В) Сновидение об экзамене. 2 страница
Не подлежит сомнению, что склонность сновидения и бессознательной фантазии пользоваться сексуальными символами в бисексуальном смысле обнаруживает архаический характер, так как детству различие полов остается неизвестным и оно приписывает обоим полам одни и те же половые органы.
Этих, во многих отношениях не исчерпывающих указаний, достаточно для дальнейших подробных и тщательных наблюдений. При всем различии понимания Шернером символики сновидения с только что развитым мною, я все же должен заметить, что Шернер (58) должен быть признан первым, открывшим эту символику, и что данным психоанализа удалось восстановить заслуги его сочинения, появившегося полвека назад и сочтенного плодом досужей фантазии.
Я приведу здесь лишь несколько примеров применения сновидениями таких символов; примеры эти должны показать, как невозможно истолковать сновидение, отрекаясь от учения о символике, и как настойчиво выдвигается она на первый план в огромном большинстве случаев.
1. Шляпа, как символ мужчины (мужского полового органа). Из «Очерков толкования сновидений», «Zentralblatt f?r Psychoanalyse», I, № 5/6, 1911. (Отрывок сновидения молодой женщины, страдающей агорафобией.)
«Я иду летом гулять по улице. На мне шляпа странной формы: тулья выгнута вверх, а поля свешиваются вниз, причем одна сторона ниже другой. Я в хорошем, веселом настроении. Встретив нескольких молодых офицеров, я думаю: „Вы ничего мне не можете сделать“.
Так как она не может привести ни одной мысли, соответствующей представлению о шляпе в сновидении, то я говорю ей: «Шляпа, по всей вероятности, мужской половой орган с поднятой средней частью и двумя свешивающимися боковыми». Я умышленно уклоняюсь от истолкования детали относительно неравной длины обоих полей; хотя как раз такие подробности обычно и указывают путь к толкованию. Я продолжаю: если ее муж обладает, таким образом, таким хорошим половым органом, то ей нечего бояться офицеров, между тем как обычно, она, благодаря своей фобии, не решается выходить на улицу одна. Такое разъяснение страха я мог бы ей дать и раньше неоднократно в связи с другим материалом.
Чрезвычайно интересно, как пациентка встречает мое толкование. Она отрицает, что говорила, будто поля шляпы свешиваются вниз. Я, однако, хорошо помню ее слова и настаиваю на них. Она молчит и потом решается, наконец, спросить, что означает, если у ее мужа одно яичко ниже другого, и у всех ли мужчин это так. Тем самым разъясняется примечательная деталь приснившейся ей шляпы, и все толкование охотно принимается ею.
Шляпа как символ была мне знакома задолго до сообщения этого сновидения. Из других менее прозрачных случаев я убедился, что шляпа может быть символом и женских половых органов.
2. Малютка – половые органы; раздавливание – символ коитуса. (Другое сновидение той же пациентки, страдающей агорафобией).
«Ее мать отсылает ее маленькую девочку, чтобы она пошла одна. Потом она идет с матерью по железной дороге и видит, как ее дочка идет прямо на рельсы под поезд. Она слышит хруст костей (при этом неприятное чувство, но не ужас). Она смотрит из окна вагона, не видно ли сзади частей, и упрекает мать, что она оставила малютку одну».
Анализ. Полное толкование этого сновидения дать очень трудно. Оно относится к целому циклу других и может быть истолковало исчерпывающе лишь в связи с ними. Особенно трудно здесь выделить в изолированном виде материал, необходимый для установления символики. Пациентка сама устанавливает соответствие поездки по железной дороге с возвращением из нервной клиники, в руководителя которой она была, разумеется, влюблена. За ней приехала туда мать, на вокзал проводить ее приехал врач и привез ей букет цветов; ей было неприятно, что мать была свидетельницей этой любезности. Мать является здесь, таким образом, нарушительницей ее любовных стремлений; аналогичную роль она действительно играла в молодости моей пациентки. Дальнейшая мысль относится к дороге. Она оборачивается, не видно ли сзади частей. В сновидении разумеются, конечно, остатки раздавленной девочки. Мысль ее идет, однако, в другом направлении. Она вспоминает, что однажды видела отца сзади голым, заговаривает о половых различиях и указывает на то, что у мужчины половые органы видны и сзади, у женщины же нет. В связи с этим она сама истолковывает сновидение в том смысле, что маленькая девочка олицетворяет половые органы, – ее же девочка (у нее есть 4-летняя дочка) ее собственные половые органы. Она упрекает мать в том, что та требует, чтобы она жила так, как будто у нее вообще нет половых органов, и находит соответствие этому упреку в первой части сновидения: мать отсылает ее маленькую девочку, чтобы она пошла одна. В ее воображении идти одной по улице означает: не иметь мужчины, не иметь половых сношений (coire – идти вместе), а на это она не способна. По ее рассказам, она, будучи ребенком, действительно страдала от ревности матери вследствие явного предпочтения, которое оказывал ей отец. О «маленьком ребенке» как о символе (мужских или женских) половых органов говорил уже Штекелъ, ссылавшийся при этом на общеупотребительные обороты речи. «Очерки толкования сновидений» «Jahrbuch flir psychoa-nalyt. und psychop. Forsch. T. I, 1909, с. 473. Там же (с. 475) сообщается еще одно сновидение, в котором шляпа с криво сидящим пером посередине символизирует (импотентного) мужчину.
Более глубокое толкование этого сновидения вытекает из другого сновидения той же ночи, в котором она отождествляет себя со своим братом. В детстве у нее был действительно мальчишеский вид, и ей часто говорили, что в ней пропал хороший мальчик. В связи с этой идентификацией становится вполне очевидным, что «маленький ребенок» означает половые органы. Мать грозит ему (ей) кастрацией, которая есть не что иное, как наказание за игру с половым органом; таким образом, идентификация показывает, что она сама в детстве занималась онанизмом, что в памяти ее сохранилось только относительно ее брата. Знакомство с видом мужских половых органов, впоследствии ею утраченное, относится, согласно данным второго сновидения, к раннему детству. Далее, второе сновидение указывает еще на детскую сексуальную теорию, будто девочки происходят от мальчиков путем их кастрации.
Отсылание девочки в первом сновидении относится тоже, таким образом, к угрозе кастрацией. Кроме того, она негодует на мать за то, что та не родила ее мальчиком.
То, что «раздавливание» символизирует половой акт не явствует из этого сновидения, но подтверждается рядом других источников.
3. Изображение половых органов при помощи зданий, лестниц и шахт. (Сновидение молодого человека.)
«Он идет с отцом по улице, напоминающей Пратер, там большая эстрада с небольшим выступом; к последнему привязан воздушный шар, слабо, однако, надутый; отец спрашивает его, к чему это все; он удивляется, но объясняет ему. Он входит в какой-то двор; на земле лежит большой лист жести. Отец хочет оторвать себе большой кусок, но предварительно оглядывается, нет ли кого-нибудь. Он говорит ему, что нужно сказать только сторожу, тогда можно взять сколько угодно. На этом дворе лестница ведет вниз в шахту, стены которой обиты мягким, все равно как спинка кресла. В конце этой шахты продолговатая платформа, а за ней еще одна шахта…»
Анализ. Пациент этот принадлежит к чрезвычайно неблагодарному в терапевтическом отношении типу больных, которые до известного пункта анализа не оказывают никакого сопротивления, потом, однако, становятся почти совершенно недоступными. Сновидение это он разъяснил самостоятельно. Эстрада, сказал он, это мои половые органы, воздушный шар перед нею – мой пенис, на вялость которого я имею основания жаловаться. Разбираясь в деталях, можно сказать, что круглая эстрада – седалище (причисляемое детьми обычно к половым органам), а выступ спереди – scrotum.[86]В сновидении отец спрашивает его, к чему это все, то есть осведомляется о назначении и устройстве половых органов. Очевидно, что тут необходимо предположить, что вопрос задает он отцу, а не наоборот; так как в действительности он отца об этом никогда не расспрашивал, то мысль, лежащая в основе сновидения, должна быть истолкована в виде желания или же должна быть взята в условной форме: «Если бы я стал расспрашивать отца об этих вещах…» С продолжением этой мысли мы еще встретимся ниже.
Двор, на котором лежит жесть, не должен быть истолкован символически: он изображает попросту двор дома, где находится торговля отца пациента. Из желания сохранить инкогнито последнего я заменяю «жестью» другой металл, которым торгует его отец; это не изменяет нисколько сущности сновидения. Пациент мой вступил в дело отца и был возмущен некоторыми его проделками и махинациями, на которых, главным образом, и основывались его барыши. Таким образом, продолжение вышеприведенной мысли, сказало бы: «(Если бы я его спросил)… он обманул бы меня, как обманывает своих покупателей». Относительно отрывания, служащего для изображения коммерческой нечестности, пациент мой находит и другое толкование: оно означает мастурбацию. Вполне в порядке вещей, что последняя снова приписывается отцу, как и расспросы в первой части сновидения. Шахту он истолковывает, как символ vagina, ссылаясь на мягкую обивку. Что опускание по лестнице и поднимание изображает собой коитус, я знаю и на основании других источников (ср. «Zentral-blatt fur Psychanalyse», № 1).
Детали относительно продолговатой платформы в первой шахте и второй шахты он разъясняет биографически. Одно время он имел половые сношения, затем вынужден был прекратить их и теперь при помощи лечения надеется снова их начать. К концу сновидение становится менее отчетливым.
4. Мужские половые органы, символизируемые лицами, и женские – ландшафтами. (Сновидение простой женщины, муж которой служит сторожем. Сообщено Б. Даттнером).
«…Кто-то забрался в дом, и она в страхе позвала сторожа. Но тот мирно отправился вместе с громилами в церковь (влагалище), к которой вели несколько ступеней (символ коитуса); позади церкви была гора (лобок), а наверху густой лес (растительность на лобке). На стороже был шлем и ряса (демоны в рясах, по словам специалистов, носят всегда фаллический характер); у него большая рыжая борода. На громилах, мирно шедших с ним, были длинные мешкообразные фартуки (две части мошонки). Из церкви в гору вела дорога. Последняя с обеих сторон поросла травой и кустарником, который становился все гуще и на вершине горы переходил в дремучий лес».
5. Сновидение о лестнице. (Сообщено и истолковано Отто Ранком).
«Я бегу вниз по лестнице за маленькой девочкой, которая что-то мне сделала, и хочу ее наказать. Внизу кто-то (взрослая женщина?) задерживает девочку; я хватаю ее, но не знаю, бил ли ее или нет, так как внезапно попадаю на середину лестницы и имею с девочкой половое сношение (как будто в воздухе). В сущности говоря, это даже не половое сношение: я только касаюсь пенисом ее половых частей, причем ясно вижу откинутую назад голову. Во время коитуса я вижу слева от себя (тоже как будто в воздухе) две небольшие картины, изображающие дом, окруженный зеленью. На одной, меньшей, на месте подписи художника имеется мое собственное имя, точно картина предназначена мне в подарок ко дню рождения. Перед картинами висит еще записка, на которой написано, что можно иметь и более дешевые картины; (затем я вижу себя неясно, точно в постели на верхней площадке лестницы) и просыпаюсь от ощущения влажности, объясняющейся испытанной поллюцией».
Толкование. Пациент вечером накануне сновидения был в книжном магазине, где рассматривал картины, по сюжету аналогичные с приснившимися ему. Одна из небольших картин ему особенно понравилась, он подошел к ней ближе и прочел имя совершенно незнакомого ему художника.
В тот же вечер он, будучи в одном обществе, слышал об одной служанке, которая хвасталась тем, что зачала своего внебрачного ребенка на лестнице. Он осведомился о деталях этого незаурядного случая и узнал, что служанка отправилась со своим поклонником в дом родителей, там было неудобно, и возбужденный ухаживатель совершил коитус на лестнице.
Таковы впечатления предыдущего дня, чрезвычайно рельефно отразившиеся в сновидении и целиком сохранившиеся в памяти пациента. Столь же отчетливо сохранилось в нем и одно воспоминание детства, также включенное в сновидение. Лестница в последнем похожа на лестницу того дома, где он провел большую часть своего детства и где впервые познакомился сознательно с восторгами половой жизни. На этой лестнице он часто играл и нередко сползал верхом по перилам, причем испытывал половое возбуждение. В сновидении он тоже быстро спускается с лестницы, так быстро, что, по его собственным словам, не чувствует ступеней, а как бы «слетает» вниз. В связи с детским переживанием это начало сновидения изображает, по-видимому, момент сексуального возбуждения. На этой же лестнице в соседней квартире пациент в детстве не раз затевал с соседскими детьми игры, причем аналогичным же образом удовлетворял иногда половые желания.
Зная, на основании сексуально-символических исследований Фрейда (см. Zentralblatt f. Psychoanalyse 1, с, 2 сл.), что лестница и восхождение по ней символизируют почти всегда коитус, мы должны будем признать, что сновидение представляется чрезвычайно прозрачным. Его мораль, как показывает и его результат – поллюция, носит чисто сексуальный характер. В состоянии сна пробуждается сексуальное желание. Оно повышается и приводит к половому акту (изображенному в сновидении хватанием девочки и ее увлечением на середину лестницы). До сих пор сновидение носит чисто сексуально-символический характер и неопытному глазу представляется совершенно непонятным. Но повышенному сексуальному возбуждению мало такого символического удовлетворения, которое не нарушило бы спокойствия сна. Возбуждение ведет к оргазму, и вся символика, связанная с представлением о коитусе, оказывается изображением коитуса. – Если Фрейд в качестве одной из причин сексуального характера этого символа (лестницы) указывает на ритмический характер обеих процедур, то наше сновидение служит нагляднейшим примером этого, так как, по категорическому утверждению грезившего, ритмичность полового акта была наиболее рельефным элементом всего сновидения.
Еще несколько слов по поводу обеих картин, которые, помимо их реального значения, имеют и символическое: это явствует уже из того, что грезящий видит две картины, одну побольше, одну поменьше, аналогично двум женщинам, взрослой и девочке. То, что «можно иметь картины и подешевле», приводит к представлению о проституции.
Смутная заключительная сцена, когда грезящий видит себя в постели на верхней площадке лестницы и ощущает влажность, относится, по всей вероятности, не только к детской мастурбации, но имеет связь с более ранней enuresis nocturna.[87]
6. Модифицированное сновидение о лестнице.
Одному своему пациенту, воображение которого вращается вокруг матери и которому снится нередко восхождение по лестнице в сопровождении матери, я говорю, что умеренная мастурбация была бы, по всей вероятности, менее вредна ему, чем его вынужденное воздержание. Эти слова вызывают у него следующее сновидение:
«Учитель музыки упрекает его, что он забросил игру на рояля и не играет этюды Мошеля и „Gradus ad Pas-nassum“ Клементи».[88]
Пациент сообщает мне сновидение, замечает, что «Gradus» ведь тоже лестница; и клавиатура, содержащая шкалу.
Можно с уверенностью сказать, что нет ни одного круга представлений, который был бы недоступен изображению сексуальных явлений и желаний.
Я заключаю главу сновидением одного химика, молодого человека, заменившего свои онанистические привычки сношениями с женщиной.
Предварительное сообщение. Накануне сновидения он объяснял одному студенту сущность грильяровской реакции, при которой магнезия при каталитическом действии йода растворяется в чистом эфире. За два дня до этого во время производства этого опыта произошел взрыв, причем рабочий тяжело обжег себе руку.
Сновидение I. Он должен приготовить бромистое соединение фенила и магнезии, причем сам играет роль магнезии. У него странное состояние, он все время говорит вполне правильно: мои ноги растворяются, колени становятся мягкими. Он ощупывает ноги, вынимает их (сам не зная, каким образом) из колбы и говорит: не может быть. Нет, все, все верно. Он просыпается, но не вполне и повторяет про себя сновидение, так как решает передать его мне. Он боится забыть его, находится в чрезвычайно возбужденном состоянии и все время повторяет: «Фенил! Фенил!»
Сновидение II. Он со всей семьей в местечке X. В половине двенадцатого у него свидание с одной дамой, но он просыпается только в половине двенадцатого и говорит себе самому: «Уже поздно, пока я дойду, будет половина первого». В эту минуту он видит, что вся его семья в сборе и обедает; особенно отчетливо видит он мать и горничную с суповой миской. Он думает: «Ну, раз уж обед, мне уйти не удастся».
Анализ. Не подлежит сомнению, что и первое сновидение связано с ожидаемым свиданием. Студент, которому он давал разъяснения, очень противный субъект; он сказал ему: «Это неправильно, потому что магнезии вовсе еще не было». – Тот ответил, как будто это его ничуть не касалось: «Пусть будет неправильно». Этот студент, вероятно, он сам; он так же равнодушен к своему анализу, как тот к синтезу.
С другой стороны, он то, чем производится анализ (синтез). Дело идет об успешности лечения. Ноги в сновидении вызывают воспоминание о вечере накануне сновидения. Он танцевал с одной дамой, на которую у него свои виды, и так крепко прижимал ее к себе, что один раз она даже вскрикнула. Прикоснувшись к ее ногам, он ощутил ее ответное пожатие. В этой ситуации, таким образом, женщина – магнезия в реторте, с которой дело налаживается. По отношению ко мне он женственен, так же девственен по отношению к женщине. Если с женщиной дело наладится, то оно наладится и с лечением. Ощупывание ног и всего тела указывает на онанизм и на усталость предыдущего дня. Свидание было назначено действительно в половине двенадцатого. Его желание проспать этот час и остаться в домашней привычной обстановке (то есть продолжать заниматься онанизмом) соответствует его сопротивлению.
VI. Работа сновидения
Все попытки подойти к разрешению проблемы сновидения связывались до сих пор непосредственно с явным содержанием его, сохраняемым в воспоминании, и были направлены на толкование именно этого содержания; или же отказывались от какого бы то ни было толкования, обосновывая свое суждение о сновидении постоянным указанием на его содержание. С нашей точки зрения, дело обстоит совершенно иначе; для нас между содержанием сновидения и результатом нашего исследования находится новый психический материал: скрытое содержание, добытое при помощи нашего метода, и мысли, скрывающиеся за сновидением. Из скрытого содержания, а не из явного, берем мы разрешение сновидения. Нам предстоит поэтому теперь задача рассмотреть взаимоотношение явного содержания сновидения к скрытому и проследить, путем какого процесса образуется из последнего первое.
Мысли и содержание сновидения предстают перед нами как два изображения одного и того же содержания на двух различных языках, или, вернее говоря, содержание сновидения представляется нам переводом мыслей на другой язык, знаки и правила которого мы должны изучить путем сравнения оригинала и этого перевода. Мысли сновидения понятны нам без дальнейших пояснений, как только мы их узнаем. Содержание составлено как бы иероглифами, отдельные знаки которых должны быть переведены на язык мыслей. Мы, несомненно, впадаем в заблуждение, если захотим читать эти знаки по их очевидному значению, а не по их внутреннему смыслу. Представим себе, что перед нами ребус: дом, на крыше которого лодка, потом отдельные буквы, затем бегущий человек, вместо головы которого нарисован апостроф, и пр. На первый взгляд нам хочется назвать бессмысленной и эту картину, и ее отдельные элементы. Лодку не ставят на крышу дома, а человек без головы не может бегать; кроме того, человек на картинке выше дома, а если вся она должна изображать ландшафт, то причем же тут буквы, которых мы не видим в природе. Правильное рассмотрение ребуса получается лишь в том случае, если мы не предъявим таких требований ко всему целому и к его отдельным частям, а постараемся заменить каждый его элемент слогом или словом, находящимся в каком-либо взаимоотношении с изображенным предметом. Слова, получаемые при этом, уже не абсурдны, а могут в своем соединении воплощать прекраснейшее и глубокомыс-леннейшее изречение. Таким ребусом является и сновидение, и наши предшественники в области толкования последнего впадали в ошибку, рассматривая этот ребус в виде композиции рисовальщика. В качестве таковой он вполне естественно казался абсурдным, лишенным всякого смысла.
А) Работа сгущения.
Первое, что бросается в глаза исследователю при сравнении содержания сновидения с мыслями, скрывающимися за ним, это неутомимый процесс сгущения. Сновидение скудно, бедно и лаконично по сравнению с объемом и богатством мыслей. Сновидение, будучи записано, занимает полстраницы; анализ же, в котором развиваются мысли, скрывающиеся за этим сновидением, требует иногда шести, восьми и двенадцати страниц. Обычно размеры произведенного сгущения преумаляются: обнаруженные мысли сновидения считаются исчерпывающим материалом, между тем как дальнейшее толкование обнаруживает новые мысли, скрывающиеся за сновидением. Мы уже упоминали о том, что, в сущности, нельзя быть никогда уверенным, что мы вполне истолковали сновидение: даже в том случае, когда толкование вполне удовлетворяет нас и, по-видимому, не имеет никаких пробелов, остается все же возможность, что то же самое сновидение имеет еще и другой смысл. Масштаб, мера сгущения, таким образом, строго говоря, всегда неопределенны. Против утверждения, будто столкновение содержания сновидения и мыслей, скрывающихся за ним, вызывает то, что сновидение производит обширное сгущение психического материала, можно сделать возражение на первый взгляд чрезвычайно справедливое. Нам часто кажется, будто сновидение снилось нам в течение всей ночи и что большую часть его мы позабыли. Сновидение, вспоминаемое нами по пробуждении, представляет собою якобы лишь часть того целого, которое по масштабу своему должно было бы соответствовать мыслям, если бы мы были в состоянии вспомнить их все целиком. В этом есть доля правды: нельзя обманывать себя тем, что сновидение воспроизводится наиболее точно при припоминании его вслед за пробуждением и что воспоминание это к вечеру обнаруживает все больше и больше пробелов. С другой стороны, нужно, однако, заметить, что чувство, будто нам снилось гораздо больше, чем мы можем припомнить, очень часто покоится на иллюзии, происхождение которой мы впоследствии постараемся выяснить. Предположение процесса сгущения не опровергается возможностью забывания сновидения, так как оно доказывается комплексом представлений, относящимся к отдельным, оставшимся в памяти частям сновидения. Если действительно большая часть сновидения нами забывается, то тем самым мы лишаемся доступа к целому ряду мыслей. Мы едва ли имеем когда-нибудь основание предполагать, что утраченные части сновидения относились к тем же самым мыслям, которые мы обнаружили при анализе сохранившихся частей.
Ввиду огромного множества мыслей, которое дает анализ относительно каждого элемента сновидения, у читателей зарождается принципиальное сомнение: можно ли относить к мыслям, скрывающимся за сновидением, все то, что приходит в голову впоследствии при анализе последнего, то есть можно ли предполагать, что все эти мысли были уже налицо в состоянии сна и принимали участие в образовании сновидения? Быть может, наоборот, лишь во время анализа возникают новые мысли, стоявшие вдали от образования сновидения? Я могу согласиться с этим ограничением, но лишь условно. Что некоторые мысли возникают только при анализе – это вполне справедливо; не всякий раз можно убедиться в том, что эти новые группы образуются лишь из мыслей, которые в мыслях сновидения были связаны между собою другим образом; новые соединения представляют собою лишь второстепенную группировку, ставшую возможной благодаря содействию других, более глубоких путей для соединения. Относительно же большинства обнаруживаемых при анализе мыслей, нужно сказать, что они играли уже активную роль при образовании сновидения, так как, проследив цепь мыслей, не связанных, по-видимому, с образованием сновидения, мы внезапно наталкиваемся на мысль, которая, будучи представлена в содержании сновидения, необходима для толкования его и в то же время доступна лишь благодаря наличию вышеупомянутой цепи мыслей. Вспомним хотя бы описанное нами сновидение о ботанической монографии, которое представляет собою результат выразительного процесса сгущения, хотя я и не довел анализ его да конца.
Как же следует себе представлять психическое состояние во время сна, предшествующее сновидению? Находятся ли все мысли друг подле друга, или они появляются одна за другой, или же, наконец, различные одновременные ходы мыслей устремляются из разных центров и затем соединяются друг с другом? Я полагаю, что нам вовсе не нужно создавать себе пластического представления о психическом состоянии во время образования сновидения. Не забудем только того, что речь здесь идет о бессознательном мышлении и что самый процесс легко может быть совершенно другим, чем тот, который мы замечаем в себе при намеренном, сознательном мышлении.
Тот факт, однако, что образование сновидений покоится на процессе сгущения, остается бесспорным и непоколебимым. Как же совершается, однако, это сгущение?
Если предположить, что из обнаруженных мыслей, скрывающихся за сновидением, лишь немногие представлены в нем, то следовало бы утверждать, что сгущение совершается путем исключения: сновидение представляет собою не точный перевод или проектирование мыслей сновидения, а чрезвычайно неполное и расплывчатое воспроизведение их. Воззрение это, как мы скоро узнаем, безусловно неправильно. Однако остановимся пока на нем и спросим себя: если в содержание сновидения попадают лишь немногие элементы мыслей, то какие же условия определяют выбор последних?
Чтобы ответить на этот вопрос, следует обратить внимание на элементы содержания сновидения, которое должно было таким образом восполнить искомое нами условие. Сновидение, к образованию которого привел интенсивный процесс сгущения, будет наименее благоприятным материалом для такого исследования. Я остановлюсь поэтому на вышеупомянутом сновидении о ботанической монографии.
Содержание сновидения: Я написал монографию о каком-то растении. Книга лежит передо мною, я перелистываю таблицы в красках. К книге приложены засушенные экземпляры растений.
Центральным элементом этого сновидения является ботаническая монография. Последняя относится к впечатлениям предыдущего дня; в витрине книжного магазина я действительно видел монографию о растении цикламен. Упоминания этого растения нет в содержании сновидения, в котором осталась лишь монография и ее связь с ботаникой. «Ботаническая монография» обнаруживает тотчас же свое взаимоотношение со статьей по вопросу о кокаине, которую я когда-то написал; от кокаина же мысли идут, с одной стороны, к юбилейному сочинению и к некоторым эпизодам университетской лаборатории, с другой же – к моему другу, окулисту доктору Кенигштейну, который принимал участие в исследовании кокаина. С личностью доктора Кениг-штейна связывается далее воспоминание о прерванном разговоре, который я вел с ним накануне вечером, и различные мысли о вознаграждении за врачебные услуги между коллегами. Разговор этот и является главным возбудителем сновидения; монография о цикламене тоже служит его поводом, но носит индифферентный характер; как я полагаю, «Ботаническая монография» сновидения является посредствующим общим звеном между обоими переживаниями предыдущего дня, будучи взята в неизмененном виде от индифферентного впечатления и при помощи различных ассоциативных соединений связана с психически важным переживанием.
Но не только сложное представление «Ботаническая монография», но и каждый из его элементов – «ботаническая» и «монография» в отдельности входят посредством различных соединений глубоко в «сеть» мыслей сновидения. К «ботанической» относятся воспоминания о личности профессора Гертнера, о его цветущей супруге, о моей пациентке, носящей имя Флора, и о даме, к которой относится рассказанная мною история о забытых цветах. Гертнер приводит нас снова к лаборатории и к разговору с Кенингштейном; к этому же разговору относится и упоминание об обеих пациентках. От дамы с цветами ход мыслей направляется к любимым цветам моей жены, другой же конец этих мыслей отходит к названию виденной мною накануне книги – монографии. Кроме того, понятие «ботаническая» напоминает об одном гимназическом эпизоде и об экзамене в университете, а затронутая в нашем разговоре тема о моих увлечениях связуется через посредство моих любимых овощей – артишоков – с ходом мыслей, идущим от забытых цветов. Позади «артишоков» всплывает воспоминание, с одной стороны, об Италии, с другой же – о том детском эпизоде, который объясняет мою любовь к книгам. Понятие «ботаническая» представляет, таким образом, наивысший узловой пункт, в котором сходятся многочисленные цепи мыслей, связанные вполне справедливо с вышеупомянутым разговором.