна быть охарактеризована с точки зрения категории вида, однако в значительном числе случаев целые классы глаголов представлены дефектной парадигмой вида, т. е. обладают формой или только совершенного вида, или только несовершенного. В особенности это относится к классам глаголов, противопоставленным в рамках категории способа действия.

Важно подчеркнуть, что говорить тем не менее о существо-/79//80/вании в русском языке формообразующей категории вида можно только лишь потому, что существует достаточно большое количество глаголов, имеющих обе формы вида — и форму совершенного, и форму несовершенного вида, т. е. образование видовых форм обладает известной регулярностью (ср. § 68.1). В принципе ситуация аналогичная той, которая наблюдается в сфере категории числа: слова сани, ножницы, брюки и др. характеризуются как существительные в форме множественного числа (pluralia tantum), хотя у них нет формы единственного числа, а слова добро, позор и др. являются существительными в форме единственного числа (singularia tantum), хотя они лишены формы множественного числа, — и эти утверждения справедливы в силу того, что в русском языке имеется достаточное количество слов, которым свойственны обе формы числа, например: рука — руки, нож — ножи, окно — окна и др.

§ 83. Одной из важнейших морфологических категорий глагола является категория времени. Временны´е формы могут образовываться любыми морфологическими средствами — аффиксами, служебными словами и т. д.

В плане содержания категория времени выражает отношение действия к моменту речи или к какому-либо другому моменту с точки зрения предшествования, одновременности или следования.

§ 83.1. Различают абсолютные и относительные времена. Абсолютное время выражает отношение действия к моменту речи, например, формы глаголов в предложениях Я работаю, Я работал, Я буду работать отличаются именно соотнесенностью действия с моментом речи, указывают соответственно на его одновременность с моментом речи, предшествование моменту речи, следование за моментом речи.

Относительное время выражает отношение действия к какому-либо другому моменту, чаще всего ко времени протекания другого действия. Например, в предложении Я слышал, как она ходит по комнате настоящее время глагола ходить показывает, что это действие было одновременным с действием, выраженным глаголом слышать (в то время как это последнее предшествовало моменту речи).

§ 83.2. В русском языке нет специальных форм относительных времен. Применительно к русскому языку следует говорить об относительном употреблении форм абсолютных времен.

В английском и французском языках относительное, употребление временных форм может иметь специальное формальное выражение: когда форма будущего времени употребляется относительно, т. е. в значении следования не за моментом речи, а за временем другого действия (в прошлом), то используется специальная форма «будущего в прошедшем» (Future in the /80//81/ Past, futur dans la passé). Например, в английском языке ср. He will come ‘Он придет’, но I thought he would come ‘Я думал, что он придет’ (would come — форма «будущего в прошедшем»).

§ 83.3. В ряде языков существуют специальные формы относительных времен (не являющиеся производными от форм абсолютных времен, как «будущее в прошедшем» английского и французского языков). Такие формы могут иметь чисто относительный характер, т. е. выражать, например, значение предшествования или следования само по себе, безразлично, по отношению к какому именно моменту, но могут обладать и смешанным, абсолютно-относительным характером.

К первому типу принадлежат, по мнению некоторых исследователей, времена японского языка, которые и называются соответственно предшествующим и непредшествующим, так как эти формы выражают предшествование или непредшествование, как таковое, по отношению к любому данному моменту. Например, форма предшествующего времени синда от глагола сину ‘умирать’ в разных контекстах может означать и ‘умер’, и ‘когда умрет...’, и ‘умирает (но еще не умер)’ — во всех случаях обозначается предшествование некоторому моменту, хотя отношение к моменту речи везде разное. В отличие от формы на ‑та/‑да форма на ‑у всегда передает непредшествование некоторому моменту, т. е. одновременность или следование (опять-таки не обязательно по отношению к моменту речи).

Любопытно, что видовые формы деепричастия в русском языке используются именно для указания на одновременность/ неодновременность, безотносительно к моменту речи: ср. гуляя, встретил; гуляя, встречаю; гуляя, встречу и погуляв, встретил; погуляв, встречаю; погуляв, встречу.

Ко второму типу — к абсолютно-относительным временам — относятся такие частные глагольные категории, как Plusquamperfekt в немецком, plus-que-parfait, passé antérieur во французском языке, Futurum II в немецком и futur antérieur во французском языке. Эти времена специально указывают на отношение одного действия к другому (предшествование); в этом проявляется их относительный характер. Но такое предшествование обязательно «привязано» к соответствующему времени по отношению к моменту речи, т. е. это всегда предшествование в пределах либо абсолютного прошедшего, либо абсолютного будущего; в этом проявляется абсолютный характер времен указанного типа. Ср., например, употребление таких форм в немецком языке: Nachdem die Oktoberrevolution gesiegt hatte, ging unser Volk zum Aufbau einer neuen Geselschaft über ‘После того как победила Октябрьская революция, наш народ приступил к строительству нового общества’. Здесь форма плюсквамперфекта от глагола siegen ‘побеждать’ обозначает действие, предшествующее действию, выраженному претеритом /81//82/ от глагола übergehen ‘приступать’. Но применительно к будущему времени предшествование не может быть выражено тем же способом; в этом случае употребляется Futurum II (или перфект), например: Viel brennender wird das Problem werden, wie die Menschheit sich selbst und ihre Errungenschaften rettet, wenn die drohenden Gefahren eingetreten sein werden, von denen ich in meinen Buche gespochen habe ‘Гораздо актуальнее станет проблема, каким образом человечество спасет себя и свои достижения, когда осуществятся те угрозы, о которых я говорил в моей книге’.

§ 84. Категории времени и вида часто оказываются взаимосвязанными. Такая связь может быть двоякого рода.

Первый случай представляет собой по существу своего рода синкретическое, т. е. одновременное, выражение самостоятельных категорий вида и времени в пределах одной и той же глагольной формы[51]. По-видимому, такой тип взаимодействия вида и времени представлен в английском языке, где можно говорить о наличии трех времен — настоящего, прошедшего и будущего и четырех видов — общего, продолженного, перфектного и перфектно-продолженного. В каждой финитной (также и инфинитивной) форме английского глагола одновременно реализуются и одна из частных категорий времени, и одна из частных категорий вида. Например, форма (have) written передает настоящее время и перфектный вид, форма (have been) writing — настоящее время и перфектно-продолженный вид, а форма (was) writing — прошедшее время и продолженный вид и т. д.[52]

Другой тип взаимодействия категорий вида и времени заключается в том, что в данном языке определенные глагольные формы по своей семантике не являются ни чисто временны´ми, ни чисто видовыми: обычно это временны´е в своей основе формы, «осложненные», как принято говорить в таких случаях, значениями типа видовых. Такого рода формы и соответственно категории называют видо-временны´ми.

Видо-временны´е категории свойственны, вероятно, китайскому языку. В китайском языке выделяются две формы прошедшего времени, которые отличаются друг от друга именно значениями типа видовых: одна из этих форм (образующаяся при помощи суффикса ‑ла) имеет дополнительное значение завершенности действия, другая же (показатель которой — суффикс ‑го) лишена этого семантического оттенка, она никак не связывает действие в прошлом с настоящим; данная форма нередко /83//84/ обозначает повторяющиеся в прошлом действия. Например: Кэжэнь лай-ла ‘Гости пришли’ — Кэжэнь лай-го ‘Гости приходили’.

Категория залога

§ 55. Категорию залога обычно относят к морфологии. Это верно в том смысле, что пассивная, рефлексивная и другие формы глагола в тех языках, в которых они имеются, представляют собой члены глагольной парадигмы (вернее, в противопоставлении активу образуют особые парадигмы, входящие в общую парадигму глагола). Однако в отличие от категорий вида и времени, относительно независимых от синтаксиса, среди залоговых форм в разных языках лишь немногие можно описать практически без выхода из сферы морфологии (см. ниже, § 87).

В общем же случае формами залога считают такие глагольные формы, которые заменяют друг друга, когда изменяется соответствие между единицами семантики и синтаксиса — прежде всего между субъектом и объектом, с одной стороны, и подлежащим и дополнением — с другой (ср. § 136). Например, в предложении Плотники строят дом употреблена активная форма глагола. Здесь субъекту соответствует подлежащее, а объекту — дополнение. В случае же изменения этого соответствия таким образом, что субъекту будет отвечать дополнение, а объекту — подлежащее, нужно будет употребить другую форму глагола, пассивную: Дом строится плотниками. Если сравнить эти два предложения в целом, то мы увидим, что замена актива на пассив сопровождается здесь не только изменением соответствия между семантическими (субъект, объект) и синтаксическими (подлежащее, дополнение) категориями, но также заменой синтаксических функций, выполняемых данными конкретными словами, и морфологических форм этих слов.

§ 86. Существуют языки, где замена формы, традиционно считающейся залоговой, не требует изменения форм зависимых от глагола слов, хотя их функции меняются. Так, в японском языке при пассивной форме некоторых глаголов употребляются подлежащее и дополнение, выраженные существительными в тех же падежах, что и при активной форме. Например: Ину-ва кодомо-ни оицукита ‘Собака догнала ребенка’, Кодомо-ва ину-ни оицукарэта ‘Ребенка догнала собака’ (букв. ‘Ребенок догнан собакой’); здесь в обоих предложениях подлежащее имеет форму, маркированную служебным словом ‑ва, а дополнение — форму дательного падежа (показатель ‑ни), хотя соотношение субъекта и объекта, с одной стороны, и подлежащего и дополнения — с другой, различно. Еще более типично такое положение для тагальского языка, ср. Ang bata ay bumabasa ng aklat /83//84/ ‘Ребенок читает книгу’ и Ang aklat ay binabasa ng bata ‘Книга читается ребенком’; здесь изменяется только форма глагола и отнесение так называемых артиклей ang и ng, служащих показателями членов предложения, к словам bata ‘ребенок’ и aklat ‘книга’, но взаимное оформление подлежащего и дополнения не меняется.

§ 87. В некоторых языках замена залоговой формы не только не требует замены форм зависимых слов, но и не сопровождается изменением соотношения семантических и синтаксических категорий. Вместо этого варьирует отношение, которое можно было бы назвать субъективной направленностью действия: употребление соответствующего залога обозначает, что действие совершается в интересах субъекта или, напротив, объекта. Таковы те случаи функционирования формы медиума в древнегреческом языке, когда данная форма показывает, что действие совершается субъектом в своих интересах, например: Κορίνθιοι παρεσκευάζοντο στρατιάν ‘Коринфяне стали снаряжать войско [для себя]’.

Особый залог, называемый ātmanepada, который систематически используется для выражения указанного значения, имеется в санскрите. Например: pašunā yajati ‘[Он] приносит в жертву животное [для кого-нибудь]’, pašunā yajate ‘[Он] приносит в жертву животное [для самого себя]’; во втором предложении употреблена форма залога ātmanepada.

В бирманском языке наличие при глаголе модификатора ‑пэй3 указывает на то, что действие совершается в интересах другого лица, например: т.у2 са2 оу4 вэ2 тэ2 ‘Он купил книгу’, т.у2 са2 оу4 вэ2 пэй3 тэ2 ‘Он купил книгу [для кого-нибудь]’.

Только в последних случаях — типа древнегреческого медиума от отдельных глаголов в некоторых предложениях, форм ātmanepada в санскрите, использования бирманского модификатора ‑пэй3 — мы имеем дело с залогом, который можно описать, не выходя за пределы собственно морфологии.

Категория падежа

§ 88. Подобно глагольной категории залога именная категория падежа для полного своего описания требует выхода за рамки собственно морфологии: центральная функция основных падежей состоит в том, чтобы выражать отношения между словами в предложении. Тем не менее падеж относится к морфологии постольку, поскольку падежные формы образуют парадигмы имен.

§ 89. Часто возникает вопрос о границах категории падежа. Здесь следует различать два аспекта. Первый состоит в том, /84//85/ что вопрос о границах категории падежа обсуждается с точки зрения значения, передаваемого соответствующими именными формами, и синтаксической функции, которую данные формы выполняют. Например, все исследователи признают, что в венгерском языке форма kalapot ‘шляпу’ есть падежная форма (аккузатив) существительного kalap ‘шляпа’, но не все согласны с тем, что форма так называемого темпоралиса есть равным образом падежная форма, например, что (nyolc) órakor ‘в (восемь) часов’ есть падеж слова óra ‘час’: считают, что здесь выражается более узкое, конкретное значение по сравнению с абстрактными значениями падежей типа аккузатива, к тому же темпоралис никогда не функционирует чисто синтаксически, т. е. никогда не служит для выражения только отношений между словами в предложении.

Однако при принятом нами понимании морфологии (см. § 53) форму типа венгерского темпоралиса можно «изъять» из падежной парадигмы только при условии, если будет доказано, что она отличается чисто морфологически от прочих падежных форм, например, если мы обнаружим, что показатель ‑kor может быть употреблен совместно с другим, «несомненно падежным», показателем. Если же ‑kor входит в систему взаимоисключающих показателей (аффиксов) — а ситуация в венгерском языке именно такова, — то из этого должно следовать, что темпоралис — такой же падеж, как и номинатив, аккузатив и др., независимо от выражаемого им значения и выполняемых синтаксических функций.

То же относится к вокативу (звательной форме), который многими исследователями не включается в падежную парадигму. Формы типа чоловiче в украинском языке, deva ‘боже’ в санскрите должны быть признаны падежными, поскольку с собственно морфологической точки зрения замена формы чоловiк на чоловiче, devah.(именительный падеж) на deva ничем не отличается от замены чоловiк на чоловiку, devah.на devāya (дательный падеж) — и те, и другие формы образованы аффиксами (окончаниями), одинаково противопоставленными друг другу и, следовательно, формирующими одну парадигму.

§ 90. Со вторым аспектом обсуждаемой проблемы мы сталкиваемся тогда, когда вопрос о границах категории падежа обсуждается с точки зрения способа образования именных форм — синтетического или аналитического.

Традиционно считается, что падежными являются только формы, образуемые аффиксами — флективными или агглютинативными. Поэтому, например, Петрá в русском языке и Petri в латинском — это падежные формы, а de Pierre во французском языке и of Peter в английском не являются падежными формами.

Однако и в этом случае следует исходить из возможности /85//86/ установить парадигму единообразно противопоставленных друг другу форм, а не из способа образования этих форм. Соответственно в английском языке можно выделить два падежа — общий и притяжательный (Peter ‘Петр’, Peter’s ‘Петра’), хотя притяжательный падеж образуется аналитически, т. е. посредством служебного слова; ср. традиционные примеры типа the king of England’s hat ‘шляпа короля Англии’, где ‑s относится к the king или the tutor who teaches me’s theory ‘теория преподавателя, который учит меня’, где ‑s относится к the tutor.

Что же касается предлога of в английском языке, то он не образует падежной формы: об этом говорит возможность употребления of и с общим, и с притяжательным падежом, ср., например: the friend of Peter ‘друг Петра’ и a friend of Peter’s ‘один из друзей Петра’. Предлог of входит в тот же ряд, что и in, at ‘в’, to ‘к’, through ‘через’, with ‘с’, without ‘без’ и др., а применительно к сочетаниям этих предлогов с именами вообще трудно говорить о наличии определенной парадигмы.

Точно таким же образом вряд ли можно выделять падежные формы во французском языке, где все синтаксические отношения обсуждаемого здесь типа выражаются (если отвлечься от порядка слов) посредством предлогов: нет каких-либо морфологических оснований отграничивать de от dans ‘в’, à ‘к’, a travers ‘через’, sans ‘без’ и др. — все они исключают друг друга; кроме того, как и в случае с английскими предлогами, трудно говорить о сколько-нибудь определенной парадигме, которую образовывали бы сочетания этих предлогов с именами.

§ 91. Итак, если в языке существуют два ряда показателей, выражающих отношения между словами в предложении, и они могут употребляться одновременно, то показатели одного ряда обычно являются падежными, а показатели другого ряда — предложными или послеложными. Если же существует только один ряд таких показателей, то вопрос о наличии/отсутствии падежных форм в данном языке решается в зависимости от того, можно ли усмотреть систему противопоставлений, т. е. особую парадигму, в сочетаниях имен с данными показателями, а не от того, являются ли они флективными, агглютинативными или аналитическими (служебными словами). Наличие в языке такой парадигмы дает основание говорить о категории падежа, даже если падежные формы выражаются вне слова — служебными словами.

§ 92. Основная функция большинства падежных форм — обозначение отношений между словами в предложении. Однако это не единственная их функция: во-первых, некоторые падежные формы наряду с этим могут передавать особую семантику, непосредственно не связанную с синтаксисом, во-вторых, сущест-/86//87/вуют и такие падежи, которые вообще «непричастны» к синтаксису[53].

Так, первичной функцией винительного падежа в русском языке является функция обозначения того, что имя, стоящее в данном падеже, является прямым дополнением по отношению к сказуемому, выраженному переходным глаголом. Например: рубить дерево, читать книгу, любить брата. В таком употреблении форма винительного падежа не передает ничего «сверх» чисто синтаксического отношения.

Наряду с этим винительный падеж употребляется в таких словосочетаниях, как работать всю ночь, гулять в солнечный день. Эти функции винительного падежа, которые Е. Курилович называет адвербиальными (наречными), являются для данного падежа вторичными; здесь винительный падеж представляет собой не просто способ связи глагола-сказуемого с именем-дополнением: он участвует в передаче особой семантики — значения времени.

Предложный падеж русского языка выполняет в основном адвербиальные функции: он не только (и даже не столько) обозначает связь слов в предложении, а выражает, преимущественно в зависимости от предлога, ту или иную особую семантику: места, например, лежать на диване, темы, например, рассказать о летчиках и т. д.

Когда падеж выполняет синтаксические функции, его употребление, как правило, обязательно: без слова в данном падеже предложение неполно, и, кроме того, эта форма является единственно возможной в соответствующей позиции. Например, употребление слова в винительном падеже при глаголе рубить обязательно, и никакая другая форма не может занимать данную синтаксическую позицию. При глаголе назначать наряду с винительным падежом необходимо имя в творительном надеже (например, назначать преподавателя математики завучем), которое также нельзя опустить и невозможно заменить именем в форме другого падежа.

Когда же падеж выполняет адвербиальные функции, его употребление обычно необязательно: отсутствие слова в данном падеже не ведет к эллиптичности (неполноте) предложения, и место этой формы может быть занято другой формой (или сочетанием падежной формы с предлогом). Например, в предложении Он шел весь день слово в винительном падеже (разумеется, с его определением) можно опустить вообще, и это не приведет к эллиптичности предложения, можно и заменить данное слово словами в других падежных формах или сочетаниями таких форм с предлогами, например: Он шел лесом, Он шел в город, Он шел по улице и т. д. /87//88/

§ 93. Существует теория, наиболее полно разработанная Р. Якобсоном, согласно которой каждый падеж выражает одно общее значение, а значения, передаваемые данным падежом в каждом конкретном типе его употребления, являются вариантами такого общего значения (ср. § 74 и сл.). Общее значение описывается в терминах дифференциальных признаков — наподобие того как фонемы в фонологии описываются посредством наборов дифференциальных признаков.

Так, для русского языка Р. Якобсон устанавливает следующий перечень дифференциальных признаков, комбинируя которые, можно, как предполагается, описать любой русский падеж: «объемность/необъемность», «периферийность/непериферийность», «направленность/ненаправленность». Основой для установления этих признаков является, как утверждает Якобсон, указание на границу участия означенного предмета в вещественном содержании высказывания. Например, винительный отличается от дательного как непериферийный от периферийного, так как на предмет, обозначенный словом в форме винительного падежа, действие распространяется непосредственно (давать книгу), а на предмет, переданный словом в дательном падеже, действие распространяется лишь косвенно: этот предмет существует «на периферии» данного действия; дательный падеж, по словам Р. Якобсона, выражает независимое от действия существование предмета (давать книгу брату).

Родительный и предложный падежи отличаются от всех остальных необъемных падежей как объемные, поскольку они указывают на «границу участия» данного предмета в действии и, шире, «в вещественном содержании высказывания». Например, принести чашку чая — здесь указывается «объем» (не весь чай, а чашку чая), лежать на диване (т. е. «занимать определенное место в пространстве, ограниченный объем»).

Винительный и дательный падежи выделяются как направленные, так как только они связаны с выражением направленности действия, и т. д.

В итоге, несколько упрощая схему Якобсона, можно сказать, что именительный падеж в этой системе выступает как ненаправленный, непериферийный, необъемный; винительный падеж — как направленный, непериферийный, необъемный; дательный — как необъемный, периферийный, направленный; творительный — как необъемный, периферийный, ненаправленный; предложный — как объемный, периферийный, ненаправленный; родительный — как объемный, непериферийный, ненаправленный.

Следует отметить, что система, предлагаемая Р. Якобсоном, во многом искусственна. Например, лишь с очень большой натяжкой можно признать, что дательный падеж в словосочетании мне хочется выражает значение «периферийности», что в словосочетании чтение книги значение родительного падежа отлича-/88//89/ется «объемностью» по сравнению с «необъемностыо» винительного падежа в словосочетании читать книгу. Такие примеры можно легко умножить.

Главный же недостаток изложенной концепции заключается, по-видимому, в следующем. Якобсон анализирует значения падежей так, как если бы они были полностью подобны формам времени, вида или числа, т. е. таким формам, которые в значительной мере независимы от синтаксиса. По существу, он исследует лексико-семантический контекст, в котором употребляются те или иные падежи, «минуя» их синтаксические функции. При этом на равных основаниях рассматривается употребление винительного падежа при глаголах типа любить (например, брата), где соответствующее значение передается синтаксической функцией, а падеж есть лишь средство выражения этой функции, и употребление предложного падежа в сочетаниях типа резвиться на траве, где падеж в сочетании с предлогом действительно передает собственное, особое значение (места).

В концепции Р. Якобсона не учитывается, таким образом, сформулированное Е. Куриловичем важнейшее различие между синтаксическим и адвербиальным употреблением падежей: в первом случае падеж вообще «неинформативен», т. е. не несет собственного значения, его употребление автоматично и выполняет «техническую» роль, тогда как во втором случае употребление падежа действительно призвано передавать те или иные собственные значения (ср. выше, § 92).

При таком радикальном различии употребления падежей (когда один и тот же падеж может употребляться и синтаксически, и адвербиально) вообще едва ли возможно говорить о наличии каких-либо общих значений для каждого падежа.

Наконец, следует отметить, что только чисто адвербиальные падежи и адвербиальные функции прочих падежей могут быть описаны в пределах морфологии.

ЛИТЕРАТУРА

Бондарко А. В., Булании Л. Л. Русский глагол. Л., 1967.

Володин А. П. Падеж: форма и значение или значение и форма? — Склонение в палеоазиатских и самодийских языках. М., 1974.

Курилович Е. Проблема классификации падежей. — Е. Курилович. Очерки по лингвистике. М., 1962.

Сыромятников Н. А. Система времен в новояпопском языке. М., 1971.

Холодович А. А. Время, вид и аспект в современном японском языке. — «Вестник Ленинградского университета». 1960, № 14, вып. 3.

/89//90/


Синтаксис

Структура предложения

§ 94. Сфера синтаксиса — синтагматические отношения между словами и отношения между группами слов. Они могут быть выражены различными средствами, как собственно синтаксическими (прежде всего порядком слов), так и морфологическими (например, падежными окончаниями) и фонологическими (интонацией).

Вполне очевидно, что синтаксис является основным компонентом грамматики: закономерности строения, построения и восприятия текста — это прежде всего закономерности синтаксические.

Поскольку лингвистика до сих пор мало занималась закономер­ностями текста в целом, приходится говорить не столько а тексте, сколько о его основной единице — предложении и его компонентах. Таким обра­зом, центральным вопросом синтаксиса оказывается вопрос о структуре предложения, ее порождении и восприятии.

Существует целый ряд теорий, по-разному трактующих вопрос о структуре предложения. Рассмотрим следующие из них: теорию членов предложения, теорию Теньера, теорию зависимостей, теорию непосред­ственно составляющих.

§ 95. Введем предварительно некоторые общие понятия, которые необходимы для дальнейшего изложения.

Начнем с понятия конструкции. Конструкция — это любое сочетание слов или групп слов, обладающих непосредственной связью. Например, в предложении Я купил новую книгу сочетание я купил представляет собой конструкцию, купил книгу — тоже конструкция, конструкцией является и все предложение. В то же время я книгу не представляет собой конструкцию, купил новую — тоже, так как связь между словами здесь не непосредственная, а опосредованная (через слово книгу).

§ 95.1. Понятие конструкции, как можно видеть, дается через понятие связи (непосредственной), которое, в свою очередь, определяется через понятие валентности: связь — это реализованная валентность.

Валентность есть способность языкового элемента (или группы таких элементов) сочетаться с другим языковым элементом /90//91/ того же уровня (или их группой); причем эта способность обусловливается внутренними формально-семантическими свойствами данного элемента (группы элементов). Например, глагол рубить трехвалентен. При сочетании его с существительным в именительном падеже (человек рубит) реализуется одна из валентностей и устанавливается соответственно одна связь; в случае его употребления с существительным в винительном падеже (рубит дерево) реализуется вторая валентность и устанавливается вторая связь; наконец, при сочетании с существительным в творительном падеже (рубит топором) реализуется третья валентность и устанавливается третья связь.

§ 95.2. Далее, в составе предложения целесообразно различать таксономические и функциональные единицы. Таксономические единицы — это все отдельные слова (словоформы) в составе предложения. Функциональная единица — это таксономическая единица или сочетание таксономических единиц, которые выполняют в предложении определен­ную синтаксическую функцию. Например, в предложении Он уехал в город четыре таксономические единицы (он, уехал, в, город) и три функцио­нальные (он, уехал, в город).

Понятие синтаксической функции плохо поддается определению. Можно сказать, что синтаксическая функция — это отношение единицы к предложению, в состав которого она входит. Например, в предложении Птицы летят слово птицы относится к предложению как подлежащее (в рамках определенных понятий и терминов), а слово летят — как сказуемое. Для выяснения некоторых синтаксических функций достаточны рамки конструкции меньшего объема, нежели предложения, ср. большая птица, где синтаксическая функция слова большая — определение к имени птица — ясна в рамках данной конструкции, т. е. вне предложения.

Существующие теории синтаксической структуры предложения различаются преимущественно тем, какими синтаксическими единицами они оперируют и какие связи между этими единицами устанавливают.

§ 96. Теория членов предложения оперирует функциональными еди­ницами. Член предложения — это не что иное, как функциональная едини­ца. Функции, выполняемые такими единицами (функция подлежащего, дополнения и т. д.), в традиционной грамматике фактически не определя­ются. Те определения, которые иногда принимаются, обычно неудовлетво­рительны. Так, подлежащее определяют как «то, о чем говорится в предложении». Однако, например, в предложении Стол она вытерла говорится, по-видимому, о столе.

§ 96.1. Здесь необходимо сделать отступление. Дело в том, что суще­ствуют по крайней мере два способа описания членения предложения: один способ — это представление собственно син-/91//92/таксической струк­туры предложения[54]; второй способ — это так называемое актуальное членение предложения. Актуальное членение предложения отражает его структуру со следующей точки зрения: что из сообщаемого, по мнению говорящего, слушающему уже известно, а что является новым, неизвест­ным. (Или, при несколько иной ситуации, говорящий выбирает нечто в качестве исходного пункта высказывания; в развернутом лексическом выражении это может носить характер вступления типа Что касается... и т. п.) Соответственно предложение делится на две части: тему (или данное) и рему (или новое). В предложении Стол она вытерла в качестве темы выступает слово стол (что касается стола...), а в качестве ремы она вытерла (...то она его вытерла).

В некоторых языках, например в тагальском, членение предложения на тему и рему имеет специальные формальные способы выражения, «наслаивающиеся» на собственно синтаксические, однако в большинстве языков такие специальные способы, по-видимому, отсутствуют. Тем более становится необходимым тщательно различать в этих языках собственно синтаксическое и актуальное членение предложения. Тема предложения и его подлежащее часто совпадают, но, разумеется, это необязательно (ср. приведенный пример). «То, о чем говорится в предложении» — это скорее определение темы предложения, а не подлежащего. Таким образом, указанное определение подлежащего смешивает синтаксическое и актуальное членение предложения.

§ 96.2. Определения подлежащего и других членов предложения по способу оформления, т. е. обычно по их морфологии, в принципе не могут быть универсальными, так как морфология языков существенно разнится, и даже в пределах одного языка один и тот же член предложения, в частности подлежащее, может иметь разные типы оформления. Например, в аварском языке форма подлежащего определяется лексико-грамматическим подклассом глагола-сказуемого: при глаголах активного воздействия подлежащее стоит в эргативном падеже, при глаголах чувствования — в дательном падеже, при глаголах восприятия — в так называемом местном покоя, при глаголах обладания — в родительном, при непереходных глаголах — в абсолютном падеже. В хинди оформление подлежащего может зависеть от видо-временнóй характеристики глагола-сказуемого; ср.: lar.kā cit.t.hī likhtā hai ‘Мальчик пишет письмо’ и lar.ke ne cit.t.hī likhī hai ‘Мальчик уже написал письмо’.

§ 97. Итак, единицы традиционной грамматики членов предложения носят функциональный характер, универсальной формальной методики для их выделения и определения не имеется. Что касается связей, то традиционная грамматика членов пред-/92//93/ложения в своем наиболее распространенном варианте оперирует двумя типами связей: взаимоподчи­нительными и подчинительными. Взаимоподчинительная связь, согласно этой концепции, существует между подлежащим и сказуемым: ни подле­жащее, ни сказуемое не обладает абсолютным старшинством: они имеют один и тот же ранг в синтаксической иерархии; по существу, связь между ними можно было бы считать ненаправленной, т. e. лишенной элемента подчинения.

Подчинительные связи существуют между подлежащим, сказуемым и другими членами предложения, а также между этими последними (например, между дополнением и определением к нему). Частным случаем подчинительной связи является управление, при котором управляющее слово требует наличия другого слова в определенной форме, например, переходный глагол требует наличия существительного в форме винитель­ного падежа (рубить дерево).

Иерархичность синтаксической структуры в традиционной грамма­тике проявляется не только в признании подчинительных связей, но и в выделении главных членов предложения — подлежащего и сказуемого — и второстепенных членов — всех остальных. Внутри класса второсте­пенных членов иерархия практически не устанавливается[55], такие разные члены предложения, как дополнения и определения (ср. §§ 100.2 — 100.3), в равной мере признаются второстепенными.

§ 98. Синтаксическую структуру предложения можно изобразить посредством синтаксического дерева[56]. Дерево — это графическое представление структуры конструкции, элементами которого являются точки, соединенные линиями (при ненаправленных связях) или стрелками (при направленных, т. е. подчинительных, связях). Точки называются узлами, они соответствуют синтаксическим единицам. Линии (стрелки) именуются ветвями дерева, они отображают синтаксические связи. Вер­шиной дерева является такой его узел, из которого стрелки только исходят, но входить в него не могут. Вершина соответствует синтаксической единице, которая не выступает в качестве подчиненной по отношению к какой бы то ни было другой синтаксической единице.

§ 99. Для традиционной грамматики членов предложения синтаксическая структура предложения Добросовестные студенты будут читать рекомендованную литературу по общему языкознанию изобража­ется в виде приведенного ниже дерева: /93//94/

Схема 1

студенты будут читать
добросовестные литературу
  рекомендованную по языкознанию
    общему

В дереве, изображенном на схеме 1, отсутствует вершина (при другом определении можно было бы сказать, что здесь две вершины). Двунаправленность стрелки указывает на взаимоподчинительную связь.

§ 100. Иной подход представлен в грамматике Теньера. Эта грамматика также оперирует функциональными единицами, однако здесь признается существование лишь одного типа связи — подчинительного.

Вершиной предложения, согласно данной концепции, выступает глагол-сказуемое, все остальные синтаксические единицы, входящие в предложение, подчиняются ему непосредственно или опосредованно.

§ 100.1. Подчиненные синтаксические единицы делятся прежде всего на актанты и сирконстанты. Актанты — это такие функциональные единицы, присутствие которых отражает обязательные валентности глагола-сказуемого, т. е. валентности, которые должны быть заполнены в неэллиптическом предложении. Сирконстанты — это функциональные единицы, присутствие которых отражает факультативные валентности глагола-сказуемого. Например, в предложении Завтра я подарю тебе книгу слова я, тебе, книгу являются актантами, так как без них предложение будет неполным, эллиптическим, а слово завтра — сирконстантом, поскольку его отсутствие не превращает предложение в эллиптическое.

Граница между актантами и сирконстантами не всегда очевидна. Например, в предложениях Петя ест кашу, Катя шьет платье слова кашу, платье можно опустить, однако ясно, что синтаксически слова этого типа гораздо ближе несомненным актантам в предложениях типа Петя рубит дрова, Катя моет посуду, нежели сирконстантам наподобие завтра. Иногда указанное затруднение преодолевается тем, что глаголы есть, шить и другие расщепляют на два грамматических омонима каждый — на переходный глагол и непереходный глагол, тогда /94//95/ оказывается, что опустить слова кашу, платье и другие невозможно.

§ 100.2. Между актантами устанавливается иерархия: выделяются I актант, II актант, III актант и т. д. В предложении Завтра я подарю тебе книгу I актант — я, II актант — книгу, III актант — тебе. Это различие между актантами определяется их «степенью необходимости»: по определению, присутствие всех актантов обязательно, однако легко видеть, что опущение разных актантов в различной степени сказывается на полноте синтаксической структуры, например: Я подарю книгу — в меньшей степени «ущербное» предложение, чем Я подарю тебе. Соответственно книгу — это II актант, а тебе — III актант.

Предложение, синтаксическая структура которого в терминах традиционной грамматики приводилась выше (см. схему 1), в грамматике Теньера получает описание в виде дерева, отличающегося от первого:

Схема 2

  будут читать 1 2    
студенты литературу
добросовестные рекомендованную по языкознанию
    общему
         

Иерархия синтаксических связей и соответственно актантов отражается цифровыми индексами на ветвях дерева.

§ 100.3. Актанты и сирконстанты грамматики Теньера практически эквивалентны членам предложения. Через понятие актанта и сирконстанта можно определить основные члены предложения, а именно: подлежащее и дополнение — это актанты, обстоятельства — сирконстанты.

Можно, далее, попытаться уточнить понятие подлежащего, определив его как I актант или подвид I актанта. Последняя оговорка необходима, ввиду того что, например, в русской грамматической традиции слово лодку в предложении Течением унесло лодку не признается подлежащим, хотя это несомненно I актант. При снятии ограничений такого рода понятия подлежащего и I актанта можно считать эквивалентными.

Определения в грамматике Теньера составляют особый класс функциональных единиц. Их отличительная черта заключается в том, что если актанты и сирконстанты подчиняются непосредственно глаголу-сказуемому, то определения подчиняются актантам, сирконстантам или друг другу. /95//96/

§ 100.4. Для грамматик, оперирующих функциональными единицами, в ряде случаев возникает проблема, которую можно сформулировать как вопрос: «один или два члена предложения?». В частности, это относится к различным типам синтаксического каузатива (наподобие каузатива, образуемого англ. let, франц. faire, нем. lassen), к семантически пустым глаголам типа русск. выносить (решение), оказывать (помощь). Преобладающая тенденция состоит в том, чтобы считать такие сочетания едиными членами предложения.

§ 101. Грамматика зависимостей оперирует таксономическими единицами (иначе можно было бы сказать, что эта теория отождествляет таксономические единицы с функциональными)[57]. Все связи в грамматике зависимостей рассматриваются как подчинительные. В качестве вершины синтаксического дерева здесь признается глагол-сказуемое или его знаменательная часть, если сказуемое выражено аналитической формой глагола. Служебные слова при существительных большинство авторов признают управляющими, а сами существительные — подчиненными. Узлы синтаксического дерева характеризуются в терминах классов слов, т. е. как существительное, вспомогательный глагол и др.[58]. Ниже приводится синтаксическое дерево для уже использованного предложения с точки зрения грамматики зависимостей:

Схема 3

    читать      
студенты будут литературу
добросовестные   рекомендованную по
              языкознанию
              общему

§ 102. Грамматика непосредственно составляющих оперирует единицами, которые называются непосредственно составляющими (НС). Под НС понимается каждая из двух конструкций максимального объема, которые можно выделить в составе предложения и далее в составе каждой НС. Пределом такого членения у большинства авторов служит не слово, а морфема.

Связи в грамматике НС выступают как ненаправленные, так как синтаксическая структура здесь устанавливается путем последовательного линейного членения, а не путем выяснения собственно синтаксической иерархии.

НС определяются в терминах грамматических классов как NP (noun-phrase) — именная составляющая, VP (verb-phrase) — глагольная составляющая, N (noun) — существительное, V (verb) — глагол, Aux (auxiliary) — служебное слово, обычно служебный глагол, Adj (adjective) — прилагательное, Prep (preposition) — предлог и т. д.

Графическое представление уже известного нам предложения в терминах НС приводится ниже[59]:

Схема 4

    S                              
                                     
  NP         VP                  
    V     NP          
        NP     NP      
            Prep   NP  
Adj   N   Aux   V   Adj   N       Adj   N  
добро­совест­ные студен­ты будут читать реко­мендо­ванную литера­туру по общему языко­знанию
                                                             

Синтаксическая структура в терминах НС может быть изображена также в виде дерева (схема 5).

Схема 5

    S        
               
NP     VP      
                     
Adj N   V     NP    
                         
добросо­вестные студен­ты
    Aux V NP   NP  
                           
будут читать
        Adj N Prep NP
                           
рекомен­дованную литера­туру по
              Adj N
                     
общему языко­знанию
                                           

Последовательность единиц, которые не могут быть далее расчленены на НС, называется терминальной цепочкой. В нашем примере терминальная цепочка для простоты представлена последовательностью слов (а не морфем).

§ 102.1. Грамматика НС, как можно видеть, обладает целым рядом черт, существенно отличающих ее от прочих теорий и соответственно способов представления синтаксической структуры предложения. Если каждая из грамматик, основные принципы которых изложены выше, оперирует какой-то одной по своему типу и «формату» единицей, то грамматика НС использует в качестве элементов синтаксической структуры последовательности словоформ, обладающие разной сложностью, которые входят одна в другую. Это является следствием того, что грамматика НС дает не статическую картину предложения, его готовую схему, а как бы динамический анализ, который строится как последовательность шагов по разложению предложения на его составляющие.

§ 102.2. С этим связано и другое обстоятельство. В грамматике членов предложения, грамматике Теньера, грамматике зависимостей синтаксическая структура предложения слабо отражает его линейную структуру (т. е. порядок слов): зная синтаксическую структуру, мы тем не менее не обладаем сколько-нибудь достаточной информацией о том, каков порядок слов в данном предложении. Поэтому для исчерпывающего синтаксического описания информация о синтаксической структуре предложения должна быть здесь дополнена отдельным указанием на его линейную структуру.

В отличие от этих трех синтаксических концепций грамматика НС, поскольку она исходит из последовательного линейного членения предложения, отражает одновременно и его синтаксическую, и линейную структуры. В то же время приверженность принципу линейного членения приводит к тому, что такая структура далеко не всегда является собственно синтаксической: членами структуры нередко выступают цепочки словоформ, функциональная роль которых с синтаксической точки зрения неясна. Еще более существенно, что связи между такими цепочками никак синтаксически не уточняются и не дифференцируются, а сами они характеризуются не в синтаксических терминах, а в терминах частей речи и их синтаксических аналогов (именных, глагольных и других групп).

§ 102.3. Авторы, работающие в рамках грамматики НС, сталкиваются с трудностями в тех случаях, когда принцип линейного соседства входит в противоречие с собственно синтаксическими связями в предложении. Это хорошо иллюстрируется на примерах словосочетаний с артиклем. Например, по принципам грамматики НС структура словосочетания a brown pencil должна описываться так:

Схема 6

           
           
a brown pencil

Однако ясно, что артикль непосредственно относится к слову pencil, что не находит отражения в структуре НС.

В ситуациях типа описанных выше некоторые авторы считают необходимым вводить так называемые «разрывные» составляющие, т. е. отражать в структуре тот факт, что не находящиеся в соседстве («разорванные») единицы тесно связаны синтаксически. В этом случае английское словосочетание a brown pencil схематически может быть изображено иначе:

Схема 7

           
           
a brown pencil

§ 102.4. Трудности возникают также в тех случаях, когда нет оснований для выбора того или иного способа членения по НС. Например, словосочетание редкий вид гриппа может иметь два равнозначных синтаксических представления:

Схема 8

                         
            и            
редкий вид гриппа   редкий вид гриппа

В подобных ситуациях некоторые авторы предлагают не двоичное, а троичное членение:

Схема 9

           
редкий вид гриппа

Однако это явное отступление от одного из основных принципов анализа по НС (так же, впрочем, как и введение «разрывных» составляющих).

§ 103. К общим трудностям всех грамматик относится вопрос о том, какое место в синтаксической структуре должны занимать однородные члены предложения. Для грамматики НС этот вопрос труден потому, что число однородных членов не ограничивается двумя, при большем же их количестве отсутствуют основания для предпочтения того или иного способа последовательного двоичного разбиения. Для остальных грамматик проблема однородных членов вызывает трудности, ввиду того что связь между ними не может трактоваться как подчинительная.

Все грамматики, кроме грамматики НС, по той же причине не располагают средствами для описания случаев приложения (типа, например, Иван-царевич).

Для грамматик, не оперирующих понятием функциональной единицы (члена предложения), особую сложность представляет проблема сложного предложения, в частности сложноподчиненного. Традиционная же грамматика интерпретирует придаточное предложение как единицу, функционально эквивалентную простому члену предложения, но обладающему собственной внутренней структурой.

Заметим, однако, что традиционные взгляды на структуру сложноподчиненного предложения не вполне последовательны: если, например, в предложении Я знаю, что он пришел в качестве дополнения выступает придаточное он пришел, то вряд ли можно говорить, как это обычно делается, о «главном» предложении Я знаю, ибо тогда оказывается, что главное предложение данного типа всегда и принципиально неполно. Здесь целесообразнее, возможно, пользоваться понятием включающего предложения, которое возникло в китаеведении: все предложение Я знаю, что он пришел — включающее, а один из его членов, дополнение, в свою очередь, выражен предложением[60]. Самостоятельная синтаксическая единица Я знаю в этом случае не выделяется; можно было бы лишь констатировать существование предложения Я знаю... (с пустой позицией дополнения)[61], но это требует совершенно иного общего подхода к описанию синтаксиса.

§ 104. Безусловно существен следующий вопрос: как следует интерпретировать саму по себе множественность моделей синтаксического описания? В принципе на этот вопрос может быть два ответа: либо только одна из моделей является адекватной (и она нуждается лишь в развитии и усовершенствовании, чтобы ее преимущества перед другими стали очевидными), либо каждая из моделей отражает какой-то особый аспект синтаксической структуры предложения.

По-видимому, справедлив второй из этих ответов. В самом деле, вряд ли подлежит сомнению, что единицы, традиционно именуемые членами предложения, представляют собой «синтаксические реальности». Именно эти единицы лежат в основе традиционной грамматики членов предложения и грамматики Теньера.

Но в то же время «синтаксическую реальность» являет собой не только, например, словосочетание в городе (и его связь как члена предложения со всем предложением Он живет в городе и глаголом-сказуемым), реальна и связь между в и городе внутри словосочетания. Именно эту связь описывает грамматика зависимостей.