Затемнение стиха или двусмыслица
Голос зовется так же, как и нрав, а нрав – это также и дурное расположение духа.[332] Созвучными словами обозначаются также гнев человека и корабельные снасти либо лошадиная сбруя. Созвучны и слова, означающие гнев и корабль. К подобным выражениям часто прибегают, чтобы затемнить стих, и это называется двусмыслицей. Одинаково называется также сустав, скрепляющий кости, корабль и войско. То же слово означает и помощь, которую один человек оказывает другому. Так же зовется и пиво. Сходными словами называют ворота в заборе, быка и склон. Подобные слова можно так ставить в поэзии, чтобы возникла двусмыслица и нельзя было понять, не подразумевается ли что-нибудь другое, нежели то, на что указывает предыдущий стих. То же можно сказать и о многих других названиях, одинаковых для разных вещей.
Приложения
Снорри Стурлусон и его «Эдда»
Среди произведений, пользующихся немеркнущей мировой славой, «Младшая Эдда» – одно из самых своеобразных. Трудно определить, что такое «Младшая Эдда». Нельзя сказать, что она – научное произведение: слишком много в ней великолепной поэзии. Но кое-чем «Младшая Эдда» непохожа и на художественное произведение: слишком много в ней того, что явно рассчитано на удовлетворение потребности в знании. Ее судьба в веках, как и вся кого произведения, намного пережившего свое время, противоречива: она была написана с целью, которую ей, в сущности, не пришлось выполнять, и в мировой культуре она сыграла роль, которую, конечно, не мог предвидеть ее автор. Правда, эта роль очевидна: благодаря «Младшей Эдде» сохранился целый мир – огромный, красочный и премудрый мир языческих мифов и сказаний.
«Младшая Эдда» – произведение очень пестрое и сложное по составу. Кое-что в ней на столько вычурно и формалистично, что вообще совершенно непереводимо (и поэтому в основном опущено в издании 1970 г.). Другое – и особенно «Видение Гюльви», лучшая часть «Младшей Эдды», – наоборот, настолько непосредственно и наивно, что трудно передается средствами современного литературного языка. Выдающийся исландский ученый Сигурд Нордаль, автор лучшего из того, что написано о «Младшей Эдде», так сказал об этой ее части: «„Видение Гюльви“ – это одно из тех вечных произведений, которые можно читать ребенком сразу же после букваря и затем опять и опять на всех ступенях развития и знания и каждый раз находить новое, и новое, и новое. Эта книга одновременно и прозрачна, и трудно понимаема, проста, как голубка, и хитра, как змея, в зависимости от того, насколько глубоко читатель проникает в нее. Ибо, хотя языческое мировоззрение не полностью раскрывается в ней, в большей цельности его не найти ни в каком другом произведении».
Считается, что «Младшая Эдда» была написана Снорри Стурлусоном примерно в 1222—1225 гг. (последняя часть – в 1222—1223 гг., а остальные части – потом). Но неизвестны ни ее первоначальная форма, ни размеры творческого вклада ее автора или тех, кто ее потом переделывал, пополнял или сокращал. Она сохранилась только в списках более поздней эпохи (не древнее начала XIV в.) и явно не в первоначальном виде. Основные рукописи «Младшей Эдды» – это, во-первых, пергамент из Королевской библиотеки в Копенгагене (codex regius 2367), его датируют около 1325 г.; во-вторых, пергамент Оле Ворма из Арнамагнеанского собрания в Копенгагене (codex Wormianus, АМ 242), его датируют около 1350 г.; в-третьих, пергамент из Упсальской библиотеки (codex Uppsaliensis 11), его датируют около 1300—1325 гг.; в-четвертых, бумажный список из Утрехтской библиотеки (codex Trajectinus 1374), сделанный около 1600 г. с древней рукописи, близкой к двум первым пергаментам; в три фрагмента на пергаментах XIV в. из Арнамагнеанского собрания в Копенгагене (АМ 748 I, АМ 748 II и АМ 757). Есть также множество бумажных списков с основных рукописей.
Между основными рукописями «Младшей Эдды» есть немало расхождений, особенно значительны они между упсальской рукописью (в ней многого нет, и многое совсем иначе расположено) и остальными. Некоторые ученые (Мюлленхофф, Могк, Крогманн) доказывали, что упсальская рукопись всего ближе к оригиналу. Большинство ученых, однако, отдает предпочтение «королевской» и утрехтской рукописям. В основу стандартного, арнамагнеанского издания «Младшей Эдды» – оно вышло вторично в 1931 г. под редакцией Финнура Иоунссона – положена «королевская» рукопись. С этого издания сделан и настоящий перевод.
Не ясно, что значит название «Эдда». Всего чаще предполагали, что оно значит «поэтика» (edda от ??r «поэзия», как stedda «кобылица» от st?? «табун кобылиц»). Но с точки зрения истории языка эта этимология небезупречна, и существование понятия «поэтика» в ту эпоху сомнительно. Производили это название также от Одди, названия хутора, где воспитывался Снорри. «Эдда», следовательно, значит «книга из Одди». Но написана эта книга, по-видимому, не в Одди, так что этимология эта тоже сомнительна. Наконец, некоторые отожествляли название «Эдда» со словом «эдда», которое встречается в одной древнеисландской мифологической песне и значит «прабабушка». Но до сих пор не удалось доказать существование связи между этим значением и книгой.
На упсальской рукописи «Младшей Эдды» есть надпись: «Эта книга называется „Эдда“». Название «Эдда» упоминается также в одном из пергаментных фрагментов «Младшей Эдды». Неизвестно, назвал ли сам Снорри свою книгу так, или она была названа так позднее. В XIV и XV вв. исландские поэты упоминают не раз «искусство Эдды», имея в виду ту поэтическую фразеологию, которая объясняется в одной из частей «Младшей Эдды». Название «Эдда» приобрело совершенно новое значение, когда исландский епископ и любитель древностей Бриньольв Свейнссон нашел в 1643 г. пергамент с древними песнями о богах и героях и назвал его «Эддой Сэмунда Мудрого». Дело в том, что, по сложившимся в XVII в. представлениям, Снорри в своей «Эдде» основывался на сочинении исландского ученого Сэмунда Снгфуссона по прозвищу Мудрый (1056—1133). Произведения Сэмунда не сохранились, и ему было принято приписывать то, чего он в действительности не писал. Когда Бриньольв нашел пергамент с древними песнями, которые пересказываются и цитируются также и в «Младшей Эдде», он решил, что нашел произведение Сэмунда, послужившее основой для Снорри. С этих пор «Эддой Сэмунда» стали называть сборник древних песен о богах и героях, найденный Бриньольвом. А так как впоследствии было обнаружено, что Сэмунд не имел никакого от ношения к этим песням, их стали называть также песнями «Эдды», «Песенной Эддой», просто «Эддой», а также «Старшей Эддой» (полный перевод их на русский язык вышел в 1963 г. под этим названием) в отличие от «Эдды» Снорри Стурлусона, которая тогда стала называться «Младшей Эддой» или «Прозаической Эддой» («Снорриевой Эддой» она называлась и раньше). Песни, входящие в состав сборника, называемого «Старшей Эддой» действительно древнее, чем «Младшая Эдда». Но сам сборник, по-видимому, еще не существо вал, когда Снорри писал свою «Эдду», и пред полагают даже, что именно книга Снорри по служила толчком для его составления. Таким образом, «Старшая Эддах» в сущности не только совсем не «Эддах», но в известном смысле и не «старшая». Впрочем, это, конечно, не основание для того, чтобы отказываться от общепринятого названия.
О том, что Снорри «составил» или «велел составить» «Эдду», говорится в двух рукописях XIV в. В упсальской рукописи сказано: «Книга эта называется „Эдда“. Ее составил Снорри Стурлусон». А в одном из пергаментных фрагментов сказано так: «Здесь начинается о языке поэзии и кеннингах в соответствии со стихами знаменитых скальдов и тому, что Снорри за тем велел составить». Вообще же о Снорри Стурлусоне очень много раз упоминается в од ной из саг, входящих в состав «Саги о Стурлунгах», большого собрания саг о событиях в Исландии в XII—XIII вв., а именно в «Саге об исландцах» (ее не следует смешивать с так называемыми «сагами об исландцах», или «родовыми сагами»), написанной по свежим следам событий Стурлой Тордарсоном (1214—1284), племянником Снорри, и охватывающей период с 1183 по 1244 г., т. е. как раз то время, когда жил Снорри. В другом произведении Стурлы – «Саге о короле Хаконе» – Снорри тоже упоминается несколько раз. Основная тема всех саг о событиях в Исландии – это распри, происходившие там. Поэтому, хотя в «Саге об исландцах» упоминаются сотни лиц и сообщается масса фактов о них, описываются, в сущности, не люди, а распри между ними, люди же оказываются изображенными только косвенно и случайно.
Снорри как человек раскрывается в «Саге об исландцах» хотя и совершенно объективно, поскольку о нем сообщаются только факты, но очень неполно и нечетко, поскольку эти факты либо вообще никак не характеризуют его, либо могут быть различно истолкованы. Так, Финнур Йоунссон видит в этих фактах в основном проявление миролюбия, терпимости, рассудительности, хозяйственности, порядочности и патриотизма. Между тем Сигурд Нордаль видит в них в основном проявление страсти к почестям, богатству и пышности, малодушие, нерешительность, непостоянство, отсутствие глубоких чувств. Между тем эти ученые – лучшие знатоки литературы того времени.
Основные факты таковы. Снорри был одним из Стурлунгов – знатного рода, который играл очень большую роль в исландских распрях первой половины XIII в. (отсюда и название «эпоха Стурлунгов»). Но Стурлунги не только боролись за власть и богатство с другими крупными хёвдингами (представителями знатных исландских родов), они подчас враждовали и между собой или обманывали друг друга. Так, Снорри одно время враждовал со своим племянником, воинственным Стурлой Сигхватссоном, из-за годорда (т. е. владения и звания годи), принадлежавшего Стурлунгам, а сына своего Орекью он обманул – не дал ему обещанного годорда. Орекья тоже враждовал со Стурлой, и тот, захватив его однажды, велел ослепить на один глаз и оскопить. Дело в том, что, хотя родственные связи всегда играли огромную роль в распрях, ни одна из враждующих партий, как правило, не совпадала с родом, так как сторонники вербовались не только по признаку родства, и между родами существовали перекрестные связи, а расселения по родам в Исландии никогда не было.
Снорри родился в 1179 г. на хуторе Хвамм на западе Исландии. Отцом его был Стурла из Хвамма. О многочисленных распрях Стурлы из Хвамма рассказывается в «Саге о Стурле». От него и название рода Стурлунгов. Среди предков Снорри были такие знаменитые персонажи «саг об исландцах», как годи Снорри Торгримссон (по отцовской линии) и скальд Эгиль Скаллагримссон (по материнской линии), а также другие известные исландцы. Снорри воспитывался в Одди, у Йона Лофтссона, знатного исландца, который предложил Стурле из Хвамма взять Снорри к себе на воспитание. Нон был внуком не только норвежского короля, но и знаменитого ученого Сэмунда Мудрого и тоже славился ученостью. В Одди Снорри мог познакомиться с писаниями Сэмунда Мудрого и набраться всякой учености.
Двадцати лет Снорри женился на богатой невесте и в 1202 г. переехал в Борг, ее хутор, где в X в. жил скальд Эгиль Скаллагримссон, а в XII в. – скальд Эйнар Скуласон. В 1206 г. Снорри переехал в Рейкьяхольт и там потом всегда жил, а жена его осталась в Борге. Впоследствии, в 1222 г., Снорри высмотрел себе другую богатую невесту, но ее перехватил у него Стурла Сигхватссон, а в 1224 г. Снорри «вступил в союз на половинных началах» (так говорит сага) с очень богатой вдовой и у него «стало тогда много больше богатства, чем у кого-либо другого в Исландии» Таким образом, о браках Снорри известно только как о хозяйственных сделках. Впрочем, известно также, что, как это было тогда принято, он открыто имел детей от нескольких женщин одновременно. В саге говорится так: «Снорри был очень хозяйственным человеком, он был непостоянен, и у него были дети и от других женщин». Ни о каких романических чувствах у Снорри невозможно заключить из саги.
Многочисленные распри, в которых Снорри участвовал, тоже были для него путем к власти и богатству. Трижды его избирали на исландском альтинге «законоговорителем» (в 1215, 1222 и 1231 гг.), т. е. на высшую выборную должность, которая, впрочем, никакой реальной власти не давала, У себя в Рейкьяхольте он устраивает великолепные пиры. Например, в саге упоминается многолюдный пир по случаю йоля (праздника в середине зимы), устроенный им «согласно норвежскому обычаю». Он строит в Рейкьяхольте укрепления и проводит подземный ход к бассейну с водой из соседнего горячего источника. В его ежегодных поездках на альтинг его сопровождают сотни людей. В 1216 г. его сопровождало 720 человек, в том числе 80 норвежцев в полном вооружении, а в 1232 г. – 960 человек.
Но в противоположность тому, что обычно рассказывается в сагах о людях в его положении, Снорри никогда не участвует в сражениях и не прибегает к оружию. В его участии в распрях нет поэтому драматических моментов, и оно трудно поддается пересказу. По-видимому, управлять людьми он тоже не умел: его люди, а также его дети, не слушаются его. Он не только избегает сражений, но иногда и обращается в бегство. Однако во время его распри с оркнейскими купцами он подсылает к ним трех наемных убийц. В распрях он вообще часто использует других, оставаясь сам в стороне. В одной висе (т. е. строфе, сочиненной к случаю) его обвиняют в том, что с его ведома было совершено зверское нападение на хутор Стурлы Сигхватссона – напавшие рубили в темноте всех, кто был в доме, многие были ранены или убиты, а у одной женщины были отсечены обе груди. В другой висе, которую сказал якобы Эгиль Скаллагримссон, явившись во сне одному домочадцу Снорри, тоже Эгилю по имени, Снорри обвиняется в отсутствии мужества.
Снорри сам был «хорошим скальдом и искусным во всем, что он брался мастерить» (так говорит сага, имея в виду, что между сочинением стихов и любым рукоделием нет принципиальной разницы). За хвалебную песнь в честь ярла Хакона Безумного он получил из Норвегии меч, кольчугу и щит. Снорри сочинял хвалебные песни о ряде норвежских правителей, но из этих стихов сохранился только «Перечень размеров» и три строчки из его хвалебной песни в честь ярла Скули. Эти строчки сохранились только потому, что послужили поводом для насмешек над Снорри. Выражение «жестокий (har?m?la?r) к золоту», т. е. «щедрый», которое Снорри употребил о ярле, могло быть понято и так, что у ярла «жесткая морда». Враги Снорри язвительно шутили насчет того, что ему пришлось целовать ярла в его «жесткую морду», и поносили его как скальда. Вообще стихи Снорри не принесли ему славы, а один из тех, кого он всего больше прославлял в своих стихах, – король Хакон – отдал впоследствии распоряжение убить его.
Но о стихах, сочиненных Снорри, есть все же ряд упоминаний современников. Между тем единственное упоминание о его прозе – это слова саги о том, что Стурла Сигхватссон «бывал тогда подолгу в Рейкьяхольте и усердно давал списывать саги с тех книг, которые составил Снорри». По-видимому, здесь идет речь о «Хеймскрингле», т. е. той знаменитой саге о норвежских королях, которой Снорри обязан своей славой не в меньшей, если не в большей степени, чем «Младшей Эдде». Однако то, что о прозаических произведениях Снорри не упоминается в сагах, не случай: авторство вообще признавалось в отношении только стихов, но не прозы.
Дважды Снорри ездил в Норвегию. В первый раз он был там в 1218—1220 гг. Тогдашние правители Норвегии – ярл Скули и король Хакон (ему было тогда только 14 лет) – дали Снорри звание скутильсвейна (королевского стольника). Снорри ездил тогда и в Швецию. В то время норвежские купцы имели столкновения на юге Исландии с некоторыми местными жителями, и дело дошло до убийств. В связи с этим ярл Скули собирался организовать по ход в Исландию. Снорри был среди тех, кто отговаривал ярла от похода, и он взялся, ссылаясь на влиятельность Стурлунгов в Исландии, уговорить исландцев подчиниться норвежским правителям. Однако же этот поход не состоялся, а Снорри получил звание лендрманна – высшее звание в Норвегии после ярла. Вернувшись в Исландию, Снорри выслал своего сына Йона в Норвегию в качестве заложника, но обещанного не выполнил. Именно тогда в Исландии высмеивалась его хвалебная песнь в честь ярла и то, что ему пришлось «целовать ярла в его жесткую морду».
Второй раз Снорри был в Норвегии в 1237—1239 гг. Он гостил сначала у сына Скули, и потом у него самого. Отношения между герцогом Скули (он был теперь уже герцогом, а не ярлом) и королем Хаконом тогда ухудшались, и власть ускользала из рук герцога. Когда Снорри собирался уезжать из Норвегии, от короля – он был тогда на юге Норвегии – пришла грамота, запрещавшая всем исландцам выезд в то лето. Король, по-видимому, не доверял Снорри, поскольку тот был другом герцога, но Снорри все-таки решил ехать. Как рассказывает сага, по словам одного исландца, при отъезде Снорри получил от герцога Скули звание ярла, но другие исландцы, которые были тогда со Снорри, отрицают это. Отношения между Снорри и норвежскими правителями вообще далеко не ясны. Современные исследователи, описывая их, часто приписывают Снорри политические взгляды нового времени: одни считают, что он был убежденным последователем принципов демократического национализма, другие, наоборот, считают, что он изменил этим принципам. Однако принципы эти были, конечно, вообще неизвестны Снорри.
Герцог Скули был убит в 1240 г., и власть в Норвегии принадлежала теперь только королю Хакону. По-видимому, еще в 1241 г. Гицур Торвальдссон, враг и соперник Стурлунгов, получил от короля грамоту с требованием, чтобы тот заставил Снорри выехать в Норвегию или убил его за то, что он уехал из Норвегии без его разрешения. Гицур с охотой взялся за выполнение этого поручения – со Стурлунгами у него были давнишние счеты. В сопровождении семидесяти человек он приехал ночью в Рейкьяхольт, и люди его вломились в дом. Снорри успел выскочить из него и по совету Арнбьёрна, священника, который был тогда в Рейкьяхольте, спрятался в подвал. Священник этот выдал Снорри за обещание пощады. Пять людей Гицура – Симон Узел, Арни Злой, Торстейн Гудинасон и другие – ворвались в подвал, где прятался Снорри. Сага рассказывает: «Симон велел Арни, чтобы тот зарубил Снорри. „Не надо рубить!“ – сказал Снорри. „Руби!“ – сказал Симон. „Не надо рубить!“ – сказал Снорри. Тут Арни нанес ему смертельную рану и вместе с Торстейном они зарубили его». Это было 23 сентября 1241 г.
А в 1941 г. отмечалось семисотлетие со дня смерти Снорри. За эти семьсот лет не было ни в Исландии, ни в других скандинавских странах человека, слава которого могла бы сравниться со славой Снорри Стурлусона.
Хутор Хвамм, где Снорри родился, хутор Одди, где он воспитывался, хутор Борг, где он жил одно время, и хутор Рейкхольт (раньше – Рейкьяхольт), где он жил дольше всего и был убит, существуют и сейчас. В Рейкхольте перед двухэтажным зданием школы стоит памятник Снорри, и там сохранился выложенный камнем бассейн с водой из горячего источника – единственное, что осталось на этих хуторах от эпохи, когда жил Снорри.
В «Младшей Эдде» четыре части, сильно отличающиеся друг от друга и по форме, и по содержанию: «Пролог», «Видение Гюльви», «Язык поэзии» и «Перечень размеров». Обычно считается, что «Младшая Эдда» – это руководство для скальдов, т. е. учебник поэзии. Действительно, «Язык поэзии» и «Перечень размеров» похожи на учебник, и в «Языке поэзии» прямо говорится, что книга предназначена для молодых скальдов. Но в «Видении Гюльви» рассказывается много больше, чем могло бы понадобиться желающим научиться скальдическому искусству, и по форме эта часть совсем не похожа на учебник. Что же касается «Пролога», то он не имеет никакого отношения к обучению поэзии.
«Пролог» вообще особенно сильно отличается от остальных частей «Младшей Эдды». Он кажется памятником совсем другой культуры. В противоположность остальным частям в нем очень сильно дает себя знать средневековая латиноязычная ученость, совершенно чуждая исландской устной традиции. В «Прологе» рассказывается о том, как люди после Ноева потопа забыли создавшего их бога, но потом в результате наблюдения природы пришли сами к мысли о существовании бога, и таким образом возникли разные религии. Дальше в «Прологе» рассказывается о том, на какие части делится мир, о Трое, о происхождёнии Одина, правителя Трои, и его переселении в Швецию. В пергаменте Оле Ворма рассказывается еще о том, как Ной разделил землю, о Вавилонской башне, о Зороастре, о происхождении идолопоклонства, а также о Приаме, Сатурне, Юпитере и римлянах. Но это явно поздние вставки, и обычно они опускаются в изданиях «Младшей Эдды» (как они опущены и в настоящем издании). В «Прологе» очень много имен из различных средневековых письменных источников. Так, в генеалогии Одина большинство имен – из какого-то древнеанглийского источника. Но есть в «Прологе» также исландские мифологические имена. Некоторые из них отожествляются с именами, с которыми они в действительности не имеют ничего общего (Сив – с Сибиллой, Фригг – с Фригидой и т. п.). Такое фантастическое этимологизирование характерно для средневековых ученых трактатов.
Кое что в «Прологе» прямо противоречит. тому, что рассказывается в «Видении Гюльви» Так, в «Прологе» Один – правитель, пришедший из Трои в Страну Турков и обосновавшийся в Сигтуне в Швеции. Между тем в «Видении Гюльви» он один из богов, генеалогия его совсем другая, и т. д. «Пролог» содержит попытку объяснить происхождение различных религий. Однако это объяснение никак не используется в «Видении Гюльви», где говорится о языческих мифах. Все это, а также общий характер «Пролога», наводит на мысль, что он написан не тем автором, который писал остальные части, и многие ученые, среди них такие видные исландисты, как Вигфуссон, Симонс, Неккель и Хойслер, считали, что «Пролог» написан не Снорри. Однако «Пролог» есть во всех четырех основных рукописях «Младшей Эдды», и поэтому многие специалисты все же считают, что он принадлежит Снорри. Так считали, в частности, такие видные исландисты, как Мюлленхофф, Могк, Нордаль и Финнур Йоунссон, редактор стандартного издания «Младшей Эдды», которое положено в основу настоящего издания.
«Видение Гюльви» – несомненно наиболее цельная часть «Младшей Эдды». Содержание этой части – языческие мифы и всевозможные сведения о языческих богах. Здесь рассказывается о возникновении мира, его устройстве, об отдельных богах и богинях, их именах, их жилищах, их подвигах и, наконец, о грядущей гибели мира и богов и его втором рождении. Некоторые из мифов, рассказываемых в «Видении Гюльви», – например, миф о гибели мира известны также из «Старшей Эдды» или иных источников, но рассказаны там менее подробно и несколько иначе. Но многие мифы в этой части «Младшей Эдды» – например, мифы о том, как был связан путами волк Фенрир, о мастере, который построил стены вокруг Мидгарда, о путешествии Тора к Утгарда-Локи – известны только из данного источника. Такого обзора языческих мифов, какой содержит «Видение Гюльви», нет нигде в литературе народов, говорящих на германских языках.
Что это за мифы? Исландские, т. е. специфичные только для языческой Исландии? Скандинавские, т. е. общие для всех скандинавских народов? Германские, т. е. общие для всех народов, говорящих на германских языках? На эти вопросы очень трудно ответить. В той форме, в которой они сохранились в исландском памятнике, они, конечно, только исландские. Но, по-видимому, очень многое в них было в свое время общим для всех скандинавских народов. По всей вероятности, немало в них восходит и к германской общности. В последнеё время, в основном благодаря работам французского ученого Дюмезиля, признается возможным, что некоторые существенные черты в этих мифах общи для всех народов, говорящих на индоевропейских языках. Поэтому мифы, представленные в «Видении Гюльви», в известном смысле и исландские, и скандинавские, и германские, и даже индоевропейские.
«Видение Гюльви» входит в состав «Младшей Эдды», очевидно, потому, что мифологические имена нужно было знать скальдам: эти имена широко использовались в специфической скальдической фразеологии, о которой подробно рассказывается в следующей части «Младшей Эдды» – «Языке поэзии». Однако в «Видении Гюльви» ничего не говорится о языке скальдов и сообщается намного больше того, что необходимо для понимания скальдической фразеологии или использования ее. Мифы рассказываются здесь явно как самоцель и притом с большим искусством. Эта часть «Младшей Эдды» имеет форму беседы между Гюльви – он скрывается под именем Ганглери – и тремя асами – Высоким, Равновысоким и Третьим, которые, отвечая на его вопросы, рассказывают ему о языческих богах. Живость этой беседе придает то, что и вопросы Ганглери, и его реплики по поводу услышанного характеризуют его как простодушного невежду, полного любопытства и наивно пораженного чудесными рассказами. В то же время в игре участвуют и его собеседники, на пример, когда они, как бы опасаясь, что они могут скомпрометировать своего бога в глазах пришельца, колеблются, рассказывать ли им о неудачах Тора.
Обрамление «Видения Гюльви», т. е. рассказ о самом Гюльви и его собеседниках, ставит перед исследователями «Младшей Эдды» самый трудный из вопросов, связанных с этим памятником, а именно вопрос о том, что думал сам Снорри о языческих богах, о которых он писал, или, более широко, что думали люди того времени о язычестве.
Решению этого вопроса мешает тенденция (уже давно распространившаяся среди исследователей древнеисландской литературы) непременно доказывать, что оригинальное на самом деле неоригинально, подлинное – не подлинно и т. д. Напротив, признавать, что оригинальное оригинально и т. д. считается обычно как-то неуместным в оригинальном ученом исследовании. Поэтому, в частности, много труда было затрачено на доказательство того, что языческие мифы, сохранившиеся в древнеисландской литературе, на самом деле не языческие и не мифы, что их сохранение в Исландии XIII в. свидетельствует о том, что они на самом деле там не сохранились, что вообще язычество в древне исландской литературе – это христианская пропаганда, и т. д. и т. п.
Вместе с тем установить, что люди древнеисландского общества думали о язычестве и христианстве, действительно очень трудно. В «Саге об исландцах» ничего не говорится, конечно, о том, что Снорри думал о язычестве или христианстве. Как уже говорилось выше, в этой саге рассказывается вообще только о распрях между людьми, но отнюдь не о том, что люди думали. Саги, которые рассказывают о языческой эпохе в Исландии или эпохе, когда христианство только что было принято (т. е. о X—XI вв.), хотя и отличаются несколько по манере от саг, которые рассказывают о XII—XIII вв., тоже интересуются только распрями, но отнюдь не тем, что люди думали о религии, языческой или христианской.
Трактовка того, как язычество и христианство соотносились в психологии людей древне исландского общества, нередко бывает настолько упрощенной, что кажется каким-то пережитком точки зрения христианских миссионеров: принятие христианства трактуется как превращение в своего рода «нового человека» или автоматическое изменение всей психологии человека, всех его представлений. Предполагается, что раз христианство – официальный культ, то и психология у людей должна быть «христианская». Но едва ли такая психология вообще существует. То, что известно, например, о вере в судьбу у исландцев как языческой, так и христианской эпохи, – вере, которая, как очевидно из саг, была общераспространенной и играла Огромную роль в Поведении людей, – говорит скорее о том, что введение нового официального культа не вызвало никакого изменения в особенностях психики, наиболее характерных для людей того времени.
Христианизация произошла в Исландии со всем не так, как в других европейских странах, и суть исландской христианизации не столько в том, что новый культ был принят в Исландии добровольно в результате компромисса на альтинге между язычниками и христианами и по этому язычество не было искоренено, сколько в том, что в Исландии тогда и не было силы, которая могла бы его искоренить, не было ни чего похожего на государственную власть и государственный аппарат, т. е. не было государства. Даже в эпоху Стурлунгов, т. е. на третий век после христианизации, ни церковь, которая теперь получила некоторое развитие как самостоятельная организация, ни крупные хёвдинги, которые тогда боролись между собою за власть, не образовали еще государства в собственном смысле слова. Поэтому у официального культа, т. е. христианства, не было особенно глубоких корней и в эту эпоху.
Обрамление «Видения Гюльви» сводится к следующему. Конунг Гюльви в обличье странника отправляется в Асгард к асам, чтобы разведать у них, почему они так могущественны. Чертог, в который он попадает в Асгарде, – это наваждение, насланное асами (отсюда на звание – «Видение Гюльви»). Гюльви, он же Ганглери, беседует с тремя асами – Высоким, Равновысоким и Третьим, и они рассказывают ему о богах, которым они поклоняются, т. е. тоже асах, но уже других. В заключении чертог пропадает, Гюльви возвращается домой и рассказывает людям то, что он слышал. Асы же присваивают себе имена асов, о которых они рассказывали, и выдают себя за них.
Согласно распространенному толкованию, смысл этого обрамляющего рассказа в том, что все, услышанное Гюльви, – наваждение. Однако в действительности смысл обрамления, по-видимому, гораздо запутанней. С одной стороны, оно подразумевает эвгемеристическую трактовку языческих богов (Эвгемер – эллинистический писатель, который толковал богов как обоготворенных людей). Такая трактовка языческих богов была распространена в средневековой литературе, и она подразумевается также в «Прологе», где асы – это правители, которые пришли из Трои в Швецию. С другой стороны, однако, оказывается, что асы – это не только те люди, с которыми беседует Гюльви и которые присваивают себе потом имена богов, но также и те боги, которым эти люди поклоняются. Снорри ничего не говорит о том, что эти вторые асы – не боги. Правда, в одном месте «Языка поэзии» Снорри говорит, что «христианам не следует… верить в языческих богов и правдивость этих сказаний в другом смысле, чем сказано в начале этой книги», т. е. опять-таки как будто склоняется к эвгемеризму. Но надо иметь в виду, что в средневековом представлении «не верить в языческих богов» значило обычно не столько «не верить в их существование» (такой абстрактно логический аспект веры едва ли вообще существовал), сколько «не верить в то, что они хорошие», «не полагаться на них» и т. п. Ведь в средневековой христианской традиции языческие боги всего чаще и трактовались как злые духи, т. е. как существа хотя и реальные, но нехорошие. Однако никакого следа такой трактовки языческих богов у Снорри нет: о языческих богах он говорит с явной симпатией и без всякого морального осуждения. Такое отношение к языческим богам было возможно только в Исландии, конечно, и характерно для исландского христианства. Таким образом, в трактовке языческих богов у Снорри просвечивает вера в них в средневековом смысле этого слова вера, которая сочеталась у него и с эвгемеризмом ученых трактатов, и с исландским христианством. Сочетание христианской веры с верой в языческих богов было, по-видимому, широко распространено в Исландии и сохранилось и позднее. По словам исландцев, живущих в наше время, еще их деды подчас верили не только в разные сказочные существа – скрытых жителей и т. п., но и в Одина и в Тора, хотя и считали себя христианами.
Источники «Видения Гюльви» – это прежде всего мифологические песни, известные по «Старшей Эдде» а именно «Прорицание вёльвы», «Речи Вафтруднира» и «Речи Гримнира». «Прорицание вёльвы» послужило для Снорри образцом и в расположении материала (сначала – возникновение мира и т. д.), а сюжет «Речей Вафтруднира» (состязание в мудрости, в котором побежденный расплачивается жизнью) прощупывается в беседе Ганглери с асами (ср., например, слова Высокого «не уйти ему живым, если не окажется он мудрее» Снорри цитирует также ряд других песен из «Старшей Эдды» («Речи Высокого», «Поездку Скирнира», «Перебранку Локи» и т. д.), а также песни, которые известны только по «Видению Гюльви», а именно «Заклинание Хеймдалля» стихи о Ньёрде и Скади и стихи, в которых упоминается богиня Гна. Предполагают, что на не сохранившихся песнях основан его рассказ о смерти Бальдра. Возможно, что Снорри черпал свой материал непосредственно из устной традиции. Судя по цитатам в «Языке поэзии», Снорри держал в памяти огромное количество стихов. Но не исключена возможность, что песни, которые он цитирует, были записаны раньше. По-видимому, однако, сборника песен, называемого теперь «Старшая Эдда», еще не существовало. Вероятно, Снорри использовал в «Видении Гюльви» также кое-какие скальдические стихи, а также устные предания и рассказы о богах, похожие на волшебные сказки (например, в рассказе о путешествии Тора к Утгарда-Локи и в других рассказах о Торе).
Несомненно, что в эпоху, когда жил Снорри, мифы о языческих богах были еще широко известны. Об этом свидетельствуют, например, следующие факты из «Саги об исландцах» Стурлы Тордарсона. Одна женщина, возмущенная тем, что Стурла из Хвамма, отец Снорри, сеет раздоры своими коварными советами, бросилась на него, пытаясь выколоть ему глаз ножом, и воскликнула: «Почему бы мне не сделать тебя похожим на того, на кого ты всего больше хочешь быть похожим, на Одина!». Стурлу Сигхватссона, племянника Снорри, назвали Фрейром из Долин, намекая на то, что он, подобно Фрейру в последней битве богов, не участвует в битве. Землянка Снорри на альтинге называлась «Вальгалла», а маленькая землянка рядом с ней – «ягнячий загон Вальгаллы». Но то, что устная традиция, хранящая сведения о языческих богах, еще жила во времена Снорри, доказывается лучше всего самим фактом написания «Видения Гюльви».
Ученых очень интересовало, насколько верно Снорри передает языческие мифы и нельзя ли как доказать, что они не языческие и не мифы. Могк, например, доказывал, что рассказы Снорри о богах – это своего рода новеллы, в которых древние мифы используются так же свободно, как новеллисты нашего времени используют свой материал. Снорри, однако, как и те, кто писал саги (неясно, можно ли их назвать «авторами», так как такого понятия тогда вообще не было), несомненно считал, что он «составляет» или «записывает», а не «сочиняет» или «придумывает». Отступления от мифа, которые Могк предполагал у Снорри, в ряде случаев оказались впоследствии ошибкой Могка, а не Снорри. Но, конечно, как и те, кто писал саги (и именно потому, что не было понятия «автор»), Снорри излагал материал, почерпнутый им из традиции, своими словами, исправляя или дополняя его по своему разумению и тем самым отклоняясь от оригинала. В некоторых случаях он явно не понял своего источника (эти случаи оговорены в наших примечаниях). В ряде случаев языческие мифы окрашены у него христианскими представлениями а в изложении этих мифов проглядывает христианская фразеология (более явные из этих случаев тоже оговорены в наших примечаниях).
«Язык поэзии» значительно менее целен, чем «Видение Гюльви». Обрамление его не выдержано. В начале «Языка поэзии» повествуется о том, как на пиру у асов морской великан Эгир беседует с богом поэзии Браги. Браги рассказывает Эгиру некоторые мифы, а потом отвечает на вопросы Эгира о разных способах выражения в поэзии. Но на этом обрамляющий рассказ прерывается, и Снорри уже, по-видимому, от своего имени говорит:
«Теперь следует сказать молодым скальдам, пожелавшим изучить язык поэзии и оснастить свою речь старинными именами или пожелавшим научиться толковать темные стихи: пусть вникают в эту книгу, дабы набраться мудрости и позабавиться». Дальше в вопросах и ответах, но без упоминания об Эгире и Браги как собеседниках, рассказывается о том, какие обозначения приняты в поэзии для разных вещей, приводятся стихотворные примеры, а иногда и мифы или сказания, поясняющие то или иное поэтическое обозначение. К концу «Языка поэзии» вопросы уже не задаются, а изложение все больше принимает характер средневекового учебника (с современной точки зрения, скорее лексикологии, чем поэтики).
В «Языке поэзии» повествуются мифы о похищении Идунн, обладательницы волшебных яблок, и великане Тьяцци, о меде поэзии, о Торе и великане Хрунгнире, о Торе и великане Гейррёде, а также о волосах богини Сив и сокровищах богов. В отличие от «Видения Гюльви», где рассказываются только мифы, или сказания о богах, «Язык поэзии» содержит и ряд героических сказаний, а именно сказания о Нифлунгах, о мельнице Гротти, о Хрольве Жердинке, о битве Хьяднингов. Источники всех этих мифов и сказаний те же, что и у мифов в «Видении Гюльви» древние песни, скальдические стихи, устные рассказы, а может быть, и некоторые уже раньше записанные произведения. В отличие от мифов «Видения Гюльви» мифы и сказания «Языка поэзии» образуют лишь вкрапления в текст учебника поэтического искусства. Эти вкрапления распределены очень неравномерно: вначале они идут подряд, в конце их нет совсем. Однако сами по себе мифы и сказания, приводимые в «Языке поэзии», ни по форме, ни по содержанию ничуть не уступают тем, которые рассказываются в «Видении Гюльви». Знаменитый миф о меде поэзии и знаменитое сказание о Нифлунгах (или Нибелунгах) рассказываются именно здесь.
Мифы и сказания приводятся в «Языке поэзии» с целью пояснить то или иное поэтическое обозначение. Например, задается вопрос: «Почему золото называют посевом Хрольва?». Затем следует рассказ о легендарном датском конунге Хрольве по прозвищу Жердинка и, в частности, о том, как он разбрасывает золото в долине реки Фюри перед преследующим его шведским конунгом Адильсом. «С той поры золото и зовется посевом Хрольва или долины Фюри», – говорится в заключение. Поэтические обозначения вроде «посев Хрольва» назывались «кеннингами». Такие обозначения играли в поэзии скальдов огромную роль, и большинство скальдических кеннингов известно именно из «Языка поэзии». Кеннинги употреблялись также в древней поэзии других германских народов, но нигде они не получили такого богатого развития, как в поэзии скальдов. В «Языке поэзии» приводятся, например, такие причудливые кеннинги, как «огонь струящегося пути угрей» (т. е. золото, так как «путь угрей» – это море, а «огонь моря» – золото), «расточитель янтаря холодного луга кабана Видблинди» (т. е. мужчина, так как «кабан Видблинди» – это кит, «луг кита» – море, «янтарь моря» – золото, а «расточитель золота» – мужчина), «испытатель племени костей земли» (т. е. Тор, так как «кости земли» это горы, «племя гор» – великаны, а «испытатель великанов» – Тор) и многие другие, не менее причудливые.
О том, что такое кеннинг, о его разновидностях, его происхождении и т. д. существует обширная литература. Это вызвано не только тем, что кеннинг, особенно скальдический кеннинг, – очень своеобразное явление, или тем, что, как видно из приведенных примеров, он может быть очень труден для понимания, но и тем, что в «Языке поэзии» – основном источнике наших знаний о скальдическом кеннинге – много неясного. Строго логических определений, точно употребляемых терминов, последователь ной классификации у Снорри нет. В начале «Языка поэзии» Снорри говорит: «Всякую вещь можно назвать своим именем. Второй вид поэтического выражения это то, что зовется замена имен[333]. А третий вид называется кеннингом[334]». Дальше поясняется, что такое кеннинг. Но примера «замены имен» здесь не приводится. По-видимому, то, что здесь названо «замена имен», – это так называемые «хейти» (heiti, буквально «названия»), т. е. поэтические синонимы (они приводятся, например, в «Языке поэзии», 67). В главе 83 приводятся разновидности хейти, называемые видкеннинг (vi?kenning), т. е., по-видимому, слова типа «наследник», «убийца» и т. п. в кеннингах «наследник Хакона», «убийца Фафнира» и т. п., и саннкеннинг (sannkenning) т. е., по-видимому, сложные слова со значениями типа «мудрый человек» и т. п. (в переводе здесь форма этой разновидности хейти не соблюдена). А несколько раньше хейти определяется как «свое имя вещи». Вместе с тем Снорри не столько дает определение кеннинга, сколько его пример («Тюр победы», «Тюр повешенных» или «Тюр ноши», т. е. «Один», гл. 7). Но, как видно из дальнейшего, эти примеры иллюстрируют только одну из разновидностей кеннинга. То, что Снорри относит к кеннингам, в сущности, не поддается определению. По-видимому, всего последовательней считать, что кеннинг – это любой дву– или многочленный заменитель существительного обычной речи. Что же касается разновидностей кеннингов, то их последователь ной классификации нет не только у Снорри, но и у исследователей языка скальдов.
В заключительной части «Языка поэзии» приводится большое количество хейти. Эта часть «Младшей Эдды» похожа поэтому больше на лексикологию, чем на поэтику. Среди приводимых здесь хейти есть и поэтические синонимы в собственном смысле слова, и собственные имена, и просто близкие или связанные по значению слова, и даже омонимы. В поэзии скальдов хейти использовались в огромном количестве, так как они позволяли бесконечно варьировать словесное наполнение кеннинга, оставляя неизменной его смысловую схему. Хейти, собранные в «Языке поэзии», – различного происхождения. Некоторые них очень древние. Но встречаются среди них и со всем новые заимствования из других языков. Судя по тому, что говорится в одном месте «Языка поэзии» («записаны следующие наименования неба, но некоторые из них мы не нашли в стихах», гл. 69), Снорри использовал списки хейти, составленные уже раньше, возможно Сэмундом Мудрым.
Как правило, хейти не поддаются сколько-нибудь эквивалентному переводу на современные языки, так как ни в одном из этих языков нет такого огромного количества поэтических синонимов. Что касается собственных имен, то их, конечно, можно транслитерировать. Однако надо иметь в виду, что собственные имена для современного человека совсем не то, чем они были в свое время. Они не были такими пустыми, какими кажутся сейчас. Они всегда подразумевали своего конкретного носителя и казались поэтому не менее содержательными, чем имена нарицательные.
После «Языка поэзии» в рукописях «Младшей Эдды» приводятся так называемые «тулы», т. е. стихотворные перечни хейти. Здесь перечисляются хейти морских конунгов, великанов, великанш, отдельных богов и богинь, валькирий, женщины, мужчины, битвы, меча, секиры, копья, лука, щита, шлема, кольчуги, моря, реки, рыбы, корабля, земли, быка, барана, козы, медведя, оленя, кабана, волка, неба, земли. В упсальском пергаменте и в пергаменте Оле Ворма этих тул нет. Вероятно, их не было и в оригинале. В настоящем издании они опущены.
Для поэзии скальдов были характерны не только кеннинги и хейти, но и ряд других формальных особенностей, резко отличавших ее от прозы, с одной стороны, и от так называемой эддической поэзии, т. е. песен «Старшей Эдды» с другой стороны. Граница между поэзией и прозой была вообще несравненно резче, чем в литературах нового времени, и внутри поэзии проходила не менее резкая граница, а именно граница между поэзией скальдов и эддической поэзией. Поэзия скальдов отличалась и от прозы, и от эддической поэзии, во-первых, тем, что она была крайне вычурна, вернее, гипертрофированно формалистична, а во-вторых, тем, что она (и только она!) всегда осознавалась авторским творчеством. То и другое было, конечно, связано: гипертрофия поэтической формы – это как бы первый этап развития творческого самосознания в литературе.
Поэзия скальдов очень непохожа на поэзию в современном смысле слова. Человеку нового времени она чужда и непонятна. Даже специалисты литературоведы обычно говорят, что она «не поэзия». Следовало бы, однако, сказать «не поэзия в современном смысле слова». Дело в том, что людей древнеисландского общества она, несомненно, вполне удовлетворяла, и никакой другой поэзии им не было нужно (эддическая поэзия ценилась скорее ради содержащихся в ней мифов и сказаний, а не как поэзия). Поэзия скальдов была как бы зашифровкой того или иного сообщения посредством шифра, настолько замысловатого и вычурного, что сутью этой поэзии было не само сообщение, а только его расшифровка. В современных изданиях скальдические стихи всегда сопровождаются пересказом их в прозе. Иначе их понять невозможно. Скальдическая зашифровка состояла не только в использовании вычурных и замысловатых кеннингов и бесчисленных хейти, но и в соблюдении очень строгого размера, т. е. определенного количества слогов и строк и очень трудного узора внутренних рифм и аллитераций (начальных рифм), а также в переплетении предложений и словосочетаний, т. е. в применении совершенно противоестественного порядка слов (один этот по рядок слов доставил массу хлопот исследователям и, в сущности, до сих пор остается загадкой).
В силу всего этого невозможно даже приблизительно передать в переводе форму скальдических стихов. В «Языке поэзии» приводятся примеры из 70 скальдов IX—XIII вв. Неясно, были ли эти примеры уже в оригинале, или они – позднейшая вставка. Как правило, это фрагменты, содержание которых крайне скудно и вне произведения, из которого они взяты, вообще непонятно. Поскольку эти стихи приводятся исключительно ради их формы (они должны служить подтверждением того, что тот или иной кеннинг или хейти действительно употреблялся скальдами), а форма их непереводима, в настоящем издании они опущены и приводятся только соответствующие кеннинги и хейти. Скальдические стихи имеет смысл переводить лишь тогда, когда они образуют звенья в повествовании (как это имеет место в сагах), т. е. когда важен их смысл, а не только форма.
«Перечень размеров», последняя часть «Младшей Эдды», тоже опущен в настоящем издании и по той же причине: основное содержание этой части – скальдические стихи, но приводятся они ради их формы, а форма эта непереводима. Часть эта представляет интерес, но, конечно, не в переводе, для историков метрики и языка. «Перечень размеров» содержит 102 висы (строфы), каждая из которых должна иллюстрировать новый размер. Снорри, однако, подразумевает под «размерами» не только метрические разновидности стиха, т. е. его разновидности, обусловленные различной расстановкой аллитерации или внутренних рифм, количеством слогов в строке и т. д., но и различные стилистические приемы – употребление тех или иных кеннингов, расположение предложений в строфе и т. п. Смешение метрических явлений со стилистическими, своего рода, синкретизм стихотворной формы и языкового стиля, вообще характерен для средневековой поэтики и особенно для поэзии скальдов: языковой стиль в ней обычно различен в различных размерах. Снорри начинает с «дротткветта», наиболее сложного скальдического размера (пять шестых того, что сохранилось от поэзии скальдов, сочинено дротткветтом), и посвящает этому размеру первые 68 вис, иллюстрируя сначала его стилистические, а потом его метрические разновидности, переходит за тем к более простым и кончает самыми простыми размерами, теми, которые характерны для песен «Старшей Эдды».
В своем «Перечне размеров» Снорри проявляет необычайную виртуозность. Ему удается не только проиллюстрировать массу метрических и стилистических явлений, но и связать все свои иллюстрации по содержанию: все они вместе образуют хвалебную песнь в честь норвежских правителей – короля Хакона и ярла Скули. Сначала прославляется Хакон, затем Скули, потом снова Хакон и наконец оба вместе. Такой трюк оказался возможным потому, что содержание скальдических хвалебных песен вообще крайне трафаретно: повторяется все то же о щедрости, могуществе и храбрости правителя и все так же описываются битвы. Поэтому, хотя в ряде случаев Снорри имеет в виду, по видимому, какие-то конкретные события из истории правления Хакона и Скули, содержание его хвалебной песни очень скудно и целиком подчинено чисто формальной задаче – дать иллюстрации стихотворных размеров и стилистических приемов. В конце своей хвалебной песни Снорри говорит, что она «будет жить всегда, пока не прекратится людской род и не погибнут миры». Но по иронии судьбы именно эта часть его книги оказалась наименее долговечной.
Стихи в этой части «Младшей Эдды» сопровождаются прозаическим комментарием, в котором объясняются иллюстрируемые явления. Комментарий этот как бы не закончен: к концу он становится скуднее и наконец совсем исчезает. По стилю эта проза очень отличается от других произведений Снорри. Многое в ней похоже на средневековые схоластические трактаты. Некоторые ученые предполагали, что ее написал не Снорри. В средневековой литературе нетрудно найти аналогии этой части «Младшей Эдды», т. е. произведения, представляющие собой стихи в сопровождении комментария самого автора. Наиболее известное из таких произведений – это «Новая жизнь» Данте, сборник стихотворений, связанных прозаическим комментарием.
Еще в середине XII в. оркнейский ярл Рёгнвальд вместе с исландским скальдом Халлем Тораринссоном сочинили произведение, которое несомненно послужило прообразом для «Перечня размеров», а именно так называемый «Старый ключ размеров». Многое в стихах «Перечня размеров» заимствовано из «Ключа размеров». Но в «Ключе» только 82 висы и 42 размера, а содержание более пестрое. В строфе 70-й Снорри говорит: «Многие из моих размеров никогда не употреблялись раньше». Действительно, он приводит целый ряд размеров, которые явно придуманы им самим. Кроме того, систематизация размеров у него гораздо последовательнее, чем в «Ключе». В средневековой Европе не раз сочинялись латинские ключи размеров и поэтики, как прозаические, так и стихотворные. Но связи с исландскими стихотворными поэтиками здесь могло и не быть. Аналогичные тенденции могут проявляться в литературе и при явном отсутствии каких-либо связей. Так, персидский поэт XII в. Кивами Мутаризи сочинил касыду (хвалебную песнь), в которой почти каждый бейт (строфа) иллюстрирует какой-нибудь метрический или стилистический пример. Даже количество строф у исландского и персидского поэтов почти одинаково (102 у Снорри и 101 у Кивами Мутаризи). Но невозможно заподозрить никакой связи между «Перечнем размеров» и персидской касыдой.
Во времена Снорри поэзия скальдов доживала свой век. Снорри был одним из последних скальдов, сочинявших хвалебные песни в честь норвежских правителей. При дворе норвежского короля во времена Снорри давали себя знать новые литературные вкусы – куртуазные и романические. Скальды уже не пользовались там такой популярностью, как раньше. В своей «Эдде» Снорри обращен в прошлое, а не в будущее. Скальды, жившие за сто, двести, триста или даже четыреста лет до него, были для него образцом для подражания и непререкаемым авторитетом. Тем, что известно о поэзии скальдов, мы обязаны всего больше «Эдде» Снорри. Но учебником поэзии его книга не стала. Правда, еще и в XIV в. в Исландии сочинялись скальдические стихи, а некоторые элементы скальдического искусства продолжали жить в римах, народном поэтическом жанре, в продолжение многих веков. Все же это были только некоторые элементы скальдической поэзии, а не искусство скальдов в целом.
М. И. Стеблин-Каменский
VI. Перечень скальдов
Старкад Старый был скальдом. Его песни – самые древние, что знают сейчас люди. Он слагал стихи о датских конунгах.
Конунг Рагнар Кожаные Штаны был скальдом, и Аслауг, жена его, и их сыновья.