Глава 3. Вверх по эскалатору 7 страница

С любовью,

Энн.

 

29 сентября 1983 года

Милый Шон! Получил мое предыдущее письмо?

Дед вчера вечером напился, сказал мне, что все гниет, что грядет конец чего-то. Дед с бабушкой (не самые умные люди) считают, что живут в Золотой век, и говорят, как рады, что когда умрут, тогда и умрут. Вчера дед за большой бутылкой «шардоннэ» рассказывал, как боится за своих детей, боится за меня. По-моему, вообще впервые искренне со мной разговаривал. Но он это всерьез. И оглядываясь вокруг, видя по телевизору бедных мальчиков из Бейрута, Ливана или из какой они там дыры, слыша о наркодельцах, зарезанных вчера где-то в горах, я вынуждена до определенной степени с дедом согласиться. Мне все кажется, что люди становятся менее люди и более животные. Меньше думают, меньше чувствуют, живут на очень примитивном уровне. Интересно, что мы с тобой в жизни увидим? Кажется, все так безнадежно, но надо бороться, Шон. (Говорю же, я в философию ударилась.) Наверное, никуда не деться: мы – продукт нашего времени, ведь так? Ответь мне, пожалуйста? На солнце жарюсь – загореть пытаюсь!

С любовью,

Энн.

 

11 октября 1983 года

Милый Шон!

Ты остальные мои письма получил? Я даже не уверена, что ты их получаешь. Пишу, отсылаю, и такое чувство, будто с тем же успехом можно их пихать в бутылки и закидывать в Тихий океан на Малибу.

Невероятно – я здесь уже шесть недель! Несколько дней назад дед с бабушкой сказали, что были бы очень рады, если б я осталась на год. У меня духу не хватило ответить, что я скорее год просижу под замком в «Галлерии»! Да, мне тут нравится. Приключений и знаний о мире – больше, чем я могла вообразить. ЛА – просто замечательный, депрессия у меня прошла. Но одно дело приехать в гости, другое – жить здесь. Сомневаюсь, что вынесу, если поселюсь тут насовсем. ЛА – как другая планета. Ну то есть – толпы белобрысых, голубоглазых, загорелых серферов с восхитительными телами, они бродят по улицам, на новых «поршах» ездят на пляж ловить волну (и все укуренные), красивые пожилые дамы в длинных черных «роллс-ройсах» ищут стоянку на Родео-драйв и слушают КРОК – не знаю, мне как-то странно. Что-то я устала каждую ночь тусоваться в одних и тех же клубах, валяться у бассейна и потреблять весь этот немыслимый кокаин. (Да, я пробовала белую пудру – ее все потребляют, натурально все, и должна признать: да, с нею дни явно летят быстрее.) Меня прикалывает, он не настолько плох, но не знаю, сколько еще смогу выдержать! Каждое сегодня – такое же, как вчера. Все дни одинаковые. Чудно. Как смотреть себя в кино – фильм один, а музыка всякий раз новая. Видел бы ты меня в клубе – в «Вуаля» или в «После работы», – наверняка сказал бы то же, что Кеннету, когда тот спросил (по моей просьбе! сюрприз!), что ты обо мне думаешь, а ты ответил: «Несчастная жеманная девочка». (Ой, не смущайся – я зла не держу. Прощаю, не переживай.) Ну, это лишь часть моей жизни в ЛА.

На студии гораздо интереснее и увлекательнее. Я за последний месяц столько знаменитых актеров и актрис встретила! Дед, судя по всему, их всех знает. Я видела, наверное, миллион проб. А сценариев – вдвое больше. И еще подхватила массу всяких словечек из «студийного диалекта» и много всего про бизнес. Захватывающе.

Я понимаю, надо бы обо всем этом писать, но связного рассказа не выходит. Недостаточно цепкий взгляд, и завязки нету. Усваивать или видеть здесь особо нечего. Просто у меня времени мало – приемы, пробы, работа на студии, все такое... Кстати, как твоя живопись? Еще рисуешь? Я знаю, ты занят, и не надо это делать, если не хочешь, но я буду очень рада, если пошлешь мне стишок или набросок – что-нибудь из последнего. Но еще больше я хочу, чтобы ты был счастлив, здоров и доволен, как я. А если жизнь у тебя не очень бурная, я была бы счастлива получить от тебя письмо. Хоть одно.

С любовью,

Энн.

 

22 октября 1983 года

Милый Шон!

Сижу в пентхаусе у друзей в Сенчури-Сити. Время к вечеру, и я очень расслабилась. Мне кто-то дал далман (по-моему, я написала правильно) – у меня болела голова, сказали, что поможет. И мне теперь очень приятно и хорошо. Я с детства так себя не чувствовала – не радовалась, не была довольна, что я там, где я есть. Может, с тобой такого не бывает, а вот мне в какой-то момент становилось неуютно и нервно везде, где бы я ни была. Скучно, я раздражаюсь, и о чем ни думаю – все в будущем времени (наверное, похоже, как ты вдруг вскочил в ту ночь, когда мы сидели в кафе, на меня посмотрел и пулей вылетел наружу). Я вечно дергаюсь, вроде как не могу долго на одном месте. Но что-то меняется. Тотально радо (сокращенно от «радикально»), как мы тут говорим.

Это будет не особо себе такое письмо – мы скоро идем ужинать, потому что кто-то забронировал столик в «Спаго» и мы уходим через час-полтора, говорит мне кто-то. Вообще-то я хотела тебе сказать, что я о тебе вспоминаю и надеюсь, что у тебя все хорошо. Да? Напишешь мне? Я хочу получить письмо от тебя. Пожалуйста, а?

С любовью,

Энн.

 

29 октября 1983 года

Милый Шон!

Есть в лос-анджелесской жизни нечто роскошное и чудесное. Я, наверное, так всю жизнь и хочу прожить. Каждый день новые приключения, новые собеседники, каждую ночь видеть что-то новое. Я впервые будто нашла себя – ну, примерно. Даже в худшие моменты я расслаблена. Иногда мне одиноко, но такое случается редко.

Отношения с людьми – без напряга, без усилий, потому что никто не требует по серьезу эмоционально вкладываться. Осторожные – но не думай, что поверхностные. Вовсе нет. Ну то есть меня они, конечно, порой тревожат и подавляют, но в остальном всегда светит солнце, бассейн всегда чист и нагрет, холода не бывает, и мне со всеми хорошо.

Это отчасти из-за тех людей, с кем я общаюсь. Они живые, интересные и забавные. Многие работают в звукозаписи или на студиях, все достаточно взрослые, понимают, что не хотят прожить жизнь в вакууме. Они меня вроде поддерживают, дают мне советы, у них ведь есть опыт.

Ну, ты все мои письма получил? Я уж и не помню, сколько послала – четыре, пять? А от тебя, Шон, – ни одного. Я в шоке. Да нет, шучу. Никакого шока – ну, не совсем, наверное. Я понимаю, у тебя, видимо, такое настроение, что не хочется писать. Но, понимаешь, мне интересно, какое же у тебя настроение.

С любовью,

Энн.

 

10 ноября 1983 года

Милый Шон!

Как дела? Твое молчание меня не расстраивает (а должно?). Я делаю вывод, что такова твоя жизнь, и прекрасно понимаю, что у тебя нет сил или желания писать. Однако, надеюсь, тебя не напрягает лавина писем по направлению от меня.

Вот интересно, о чем я напишу. Можно рассказать в деталях обо всех моих сексуальных приключениях, похвастаться недавними победами. Но это как-то глупо. Ну то есть – если рассказывать, то круто, а на самом деле – до ужаса неоригинально. Раз, два, три – и что? Сплошь наркотики, алкоголь и секс, заурядно до ломоты в челюстях, где бы ты ни был (ну, здесь несколько зауряднее, но все-таки). На меня эти чары уже почти не действуют. Забавно – и только. Не знаю, в каком ты состоянии, как живешь, сколько у тебя кармы и какая она, но мне лично весьма неплохо там, где я есть. Ну то есть забавно как бы шататься здесь, общаться с тотально чудными парнями (глупые, но ах какие милые. Ревнуешь? Не надо), тусоваться с богатенькими избалованными детками из Беверли-Хиллз в клубах, ходить на пляж, каждый день засыпать на валиуме, наряжаться, всю ночь танцевать, пить и все такое у кого-нибудь дома на вершине Малхолланда. Забавно, но как бы слегка наскучило. Но я тут познакомилась с парнем...

Он старший продюсер на какой-то там студии, нас друг другу представили на знаменитой дедовской гулянке, и мы подружились. У него «феррари 308-ГТБ», мы ездили в пустыню, в Палм-Спрингз, к нему домой, трепались. Шон, он очарователен. Его зовут Рэнди, ему тридцать, встречается с фотомоделью, она уехала на съемки в Нью-Йорк на неделю, он где только не бывал – как мы говорим, тотальный интеллектуал, очень отстраненный и экзистенциальный в лучшем смысле этого слова. Я ему все про себя рассказала, про Нью-Йорк, про Кэмден, про мою жизнь, дала ему почитать свои рассказы. Ему понравилось, но он был достаточно честен и признался, что они не особо коммерческие. Но все равно говорит, что хочет еще что-нибудь почитать. Еще сказал, что знает трех вампиров, живут в Вудлэнд-Хиллз, но здесь приходится мириться с ложками дегтя.

Рэнди – лишь один интересный человек из целой кучи моих знакомых.

Только что прочитала потрясающий сценарий. Римейк «Постороннего» Камю, Мерсо – бисексуальный панк и брейк-дансер. Рэнди показал. Мне понравилось. Рэнди считает, что «принципиально не экранизируемо» и что, если снять апельсин, который три часа катается вокруг автостоянки, зрителей соберется больше.

Ну, надеюсь, тебе удастся мне написать, но если нет... ну, что тогда сказать?

С любовью,

Энн.

 

20 ноября 1983 года

Милый Шон!

Я должна еще рассказать тебе про Рэнди (помнишь? студийный продюсер?). Мы с ним поехали к нему домой на Малхолланд, сидели в патио, смотрели на закат. Солнце садилось, но уже виднелась луна – полнолуние. Было так спокойно – только Рэнди, я, его «феррари», ветер, джакузи, темнеющие краски неба. Мы выкурили косяк (да, я немного покурила), и я подумала, как это прекрасно, как спокойно быть вдалеке от всего и от всех. Яснее мыслишь, яснее чувствуешь. Особенно в Палм-Спрингз – там вокруг сплошная пустыня, это так успокаивает. Поди пойми. Я уверена, должно быть психологическое объяснение. Но мне так покойно, я такая безмятежная, расслабленная. По-моему, я и Рэнди помогаю. Когда он говорит, что чувствует себя пустым и потерянным, я отвечаю, что это лишнее, и он, кажется, понимает. Я еще кое-что накропала, и он читает, когда не очень устает. Правда, говорит, что это чуть более коммерческое, чем предыдущее, может, пойдет на зарубежных рынках – но все-таки конструктивная критика, верно? Я думаю, он по большей части прав.

Рэнди так мне помогал последнюю пару месяцев. Я теперь не всегда в круговой обороне. Он столько путешествовал, столько испытал, настолько больше меня прочел. Я доверяю его суждениям. Он здесь мой лучший друг. Человек, которому я все могу рассказать. Вообще-то удивительно – я в Лос-Анджелесе, мой ближайший друг – тридцатилетний студийный продюсер. Странная жизнь, да?

Слушай, береги себя и, если найдешь свободную минутку, напиши, я буду рада. Кстати, если хочешь позвонить, меня можно застать у деда с бабушкой (213-275-9008), в студии (спрашивать Энн) или у Рэнди (986-2030, в справочниках номера нет). Если настроение будет.

С любовью,

Энн.

 

27 ноября 1983 года

Милый Шон!

Привет! Вот сижу в бунгало отеля «Беверли-Хиллз», приехала к друзьям Рэнди. Только что выспалась – с приезда в ЛА так не спала (одно время принимала транквилизаторы, и от них типа съехал режим). Сегодня еще ничего не делала – смотрела MTV и валялась у бассейна. Сказала Рэнди (помнишь Рэнди, да?) и еще другим людям, что, может, поеду с ними сегодня, но может, и нет. Блин, что за жизнь. Я говорила, что наврала им про возраст? Тут все на вид так молоды – действительно молоды, – что я почувствовала себя старой и начала всем говорить, что мне семнадцать или восемнадцать (вообще-то двадцать). Рэнди считает, мне шестнадцать. Представь, да? Приходится себе напоминать: да, Энн, ты – второкурсница. Занимательно и немножко неудобно, но, я думаю, не так уж важно. Ну, мне пора. Напиши мне письмо? Записку? Пожалуйста?

С любовью,

Энн.

 

30 ноября 1983 года

Милый Шон!

Это опять я. Толпа народа едет на выходные в Палм-Спрингз. Как бы трудно отказаться. Несколько дней назад ты мне приснился. (Я и мои странные сны – помнишь, я тебе один излагала в прошлом семестре? Он меня так заинтересовал, что я два семестра назад доклад по психологии написала. Только не переживай – там никаких имен! Почему я тогда тебе не рассказала? Видимо, решила не смущать.) А этот сон был довольно странный. Ты жил в ЛА, мы оба сильно постарели, и ты пригласил меня на день рождения, и мне пришлось откуда-то лететь, и это было ужасно. А остаток сна был про день рождения. Там все были старые, очень уныло, потому что толком никто не изменился. И я, конечно, тебе очень радовалась, и ты был восхитителен, как всегда, но мне все равно было странно, я была какая-то неприкаянная и всех ненавидела. Ну, не совсем ненавидела – просто общаться не могла.

Шон, я правда всерьез думаю, не остаться ли здесь подольше. Я как бы забыла, на что похожи Нью-Йорк и Кэмден, забыла кучу лиц оттуда и не знаю, в силах ли я вернуться. Может, я здесь и не останусь, но я об этом думаю. Я с ужасом представляю, как встречусь с людьми, которых считала друзьями. Я бы лучше осталась тут и не, как ты обычно выражаешься, «вникала» бы, понимаешь? Тут у всех такая волнующая, интересная жизнь, возвращаться – по-моему, упадок. (Господи, такое извилистое письмо – интересно, нужно ли оно тебе. Если оно покажется чересчур невразумительным, обещай, что окажешь мне любезность и просто проглядишь, ага?)

Ну, тут все очень интересно и стимулирует. ЛА (как всегда) весьма забавен. Я по-настоящему погружаюсь в светскую жизнь. (Познакомилась с «Дюран-Дюран»! От восторга чуть не умерла прямо тут же.) Познакомилась с кучей английских мальчиков. (Тут толпы английских мальчиков – не спрашивай почему.) Все очень молодые, загорелые, работают в магазинах на Мелроуз. Рэнди со многими дружит. Один, с которым Рэнди часто тусуется, – Скотти, я с ним как-то познакомилась у Рэнди. Ему 17, он медиум, работает во «Флипе», энергичный и, наверное, самый красивый человек, какого я только встречала. Мы уже планируем сходить на пляж, съездить в Спрингз и на какие-то тусовки.

Еще я дружу с подружкой Скотти Кристи (Рэнди она не нравится; он ей тоже не нравится). Она фотомодель (снималась в пяти роликах джинсов «ливайс» и клипе «Зи-Зи Топ»[64] – она дивная, узнаешь, если увидишь). Кристи много торчит в ЛА и Нью-Йорке (двубережная такая). Она немка-полукровка и ужасно, ужасно милая. А еще есть Карлос, «конфидант» Рэнди. Обворожителен, лет восемнадцати, позирует в плавках для «Интернэшнл Мэйл». Вечно пьян и рассказывает анекдоты. По сути – ходячий бунт. Карлос постепенно становится одним из ближайших моих друзей. К тому же он считает, что из меня получилась офигительная блондинка, у него полно валиума, и он практикует новое вуду, которое подцепил в Бейкерсфилде.

В общем, я все время занята. По утрам хожу на аэробику с Кристи, очень часто – на пляж, над загаром тружусь. Признаться, на студии появляюсь нечасто. Еще вот танцую и кропаю что-то.

Рэнди вчера был почему-то совсем обломанный, мы поехали на «феррари» в Спрингз, и он по правде заговорил о том, чтобы – ну, со всем покончить. Сказал мне: «Я хочу просто умереть – прекратить все это», – в таком духе. Ну, я ему показала купленные трико, развеселила, и теперь все тип-топ, но я как бы перепсиховала. Мы вернулись в ЛА, пошли на пляж, полюбовались на закат, и все было нормально. Рэнди перестал твердить, как он распадается. (Распадается, именно – чудно, да?) Пожалуйста, пожалуйста, умоляю – напиши? Ладно, Шон?

С любовью,

Энн.

 

5 декабря 1983 года

Милый Шон!

Спорим, не угадаешь, кто тебе снова пишет. Да, это опять я. Ничё? День был полон событий, и мне нужно чуть-чуть успокоиться. Книжек не хочется, креатива тоже. Хочется как бы душу излить.

Типичная суббота. Встала поздно, выкурила с Рэнди и Скотти косяк – они вместе спали снаружи, а я наверху в постели Рэнди. Потом долго смотрели MTV, потом сходили на пляж, а потом пошли смотреть, как снимают новый клип Адама Анта в Малибу – там еще «Английские цены» были. Какое-то безумие. Потом я пошла на аэробику, потом мы с Рэнди выпили пару бокалов и еще посмотрели MTV. А потом попытались уснуть. Иногда мы по ночам ставим все диски, которые Рэнди присылают по почте. Ему отправляют все рекламные копии всех, блин, выпускаемых альбомов. Безумие. И мы их время от времени слушаем. Что угодно, только сбить Рэнди с суицида. Он опять за свое, Шон. Меня это пугает. Ну, через полчаса опять на аэробику. Напиши, пожалуйста.

С любовью,

Энн.

 

7 декабря 1983 года

Милый Шон!

Впервые с моего приезда шел дождь. Температура упала примерно до шестидесяти пяти, и полило. Мы с Рэнди слонялись по дому, я читала какие-то сценарии, смотрела MTV. На приеме в Энсино видела Майкла Джексона[65]. Не такой уж весь из себя. Я по-прежнему волнуюсь за Рэнди. Он считает, я собираюсь его бросить. Вечно твердит, что все только и делают, что приходят и уходят, ни у кого нет ни малейшей причины здесь оставаться. Рэнди избил Скотти, в дом теперь пускает только меня и Карлоса (Карлос теперь астролог Рэнди). Я тут круглосуточно. Дед с бабкой то ли не замечают, то ли им все равно. Ты, наверное, думаешь, что я не очень-то в экстазе. И зря. Здесь по-прежнему забавно. Напиши мне. Шон, я ни одного письма от тебя не получила. Пожалуйста, напиши.

С любовью,

Энн.

 

10 декабря 1983 года

Милый Шон!

Меня снова подмывает написать кому-нибудь на покинутый Восток. В данный момент лежу в кровати Рэнди, потому что слишком, блин, жарко, ничего невозможно делать. Курю весьма качественную траву и смотрю кино. Тоже мне новости, да? Но мне такие дни нравятся. Надеюсь, так всю жизнь и будет. Декабрь в ЛА – лучший месяц для приемов (во всяком случае, так я слышала). Приближается Новый год, со всеми обещаниями, надеждами целого следующего года. Подумать только, как за какой-то год все может измениться. Господи боже. Я вспоминаю, чем занималась в прошлом декабре, сравниваю, и мне трудно представить, что та девчонка – я сама. Слава богу, время проходит.

Рэнди по-прежнему нелегко. По-прежнему чувствует себя «подвешенным». Лежит сейчас рядом. Ну, вообще-то на полу, а я в кровати. Карлос снаружи ловит остатки солнца. Я окучиваю Рэнди, как могу. Он так похудел. Смеется сейчас. Стоп... да, теперь с ним все нормально. Ох, Шон, я не знаю, вернусь ли в Кэмден. Кошмарна одна мысль о возвращении к этим идиотским псевдоинтеллектуалам. По-моему, я этого не переживу. На самом деле, что толку учиться дальше. То есть я была бы абсолютно счастлива тебя видеть. Но Нью-Гэмпшир – полный облом.

Тебе что-нибудь прислать? Как насчет богатых запасов валиума (тут они, по-моему, у всех). Нет – не стану сажать тебя на наркотики (ха-ха). У Рэнди, по-моему, есть все на свете. Штуки, которым я и названий не знаю. (В Лос-Анджелесе насчет колес особо не стесняются.)

Может, мы (Рэнди, Карлос, какой-то Уоллес-Мундштук и я) поедем на Рождество в Палм-Спрингз. Зависит от того, в каком состоянии будет Рэнди. Дед с бабкой хотят, чтобы я побыла с ними, а я даже не знаю. Может, и так. Может, и нет.

Кажется, так легко остаться в Лос-Анджелесе, пойти работать в звукозапись или на дедову студию (еще не знаю – хотя последний месяц редко туда захаживала). Но такое ощущение, что дед с бабкой моего отсутствия толком и не заметили. Они оба на транках. Я недавно выяснила, что оба глотают либриум почем зря. Вот Карлос пришел – передает привет, спрашивает, симпатичный ли ты. Как думаешь, что я ответила? Нипочем не узнаешь.

Когда получишь письмо, мне будет 21 или 18 – смотря кого спрашивать. Что с нами будет через десять лет? Интересно, что тогда будет твориться. Интересно, что творится сейчас.

Друга Карлоса нашли мертвым в Студио-Сити, в мусорном баке. Выстрел в голову, содрана кожа. Чудовищно, а? Карлос вроде не слишком грустит, но он очень сильный, так что неудивительно. Только что включил новое кино. Мы смотрим «Ночь живых мертвецов» и «Рассвет мертвецов»[66]. Ты их видел? Рэнди их непрерывно крутит. Я их тут смотрела тысячу раз. Оба очень забавны. Карлос пытается разбудить Рэнди, чтобы кино посмотреть. Карлос говорит, ЛА кишит вампирами. Я пью валиум.

Слушай, Шон. Я решила, что не буду писать, пока не получу ответа. Я больше умолять не собираюсь. Если не ответишь, просто больше не напишу. Так что пиши и будь здоров.

С любовью,

Энн.

 

26 декабря 1983 года

Милый Шон!

Перечитала первый черновик письма и поняла, что ничего конкретного о случившемся в нем нет. Прости, мне, видимо, письма про новости не даются. Описания нагоняют скуку, и я способна лишь на эти каракули, от которых тебе, наверное, никакого проку. Как у тебя все? Как прошло Рождество? Надеюсь, тебе понравилось. Я сейчас у Кристи, сижу возле бассейна. Недавно из магазина, купила серьги, две пары тапочек и пакет апельсинов, а потом обедала с кем-то со студии – он сначала передо мной выделывался, а потом помочился на пальму в кадке.

Рэнди передознулся неделю назад (по-моему, неделю). Ну, по крайней мере, все говорят, что он умер от этого. Все твердят, что Рэнди передознулся, но, Шон, я видела комнату, где его нашли – там столько крови было. Всюду кровь. На потолке кровь, Шон. Как при передозе кровь может попасть на потолок? Как она вообще туда попала? (Скотти говорит – только если взрываешься.) Ну, я пошла на пляж с Лэнсом (офигительный панк, работает в «Позере» на Мелроуз), он дал мне секонал, и это очень помогло. Теперь мне гораздо лучше. Правда.

Я говорила с мачехой насчет того, чтобы остаться здесь. Жить буду не с дедом и бабкой, а у Рэнди (там все вычистили, не волнуйся) с Карлосом. И еще мне достался «феррари» Рэнди, так что не сказать, чтоб меня легкомысленно бросили. Но еще ничего не решено. Особо не думала пока. Ты писать собираешься?

С любовью,

Энн.

 

29 января 1984 года

Милый Шон!

Кажется, уже давно тебе не писала, да? Что-то уже не особо хочется. Я все еще здесь, жива, не беспокойся. Тебе вообще верится, что я остаюсь тут? Что я тут пять месяцев провела? О боже. В общем, я, наверное, осенью в Кэмден не вернусь. Я здесь так ко всему привыкла. Много езжу по округе, иногда хожу на студию. Время от времени отправляюсь в Палм-Спрингз. Там по ночам тихо.

Я пишу сценарий вместе с одним парнем – я с ним познакомилась на студии, Тэд зовут. Особо рассказывать не могу, но сценарий про инструкторов из летнего лагеря и громадную змею – по-настоящему страшно. (Может, пошлю тебе экземпляр.) Тэд на самом деле художник (фантастически расписывает стены в Венеции), но хочет заняться сценариями. Карлоса никто не видел уже несколько недель. Вроде бы он в Вегасе – это последнее, что я слышала, хотя кто-то мне говорил, что обе его руки нашли в мешке неподалеку от Ла-Бреа. Карлос собирался писать со мной сценарий. Я показала отрывок бабке. Ей понравилось. Говорит, коммерческий.

С любовью,

Энн.