Владимир Лебедев, Анатолий Москаленко 10 страница
Если Зона, это самое таинственное явление на земле, то Сумерки, это тайна в квадрате. Люди в них пропадали. А вернувшиеся из Сумеречных земель рассказывали про вещи сколь ужасные, столь и поразительные. Сталкеры эти места обходили десятой дорогой.
— Расклад у нас такой, — говорил бородач на ходу. — У тебя есть небольшой шанс пройти через Сумерки. У меня этот шанс чуть побольше. Но с ребёнком мы там не пройдём никогда. Стоит ему заплакать, даже просто чихнуть не вовремя и всё! Конец путешествию.
— Что будем делать?
— Есть у меня приятель. Скажу прямо, не совсем обычный. Он сможет обеспечить нам «зелёную улицу» через Сумерки. Сейчас мы пойдём прямо к нему.
Бородач повёл Семёнова на север от Гавриловки. Местность была открытой, но сильно изрезанной балками и оврагами. Трава стояла по пояс. Подул ветер, под его порывами степное разнотравье заколыхалось словно море, в воздух поднялись клубы сиреневой пыльцы. Костик и его проводник надели противогазы, спящего ребёнка в сумке накрыли пелёнкой. Малыш заворочался под тонкой тканью, но не проснулся.
Семёнов тревожно озирался. Ему не нравилась затея попутчика, потому что местность, по которой они шли у Костика на карте была обведена фломастером и без тени юмора подписана: «Здесь живут чудовища».
Проводник вывел Костика к могильнику брошенной техники. В старом карьере неровными рядами стояли самосвалы, бульдозеры, грузовики. Отдельно в колонну выстроились ИМРы — машины разграждения, сделанные на базе танков. Этот могильник появился после катастрофы, породившей Зону. Тогда инженерные войска пытались остановить расширение зоны, уничтожая аномалии. И ведь получалось! Но новый выброс уничтожил труд людей. Бородач остановился на краю обрыва, снял противогаз.
— Уф! — выдохнул он, вытирая потное лицо. — Почти пришли. Мой приятель где-то здесь бродит. Я его чувствую.
Костик ещё успел удивиться, что за идиот может бродить среди машин, многие из которых до сих пор излучают пятьдесят рентген в час. От ближайшего ИМРа отделилась коренастая фигура в грязной «афганке», снятой как бы не с трупа. Старлей присмотрелся и сдёрнул с плеча автомат. К ним приближался контроллер.
— Не стреляй! — закричал бородач, повиснув на автомате.
Разведчик легко стряхнул его и стукнул прикладом — чтоб не мешался. Мир качнулся и поплыл перед глазами. Семёнов чувствовал всё тоже самое, что и в разрушенном селе у периметра. Не было только паники. Теперь старлей знал, у человека, которого атакует контроллер, есть несколько секунд. Достаточно, чтобы нажать на спуск. Чудовище остановилось в полусотне метров от путешественников. Деваться ему было некуда — дистанция для Костика была пистолетная. В сознании разведчика сформировался чёткий мыслеобраз: «СДАЮСЬ». Ситуация была нетипичная. Мутанты живыми не сдавались.
— Ты меня к нему вёл? — спросил Костик у проводника.
Бородач сидел, сжимая руками ушибленную голову. Он кивнул и вскрикнул от приступа боли. Кажется, разведчик ударил его сильнее, чем следовало. А вот нечего лезть под горячую руку!
— Эй ты монстра, иди сюда, разговор есть, — крикнул Костик с обрыва.
Контроллер подошёл к обрыву и остановился. Глядя на него разведчик понял, что перед ним разумное существо, более того, понимающее человеческую речь.
— Лезь наверх! — приказал Костик. — Я к тебе спускаться не буду.
С недовольным кряхтением контроллер стал карабкаться по склону. У самой кромки Костик подхватил его под руку и втащил наверх. Контроллер стоял перед офицером, широко расставив трёхпалые ступни. У него был высокий лоб мыслителя, от шеи к плечам тянулись широкие и толстые кожные складки. Глядя на монстра, Костик вспомнил одного дурачка из родного города. Дурачок этот страдал врождённым заболеванием и у него были точно такие же кожные складки на шее. От контроллера отчётливо попахивало застарелым потом.
— Ты можешь провести нас через Сумеречные земли? — спросил Костик.
«ДА».
— Тогда действуем следующим образом: Обходим могильник по краю и движемся через Сумерки на север. Впереди идёт монстра, за ним ты с ребёнком на руках, — Костик кивнул на бородача. — Замыкаю я. Интервал движения пять метров. Встреченные аномалии впереди идущий молча обозначает указующим жестом. Наша задача: Выйти к Горелому Хутору до темноты.
Отдавая распоряжения, Семёнов чувствовал себя в своей тарелке. Он снова был командиром группы а не растерянным бродягой.
— Служивый, ты упустил один момент, — сказал бородач, вставая на ноги. — Мы забыли спросить у нашего приятеля, хочет ли он нас сопровождать.
— Щас выясним, — пожал плечами Костик и обратился к контроллеру. — Ты мысли читать умеешь?
«ДА».
— Прочитал, то, что я о тебе думаю?
«ДА».
— Будешь мне возражать?
«НЕТ».
— Тогда пошли.
Миновав могильник, путешественники двинулись по дну заросшей ольхой и ивами балки. Идти приходилось по топкому берегу ручья, мимо бьющих из земли ключей. Контроллер уверенно вёл группу, обходя встречающиеся на пути аномалии. Бородачу было явно не по себе после удара прикладом. Его заметно покачивало. Наконец Костик смилостивился и вынул из кармана пластиковый пакет, вроде тех, в которых хранят среды для внутривенных вливаний, только поменьше. Преломив запаянную в пакете трубочку, Костик протянул его бородачу.
— К лобешнику приложи, Борода. Полегчает.
— Что это?
— Криопакет. Он холодненький.
Молчавший до сих пор бородач не выдержал.
— Господи, учили же меня в детстве, не делай людям добра и не получишь зла!
— Да ладно, не обижайся. Можно подумать, в первый раз по башке получил.
— Прикладом, представь себе, в первый раз.
— Тихо! — шикнул старлей. — Входим в Сумерки.
Склоны балки раздались в стороны, и путешественники оказались в широкой болотистой низине. Там и сям виднелись зелёные островки ольхи. Впереди блестело вытянутое озеро — старое русло Припяти. Горизонт терялся в серой вечерней мгле.
Контроллер нетерпеливо взмахнул лапой. Пошли, мол, чего встали. В траве зашуршало, мелькнуло узкое тело. Костик вскинул автомат и с трудом удержался от выстрела. Только змей под ногами ему не хватало!
Путешественники быстро и без лишнего шума перешли неглубокую речку. В чёрной воде скользили смутные тени. Уже в шаге от берега Костик почувствовал, что его ухватили за ногу и мягко, но настойчиво тянут назад в воду. Извернувшись, разведчик упал спиной на песок и свободной ногой треснул невидимого хватателя. Попал явно по черепу. Вода взбурлила, мелькнуло пятнистое как у налима тело. Костик задом отполз от воды и оглянулся. На берегу никого не было.
Семёнова прошиб пот. Он взбежал на пригорок и осмотрелся. Никого. Только наползали от старицы пряди тумана. Костик вернулся к воде и внимательно осмотрел следы. На песке хорошо отпечатались трёхпалые ступни контроллера и ботинки бородача. Следы вели от воды, пару метров их можно было проследить по примятой траве и всё. Дальше след обрывался.
Солнце уже почти зашло за горизонт, в низине стало заметно прохладнее, но Костик не чувствовал холода. Он снова взбежал на пригорок. Чёрт возьми, тут и спрятаться то некуда, место совершенно открытое. Семёнов поднял автомат и выстрелил. Это было крайнее средство. Старлей знал, как опасно шуметь в Сумерках, особенно сейчас, когда ночная тьма ложится на землю. Из тумана донёсся отчётливый хлопок пистолетного выстрела. Семёнову отвечали!
Костик спустился с пригорка, миновал заросли камыша, за которыми смутно блестела вода и снова выстрелил. Ответный выстрел раздался через полминуты, уже ближе. Он донёсся со стороны леса, обозначающего границу Сумеречной зоны.
Старица осталась позади. Костик продрался сквозь заросли ольхи, поднялся по откосу. Несколько электр преграждали путь к лесу. Их разряды сплетались в трескучую подвижную паутину. Стелящиеся по земле молнии освещали человека, который как назло стоял на единственном безопасном проходе между аномалиями.
— Эй, как там тебя…, - окликнул человека Семёнов. — Дай пройти!
Сталкер не пошевелился. Разряды электр выхватили его лицо из сгущающейся тьмы. Обвисшая кожа на лице, гноящиеся язвы, зрачки смотрят в разные стороны. Разряд сместился, осветив зомби под иным углом. Старлей узнал его. Офицера тоже узнали.
— Семёнов, забери меня отсюда.
Зомби сделал шаг вперёд, протягивая руки к Костику. Кожа свисала с них клочьями.
— Семёнов, я приказываю!
Старлей вскинул автомат дал очередь. Пули опрокинули монстра в электру и в тот же миг аномалия разрядилась. Сеть молний накрыла зомби, заставила его изогнуться дугой и забиться в судорогах как эпилептика. Костик пробежал по освободившемуся проходу. Впереди стеной стоял лес, среди деревьев мелькнул плащ бородача. Сумерки кончились. Под деревьями было совсем темно. Чтобы видеть хоть что-то Костик надел прибор ночного видения. Минут через пять он нагнал попутчика.
— Где контроллер, — спросил старлей.
— Отпустил его, — бородач посадил разбуженного малыша на бревно. — Он нам больше не понадобится. Скажи, куда ты, чёрт возьми, запропастился?
Костик сел, прислонившись к дереву. Ноги его не держали.
— Поставим вопрос иначе, Куда ты запропастился? — спросил Семёнов.
— Куда? — озадаченно переспросил бородач. — Я шёл за контроллером, уже почти дошёл до леса, обернулся, а тебя нет. Потом услышал выстрелы и отвечал на них. Слушай, в кого ты стрелял среди электр?
— Теперь уже неважно, — ответил Костик.
Он не желал отвечать, что узнал в ободранном зомби капитана Егорова, пропавшего год назад. И тем более не хотел уточнять, что зомби тоже узнал его. Что это было? Игра Сумерек?
Хождение по лесу в темноте было занятием не для слабонервных. Пронёсшийся ураган повалил и сломал много деревьев, образовав непроходимые завалы. Приходилось тратить время, обходя их. С заходом солнца налетели комары. Из всех местных хищников, эти были наиболее кровожадными. У бородача был свой накомарник, малыш ехал у него на руках в накомарнике Костика, периодически пытаясь его стянуть. А самому разведчику оставалось молча страдать.
На берегу крохотного лесного озера они сделали привал. Семёнов развёл костерок и набросал в него побольше папоротника. Сырые листья давали обильный дым и Костик наслаждался покоем в его клубах. Бородач тем временем накормил ребёнка остатками каши. Через час впереди показался просвет, и путешественники вышли к забору из колючей проволоки. Забор был построен по всем правилам полевой фортификации, в три ряда, чтобы защитить от местной фауны картофельные грядки. Чуть дальше виднелась делянка, засеянная рожью.
Двигаясь вдоль забора, путешественники вышли на открытое пространство. Навстречу им из темноты с лаем выскочили два здоровущих пса. Костик уже вскинул автомат, но бородач жестом остановил его. Подбежав, псы стали кружится у ног бородача и ластиться к нему как к старому знакомому. И в этот момент Костик понял, почему его попутчик назвал обитателей Горелого Хутора хоббитами. В склоне ближайшего холма отворилась дверь, открыв вход конечно, не в подземный дом хоббитов, а в обычную землянку. На пороге появился мужик с дробовиком. Он присмотрелся, узнал бородача и махнул ему рукой.
— Дмитриевич, заходите.
Про этот подземный хутор Костик слышал и раньше. Откуда взялись его жители, никто не знал, а сами они об этом не распространялись. Жили натуральным хозяйством, иногда нанимались проводниками к сталкерам или военным. Добычей артефактов и контрабандой хуторяне не занимались, в разборки между сталкерскими артелями не ввязывались. Изоляционные силы с подземных жителей не трогали, арестовывать и выселять не пытались, справедливо полагая, что вражда с людьми, знающими Зону как свои пять чревата неприятностями.
Хуторяне были рады спутнику Костика. На самого разведчика они смотрели косо, но на количестве мяса и тушёной капусты у него в тарелке это не сказалось. Путешественники ужинали при свече, в низенькой подземной комнате с отдушинами под потолком. Хозяин хутора, сидел за столом напротив и в полголоса расспрашивал бородача о новостях, его жена, поджарая тётка с сединой в висках качала люльку за дощатой перегородкой. Дети хуторян прибежали посмотреть на пришельцев, но их прогнали спать. Найдёныш ползал по чисто выметенному полу, изучая окрестности. Он добрался до Костика и держась за его штанину, встал.
— Гу! — воскликнул он, заглядывая старлею в глаза. — Па!
Костик погладил его головке, взъерошил редкие волосёнки малыша. Старлей был почти счастлив. Впервые за двое суток не надо было прятаться, бежать, изворачиваться. Осталось только выспаться, а утром, по холодку идти к периметру. До него оставалось всего каких-то шесть километров. Теперь бы ещё ребёнка покормить.
— А как у вас тут с детским питанием, — спросил Костик у хозяина.
— Ты у Настасьи спроси, — ответил мужик. — Она у нас кормящая мать.
Костик взял малыша на руки и пошёл за загородку.
— Анастасия Кирилловна, покормите малыша?
Тётка посмотрела на Костикова найдёныша, чьи распашонка и ползунки были самыми нарядными вещами в землянке, перевела взгляд на своего ребёнка, завёрнутого в пелёнку, сшитую чуть ли не из портянок и резко ответила:
— Нет! У меня молоко ушло.
— Кирилловна, ну хоть при мне не ври про молоко, — подал голос из-за загородки бородач.
— Не буду я вашего барчука кормить. Вон он какой толстый. Потерпит.
Костик понимал, это даже не зависть, это чувство нарушенной справедливости, замешанное на жуткой безысходности. Костик спустил малыша на пол и принялся уговаривать хозяйку. Он был бы плохим командиром, если б умел только приказывать. Через некоторое время тётка сердито глянула на малыша, взяла его на руки.
— Ну иди сюда. Сейчас будем кушать.
Женщина расстегнула рубашку и дала малышу грудь. Потом, словно спохватившись, бросила старлею:
— Выйди.
На ночь путешественников положили в чулане. Костик с бородачом устроились прямо на полу, для малыша хозяин приспособил снарядный ящик. В чулане не было ни единого окошка, и тьма стояла такая, что хоть глаз коли. Старлей скорее почувствовал чем услышал присутствие постороннего в помещении. Он зажёг фонарик. Хозяйка хутора стояла, склонившись над импровизированной кроваткой мальчика.
— Ты чего здесь? — спросил Костик.
— Просто смотрю.
Старлей не на шутку испугался за ребёнка. Чего ради «смотреть» на него в кромешной темноте?
— А ну пошла отсюда! На своих смотри!
Бородач вдруг оторвал голову от подушки и внятно сказал:
— Как на лямина криброза поселился криста галля, — и снова уснул.
Пожав плечами, тётка вышла. Костик подскочил, осмотрел малыша. Он спокойно спал, закинув ручки за голову.
— Если окажется, что сглазила ребёнка, вернусь и прибью её, — решил старлей для себя. — Гвоздями к берёзе.
Утро было пасмурным. С неба сыпалась мелкая морось, под деревьями стоял туман. Последнее обстоятельство было на руку путешественникам, меньше была вероятность, что их заметит дозор «Монолита». За лесом открывалась обширная пустошь, на другом конце которой белели столбы проволочного заграждения. Из тумана смутно вырисовывалась сторожевая вышка над белорусским блокпостом.
— Всё, дальше сам тащи, — сказал бородач передавая ребёнка на руки Костику. — Я к периметру не ходок. Ну, бывай, служивый.
Бородач разогнулся, держась за затёкшую поясницу.
— Охо-хошеньки!
— Слышь, Борода, а как звать то тебя кроме как по батюшке, — спросил его Костик.
— Да так и зови: Болотный Доктор.
Болотный Доктор повернулся и быстро зашагал в лес. Костик присел, поставил сумку с ребёнком на колени. Ему требовалось решить, как быть дальше. Попасть в Зону нелегко, а выбраться ещё труднее. Бойцы на блокпостах приучены стрелять во всё, что движется. И если Костик пойдёт к блокпосту напрямую, его скорее всего обстреляют, приняв за сталкера со съехавшей крышей. Такие частенько встречаются в Зоне, почему-то особенно много их в районе Янтаря. Костик вынул из ранца спутниковый телефон, вставил аккумулятор. Риск, конечно, однако ничего не поделаешь. Разведчик набрал номер оперативного дежурного.
— Слушаю! — ответили на другом конце линии.
Старлей узнал Александра Ряполова, своего земляка.
— Здорово Сашка, это я, Костик.
— И чего?
— Ты не понял, это я, Семёнов, командир разведвзвода.
— Чего?!
В кабинете дежурного возникла лёгкая паника, которая случается всякий раз, когда к людям обращается оживший мертвец. Из телефона послышались скрежет и стук, кажется, у дежурного отбирали трубку. Неожиданно из телефона раздался голос комбрига.
— Семёнов, твою мать…! Ты где!!?
— Я напротив шестого белорусского блокпоста. Со мною выживший пассажир с разбившегося самолёта. Владимир Евгеньевич, свяжитесь с белорусской бригадой, чтоб они меня не подстрелили при выходе из Зоны.
— Свяжемся. Только не отключайся.
Из трубки послышался лошадиный топот, кому-то наступили на ногу и он вскрикнул. Время шло. Костик знал, если монолитчики не дураки, они уже засекли сигнал спутникового телефона и сейчас к разведчику спешат все их оказавшиеся поблизости группы. Но деваться было некуда, приходилось ждать. Наконец комбриг разрешил:
— Всё Семёнов, белорусы в курсе. Теперь бегом к ним.
Костик и сам знал, что ему надо бегом. Местность открытая, стоит преследователям выйти на опушку и страшный зверь писец прибежит за старлеем. Подхватив ребёнка на руки, Костик помчался так, как никогда в жизни не бегал. Впереди показался бруствер окопа. Первая пуля стукнула в землю правее разведчика. Костик метнулся в сторону, чтоб не облегчать задачу снайперу «Монолита». Пулемёт с вышки гвоздил в кого-то за спиной офицера. Далее пуля ударила разведчика в спину, опрокинула его и швырнула в окоп.
Когда солдаты вбежали в окоп, Костик сидел на корточках и успокаивал разоравшегося ребёнка.
— Здорово, бойцы. Сушка у кого ни будь есть?
Снайпер стрелял по разведчику с предельной дистанции, поэтому пуля, продырявив ранец, бронежилет пробить уже не смогла. Костик отделался трещиной в ребре а младенец — сильным испугом. Старлея вместе с найдёнышем перевезли в воронежскую бригаду, где офицеру пришлось отвечать на неприятные вопросы про потерянный взвод. Прошло несколько дней, родственники малыша не объявлялись. Наконец пришёл приказ везти младенца в Москву.
В помощь Костику бригада выделила врача и юную прапорщицу. Последняя к медицине никакого отношения не имела, но предполагалось, что врождённые материнские инстинкты помогут ей адекватно заботиться о младенце. Помня о недвусмысленном интересе «Монолита» к малышу, все трое взяли оружие. В служебном автобусе компания добралась до Брянска, ставшего главной тыловой базой для российских войск, охранявших периметр. Из Брянска на Москву уходил транспортный борт.
Всё время полёта Костик промаялся на жёстком сидении, не в силах найти удобную позу для своей больной спины. Самолёт вёз контрактников, готовившиеся к дембелю, офицеров-отпускников, командировочных. Народу в грузовую кабину набилось много, и техники откинули от бортов лавки, образовывающие верхний пассажирский уровень. Вояки сидели на этих лавках как на насестах и один боец, крепко принявший перед взлётом, не удержался. Сорвавшись с двухметровой высоты, он воткнулся в настил кабины головой.
«Кырдык бойцу», — подумал Костик. — «Если сейчас не встанет, пойду оказывать первую помощь».
Боец встал, нашёл в своём бауле бутылку, отхлебнул и полез обратно. Настил и борта грузовой кабины накренились, тон моторов изменился. Самолёт заходил на посадку. Он приземлился в подмосковном Чкаловске уже поздним вечером. До Москвы добрались последней электричкой. И поняли, какую ошибку совершили, отправившись в столицу в повседневной форме.
Вокруг странной троицы образовался людской вакуум. Люди, чурались их, опускали глаза, безошибочно определяя выходцев с периметра. В кафе на вокзале, где Костик решил покормить своих спутников, они сидели на почётном удалении ото всех прочих посетителей. Москва отторгала пришельцев, словно они были из зачумлённого города, ей не было дела до того, что творится на семьсот километров южнее.
На стоянке такси та же картина: Пассажиров мало, машин много, везти никто не хочет. Ситуацию разъяснил таксист, щуплый чернявый мужичёк, которому Костик предлагал двойной ночной тариф. Выслушав объяснения, старлей побелел и попёр на перетрусившего водилу с кулаками. Врач с прапорщиком едва удержали Костика, повиснув у него на руках.
Путешественникам повезло. Рядом притормозила «лада», владельцем которой оказался бывший «партизан», отслуживший на периметре в химбригаде. «Партизан» довёз путешественников до самой гостиницы МВД. Дежурный администратор выслушала причитания прапорщицы, замученной малышом и вынула ключи от… «президентского» люкса!
— Поживёте пока там. Других номеров всё равно нет.
Через несколько минут Костик смотрел на Москву свысока, из окна роскошного по его понятиям номера и думал о том, что есть всё таки в мире высшая справедливость. За его спиной врач смотрел телевизор, закинув ноги на журнальный столик, из ванны доносился плеск воды и сдавленные матюги прапорщицы. Девушка пыталась вымыть ребёнка, а тот изо всех сил помогал ей.
Утром все трое вместе с ребёнком отправились на Житную, в МВД. В министерстве на них посмотрели большими удивлёнными глазами: Не знаем мы ни про какого ребёнка. Кто приказал? Министр приказал!? Так нет же его на месте. И неделю не будет. Езжайте-ка ребята обратно в часть. А ребёнка отдайте в детскую комнату милиции. В общем, пристройте куда ни будь. На этом разговор завершился.
Выйдя из министерства Костя забрал малыша у прапорщицы. Он давно обмусоливал одну мысль, возникшую где-то между «избушкой Егорова» и подвалом сталкеров в разрушенном селе. Теперь эта мысль оформилась окончательно.
— Ну и куда мы теперь? — спросил врач.
— Вы — куда хотите, — ответил Костик. — А я поеду с пацаном домой. У меня отпуск начинается. Мать моя давно ныла, что де внука нет. Теперь будет.
— Костя, так нельзя. Это же… — врач замялся, подбирая нужное слово, — …государственный ребёнок!
— Государственных детей не бывает, — отрезал Семёнов.
И тут врач привёл последний довод:
— Холостым не отдают детей на усыновление!
Довод был приведён как нельзя более своевременно. Костик обернулся к прапорщице:
— Анна Владимировна, предлагаю вам свою руку, сердце и… койко-место в общежитии.
Девушка замерла, в её карих глазах отразилась напряжённая работа мысли. Она сложила свои двадцать три с его двадцатью пятью, прибавила офицерскую зарплату, вычла «тяготы и лишения военной службы» и подвела итог:
— Согласна!
Вместо P.S.
Борменталь — Болотному доктору.
Привет коллега.
Я тут через одного приятеля узнал, что произошло, когда Семёнов убыл из министерства. Примерно через час к зданию подкатили три «волги», из них высыпала целая ватага бравых ребят в штатском и среди них здоровущая тётка. Тётка эта оказалась профессором Кашубовой, главным педиатром ФСБ (есть там, оказывается, и такая должность). Эта профессорша в ультимативной форме потребовала выдать ей ребёнка. Дежурный от таких требований обалдел, охренел и послал всех на три буквы. Чекисты в ответ устроили скандал, причём громче всех орала Кашубова. Но их быстро укоротили, потому что не родился ещё чекист, которому позволено скандалить в МВД.
Что же до Семёнова, то его как следует потрепали (за потерю целого взвода ещё никого по головке не гладили) а потом неожиданно дали направление в Академию и велели приступать к учёбе. Брак со своей Аннушкой он оформил через месяц после описываемых событий, усыновление — через два месяца. Срок оформления усыновления, как ты понимаешь, фантастический, наши органы опеки в принципе не могут так быстро работать. Подозреваю, что тут Костику активно помогла некая спецслужба, опекающая не столько Семёнова, сколько малыша, с которым не всё ясно. Если конкретно, я имею в виду отдел Ротмистрова публике известный как Управление «Геном».
Полагаю, устраивая карьеру Кости, Ротмистров решил несколько задач. Во первых, поощрил Семёнова, который в сложной ситуации действовал профессионально и не побоюсь этого слова, по мужски. Во вторых, убрал Костика вместе с ребёнком подальше от Зоны и от «Монолита». И в третьих, когда у малыша папа мент, мама мент и семейный врач — офицер медицинской службы, забота и контроль со всех сторон обеспечены. Что и требуется «Геному».
А теперь главное, из-за чего весь сыр бор: Родственники малыша, как ты знаешь, не объявились. В списке пассажиров того злополучного рейса дети не значились. Я предпринял маленькое расследование и опросил сотрудников аэропорта, выпускавших тот рейс. Сам понимаешь, грудной ребёнок в самолёте — это всегда ЧП, его бы обязательно запомнили. Так вот, НИКТО в аэропорту не запомнил мамашу с дитём, садившуюся в самолёт «Татищевских Авиалиний». Подозреваю, и Ротмистров, похоже, со мною согласен, что спасённый Семёновым найдёныш является самым удивительным артефактом, порождённым Зоной.
Сергей Соколюк
СНОРК
Что же такое Зона? Существует множество трактовок и объяснений, но, боюсь, никто ничего не может сказать наверняка. Но одно можно сказать точно: Зона — это мир. Другой мир. Не тот, к которому мы так привыкли, но по своей сути сходный с ним.
Да. В Зоне бывают страшные кровожадные твари. Но разве человек не такой? Да. В Зоне умирает много людей. Но разве в нашем мире по-другому? Аномалии, которые уничтожают всё живое не так страшны, как самая страшная аномалия, пожирающая всё и вся. Она ещё именует себя человеком.
Было темно. Очень темно. На небе не было видно ни луны, ни звёзд. Но в Зоне это было нормально. Ночью снорк выходил на охоту. Именно эту часть суток он любил больше всего. Ночью у него было преимущество перед его врагом — человеком. Люди, как и снорк, видят ночью очень плохо. Но у снорка было невероятное обоняние и острый слух. Фонарики и приборы ночного виденья не восполняли это преимущество.
Люди, как правило, ночью передвигались группами, наивно полагая, что это их спасёт. Снорк, вопреки всеобщему убеждению, был разумным существом, поэтому он прекрасно знал, что в группе новичков (а ночью, как он убедился, редко ходит кто-нибудь другой) легко посеять панику. А паника, как известно, обрекает всю группу на верную гибель.
Конечно, когда-то снорк тоже был человеком. Но вспоминать это ему не хотелось. Быть полноценным зверем и не придумывать глупые оправдания было лучше, чем лгать себе и остальным, как это делали люди, совершая порой поступки даже хуже, чем он.
Снорку не хотелось быть грязным, полуразлагающимся существом. Он ещё смутно помнил себя в приглядном виде. Его лицо с тех пор превратилось в безобразие. Волдыри и язвы, раны и гной, облезлая кожа. Однако, то, что было у снорка снаружи, у человека зачастую таилось внутри. Благо, что старых противогазов по всей Зоне было навалом, и лицо было удобно спрятать под резиновой маской. К тому же, в рваном противогазе с ошмётками шланга снорк для людей выглядел более устрашающе, что давало немаловажное психологическое преимущество.
Снорки, ещё тогда, когда Зона только родилась на свет, пытались хоть как-то взаимодействовать с людьми. Несмотря на частичную способность говорить, они всё же пытались передать смысл обращения жестами и даже пробовали писать пальцами на песке слова. Но человек не то существо, которое позволит кому-то жить с собой на равных. Снорку было обидно, что когда-то он был таким. Люди не стали ни в чём разбираться и просто начали снорков убивать.
Да, возможно они не поняли намерений мутантов. Хотя, сам снорк считал, что они и не хотели их понять. Людям была противна сама мысль, что это безобразие когда-то было таким же человеком, как и они сами. Легче было назвать снорков зверьми, тем самым оправдывая свою жестокость по отношению к ним. Люди хотели, люди получили. Снорки стали зверьми.
К скоплениям сталкеров мутант подбирался очень редко. Но ностальгия по былым временам всё же закрадывалась ему в душу. Хотя уже и перестал понимать слова, он испытывал приятный трепет при их произношении. Он разрывался между ненавистью к людям и привязанностью к ним. Хотел почувствовать себя в компании, потому что снорки в компании не собирались никогда.
На Дикой Территории нечасто по ночам засиживались сталкеры, но это порой случалось, когда вещей много, а в темноте идти к бару не хотелось. Как правило, люди обосновывались прямиком на старых железнодорожных путях. Хотя место было открытым, вокруг расположилось полчище аномалий. Снорку пришлось долго плутать, чтобы найти дорогу через «электры» и «трамплины» незаметно для людей. Но уже вскоре он подобрался на расстояние прыжка до вагона, у которого и заседали сталкеры. Что-что, а прыгать снорки умели далеко и высоко.
С крыши вагона было удобно наблюдать за людьми. Четверо сталкеров грелись у костра и о чём-то оживлённо беседовали. Снорк с интересом за ними наблюдал. Тут были и двое часовых, выставленных для обнаружения врагов, будь то человек или мутант.
Удобно устроившись на вагоне, одинокий снорк стал вслушиваться в человеческие слова, понимал из которых он лишь малую часть. Сняв с лица противогаз, порождение Зоны прижалось порванной щекой к вагону. Приятный холод заставил на миг забыть обо всём на свете. Учёные заблуждались в том, что снорки не чувствуют боли. Холод вагона или режущая боль сталкерского ножа — всё это отчётливо ощущалось. Только к боли мутанты давно привыкли и полностью её игнорировали.