Л. Агассиц. Геологические очерки
Что произошло с представлением Вернадского о пространстве и времени, о биологическом его характере, о диссимметрии и других аспектах этого учения в последующем развитии науки?
Надо признаться, что в сущности оно осталось мало известным. В предисловии к недавно изданной в Нью-Йорке “Биосфере” Жак Гриневальд назвал учение о биосфере как существовавшую более полувека “невидимую революцию по Вернадскому”. (Vernadsky, 1998). Еще более справедливо это по отношению к учению о времени, потому что оно не представляет самостоятельного разработанной науки, а является только следствием новой парадигмы естествознания, сформулированной Вернадским. Идею биологического времени нельзя понять отдельно от идеи космичности и непроизводности жизни.
Если охватить научное наследие ученого целиком, то в традиционных областях: в минералогии, геохимии, кристаллографии, в других отделах наук, оно вошло в корпус и ткань науки, успешно развивается и, как всегда это бывает, давно уже обезличилось, приняло прикладной и учебный характер. Много отпочковалось от него новых наук и направлений, таких как космохимия, сравнительная планетология, метеоритика. В России в некоторой степени культивируется учение о биосфере, которое, как уже говорилось, во многом запутывается связью с экологическими знаниями.
Необходимо признать, что с учением Вернадского о биосфере произошло то же, что мы уже отмечали для судьбы учения Аристотеля, Ньютона или Канта: снижение главной идеи, неизбежную энтропию мысли, приводящую к искажению или, в лучшем случае к адаптации только некоторых второстепенных фрагментов учения, а может, точнее сказать, к некоторому не различению главного и второстепенного.
По религиозной конструкции мысли коренная идея происхождения жизни из инертной материи Земли перешла в науку и преподается в каждой школе и каждом вузе, несмотря на полное отсутствие каких-либо фактов об этом происхождении. Нет ни одного сообщения о какие-либо успешных попытках воспроизведения биологических структур химическим путем в лаборатории. Уже упоминавшийся биохимик А.И. Опарин, чья гипотеза происхождения жизни была чрезвычайно распространена в силу определенных, обусловленных коммунистической идеологией причин, как “доказательство” материалистического генезиса жизни, в конце научного пути, как честный ученый, вынужден был признаться, что он находится в опытах по выращиванию своих коацерватов ровно на том же месте, на котором находился в двадцатые годы, когда выдвинул идею. (59). Так же не продвинулись никуда и другие теории, например М. Эйгена о самоорганизации клеток, который основывается на чистой вере в добиологическую фазу химического развития поверхности Земли, в которой существовал “молекулярный хаос”, а затем каким-то образом началась самоорганизация, приводящая к репликации “индивидуумов”.( Эйген, 1973). Все такие теории полезны совсем для других целей, а не для объяснения явлений жизни.
В связи с бурным развитием уже после смерти Вернадского генетики после открытия двойной спирали ДНК теории происхождения жизни стали сходить на нет, материальный носитель наследственности лишил их всякого смысла. Оказалось, что химическая эволюция не имеет отношения к форме передачи жизни. Сложность наследственных структур вообще выводит процесс размножения за пределы биологии в область информационных взаимодействий, и потому если раньше о “происхождении жизни” было говорить легко, то теперь о каком-то “происхождении ДНК” немыслимо. Кстати сказать, ни в генетике, ни в палеонтологии, которым как бы по статусу положено заниматься происхождением жизни, нет таких работ, даже вопрос о каком-либо возникновении объекта не затрагивается, не считается необходимым. Все возникающие вновь теории или гипотезы происхождения жизни рождаются в других, далеких от биологии областях знания, в основном в химии. Это еще раз подтверждает, что модель “происхождения” какого бы то ни было объекта науки – признак примитивной, начальной стадии ее развития. И лишь с отказом от идеи происхождения объекта начинается собственно наука о нем.
Поэтому экологические знания, к которым часто причисляют и биосферные, но основанные не на идеях Вернадского о вечности жизни, а на идеях ее возникновения, как правило, вырождаются в философские рассуждения о “нарушении гармонии”, о “равновесии”, о том, что человек обречен существовать за счет разрушения окружающей среды, создавать порядок в одном месте якобы за счет беспорядка в другом месте и т.п. в целом совершенно эсхатологические эмоциональные конструкции, имеющие отдаленное отношение к науке. Впрочем, к нашей теме они тоже имеют весьма косвенное отношение.
Однако рано или поздно вопрос о статусе жизни в какой-либо форме во весь рост встанет перед научным сознанием и потребует решения. Хотя бы потому, что геохимия, палеонтология приближаются в своих определениях абсолютного возраста к возрасту солнечной системы, и тенденция явно указывает, что скоро их объекты заполнят все время до так называемого Большого Взрыва, тем более по некоторым теоретическим расчетам он произошел всего лишь 7,5 млрд. лет назад. Жизнь достоверно, то есть запротоколировано существует уже половину этого срока и нас ожидают большие сюрпризы в этой области.
Сегодня нерешенность, обыденность представлений о “ранних стадиях Земли” мешает восприятию основ биосферного подхода к естественной истории и к современным процессам в природе Земли. Осваиваемые экологическим моделями, они представляют собой очень временное сооружение науки и потребуют быстрой трансформации в более устойчивые научные представления. В числе таких основ в учении о биосфере уже создано более глубокое представление о времени и пространстве. Учение Вернадского о времени известно и применяется в узких областях биоритмологии, биологического времени, как оно понимается биологами, т.е. без широкого и кардинального учета роли жизни в общем строе мироздания, без отношения к нему как к новой парадигме естествознания.
Пока еще, по старым космологическим основаниям фоновым, главным принимается физическое или механическое время в его сегодняшней релятивистской форме, причем обычно и привычно под словом “время” имеется ввиду только длительность, гладкая и бесструктурная, измеряемая ходом часов. Однако за последние полвека начался некоторый бум в исследованиях на тему: время, пространство, живой организм. Было замечено некоторое совпадение того, что мы называем временем, с бытием биологических существ или систем. Они оказались очень хорошо согласованными между собой. Недаром Эйнштейн в том докладе 1911 г. принял живое существо за некие часы. С использованием точных методов в разных странах было вскрыто множество явлений, относящихся к данной теме. Было замечено, например, что многие процессы в живых клетках, у животных и растений включаются по неким сигналам периодически и существуют по определенным ритмам. Надо было отыскивать причину этих ритмов. Их видели в геофизических, космических, то есть солнечных или лунных влияниях, проявляющихся циклически как суточные, годовые, сезонные. Чего стоят, например, загадки в перелетах птиц и их точное “знание” пространства, относительно которого они изумительно ориентировались. Или тысячекилометровые путешествия выведшихся в море молодых угрей в свое озеро, где они никогда не были. Особенно разнообразно ритмическое поведение животных. Часто все эти многообразные явления называются “биологическим временем”. Под термином, как правило, понимается некоторая отраженная ритмика или отраженная длительность.
Наконец, в 1960 году прошел первый международный симпозиум по биологическому времени по инициативе и под руководством Э. Бюннинга. (Бюннинг, 1964). Одна из центральных проблем, которая тогда уже обсуждалась, как раз и имеет отношение к понятию биологического времени Вернадского и Бергсона, (но, как правило, к ним не возводится). Она состояла в выяснении соотношения экзогенных и эндогенных биологических ритмов. Насколько ритмы наведены внешними магнитными, электрическими и другими космическими и земными процессами, и сколько в них внутренних импульсов и влияний? Какие события диктуют ритм – внешние или внутренние?
Подавляющее большинство исследований биологического времени начинается с общей идеи о зависимости ритмики живых организмов от внешних физических процессов. Следовательно, под именем биологического времени выступает совсем не то, что имел ввиду Вернадский, а чаще всего различные периодические колебательные процессы в живых организмах, вызванные колебаниями физических факторов. (60). Конечно, все исследования таких ритмов важны, если бы только они не вызывали путаницу в терминологии, то есть если бы наведенные ритмы не назывались биологическим часами, биологическим временем.
Провозвестником того подхода, где слова “биологическое время” имеют совсем иной смысл, не связанный с физическими факторами среды, можно считать французского физиолога Леконта Дю Нуи. (Nouy, 1936). Исследуя процесс заживления ран, он заметил определенные правильности, которые связал с существованием собственного биологического или физиологического времени, существующего наряду с внешним физическим или концептуальным временем. В качестве теоретической основы для такого вывода он использовал идеологию Бергсона, в качестве эмпирической основы – количественные исследования сокращения площади кожных ран. Из этих исследований он вывел показатель заживления, которые можно было принять за единицу биологического времени.
В русле этого направления исследовали проблему биологического времени биологи группы Т.А. и Д.А. Детлаф. Они пришли к выводу, что для многих целей описания развития и роста больших организмов, например, рыб, лучше выражать время не в астрономических единицах, а в долях или целом числе того или иного периода эмбрионального развития и уже эту продолжительность принять за единицу времени. Таким образом, они выбрали безразмерную единицу, специфическую для биологического явления.( Детлаф и др., 1982). Она соответствовала одному интервалу между одноименными фазами митоза двух последовательных стадий дробления ядер клеток в эмбриональном развитии.
Таким путем – поискам безразмерных критериев для выбора базовой единицы биологического времени идут немало исследователей. Они выбирают некий интервал между какими-то стадиями различных процессов и его предлагают считать за единицу, безотносительно к ходу “астрономического времени”( См.: Мауринь, 1986). Однако такие безразмерные единицы имеют общий недостаток: они могут применяться к слишком ограниченному числу биологических процессов. Возможно, выбран очень интегративный биологический уровень, тогда как будет иметь значение, вероятно, уровень биофизический, который имеет общий смысл для любого живого организма от бактерии до человека, тот, о котором шла речь в предыдущей главе о времяобразующем факторе в живом веществе.
Что касается все увеличивающегося количества исследования ритмов, сегодня, по прошествии многих лет оказалось, что не имеют преимущества как те ученые, которые утверждают экзогенность, наведенность ритмов, так и те, кто обосновывает собственную биологическую их природу и независимость их от внешних факторов. Количество и качество научных фактов не позволяет ни одной точке зрения победить и ни одной точки зрения исчезнуть. Но смысл разделения ясен только в рамках концепции Вернадского и Бауэра. Приходится признать, что в организмах есть ритмы как собственные, так и индуцированные внешними влияниями. Все дело в том, какие это организмы, одноклеточные или многоклеточные. Как оказалось, обобщать их по этому признаку рискованно. Уже в работах Э. Бюннинга из указанного сборника приводится одно очень важное наблюдение и на основе его исключительно важная мысль: у бактерий никаких внешних ритмов не обнаружено. Они подчиняются только внутренним, собственным ритмам. Многие исследователи приходили к выводу, что бактерии в смысле ритмики можно назвать “космическими пришельцами”, потому что они совершенно не подчинялись никаким земным ритмам. (61).
Оказалось, что граница раздела в ЖВ по признаку автономного или неавтономного течения времени совершенно совпадает с биологической границей, о которой мы уже говорили, с не переходимым барьером между бактериями и многоклеточными организмами. Между прокариотами, иначе говоря и эвкариотами. Оказалось, что временные признаки и есть самые наиболее важные, которые разделяют эти два царства ЖВ.
Обобщая многочисленные исследования по “биологическому времени”, то есть тех как-бы-биологических-часов, которые заключены то ли в организмах, то ли организмы по своей чувствительности их очень хорошо улавливают, следует наложить их на представления Вернадского о биологическом времени-пространстве и у нас получится очень ясная и отчетливая картина. Вырисовываются, намечаются теперь уже внутри всего “монолита жизни” четкие и ясные границы. Если по своим реакциям и геохимической роли все отряды и царства живого представляют собой действительно монолит, даже человек, как бы особняком стоящий со своей цивилизацией выполняет ту же геологического характера роль и свои геохимические функции, общие всему живому, то следует дать себе отчет, что по пространственно-временным свойствам все живое разделяется на три четко выраженные подгруппы. Возможны и более мелкие подразделения, но пока они все будут укладываться в данные три.
А. Хемотрофные микроорганизмы, вообще любые одноклеточные, у которых есть собственный ритм деления клеток, который не зависит ни от чего внешнего. Циклические колебания внешних многочисленных факторов среды для них не имеют ровно никакого значения.
По своей морфологии они относятся к прокариотическим клеткам. Оставим пока за ними старое название Вернадского “живое вещество”.
Б. Многоклеточные организмы, которые ощущают как внешние, так и внутренние ритмы и используют их в своей жизнедеятельности.
Основу их организации составляют резко отличающиеся от прокариотических эвкариотические клетки. Следует, вероятно, именно к нему отнести обычное наименование “живое существо”, иначе говоря, живое целостное “неделимое”.
В. Многоклеточный наиболее сложно устроенный организм, который обладает не только ощущением, но и знанием о течении времени и протяжении пространства, то есть человек.
Такой организм, ведущим процессом в котором является интеллектуальная контролирующая составляющая, подходит под обычное определение “разумное существо”.
Изобразим еще раз наши пласты реальности, теперь уже с учетом этого дополнительного деления.
Рис. 3. Пласты реальности по В.И. Вернадскому. Живое вещество дифференцировано по признаку дления времени.
С помощью этой схемы попробуем теперь уяснить, что причиной биологического времени-пространства является, строго говоря, только в целом и полностью жизнедеятельность всех отрядов живых организмов. Но если иметь ввиду времяобразующий фактор, то его количество в живых организмах чем-то отличается. Живое вещество или прокариоты состоят из одного сорта клеток – из делящихся клеток. Никаких иных у них нет, и следовательно, беспримесное и абсолютное пространство-время, так сказать, является их центральным атрибутом. Именно потому что клетки прокариот- автотрофов обладают только одним темпом деления, они живут не во времени, а представляют собой течение времени. Или, если применять обычный технический термин хранителей времени, бактерии являют собой природный источник получения времени. С точки зрения дления они же продуцируют время, которое проходит, не накапливается.
Их способ существования заключен в нескончаемом и однообразном делении, длении времени в одну сторону, иначе говоря. Они абсолютно безразличны к внешним условиям. Им не требуется солнечный свет, например. Они не ищут и не добывают себе пищу. Они живут по принципу выключателя или тому определению жизни, которое имел ввиду Бор в понятии квант жизни: она есть или целиком, или столь же целиком ее нет. Весь вопрос только в наличии экологической ниши. Если она появляется, то деление идет со свойственной им, все на свете опережающей скоростью, которая определяется только внутренними закономерностями. Где это происходит: на дне океана, в растворе соляной кислоты, днем или ночью, несет ли их ветер, или они покоятся, в условиях повышенной радиации или на вершине Эвереста – не имеет никакого значения. Есть только один ритм, одна несущая частота деления: абсолютное время, инициирующее абсолютное движение наращивания биомассы и оказывающее определенное, как его называл Вернадский, давление жизни на окружающую среду.
Если что и можно назвать рекой времени, как иногда говорят, желая подчеркнуть объективность и мощность его течения, то образ этот относится только к микроорганизмам. Они и есть река. Они текут сами по себе, не ощущая этого течения, представляя собой само течение. Ими течет время.
Зато прокариоты-литотрофы и не чувствуют времени. Как установлено эмпирическими исследованиями, никакие внешние, самые заметные, то есть самые массовые и мощные, или самые тонкие физические и химические ритмы на них не действуют. Они слушают только свой собственный ритм. Когда они замирают, проваливаясь в дырку во времени, они не длят его и все. Иначе говоря, оно всегда при них, они сами есть часы. Когда есть условия для деления, они его возобновляют.
Далее. Из концепции Вернадского и Бауэра о собственном биологическом времени биологических систем должно следовать, что если и был эволюционный акт, то он и означает переход от одноклеточного организма к организму многоклеточному, или от прокариот к эвкариотам. Но по правде говоря, для нашей темы безразлично, был ли на самом деле в истории биосферы или в эволюции жизни этот переход или такого перехода не было, а последние тоже существовали всегда. Нам важно, что эти три формы существуют сейчас, а не то, что они произошли в каком-то порядке одна из другой в какой-то момент истории, и, следовательно, возникло другое течение времени, другая его форма.
Могут возразить, что у Вернадского нет никакого деления биологического времен на некоторые формы. Но у него вообще нет систематического учения о времени, а есть некоторые эмпирические обобщения и некоторые рассуждения. Вернадский указал общее направление, в котором следует двигаться в разработке теории, но не показал подробный маршрут теоретизации, не проложил путь сквозь множество препятствий и перескакивал через неизвестные в его время факты. Однако общее направление указано совершенно явственно и недвусмысленно. Его биологическое время есть время-пространство одноклеточных автоматически живущих, не изменяющихся и в экологическом смысле самых мощных организмов. И его главной характеристикой является, по его мнению, смена поколений, но не вообще изменения, под которым часто понимается биологическое время в современной науке. Биологическое время связано с изменениями, но не является само изменением, напротив, являет собой абсолютное циклическое постоянство, неизменную ритмику. Вот что он писал: “Живое вещество, мне кажется, есть единственное, может быть, пока, земное явление, в котором ярко проявляется пространство-время. Но время в нем не проявляется изменением. Оно проявляется в нем ходом поколений, подобного которому мы нигде не видим на Земле, кроме живых организмов. Оно же проявляется в нашем сознании, в чувстве времени, в длении, в старении и в смерти. В геохимических процессах оно проявляется чрезвычайно резко.
Различно проявляется пространство-время в тех двух разрезах мира, которые особенно ярко проявляются на нашей планете в живом веществе. Оно ярко проявляется в разрезе микроскопическом, где царят атомные и молекулярные проявления реальности и где явления всемирного тяготения играют второстепенную роль. Это мир микроорганизмов. До сих пор это самая мощная биогенная планетная геологическая сила, самое мощное геологическое проявление живого вещества”. (Вернадский, 1980, с. 163).
Нельзя не видеть, что в этих его размышлениях в наличии даже не две, а три формы времени, соответствующие трем основным царствам живого, которые указаны выше. Пока, на мой взгляд, невозможно доказать и сколько-нибудь полно аргументировать такое разделение. Его следует пока просто постулировать, потому что оно не может быть выведено из существующей сегодня в науке парадигмы неопределенного, не сводимого к некой причине времени, и не может быть доказано фактами. Совсем напротив, границы, будучи сами по себе постулированы, только тогда и начинают объяснять факты.
Итак, только прокариоты, подлинное значение которых для экосистемы Земли стало выясняться уже после Вернадского, не изменяются и делятся без всякой эволюции в морфологическом смысле, зато в биосферном наиболее бурно изменяют свою среду. И Вернадский, как видно из приведенного рассуждения, понимал значение их времени как чистой смены поколений в рамках целостного биологического времени (которое мы назвали абсолютным). К фразе-афоризму Георга Зиммеля “Время – это жизнь, если отбросить ее содержание” (См. комм. 6 к гл. 11) Вернадский делает решающее, необходимое уточнение, переводящее философское определение в эмпирическое научное положение: Время – это жизнь одноклеточных и только одноклеточных организмов, смена их поколений. Или – с биологической точки зрения – их размножение.
Но что происходит в морфологически ином организме, в клетке эвкариотной, то есть с оформленным ядром? Здесь открывается великое разнообразие форм жизни именно как творчество собственного тела наряду с уменьшением пищевого разнообразия. Их своеобразие заключается в том, что некоторые из этих клеток получили новое качество, которого нет у клетки прокариотической – способность уже не к бесконечному, а к конечному делению, то есть способность умирать. Появились смертные организмы, появились предки и потомки, родители и дети, сложное и разнообразное, кроме простого деления, размножение, уступающее в скорости, зато превышающее по наращиванию биомассы новых, нарождающихся организмов. Теперь для такого организма, мне кажется, мы не можем использовать термин “живое вещество”, а обязаны ввести наименование живое существо, поскольку у него явилась некоторая индивидуальность. Появились различия во временном и экологическом поведении. Живое существо не ожидает пассивно, пока появится экологическая ниша, а активно ищет пищу и создает само условие своего обитания, вплоть до строительства гнезд, нор, укрытий и т.п.
Что же происходит у живого существа с течением времени? Ясно, что теперь налицо уже не одна его скорость. Когда есть одна скорость времени, абсолютная, как мы уже говорили, ее не с чем сравнить в мире спонтанно делящихся без конца организмов. Если же есть разнообразно делящиеся клетки, хотя бы два сорта разных клеток в пределах одного многоклеточного организма, начинается сравнение, два неравномерных течения времени.
Но радикальное разделение времени на два явственных потока появляется тогда, когда состоялось изобретение неделящейся клетки, долгоживущей (по сравнению с делящейся). Это изобретение во временном смысле оказалось самым заметным событием на всем протяжении геологической истории. У неделящейся клетки есть только становление и продолжающееся дление без деления на две подобные. Они стали сложными, высокоспециализированными и обмен у них происходит не целиком всем организмом, а внутренними частями с сохранением целостности. Такая клетка ремонтирует свои части, заменяет их. Среди них есть тоже целый набор разнообразных специализированных клеток, как говорят, утерявших способность деления. Термин не очень хороший, поскольку он вызывает некие эмоции и оценки, будто организм что-то утратил, стал в каком-то смысле ущербным.
На самом деле утрата одного качества – деления, произошла за счет приобретения другого качества – специализации. А специализация, как мы хорошо знаем по человеческому обществу, дает огромный выигрыш в продуктивности, в производстве товаров и услуг в огромных масштабах. Специализация ведет к улучшению качества, к разнообразию. А разнообразие требует иерархии, согласования, координации, создания разнообразных органов, то есть безмерного усложнения, которое резко меняет всю структуру живого организма.
Представим себе сначала самый простой и общий случай: многоклеточный организм состоит, да так оно и есть, из некоторого количества делящихся и некоторого количества неделящихся клеток. Представим себе идеализированную модель организма всего с двумя клетками: одной делящейся и одной неделящейся. Что значит наличие двух скоростей дления для времени? Во временном смысле река времени раздвоилась, точнее сказать, поток в ней стал двух сортов. У нее появился некоторый верхний слой, текущий с другой скоростью, как бы загустевший. И этот верхний слой ощущает идущую под ней внутреннюю скорость течения и в соответствии с ним строит, так сказать, свою жизненную программу. По этим часам она чувствует, когда и что надо делать, когда какие процессы включать. Каков механизм этой передачи, сейчас не имеет значения. Он наверняка есть, должны быть, как и другие рецепторы, отсутствующие у прокариот и появившиеся у эвкариот.
Любые эвкариотические организмы приобрели, таким образом, чувство времени, ощущение, что внутри у них есть, в них встроен “микропроцессор”, с которым они соотносят любые внешние в особенности периодически повторяющиеся события и “запоминают” их для того, чтобы в нужный момент включить жизненно важную функцию. Это не обморочное беспамятное течение внутри мощного потока, для каждой и индивидуальной, и популяции клеток означающей рискованную жизнь: сегодня живут, завтра замирают и перестают делиться. Многоклеточный организм, живущий теперь уже не только со временем, но и во времени, имеет несравнимо более гибкую программу поведения. У него появилось не только некоторая чисто генетическая программа, но и некоторая память о прошлом и некоторое, пусть на самый краткий срок, предвидение. То есть вместо чистого настоящего появилось прошлое, настоящее и будущее. Дление приобрело еще и однонаправленность.
Все живые клетки в составе многоклеточных организмов в той или иной степени подвержены влиянию внешних ритмов. Они вынуждены как-то реагировать на разнообразные периодические электромагнитные, тепловые, сезонные или иных каких-либо факторы-раздражители. Все такого рода изменения являются квази - временем, поскольку обладают периодичностью, изменением фаз и т.п. Поэтому у эвкариот появляется чувство времени. Это сложное чувство, поскольку внешняя ритмика накладывается на внутреннюю, а для сохранения гомеостаза, для сохранения способности к жизнедеятельности они вынуждены соотносить внешние колебаниями со своим внутренним ритмом. Поэтому чувство времени относится не к внешним ощущениям, а к “прослушиванию” живым организмом своего внутреннего течения или хода времени. Доказательство тому масса. Заполняющие и научную, и популярную, даже художественную литературу разнообразные и яркие описания временного поведения живых существ от простейших до высших животных показывают существование инстинкта времени. А последнее есть не что иное, как ощущение своего внутреннего ритма, темпоральный фон, на который записываются все внешние ритмы и колебания.
Следует вспомнить, что Вернадский не рассматривал ЖВ биологически, не дифференцировал живое по морфологическим признакам. Оно было для него как бы “черным ящиком” – единым устройством, и дифференцировалось только геохимически – по его функциям. Он называл весь биоорганический мир ЖВ, употребляя в случае надобности названия обычных линнеевских видов и родов. В понятие ЖВ он даже включал человечество как целое, неразрывно связанное со всем “монолитом жизни”.
По отношению к инертному веществу единое название для биоты не вызывает сомнения, оно корректно и помогать понять многие стороны жизни как боровского “кванта жизни”. Но если начинать изучать течение биологического времени и его свойства, то придется рассматривать морфологические особенности разных составляющих частей ЖВ и его эволюцию, которая дает разнообразие живого, не смущаясь нашим непониманием факта эволюции. И как мы видим, относясь к ЖВ как к целому, Вернадский пытается выделить в биологическом времени некоторые оттенки: чувство времени, старение, смерть. И прежде всего выделяет мир микроорганизмов по временному поведению.
Эмпирического материала в исследовании временного поведения живых организмов за прошедший после его работ период накоплено очень много, но теоретически он мало осмыслен. Вырисовывается прежде всего главное, фундаментальное отличие: делящихся клеток от неделящихся и само наличие, присутствие двух принципиально разных образов жизни (времени) в пределах одного организма. Оно заключается в появлении чувства времени, которое проявляется на каждом шагу, во всех отрядах биоты, от инфузорий до млекопитающих. В составе высших организмов существует уже целый их набор. Есть неделящиеся короткоживущие, а есть неопределенно долго живущие стабильные неделящиеся клетки. К первым, например, относятся, клетки эритроцитов или кожных покровов, ко вторым – нервные и клетки поперечно-полосатых мышц. Один из первых исследователей, проведший сравнительный анализ разных по образу жизни клеток, К.С. Тринчер считал, что смертность организмов связана только с делящимися эвкариотическими клетками, то есть имеющими ограниченное число делений. Зато мышечные и в особенности нервные клетки, по его мнению, имеют бесконечную, неопределенную во времени способность к адаптации. (62).
Таким образом, идущая на Земле 0,7 миллиарда лет дарвиновская эволюция может быть представлена и по-другому, а именно, с точки зрения пространственно-временной. Она есть изменение формы времени, процесс появления “чувства” времени у тех организмов, которые существуют на Земле начиная с венда и кончая антропогеном. Иначе говоря, 0,7 млрд. лет назад над основным темпоральным фоном планеты, продуцируемым всем живым без исключения, от бактерий до человека, то есть в течение канонического возраста планеты 4, 5 млрд. лет, появился второй темпоральный процесс, как если бы к основному тону добавился некоторый дополнительный тон, обертон, или к основной несущей частоте времени биосферы прибавилась еще одна гармоника колебаний. На основном темпоральном фоне возникло еще чувство времени, отстранение от него, расщепление течения времени на две формы, а возможно, отставание в ритме деления клеток.
И в самом деле. Прокариоты - бактерии делятся и больше ничем не заняты. С появлением эвкариот кроме делений появились и другие формы жизнедеятельности.
Эти прямо противоположно направленные процессы предопределили с начала венда другой процесс, не сводящийся к длению и делению времени, а некое замедление, изменение скорости времени. Две разных скорости дают возможность сравнения. Чувство времени само по себе возможно, только если есть сравнение. Опираясь на один чрезвычайно однообразный, абсолютный, ни от чего внешнего не зависящий, как мы неоднократно уже видели здесь, основной ритмический процесс, организм сможет его ощутить, только если есть другая скорость времени. Та состоящая из двух отрезков прямой геометрическая модель, которую изобрел Галилей для описания движения тел посредством затраченного на него времени, живая природа “изобрела” уже давно. Модель реально существует в чувстве времени, которое есть не что иное, как расщепление его единого потока на две линии, на две разные скорости деления дления, и на сравнении двух не одинаковых скоростей течения дления.
Вероятно, процентное соотношение в пределах одного организма делящихся и неделящихся клеток определяет меру чувства времени и является видовым признаком. В эволюционном ряду это временное поведение разветвлялось, усложнялось.
Палеонтология показывает, что есть, собственно говоря, два основных типа эволюции. Эволюция прокариот заключается в увеличении количества функций, когда организмы, сами абсолютно неизменные, изменяют окружающую среду. Они совершенно, никоим образом не отделимы от окружающей среды, их можно рассматривать только заодно с местом своего обитания, это единая система. Железобактерии увеличивают концентрацию железистых минералов в данной местности и эта их функция не является питанием в обычном смысле, а выполнение геохимической функции в биосфере, ее строительство. Это тип эволюции прокариот, Мира № 1-3, мира живого вещества, без которого не идет ни один геохимический процесс на актуальной поверхности планеты.
Второй тип эволюции – все события сосредоточиваются не только вне организма, хотя тесное взаимодействие со средой не обрывается, но с изменениями внутри организма, с изобретением органов и связей внутри организма. Это клетка эвкариотная, Мир № 1-2, мир живого существа, находящегося в промежуточном положении развития и усложнения. Это дарвинский мир.
В течение обыденного, то есть канонического времени 0,7 миллиарда лет назад произошло наращивание слоев, наравне с Миром № 1-3 появился Мир № 1-2, а затем 1 млн. лет назад – Мир № 1-1. Это не означает рождения одного мира из другого, потому что, как уже говорилось, между клеткой прокариотической и клеткой эвкариотической нет никаких промежуточных ступеней. Здесь разрыв. К тому же всякая эволюция рассматривает любое изменение организмов в качестве биологического события, как развитие “древа жизни”, даже такой антидарвинский тип эволюции, как например, теория номогенеза Л. Берга.( Берг, 1922). Тогда как на самом деле в рамках биосферики рассмотрение организма вне среды для одноклеточных есть гигантское упрощение, согласно ей происходит эволюция биосферы, всей геологической оболочки сразу. Изменяется биосфера целиком. И возможно, эволюция органов внутри живого существа есть протест против этого изменения, отказ от такого типа эволюции, с точки зрения человека бессмысленного и тупикового, хотя как этап и необходимого, поскольку прокариоты создают среду обитания, разнофазное состояние вещества и трехмерное состояние пространства.
Таким образом, мы обязаны помнить об этой идеализации и отвлечении от подлинного временного и пространственного смысла, говоря об эволюции. Такой идеализацией является рассмотрение перехода от одного типа клеток к другому – от делящихся к неделящихся, интересующих нас здесь только в одном аспекте – во временном, естественно. Если дарвинская эволюция объяснила механизм изменений, не принимая во внимание направление или такие антропоморфные понятия как прогресс – регресс, то другой тип эволюции объясняет направление в ней, заключающееся несомненно в прогрессивном движении. А именно – в появлении разумной жизни.
Вспомним одно из 20 важнейших эмпирических обобщений, которыми Вернадский описывает новое естествознание, а именно 14-е, – принцип Д. Дана, иначе называемый цефализацией. Тот наблюдал эволюцию ракообразных, на основании которой затем сделал следующее заключение: в течение эволюции любые органы могут измениться и преобразоваться, крыло может стать ластом, лапой, рукой, может и редуцироваться, превратиться в рудимент, практически исчезнуть, но никогда при всех превращениях не исчезает и не деградирует головной мозг. Какие бы приключения в органах не происходили, с течением долгих миллионов лет мозг у живых существ только растет. Голова обособляется, растет количество нервных узлов и клеток, их упаковка и дифференцировка улучшается. Этот процесс Дана и назвал цефализацией. Однажды достигнутый живой природой уровень нервной организации никогда не снижался. Появившись в кембрии, мозг с тех пор только увеличивался относительно других частей тела в весовом отношении и совершенствовался в смысле внутреннего строения.
Что же происходит в процессе цефализации с точки зрения времени? Ясно, то среди всех специализированных клеток нервные клетки – самые высокоспецифичные. Это – конец дифференциации, вершина. Нейроны не делятся на протяжении всей жизни индивида. И следовательно, в отличие от всех остальных как-то двигающихся во времени клеток они обладают памятью, чего совершенно лишены одноклеточные. Нетрудно видеть, что любая нервная клетка, даже в самом первоначальном своем составе в организме, в виде ганглий или стрекательных клеток, есть принципиальное изменение для жизни во времени. Это окончательное прощание с “рекой времени”. Теперь волны времени обтекают такую клетку, остающуюся равной себе самой на протяжении всей жизни организма, который продолжает другими своими органами плыть по этой реке. Клетка, обладающая уже не генетической, а функциональной, оперативной памятью о своем прошлом, имеет возможность управлять работой всех органов не автоматически, по записанной генетически информационной программе, как это происходит в одноклеточном организме, но на другом уровне, с использованием приобретенного в течение жизни опыта. Появилась некоторая степень свободы.
Нетрудно видеть, что появляется возможность использования времени для создания внутри организма следящей системы, контролирующей по числу делений определенные процессы. Время становится элементом управления.
И наконец, на уровне человека этих клеток становится настолько много, что созданная ими среда управления переходит в новое качество. Происходит не просто управление всеми внутренними процессами нервной системой с помощью главного процесса – дления и деления времени, но и осознание времени. С развитием мышления железная последовательность временных процессов исключается из работы сознания, появляется возможность охватить все прошлое, настоящее и будущее своего организма, использовать прежний опыт и предвидеть развитие. Начинается новый этап эволюции, на месте биосферы появляется ноосфера, появление которой ученые, впервые описавшие этот феномен, Эдуард Леруа, Пьер Тейяр и Вернадский, называли его по своей значимости и масштабности вторым событием после “оживления Земли”. (Тейяр де Шарден, 1987).
Появляется мышление, язык и грамматические формы языка, отражающие вполне определенно новое явление – сознание времени.
Невозможно даже учесть всех следствий этого события, но с пространственно-временной точки зрения оно означает:
1. связность прошлого, настоящего и будущего.
2. возможность предвидения, то есть начинается вторжение будущего в настоящее, учет и анализ проектов и понятие о должном. Возможность морали основана на представлении о высшем нравственном долге, не существующем в наличии, в настоящем, но могущем быть осуществленном в будущем как идеал.
3. некоторая форма обратимости.
4. возникновение науки, связанной с использования в качестве основного инструмента для количественного описания времени как числового ряда. Человек использует для измерения внешних процессов свои внутренние “пункты одновременности”, то есть количество мгновенных безразмерных точек на линии времени, соответствующих длительности любого процесса, раскладывающейся на ряд вещественных чисел. (Бергсон, 1923).
********************
Итак, мы имеем некую эволюционную шкалу. На одном ее конце расположены организмы, не обладающие чувством времени, зато представляющие собой собственно время-пространство. На другом – организмы, живущие уже некоторой своей частью вне времени. Надо сказать, что у человека, как и у бактерий, тоже нет чувства времени, оно представляет собой рудимент. Иногда, у некоторых живущих на природе племен это чувство довольно велико, у некоторых даже нет в языке временных форм глаголов, но не они составляют специфику вида. В основном и целом человек живет в социальном времени, во времени цивилизации, или в более общем виде, во времени культуры, но не в биологическом времени по большей части. Опытами неопровержимо доказано, что человек не умеет особенно прислушиваться к своему внутреннему ритму жизни. Ритмически у него осуществляются, как и у всех животных, только бессознательные физиологические отправления.
Согласование с внешними ритмами, разумеется, не относится к времени, поскольку единственным источником дления является время биологическое, которое в человеческом организме течет, используясь, как любым живым существом, автоматически, но на его животное чувство накладывается и затемняет биологию, выходит на первый план, становится главным и определяющим, сознание времени. Многочисленные опыты свидетельствуют, что, будучи изолированным от внешней среды и не имея часов, человек теряет ощущение времени, полностью дезориентируется в нем. Длительное пребывание в таком состоянии вызывает у людей в конце концов тяжелые депрессии, чувство подавленности и даже патологии, нервные расстройства. Человеку нужно обязательно знать о течении времени, чтобы лучше себя чувствовать.
Расположенные на одном конце эволюционной шкалы микроорганизмы являются наивысшей среди всего живого геохимической силой. То есть они являются основным геохимическим деятелем на актуальной поверхности планеты в течение по крайней мере канонического возраста Земли в 4, 5 млрд лет. Им принадлежит первенство и по скорости переработки вещества и по суммарному геохимическом эффекту. Но самое главное, что они способны сами поддерживать всю жизнедеятельность биосферы, то есть выполнять все геохимические функции. Иначе говоря, они могут обойтись без других живых организмов, которые существуют на Земле всего лишь 0,7 миллиарда лет, тогда как многоклеточные без них обойтись не могут.
Но и не имеющие чувства времени люди также являются в данное время самым мощным геологическим деятелем. Таковым их сделало сознание времени, то есть развитие науки и техники. Орудия труда по культурным привычкам называются нами искусственными, а на самом деле они есть такое же явление природы, как и все остальное. В доказательство этого положения существует капитальный факт: человек как и микроорганизмы способен тоже выполнять в принципе все геохимические функции. Например, если и в самом деле происходит исчезновение озона, защищающего живое на планете от жесткого космического излучения, человек будет вынужден брать на себя эту функцию и искусственно создавать озон.
Тем самым он становится способным к созданию пригодных для жизни биосфер. В настоящее время уже есть проекты на инженерном уровне строительства биосфер на планетах земной группы. И, надо сказать, они строятся на биосферной идеологии Вернадского. (Аллен и др., 1986).
***********************
Приобретенное человеком новое качество – соединение времен, то есть прошлого, настоящего и будущего, должно описываться как новое качество. Для богословия и философии оно не новое, а всегда называлось вечностью и противопоставлялось времени. Последнее считалось юдолью забвения, бренности и страдания, тогда как вечность полагалась синонимом памяти, мудрости и нетленной жизни, являющейся прерогативой Бога. По правильному размышлению вечность всегда считалась не бесконечным рядом лет, не так называемой “дурной бесконечностью”, а некоторым времяподобным качеством, включавшим в себя время как дление, но исключавшим деление и необратимость. Некоторая надстройка над временем, или, если вспомнить Платона, ровно наоборот, вечность – родоначальница времени, последнее есть “ухудшенная” вечность.
Но как “время” – плохой научный термин из-за его гигантской многозначности и отягощенности посторонними эмоциональными смыслами, так еще менее слово “вечность” пригодно для исследования рациональными методами. Должны и будут найдены другие, строгие термины.
Пока же ясно, что знание о времени, наличие второй скорости в пределах одного – человеческого организма, включающее в себя, охватывающее последовательное течение биологических событий с определенной, не ускоряющейся и не замедляющейся скоростью, не является чисто идеальным, духовным свойством познающего разума. Оно, как и информация, имеет носителя в виде материальных, энергетических и информационных процессов, обеспечивающих высочайшую скорость явления. Мысль превышает скорость света. Мы можем мгновенно мысленно перенестись куда угодно, хоть на Луну. И это запросто совершаемое путешествие с помощью мгновенного воображения никто не думает сравнивать со скоростью света или с другими физическими скоростями, оно кажется пустым и иллюзорным, потому что не относится к материальным явлениям. И все же что-то не дает считать его пустяком, поскольку это эфемерное путешествие приводит к некоторым вполне ощутимым последствиям. Просто надо, как о том и предупреждал нас Кант, который познанием считал не всякое, а научное, познание, различать “путешествие” праздное и “путешествие” профессиональное, с научными целями и на научных основах.
Зачем, спрашивается, было инженеру Кондратюку во время гражданской войны в России, когда каждый день мог стать последним днем в его жизни, решать такую не насущную задачу, как способ посадки человека на Луну. Однако его никому не нужный тогда проект – использовать орбитальный лунный модуль, с которого уже стартовать на поверхность на спускаемом аппарате, – оказался наиболее рациональным и весьма пригодился для использования, когда наступило время полетов на естественный наш спутник. Иначе говоря, воображение Кондратюка стало основой целой индустрии. И тот хрестоматийный пример объективного невмешательства человека в ход природных событий, когда астроном наблюдает Марс и на Марсе ничего от его наблюдении не меняется, не совсем верен. Происходит, произойдет в свое время, когда оно настанет. Уже сейчас оно меняет ситуацию на этой мертвой планете, поскольку на нее начали опускаться аппараты, в конструирование которых имплицитно вложен труд всех квалифицированных наблюдателей Марса. Таким образом, скорость взгляда, понимания, воображения, научного анализа имеет материальные следствия. Тут мы вторгаемся в область зрения, распознавания образов и других разделов психологии, которые пока слабо связаны с каким-либо учением о времени.
Вспомним простейшую “теорию относительности”: мы видим идущего вдали человека и интуитивно считаем его рост не меньше своего. Почему? Что такое это интуитивно? Мгновенное понимание, ничего более, у которого, наверное, есть определенная скорость, но по сравнению со всеми физическими процессами, нам известными, мы ее считаем мгновенной. И чтобы не поступать интуитивно, что не кажется надежно, Лоренц ввел конечную скорость для сравнения двух наших систем – нашей и той, с которой движется тот человек. И оказалось, появился сдвиг во времени, поскольку мы живем биологическим временем, и “сдвиг” естественно появляется, поскольку за промежуток преодоления расстояния мы немного, но прожили. Если ввести другой эталон сравнения, не скорость света, а например, скорость звука, сдвиг окажется более значительным. Да его все и наблюдают реально, когда сопоставляют увиденное событие и доносящийся от него звук, например, молнию и гром. Таков парадокс измерения с конечными эталонами, которого нет при измерении с бесконечными эталонами нашей интуиции.
Можно пока высказать предположение, что скорость материальных процессов, превышающих линейную скорость света, реальна. Это скорость мыслительных процессов. Она представляется нам чисто идеальной, происходящей в виртуальной области мыслительной деятельности. Но нельзя ли предположить, что существуют способы упаковки той же скорости света, которые ее увеличивают. Может быть некоторую аналогию дают компью﷏ﺁﺁ с их огромной скоростью операций. Является ли скорость их счетных операций физической скоростью? Что означает выражение “компьютер работает со скоростью миллион операций в секунду”? Выше ли это линейной скорости триста тысяч километров в секунду? Честно говоря, мне не решить этого сравнения. Но мы видим лишь материальный результат гигантской скорости переработки информации.
Таким образом, наши рассуждения дошли теперь до того места, с которого начали и Кант, и Бергсон. Априорные формы чувственности, которые стали основой кантовского суждения о времени, есть знание об объективном природном процессе – скорости течения внутренней жизни человеческого существа. Но чувство и знание предполагает и вторую скорость, не совпадающую с базовым процессом, идущим с астрономической невозмутимостью и точностью. Произошло выделение из времени, иначе его невозможно осознать. Мы видели, что чувство времени свойственно любому живому существу, но осознание времени – только человеку. Оно есть синоним самосознания, главная его составляющая.
Человек некогда пришел к интуитивному решению использовать внутреннюю мерную поступь времени для измерения внешних событий и начал изобретать различные часы. А Кант стал первым, кто осознал, что именно используется познающей личностью как мерный инструмент – время собственного бытия. Мыслитель назвал такой процесс использования старинным философским термином созерцание. То есть как бы сосредоточение, углубление в себя, исключение всего мешающего вниманию, отвлечение от суеты. Мог ли Кант додумать свою идею до самого конца, то есть осознать, что за временем проглянула вечность, за рассудком – разум, а за житейским умом ученая мудрость? Кто осознает время, кто его созерцает в человеке? – его разумное начало. А живет ли оно само во времени? Можно ли его измерить временем? Выходит, что нет, это второй уровень, для которого во временном смысле пока нет никакого названия кроме как “вечность”, называемая еще некоторым соединением, единством прошлого, настоящего и будущего, отменой жесткой последовательности течения времени.
Бергсон назвал тот же процесс постижения интуицией. Он пытался высветить, подчеркнуть не сознательное использование времени, которое сравнил с процессом кинематографической съемки действительности с помощью пунктира пустых остановленных кадров, которые могут заполняться любым содержанием. Он выделил и постулировал только само наличие этих кадров, самих рамок, которые есть остановки, мгновенные срезы бесконечного становления и течения появляющегося и тающего времени, которые можно использовать для познания. Их удобно применять как рабочий инструмент. Но подлинное течение, промежутки между кадрами он определил как интуицию, своего рода инстинкт разума, для которого никакой скорости нет. Недаром его последующие после основополагающей диссертации исследования в большой части посвящены памяти – главной психической основы “второй скорости”, соединяющей времена, которая схватывает, охватывает все времена в одном миге. Психологическое время, которое стало предметом исследования Бергсона, позволяет понимать, как течет первая, обычная “река времен”. И куда она течет.
Об этой высшей скорости, о научной и житейской интуиции, о чудесном угадывании, о мигах прозрения, высшего откровения и вневременного проникновения в суть происходящего или предсказания будущего написаны монбланы книг. Все такие факты всегда описываются примерно так: “как будто молния пронзила мозг... и т.п.”. Имеют ли реальное значение эти слова, что стоит за ними? Достаточно любого примера, например, открытия формулы бензола Кекуле, которое произошло, как известно, во сне. Теперь эта формула работает вполне материально на любом нефтеперерабатывающем заводе. Что же, признать пустячной, эфемерной эту мгновенную скорости понимания, схватывания? Но есть и другая их сторона. Хрестоматийные примеры происходивших во сне открытий, озарений всем известны и каждый из своего опыта знает, как можно каким-то внутренним зрением в некотором особом состоянии проникнуть на новый уровень понимания. Собственно говоря, это особое состояние и является наиболее притягательным для разумного существа. Мы хотим, силимся проникнуть в этот нездешний свет, иногда излишне, патологически стремимся. Знать будущее, проникнуть в связь состояний – на том стоит вся мистика.
Но ведь чудес не бывает. Имеется какое-то рациональное объяснение и для интуиции. Научное исследование этих сложных вещей идет. Известны и самонаблюдения ученых, когда к ним приходило решение давно чаемой задачи. Возможно, на примере решения как раз этих формализованных задач, привычных научному уму, мы сможем в первую очередь понять процесс интуиции. В науке он в первую очередь и требуется. Замечено главное условие включения другой скорости, ускорения – напряженные размышления о данном предмете. Сначала возникает нравственная необходимость, затем начинается сознательное формулирование задачи и в какой-то момент происходит таинственное включение. Тот факт, что решение может придти во сне или во время болезни или в момент какого-то отвлечения, изменения сознания свидетельствует о независимости процесса решения от сознательных отделов мозга. Решение идет в другом измерении, как бы не в нашей жизни, а мы о нем только догадываемся.
Некоторые намеки в механизме сочетания двух скоростей для решения насущных и глубоко волнующих задач содержались в экспериментах группы Н.И. Моисеевой по исследованию так называемой “индивидуальной минуты”, которая у каждого несколько отличается от минуты астрономической. Если попросить человека посчитать время про себя и сравнить потом с часами, чаще всего он или “растянет” или “сократит” минуту. Этот прием как раз и основан на слабом чувстве времени у человека и навязывании им самому себе сознательного отношения к течению времени. Чаще всего обманывающим его. Но это отсутствие чувства с лихвой окупается способностью человека “раздвигать” внутреннее время. Ставя людей в стрессовую ситуацию, экспериментаторы обнаруживали, что люди способны решать такое количество и качество задач, которое в обычных условиях невозможно. “Когда организм поставлен перед реальной необходимостью обработать такой объем информации, который обработать за данное время невозможно, внутреннее время организма течет замедленно”, утверждают исследователи “индивидуальной минуты”. (Моисеева, 1980, 1981). Человек может в некоторых ситуациях ее растягивать, увеличивать. Такое происходит на пороге смерти, в рискованных и пограничных ситуациях. Это таинственное свойство и есть интуиция, в которой обычное течение последовательных операций происходит с огромной скоростью, которая воспринимается как растягивание времени.
И если представить себе, что в данном случае – при решении математических и других формализованных, а не размытых задач, требуется большое, но не бесконечное количество операций, то можно сказать, что они все равно совершаются в том порядке, как если бы ученый решал их последовательно, допустим, на доске, шаг за шагом, но в другом, несравнимо более быстром темпе. Нельзя перепрыгивать через операции, иначе будут ошибки. Следовательно, количество решенных этапов задачи остается постоянным, просто делаются они с другой скоростью. В секунду совершается столько, на что при спокойном последовательном решении понадобился бы час или день. Значит, весь вопрос в уплотнении времени.
Такое устройство – компьютер, в котором моделируются умственные операции. Но в чем его отличие от счетных машин, которые строились всегда? Мне кажется, что компьютер оказался не просто устройством для ускорения счетных операций, а устройством для совмещения двух различных скоростей этих операций. Возможно, самое важная часть изобретения состояла не в изобретении быстродействующего счетчика. Ведь они изобретались чуть ли не в средневековье, только были механическими..
Если бы задача состояла только в повышении скорости быстродействия, то ее достижение дало бы нам чисто механическое устройство, ничем не отличавшейся, например, от радиоустройств, где сообщения можно передавать в уплотненном виде. В режиме уплотнения за ничтожный миг передается такое количество информации, на чтение которой требуется несколько дней. Но вся революционная новизна компьютера заключалась, на мой взгляд, лишь в повторении того, что есть в живой природе: надо было встроить в машину счетчик времени – обычные часы. Конечно, не механические часы, а электрический колебательный контур, главная часть которого – пластинка кварца, имитирующая время. Она стала техническим устройством получения “времени”, и с ним, как с осевым процессом, должны были сочетаться, на него нанизываться процессы всех быстродействующих устройств. Операции промежуточные происходили с гигантской скоростью, но их результаты должны переводиться в режим обычного времени, которое и названо в кибернетике реальным временем, то есть временем обычного течения человеческой жизни, он же режим течения жизни любого животного, растения, бактерии, режим скорости деления клетки. На ось колебаний, идущих более или менее строго в электрически заряженных осциллирующих кварцевых пластинах, можно было нанизывать операции контроля за совершением операций, шедших с разными скоростями, включать их в определенное время, как они включаются в живых организмах.
В главе 11 мы напомнили о том, как завершался девятнадцатый век – массовым и повсеместным применением механических часов, вхождением их в повседневную жизнь, согласование жизни всего человечества по часам. Чуткие мыслители это почувствовали, именно в 1924 году вышла книга Валериана Муравьева с характерным названием “Овладение временем”, в которой есть множество философских прозрений. (Муравьев, 1998).
Как продолжалось это овладение временем на протяжении века? В повседневности жизни мы не замечаем перемен и лишь при сравнении с отделенным прошлым они бросаются в глаза. Теперь видно, что человек становится в массе своей другим существом. Все прежние века оставили нам свидетельства тщетности человеческих усилий, размышления о бренности его существования, о страданиях и тщете земной жизни. Человек был игрушкой судьбы. Все его усилия шли прахом. И потому сложилась идеология Царства Небесного, где все будет по-другому, где все будет прощено и вознаграждено. Но в земной жизни смысла нет, она проходит в суете забот о пропитании и размножении и кончается тленом.
Мы не замечаем, как изменилось это центральное, фундаментальное самоощущение, саморефлексия человека. Он перестает чувствовать себя игрушкой в руках судьбы, но становится ее хозяином. Сегодняшний цивилизованный человек – это не прежнее темное, забитое, бедное, обремененное болезнями существо.
Есть масса вполне объективных свидетельств изменение его состояния. К ним можно отнести исчезновение бедности, повышение уровня жизни. Еще в начале двадцатого века нормой была бедность и только ничтожная часть населения могла пользоваться всеми благами цивилизации. Теперь нормой становится обеспеченность, достаточность. Большинство населения цивилизованных стран не испытывает нужды и лишений. Повышение жизненных стандартов приводит к тому, что львиную долю своих доходов современный человек тратит на образование – свое и своих детей, на здравоохранение. Структура потребления свидетельствует об изменении морального и умственного состояния человека. Теперь это не расходы на себя, а вложения в собственную личность.
Но конечно, уровень потребления есть только следствие резкого повышения уровня производительности человека. И если для конца девятнадцатого века мы указывали что с освоением времени приходит упорядочение деловой жизни и обретение человеком своего дела, то в конце двадцатого самым характерным и достаточно массовым стало явление самореализующейся личности. Это означает, что такая личность не просто занимает место, не просто встраивается в существующие социальные структуры, но изменяет их. Он сам создает свое дело, которое ощущает как свое призвание, как осуществление замысла, оно соответствует его внутренним свойствам и способностям, потому что и представляет собой переведенные в область реальности мечты, таланты и желания человека. Теперь дело его – это то, чего раньше никогда не было, у человека появилась возможность сложить его из собственных чувств, знаний, психический свойств, присущих только ему. Это значит в общем виде, что каждый, кто обрел такое неповторимое дело, в самом прямом смысле изменяет судьбу мира.
Появление нового человека уловлено, существует много попыток описания личности. Наиболее успешной из них представляется “психология бытия” Абрахама Маслоу. Он заметил и на основе эмпирических данных составил первое описание психически здоровой личности, в отличие от предшествующих психологических учений, которые описывали ущербную патологическую личность, изуродованную природными коллективными инстинктами и представлениями. Впервые на арену жизни в достаточном количестве вышел новый по своему складу человек – самодостаточный, спонтанный, счастливый человек, живущий в свободном излиянии своих внутренних потенций. Он позитивно настроен, он живет, реализуя свою внутреннюю программу, самоактуализируется. Ему ведомы “пиковые переживания”, то есть миги соединения с тем, что оно осознает как высшее начало в себе, он независим и автономен, его познание мира не связано с непосредственной пользой, но только с самореализацией своих свойств. Он увлечен всеми аспектами бытия. В то же время, как выяснил Маслоу, психическое здоровье означает не усреднение способностей, а как раз их превышение над средним уровнем, их более высокое развитие. Самоктуализирующаяся личность есть в то же время в высшей степени креативная личность. (Маслоу, 1997,1999).
Создающаяся из самоактуализирующихся людей общность в наивысшей степени производительна и стремительно продвигается к новому, более осмысленному существованию. Оно буквально улетает, отделяется от традиционного общества. И одним из главных показателей его развития служит дальнейшее освоение и использование времени. Новый век начинается как век следящих систем. А следящая система в природе – это живое существо как двухскоростная система, одна из которых базовая, в соответствии с которой построена программа развертывания процесса размножения, например, другая – опережающая, контролирующая. течение реального времени.
Всеобщая компьютеризация и создание глобальных сетей создают совершенно новое качество и новую роль человека. Человечество незаметно превращается в мозг планеты, в совокупное контролирующее и действующее существо. Нет сомнения, что в основу внутренней связи всех людей, ранее основанную только на природных видовых свойствах, теперь закладывается синхронизация, единство времени и пространства. Если ранее синхронное бытие покоилось на одинаковом инстинкте, теперь оно строится на знаниях и прежде всего на использовании времени.
Не забудем, что кибернетика, как наука, только кажется чисто технической, а начиналась она с изучения и моделирования, имитации живого организма, его отдельных следящих нервных систем, а один из главных ее создателей Норберт Винер писал: “Итак, современный автомат существует в таком же бергсоновом времени, как и живой организм”. (Винер, 1983, с. 99). Правда, следом Винер показывает, что он не вполне доверяет представлению Бергсона об отличиях в деятельности автомата и организма и настаивает на их общности. Но такая общность живого разума и автомата была бы доказана, если бы за прошедший после создания кибернетики как науки автомат хотя бы что-нибудь однажды изобрел, тогда как человек в соответствии с творческой эволюцией Бергсона продолжает изобретать, в том числе и автоматы, имитируя свои системы.
Мы находимся на пороге. Исследования такого рода только начинаются, хотя практические действия, как всегда, опережают осознание. Появление компьютеров с их двумя временами – реальным, в ритме человеческой жизни и виртуальным временем ставит задачу такого осознания.
И прежде всего нужно начинать с природной основы такого двухскоростного поведения человека, а именно, с эволюции времени от живого вещества через живое существо к разумному существу, которая здесь, конечно, едва намечена. Но тема интуиции, психологического времени настолько важна, что заслуживает отдельного исследования. Тему его можно было бы обозначить как постижение истины или даже лучше – переживание истины. Потому что важнейший акт познания – единственного достояния человека – происходит вне логическим путем. Он происходит в виртуальном времени, к которому мы все так стремимся и которое не есть кажущееся время. Оно настолько подлинное, что именно здесь открывается дверь для дальнейшей эволюции разума. А человек есть деятель, преобразователь вечности в режим реального времени.
Но тема виртуального времени и вообще эволюции времени находится за пределами данной книги. Предметом же настоящего исследования как раз и было только реальное время, первая скорость дления, автоматический ход которого нам и нужно уяснить, прежде чем двигаться дальше. Поэтому высказанные в данной главе полу- философские рассуждения – лишь программа дальнейшего. Здесь они требуются только для правильной ориентации в сложных проблемах времени.
Четвертая часть. Выводы: