Жалостливые люди жалеют себя и требуют сочувствия от окружающих
Нежалостливые сочувствуют другим, но не сочувствуют себе.
Запомните, что в минуту жалости мы все жалельщики, а в минуту безжалостности мы все безжалостны. Эти энергии имеются в каждом из нас. Последствие определяется величиной конкретного стресса. Поэтому всегда спрашивайте у себя: «Что означает для меня этот стресс?» Делайте вывод и отпускайте стресс на волю. Жалость к себе чрезвычайно велика у плаксивых женщин. А также у ожиревших людей.
Плаксивая женщина желает активно, т. е. обвиняя других, демонстрировать окружающим свое несчастье.
Ожиревший человек желает высказать свое несчастье, пассивно ощущая себя виноватым.
Фактически они оба всего лишь обороняются, поскольку из-за стрессов сделались беспомощными. Они стараются выторговать у жизни наказание полегче.
Короче говоря, у жалеющих себя людей меньше застоявшейся энергии жалости к себе, нежели у тех, кто себя не жалеет.Подавление печали может быть столь чрезмерным, что человек страдает из-за неспособности плакать. Иной раз бывает жизненно необходимо выплакаться, выкричаться, поголосить, но нет слез. У такого человека печаль обернулась жестокостью. Если Вы из числа подобных людей, то, возможно, желаете возразить мне, дескать, никогда не испытывали жестокости к кому бы то ни было. Даже букашки не обидели. Да, других Вы не обижаете. Зато обижаете себя. Толстый человек способен абсолютно по-садистски подавлять себя и свои потребности – главное, чтобы было хорошо окружающим.
Постоянно принося себя в жертву, Вы проявляете жестокость по отношению к себе.Боитесь слез и не выносите их, потому и стараетесь предугадать, кто именно пожелает поплакать у Вас на груди и использовать Вас в своих интересах. Вы из кожи лезете, чтобы с видимым спокойствием и легкостью удовлетворить в зачатке его желание. А в итоге? В итоге он не просит Вас об услуге – ее Вы уже оказали. Он требует от Вас новую услугу. Причем непременно тогда, когда Вы думаете, что уж теперь-то у него все должно быть в порядке. Если он немедленно не получает желаемого, то считает себя вправе плюнуть Вам в душу. А душа у Вас хрупкая.
Человек, опустошающийся беготней и суетой, чувствует себя больным. Он нуждается в отдыхе и тишине, чтобы заняться собой, но если он трудоголик, то такая мысль и в голову ему не приходит. А если даже и придет, он не осмелится позволить себе отдохнуть. Этого не допускает чувство вины. Испытываемый им смертельный страх, который он подавляет в зародыше, чтобы казаться всем, и самому себе, смелым, вынуждает его действовать. Если он еще не полностью отрицает свой смертельный страх, то не исключает полностью вероятность заболевания и отправляется к врачу. Врач осматривает его и назначает обследование. В лучшем случае обследование будет всесторонним. В наше время это не проблема.
Обследование показывает, что человек здоров. Об этом больному сообщают бесстрастно и без эмоций, либо радостно и ободряюще, либо сурово и требовательно – в зависимости от отношения врача к жалобам больного. Отношение врача определяет сам больной. Поскольку проблема связана с трудоспособностью, то врач успокаивает: «Не волнуйтесь. Со здоровьем у Вас все в порядке. Продолжайте спокойно работать». О том же, что человек истощен духовно, умолчал и сам пациент, и врач. На другой день или немного позже пациент умирает. Почему? Ведь он был здоров.
Потому что человек ждал сочувствия и понимания.
Ждал, что люди заметят его доброе расположение.
Ждал, что другие проявят о нем такую же заботу, какую он проявлял о них.
Ждал, что врач скажет ему решительно: «Милый человек! Ты устал, ты превратился в автомат. Сбавь обороты. Жизнь никуда от тебя не убежит, если ты сам от нее не убежишь. Тебе нужен отдых».
Даже самый сильный и волевой человек, сам раздающий ближним подобные советы, является при всем при том маленьким, беспомощным ребенком, который нуждается в решительном конкретном и бескорыстном приказе, исходящем от другого человека. Острый приступ жалости к себе, вызванный тем, что такого приказа не последовало, способен, точно порывом ветра, задуть свечу его жизни. Иными словами, когда в минуту кризиса надежда на то, что ты небезразличен, что тебя любят, что тебя во что-то ставят, терпит полный крах, тогда уже не имеют значения ни слава, ни позор. Тогда приходит конец.