Роды по-советски: альпинизм, портвейн и аппендицит
(Рассказ папы Бориса Е., г. Санкт-Петербург)
У меня три дочери: Надежда, Светлана и Ксения семьдесят шестого, семьдесят восьмого и восемьдесят четвёртого годов рождения, соответственно.
Надя родилась, когда я ещё учился на третьем курсе Военной академии Можайского в Ленинграде. Свой курсантский отпуск в августе семьдесят пятого я проводил вместе с Таней, тогда ещё моей невестой, у моих родственников в Пскове и Псковской области. Удивительное дело! Куда бы мы с Таней ни отправлялись: в поле, в лес, на речку — нас везде сопровождали аисты...
В октябре мы сыграли свадьбу.
Где-то в конце февраля — начале марта Таню положили на сохранение в роддом на Свердловской набережной. Порядки драконовские. Ничего нельзя: мне войти — нельзя, ей выйти — нельзя, поговорить по-человечески — нельзя, цветы передать — и то нельзя! У них на третьем этаже открывалось только одно окно, узенькая створка в ванной. Вот через него и перекрикивались, записки по ниточке передавали. Для этого им, беременным, приходилось животом на какой-то тумбочке лежать. Сохранение по-русски. Долго не поговоришь.
Таня плачет: «Больничная еда надоела. Курочку хочу!» А курочку передать — нельзя!
Восьмое марта приближается, а любимая взаперти и ничего нельзя. Ну уж нет — как бы не так!
Купил я букет тюльпанов, собаку плюшевую в подарок, а Таниной бабушке сказал, чтобы курочку сварила. Ксения Дмитриевна спрашивает: ; — Как передавать-то будешь? Ведь нельзя.
— Моё дело! — отвечаю, а сам думаю: «Достали со своим нельзя!».
Седьмого числа договорился с Мишкой, своим однокурсником, взяли мы его альпинистское снаряжение и пошли в самоволочку — Таню с праздником поздравлять.
На третий этаж по стене взошел нормально, постучал в окно палаты. Дальше — сложнее. Окно-то только в ванной открывается, а это метров пять влево по карнизу. Прошёл. Таня уже там: «Ты что, хочешь, чтобы мы здесь все родили раньше времени?» А сама довольна. Ругается она обычно другим голосом. Рюкзак снял, отдал ей в окошко, дождался, когда пустой вернёт, и в обратный путь.
На следующее утро, Таня рассказывала, входит дежурный врач, а на тумбочке букет тюльпанов, собака плюшевая, на столе тарелка куриных косточек. Врач удивилась: «Ничего ведь не разрешаем! И как только проносят?»
Знала бы она как.
После того, как Таня выписалась, меня стали каждый день в увольнение с шести вечера до утра отпускать. В магазины ходил, бельё стирал, квартиру мыл. Жене ведь с животом нельзя, бабушка старенькая, а тёща — инвалид.
Тринадцатого мая мне тоже увольнительная была выписана, но она так и осталась в канцелярии...
Дело в том, что в тот день ребята из моего учебного отделения (взвода) должны были чистить овощи на кухне. Картошку обычно пропускали через машину, а потом выковыривали глазки. Машина, как назло, сломалась. А чистить-то надо полторы ванны! Вот мы и просидели всем отделением до трех ночи. Утром спали до завтрака, потом сразу на лекции. Только после обеда смог домой позвонить. Таксофон трещит, скрипит, тёщин голос едва пробивается:
— Поздравляю с дочкой!
«Вот те на,— думаю,— прозевал парня! Стоило на одну ночь без присмотра оставить и сразу — девочка».
Приехал к роддому, что возле окружного госпиталя, прямо в х/б и сапогах, правда, с увольнительной. Узнал в справочном рост и вес, номер палаты. Отыскал окно, кричу — никто не подходит. Тане врачи вставать не разрешали.
Тут ко мне подходят два мужичка, один спрашивает: . .
— Ну, что, курсант, кто у тебя? - ...
— Девочка,— говорю.
— А у меня уже второй парень! Что ж ты? Надо было фуражку подложить!
Протягивает мне бутылку портвейна и конфетку:
— Будешь?
— Давай.
Отпил на треть. Мужик говорит:
— Можешь всю — пей всю!
— А вам? .
— Мы уже.
Тут второй говорит:
— Не стесняйся, пей, у нас ещё есть.
Мужики пиджаки распахивают, а у них там ещё четыре бутылки! Дома я пожалел об этом, увидев на столе дорогой коньяк. Вечером, провожая до трамвая Таниных родственников, я шёл уже не пьяный, а просто никакой.
Дочку жене в роддоме долго не давали. Молоко пришло очень бурно — разбарабанило грудь. Что делать, Таня не знала. Нам ведь было тогда только по двадцать лет. Обратилась к врачам, а они вместо того, чтобы дать ей ребёнка или хотя бы научить правильно сцеживаться, сделали какой-то укол. После этого укола возникли трудности с кормлением, причем на всю жизнь. Вторую и третью дочерей тоже не удалось вскормить нормально.
Настал день выписки. Мне нужно забирать жену из роддома, а увольнительную получить не могу. Майор Дурицкий на пару с капитаном Подчуфаровым никак не могут отпустить меня в увольнение. И против увольнения не возражают, и увольнительную не выдают. Промурыжили часов до четырёх. Без всякого смысла взвинтили нервы всем. Жена в роддоме извелась, родственники дома нервничают и я, естественно, тоже. Система! Не хочу обратно в коммунизм.
Когда наконец-то Таню домой привёз, молоко у неё совсем пропало, а Наденька плачет — хочет есть. Побежал в магазин за смесью, принёс не ту, побежал снова.
Друзья — мужчины! Берегите своих жен! Сейчас есть все возможности миновать роддом, подготовиться и помогать своим любимым в родах, поддерживать их. Это нам Система мало оставляла выбора кроме дрянного портвейна.
Вскоре после моей Надюшки родилась дочка у моего однокурсника Юры. У его жены, к счастью, был избыток молока. Юра по утрам приносил рожок с молоком прямо в Можайку. Договорившись с буфетчицами, я ставил его в холодильник, а после занятий относил домой. Так что у моей Нади есть молочная сестрёнка.
Есть и молочный брат. В августе, когда мы снова гостили в Пскове, соседка I договорилась со своей кормящей дочерью, и я по утрам бегал в военный городок за молоком. Мы все до сих пор благодарны этим женщинам.
В феврале семьдесят восьмого у нас родилась Света. Роды начались девятнадцатого поздно вечером. В роддом на «скорой» мы приехали уже в первом часу ночи. Я хотел хотя бы в приёмном покое дождаться рождения ребёнка, но вышедший ко мне молодой акушер стал меня активно выпроваживать: «Езжайте, езжайте домой. Она родит не раньше восьми утра. Утром приедете — как раз успеете». В шесть утра я позвонил в роддом. Мне ответили: «У вас дочка. Родилась в два часа ночи». Вот и верь этим «специалистам»!
Света получила материнского молока ещё меньше, чем Надя. Это по ней заметно до сих пор.
Во время рождения Ксюши мне пришлось находиться вообще в другом городе на похоронах родственника. Хороший урок! Одновременно происходят два совершенно естественных для этого мира события: рождение человека в мир и уход из мира. Почему же второе так нас пугает, хотя является всего лишь противоположностью и следствием первого?
У Тани в роддоме через два дня после родов начались сильнейшие боли в животе. Её осмотрел «специалист»-хирург, сделал заключение: «Просто у Вас матка сокращается. Терпите». Она и терпела. Перетерпела. Вскоре даже забыла об этом. А без малого через месяц — сильнейший приступ ночью. Гнойный перфорационный аппендицит. Осталась жива только потому, что оперировали в Институте имени Мечникова, а не в больнице Красина. Врачи утверждали, что при первом приступе аппендицит не мог так быстро развиться до перфорационного. Был, как минимум, ещё один приступ, так, примерно, на месяц раньше...