Настоящий мужчина в эпоху Hинтендо 4 страница
Друг Уилла Адам, также записался на айкидо и на курс. Толстый, но гимнастичный, тяжелый, но гибкий, Адам выглядел как парень, всегда избиваемый людьми, которым не нравилось его лицо и его скороговорки в стиле Робина Вильямса. По прошествии некоторого времени в его компании я начал понимать почему так было. Он чередовал немощную пассивность со склонностью измываться, когда была возможность выйти сухим из воды. Он женился на японской девушке когда ему было восемнадцать и она забеременела. Теперь ему было двадцать два и его жена отправилась с их маленькой девочкой в Америку. Адам рассматривал курс как некоторую терапию: если бы он смог закончить его, это доказало бы, что он не был полным неудачником. Я был убежден, что Адам бросит через неделю. Он был никуда не годным, несмотря на то, что был профессиональным скейтбордером, у него была старая травма колена, которая все еще давала о себе знать.
Толстый Фрэнк хотел пройти курс, но его ситуация с визой не позволяла ему сделать этого. Он похудел, его руки до плеч и его бычья шея без труда стали достаточно крепкими. Я пробовал убедить его сжульничать, чтобы поступить на курс, но мы знали, что Пол, усердный английский полицейский, разнюхает все. Крис поддерживал, но был гномичен: "У меня есть весомая оговорка относительно способа обучения Гражданской Полиции. Но ты не будешь сожалеть, если закончишь этот курс." Он был также честен по отношению к себе: "Я не уверен, что сам лично мог бы закончить его. Я тоже склонен к несчастным случаям. И, по тому, что я мог наблюдать, основная часть курса это умение справляться с травмами."
Было сложно сравнивать себя с теми иностранцами, которые сейчас проходили курс сэншусей. Я не знал как они выглядели до начала курса. Сейчас, в середине, они все казались очень сильными и физически развитыми. Только Ник, англичанин, которого, как я видел, запугивал Мастард, был настолько неловким, что все еще делал странные ошибки в базовых движениях.
Студенты сэншусей избегали говорить с обычными учениками и сидели, мрачные и неулыбчивые, в раздевалке между занятиями. Я видел их только после занятий. Они все выглядели молодо с тонкими жилистыми телами. У одного из них была челку как у попугая Kакаду, что казалось весьма скандальным для гражданского копа, но возможно конечно большую часть времени она была бы скрыта под шлемом.
Я знал, что если бы я начал курс, то уже не смог бы бросить. Слишком большой был бы удар по моей гордости. И если быть достаточно искренним, то я не сильно отличался от Адама, используя невероятно трудные тренировки, как способ доказать, я так рассчитывал, что я действительно существую.
Я задумался об остальной моей жизни. Что мне было терять? В конце концов это было всего лишь на год. Если сравнение возможно, то эквивалент начальной подготовки в школе Тессю занимал три года. С течением месяцев я развил в себе ощущение неизбежности. Я говорил об этом так много, медитировал над вероятными травмами, промывал себе мозги идеей, что курс был единственным способом моего реального прогресса в боевых искусствах. Большое решение постепенно растворилось в месяцах агонии подсознательного процесса самоубеждения в собственных способностях. Когда я заплатил деньги и отдал все формы, включая одну, где взял на себя всю ответственность за возможные повреждения и летальный исход, это вовсе не казалось таким уж большим делом.
Когда бы меня не видел Мастард, он начинал посмеиваться надо мной и приговаривать: "Ты - мой! Ты- мой!", что очевидно должно было послужить мне предупреждением.
За три месяца до начала курса сэншусей была устроена "интернациональная вечеринка". Все иностранцы, которые занимались айкидо в додзё и японский состав участвовали в ней.
Я разговаривал с Ником, который решил бросить курс за два месяца до окончания. У него было печальное лицо и он нервно тушил сигареты о кусок дыни. Под стрессом у Ника развилась астма. Во время занятия в режиме "хаджиме" (постоянная тренировка без отдыха) с японским учителем, который обладал репутацией безжалостного, у Ника началась гипервентиляция. Учитель заметил, что Ника перестал тренироваться, подошел и начал орать на него. А потом ударил его по лицу.
Ник сказал мне: "Я действительно испугался. Я говорю о том, что это Япония. Я совершенно не знал, что он собирался сделать. Он мог сделать что угодно..."
После того как учитель ударил его, он заставил Ника сделать несколько серий вездесущих "кроличьих прыжков" (усаги тоби - стандартное наказание в Японии, упражнения, которые типично по-японски выглядят мило и глупо, но на самом деле требуют больший усилий). Сейчас усаги тоби запрещены в японских высших школах в качестве наказаний из-за летальных исходов. Вероятно, они также не являются и лучшим лекарством от гипервентиляции. Это привело Ника в крайне напряженное состояние. Беременность его девушки стала последней каплей, он оставил курс и уехал из Японии.
Другой учитель, Шиода-младший, сын основателя славился особой жесткостью в отношении к неяпонцам. Поговаривали, что это был результат его вынужденного трехлетнего проживания в Англии в 1980-е, куда отправил его отец, в то время закладывавший фундамент для своих международных связей. В те годы молодому Шиода Англия показалась жалким местом. Молодые женщины, вероятно, смеялись над его чудным и исковерканным английским и как его литературный предшественник Натсуме Сосеки, он тосковал в холодном и мокром английском климате.
Говорили, что из-за неприятных английских воспоминаний, его вендетта против гайдзин, была особенно заметна в отношении англичан.
Все это казалось слишком нелепым, чтобы быть правдой, но когда он подошел ко мне на зимней вечеринке в додзё, его манера общения была необоснованно агрессивной, хотя английский очень хорошим. Со своим монотонным, но почти истеричным допросом, Шиода-младший в свои 43 года, показался мне исключительным воплощением садистского офицера японской армии 1941 года.
- Почему ты решил учиться на курсе сэншусей? - вопрошал он.
- Я очень интересуюсь японской культурой и верю, что айкидо хорошо воспитывает Дух, - был дан стандартный ответ.
- Ага, Японский Дух. Это очень важно. - Он уставился на меня с вызовом, - Японский Дух - самая важная вещь!
- Японский Дух - очень интересен, - сказал я.
Он коротко кивнул и ушел.
- Ты ему понравился,- сказала мускулистая израильская девушка, сидевшая рядом. Как и многие из бывших израильских военных, она перекочевала в боевые искусства и столь же умело использовала ругательства, как и остальные мужчины.
- С чего ты взяла?
- Потому что он улыбнулся.
- Он не улыбался.
- Если не считать садистский смех, то самое близкое к улыбке - это когда он кивает. Кивок - это улыбка. Поверь мне, если ты ему не понравишься, то ты это действительно поймешь.
Адам, другой будущий сэншусей, тоже на той вечеринке прошел через допрос Шиода.
- Какой неприятный парень, - сказал он, слегка показав головой в сторону Шиода-младшего, который в тот момент сидел. - Он сказал мне, что я слишком полный для занятия айкидо.
- Ты немного полноват.
- Я знаю, но я о том как он это сказал; так словно он думал освежевать меня и зажаpить на обед. В нем есть что-то людоедское.
После сидячей части вечеринки мы переместились в ночной клуб в Шинджуку сан-Чоме, квартал красных фонарей в Токио. По пути к станции Оямада-сэнсэй, схватив Майка "Толстяка" Стумпела за голову и выполнив движение айкидо, засунул его в живую изгородь. Толстяк был сэншусей и со своими 6,2 футами (прим. пер. - 189 см) серьезно возвышался над Оямадой. Но Оямада был учителем, поэтому Толстяк мог только кротко улыбаться. Я обратил внимание, что весь остаток вечера он вынимал из ушей ошметки кустарника.
В ночном клубе, дискотеки в стиле регги, под названием "МС 1000", я впервые познакомился с Роландом "Терминатором" Томсоном, австралийцем шотландского и ирландского происхождения с примесью китайской и аборигенной крови для ровного счета. Он был известен как единственный человек, который смог противостоять болевому контролю никаджо, выполненному Канчо. Его звали "Терминатором" потом, что после одного занятия с ним ты, как нам сказали, чувствовал, что тебе пришел конец и не хотел уже продолжать. Я, по простоте душевной, спросил есть ли у него совет для новичка. Роланд рассмеялся с издевательской иронией, что меня совершенно смутило. Он был моим ровесником, но с эго рыжими волосами и изрытым оспой лицом в форме картофелины, покатыми плечами, большими запястьями и шестифутовым телосложением, он казался старше, безобразнее и бесконечно круче. У него было тихое и очаровательно рассеянное поведение в трезвом состоянии. После нескольких стаканов он становился жестче, грубее и более опасным.
Нынешние студенты курса сэншусей поделились своими советами. Майк "Шип" Кимеда, наполовину канадец, наполовину японец, отец которого был известным учителем айкидо в Торонто, сказал: "Обеспечь, что всегда есть кто-то, кто хуже тебя. Это твоя страховка. Если кто и сломается, то это будет парень снизу, а не ты."
"Толстяк" Стумпел, другой канадец, сказал мне: "Ты не можешь подготовиться к курсу. Он задуман так, чтобы подтолкнуть тебя дальше, чтобы ты мог двигаться сам по себе. Ты не можешь подготовиться так, чтобы делать шестьсот подъемов корпуса или час дзю-вадза, практике против любой возможной атаки, которая истощает после нескольких минут."
Оба, Толстяк и Шип должны были стать ассистентами (севанин) на моем будущем курсе. На самом верху был учитель, затем шел шидоин, затем севанин и в самом низу студенты сэншусей. Все издевались над уровнем ниже их, а над студентами сэншусей издевались все.
Джон Коффей, американец и еще один крепкий парень (он был третьим даном и закончил курс три года назад - его брат был ведущим хоккейным игроком Пол Коффей), говорил мягче и имел более философский подход. Он посмотрел на меня взглядом Марлона Брандо в фильме Апокалипсис сегодня. "Я помню, что после окончания курса я пошел в горы к так называемым отшельникам. Это были Дзэн-буддисты, вся атмосфера была очень сдержанной и даже суровой. Нам давали очень мало еды и лишали сна. Мы стояли под ледяными водопадами - и все в том же духе. Через несколько дней я стоял в этой ледяной воде и вдруг меня накрыло осознание. Внезапно я понял, что мое тело было дерьмом. Это не было моим мнением - я просто это знал. Всего лишь дерьмом, мусором, а вовсе ни чем особенным. И знай я это до начала курса, многие вещи были бы... проще." Он улыбнулся и я заметил разные маленькие шрамы на его лице.
Я решил уйти от запахов и шума ночного клуба. Мне нужен был свежий воздух. Много свежего воздуха. Как только я торопливо попрощался, Роланд зафиксировал на мне взгляд своих серых водянистых глаз. "Опасная вещь это айкидо. С айкидо ты можешь убивать людей." Он не улыбался. "Спасибо, Роланд, - сказал я и поспешил к выходу, раздумывая почему собственно мне хотелось стать таким же как они.
С пеной у рта
"Привязывай даже жареного цыпленка."
Хагакурэ
Апрель
Впервые в своей жизни я собирался преднамеренно причинить вред самому себе.
Тому школьному хулигану, который побил меня перчаткой для крикета, так же нравилось причинять вред себе. У него был необычайно уродливый большой палец, обрубок в шрамах, который заканчивался в первом суставе. Иногда, во время уроков, он колол себя в обрубок острием циркуля.
Я так же помню других друзей, преднамеренно колющих самих себя макетами ножей. Самое варварское безумство совершили непослушные мальчишки на задних партах, которые делали себе татуировки синими чернилами из авторучек при помощи вездесущих циркулей.
Мои родители, при каждой возможности, окутывали меня доброжелательностью. Я думаю, что если бы я попробовал бы стать более жестким причиняя себе увечья, то они бы отвели меня к детскому психиатру. В Великобритании, в 70-ых, только бритоголовые и психи одобряли избиение, чтобы у них была возможность строить своё сопротивление и продолжать агонию.
Первый день курса гражданских полицейских был как тому и полагалось 1 апреля. Церемония открытия проходила в додзё под огромным флагом с восходящим солнцем на стене.
Полиция начинала на месяц позже. Опоздание тянулось с королевской свадьбы, что была предыдущей весной.
Ито, старший ученик, отдающий команды таким же голосом, что и Чида (его наставник), построил международный состав к открытию и посадил нас на колени на те десять минут, пока бывший министр иностранных дел держал длинную речь. Я заметил, что все высокопоставленные лица сидели на стульях. Так же здесь был, помимо огромного японского флага, висящего над святыней, и флаг с фиолетовым орлом Ёшинкан, который висел на треноге в углу. Когда называлось имя студента курса сеншусей, он должен был вскочить на ноги как можно быстрее и проорать свое имя и национальность. Считалось хорошим тоном орать как можно громче. Нам объяснили, что гражданские полицейские не мямлят. Канчо был слишком болен, чтобы присутствовать. Это была первая за 30 лет полицейская церемония, которую он пропустил.
После церемонии бы шатались всюду как неприкаянные. На курсе было двое канадцев, обоих звали Ник. Меньший и более молодой из двоих был армянским канадцем, он сказал нам, что его настоящее имя было не Ник, но мы должны были называть его Ником, потому что все остальные так делали. Позже он сказал мне своё настоящее имя, но я забыл его. Малыш Ник имел проблемы с письмом, несмотря на то что был послан в дорогую частную школу. У него были шрамы на руках из-за драк на ножах. Было что-то хищническое и холодное в его черных глазах.
Более старший и большой Ник сильно и весело пожимал руку каждому. Он был на несколько месяцев моложе меня, таким образом я был самым старым на курсе. Он был действующий походный инструктор в Канаде, который изучил "Досуг на природе" в университете. "Бог мой," съязвил Уилл, "парень имеет диплом по подъему палаток и разжиганию походных костров."
Оба, Бэн и Крэйг, были австралийцами. Бэн был свыше шести футов ростом (182 см) и без труда сказал каждому, что изучал балет в Мельбурне. Бэн выглядел гибким и расслабленным, применяя существование свободное от боли. Я предположил, что его хватит только на месяц. Крэйг был осторожен и тих. У него было большое тело и бледная кожа, он практиковался в каратэ и иайдо, искусстве выхватывания меча. У него была стрижка в стиле Яна Босама, короткая по бокам с длинным хвостом сзади. Практически все брили головы либо стригли их ежиком, что было ожидаемой прической сеншусэй.
Рэм, израильтянин, должен был стать моим партнером по тренировкам в течении первых трех месяцев. Присутствовала некоторая кровожадность рядом с ним, хвастливость которая притягивала. У него была копна вьющихся волос и круглые очки, которые он никогда не снимал, даже во время кулачных боев, как он говорил. Он продавал серебряные кольца, чтобы прожить, и говорил мне, что имеет двух подруг, одну японку и одну израильтянку. "Ведь я йемено-израильтянин, а в Йемене позволяют двух жен!" сказал он, подмигивая мне. Его английский, как и японский, оба были плохи, но он редко когда переставал усмехаться. Толстый Фрэнк не понимал шуток Рэма: "Он пытается показать, что у нас такие же грязные мысли, как и у него. Мне не нравится это." Перед тем как приехать в Японию (на мотоцикле проехав через всю Индию), он служил капитаном в парашютно-десантных войсках Израиля. Он был тонким и жилистым. Он говорил мне, что всегда любил драться.
Я осознал, что мы были своеобразным иностранным классом на курсе сеншусей. Иностранцы, которые искали очищения и были жизненно неустроенны, можно сказать даже отщепенцами, которые искали спасения через наказание в виде жизни в додзё в повышенных условиях дисциплины. было слишком поздно беспокоиться, что возможно я бегу от жизни, слишком поздно думать о всем разнообразии свободы, от которого я должен был отказаться. На ближайший год все мы переходили в собственность айкидо Ёшинкан.
Курс сеншусей начинается с нуля. Он не предполагает наличия знания айкидо кроме нескольких элементарных вещей. Для тех, кто уже имеет черные пояса, смысл заключается в том, чтобы избавиться от плохих привычек посредством возвращения к основам. Темп курса очень высокий. В течение года у нас должно быть больше тренировок, чем у человека, который тренируется по часу в день четыре раза в неделю на протяжении пяти лет. Тем не менее в додзё требовали определенный уровень способностей прежде чем начать курс, чтобы поддерживалась высокая скорость обучения.
На протяжении курса предполагались четыре экзамена. Третий экзамен - на черный пояс, а последний - на обладание инструкторской лицензией и сертификатом о завершении полицейского курса.
Нам раздали руководство, переведенное с японского, в котором были содержалось приблизительное расписание на год, там же были прописаны наши обязанности. Каждом семи- или восьми-часовой день, проведенный в додзё, мы должны были потратить два часа на уборку, посещение собраний, занесение заметок в дневники и быстрое поедание еды. Вне додзё мы посещали тренировочные лагеря, а так же экскурсии и демонстрации.
Дважды в неделю мы начинали в 7.15, тогда перед первой тренировкой айкидо проходило получасовое занятие японского языка.
Все тренировки длились по часу или полтора, хотя могли быть растянуты и до двух часов, если учитель хотел нас наказать. Было три таких занятия каждый день. Включая время на разминку и сидение в ожидании в сейдза, болезненной "самурайской" позиции на коленях, мы должны были проводить пять с половиной часов в день, пять дней в неделю, в течение года, в тяжелых физических тренировках в одной и той же комнате размером 30х15 метров с твердыми матами на полу.
В каждом конце комнаты, додзё, весели часы. Они должны были проверяться каждый день и иногда подводиться несколько раз в течение дня, так как постоянно то спешили, то отставали. Эти часы управляли нашими жизнями.
Первое занятие было широко разрекламировано как самое сложное. В предыдущие годы люди бросали курс сеншусей после первого занятия, а некоторые из них также совсем бросали айкидо. Я гадал, кто на нашем курсе сломается первым.
Первый месяц использовался для исключения тех, кто не мог адаптироваться к стилю тренировок курса. В течение года количество иностранных студентов упало с шестнадцати в начале до четырех в конце. В предыдущем году было потеряно семь учеников в течение всего курса. Японцы редко сдавались, за исключением травм. Иностранцы не всегда были столь же крепкими. Но они не занимались этим профессионально, как полицейские.
Один двадцати-трехлетний канадец ушел с курса через три дня. Это было в предыдущий год. Он сказал мне, что просто не любит, когда на него кричат. Но вместо того, чтобы чувствовать вину, он остался и тренировался два раза в день на обычных занятиях. И хотя обладатель черного пояса, закончивший курс сеншусей, ценится выше, чем обладатель обычного черного пояса, он сдал экзамен в то же время, что и другие, проходившие курс, с которого он ушел. Это как раз и было планом, которым собирались следовать Крис и Толстый Фрэнк. При удачном стечении обстоятельств, мы все должны были сдать на черный пояс в одно время, хотя я должен был еще пройти три дополнительных месяца тренировок на инструкторский уровень.
Мы сидели в одну линию на коленях и ждали прихода нашего первого учителя. Это было раннее занятие, поэтому все знали, что он будет иностранцем. За минуту до начала тренировки, пять или шесть других западных учителей присели на колени в одну линию с нами. Они должны были участвовать в качестве свидетелей или ассистентов в том беспределе, которого мы ждали.
В тот момент, когда часы ударили половину, Роланд Терминатор зашел в зал. Мы выполнили процедуру поклона и подпрыгнули в ожидании приказа.
Задание было очень простым. Каждому было показано место куда бежать и когда отдавался приказ, каждый должен был добежать до своего места как можно быстрее. И тогда мы должны были бежать обратно и выстраиваться в линию. И обратно на места. И потом снова в линию. И потом снова на места. КАК МОЖНО БЫСТРЕЕ.
Вскоре голос Роланда становился пугающим и истеричным по мере совершения людьми неизбежных ошибок. Каждая ошибка наказывалась серией усаги тоби (кроличьих прыжков, которые сначала казались довольно забавными, но после пятнадцати или шестнадцати серий новизна начинала стираться).
Когда мы научились как вставать на наши места, мы начали практиковаться камаэ, базовой боевой стойке в айкидо. Сначала мы встали в правостороннюю камаэ, а потом в левостороннюю камаэ.
Крики Роланда и его пяти ассистирующих ему мучителей были несравнимы ни с чем испытываемым мной до этого. Это был чистейший лагерь для новобранцев. Я слышал оскорбления людей со всех сторон. "Еще одна ошибка и ты вылетишь", - Роланд орал на Адама, который был еще менее опытным в айкидо, чем я. Снова и снова мы скакали кроликами вокруг додзё. Это было абсурдно и тем не менее возбуждающе. Роланд подошел и стал рычать мне в ухо. "Опусти свой центр. Опусти. ОПУСТИ!" Я запутался и он почувствовал во мне жертву. Он подошел ближе и заорал громче. Каким-то образом я осознал, что должен собраться или его наезды никогда не закончатся. Я фактически вернулся на школьный двор. Я неистово сконцентрировался и отразил вызов. Как если бы все сработало, он инстинктивно попятился и начал придираться к другим.
К этому моменту кроличьи прыжки начали немного затухать. Нас накрыло новой волной оскорбительных криков и ругательств, чтобы мы зашевелились. У всех легкие практически разрывались от нехватки воздуха. Люди начали падать во время прыжков.
Тут вступили "ассистенты". Они собрали вместе тех, кто выглядели на грани обморока и забросали их ругательствами и оскорблениями. Было ощущение, что по всему залу разрываются бомбы и что действие разворачивается в кошмаре первой мировой и что я мог бежать, но не мог избежать минометных атак ревущих "инструкций".
Только в один момент я неожиданно подумал: Что я здесь делаю? Почему бы тебе просто не уйти? Я быстро избавился от этой мысли. я знал, что не мог себе позволить роскоши этой мысли, если хотел продержаться год.
По сравнению с остальными, мне казалось, я справлялся нормально. У Адама было больше всего проблем, но потом казалось его посетило второе дыхание и он стал бешено скакать как заводной кролик-самоубийца.
И потом с криком я-мэ (стоп) все закончилось. Мы стояли во внимании сопя и истекая потом как старики. Роланд едва ли взглянул на нас перед тем, как распустить группу.
Полчаса на подготовку к следующему занятию. Я выпил литр воды и свалился на пол в раздевалке. Стефан Отто, один из ассистентов Роланда и бывший чемпион-тяжеловес из Баварии, подошел и похлопал меня по спине. "Ты работал хорошо. Я был удивлен. Но это было хорошо, хорошо."
Следующее занятие вел Чида-сэнсэй. Мы все ожидали худшего. Вместо этого Чида прочел нам лекцию. Он выстроил нас в шеренгу и стал смеяться над нашим ростом. "Слишком высокие для айкидо, - сказал он, - все лучшие люди, как Уесиба и Канчо-сэнсэй, были маленького роста." Он сказал нам, что мы опережаем команды, а не следуем им. "Это психологическая негибкость. Человек, который предупреждает собственные действия до их выполнения, не может устоять на месте. Не умеет ждать. Его время вечно на исходе. Он сигнализирует о каждом ударе и его оппонент легко и точно читает его мысли. Вы не можете планировать бой."
Мы стояли пристыженные. На нашем первом занятии нам сказали, что мы слишком медленные. Теперь мы были слишком быстрыми. То, чему нам следовало научиться - корректная манера работы.
Мы слишком старались. Либо старались не так. Проблема заключалась в том, как стараться без "старания". Потому что в конце концов усердия недостаточно, еще должны быть и результаты. вы должны выиграть бой , потому что поражение может означать смерть. Как победить, не заботясь особенно о том, кто станет победителем?
Мы все ответили неправильно на этот вопрос и Чида сказал: "Это не обычное занятие. На обычных занятиях мы говорим что-то и люди забывают, поэтому мы повторяем снова. На тренировках курса сеншусей мы говорим только один раз. На тренировках курса сеншусей вы не можете забывать. Вас учат один раз и вы учитесь сразу."
Он сказал это без намека на иронию в голосе. И тут же замолчал - на какой-то момент предупреждение повисло в воздухе как угроза. Он продолжил мягким голосом: "Когда я пришел в додзё и стал учеником, я написал завещание. Я знал, что в любое время могу быть убит Канчо-сэнсэй. Я написал завещание, потому что хотел быть готовым к смерти". В конце последнего высказывания возникла еще одна длинная пауза.
Чида закончил серией упражнений на наращивание жизненной силы. В одном из упражнений мы просто сидели на полу с поднятыми ногами, вытянув их вперед. Через пять минут мы все тряслись и дрожали от усталости. Чида-сэнсэй было сорок пять лет и через десять минут он сохранял невозмутимый вид, продолжая вытягивать ноги вверх. В действительности, он создавал впечатление, что он мог продолжать это упражнение вечно.
Я позже узнал, что есть фокус, позволяющий проявить такого рода чудеса ловкости. Фокус заключался в том, что когда вы напрягаете мышцы пресса, вы также невольно напрягаете соседние мышцы. Некоторые из них тянут в противоположном направлении от поднятия ног, таким образом вы фактически работаете против себя. Это ведет к быстрой усталости мышц пресса в независимости от вашей силы. В действительности даже чем сильнее вы, тем сильнее непроизвольная работа мышц тянущих в противоположную сторону. Вместо этого надо расслабить пресс и сконцентрироваться на мышцах, напрягающих бедро и соединяющих бедренную кость с тазом. Для этого необходимо поддерживать спину прямой. Айкидо учит высокому телесному осознанию и требует способность изолировать и расслаблять конкретные мышцы, и потому облегчает осуществление таких "чудес".
Первые недели курса были призваны оценить конджо, или выдержку. Это был традиционный японский метод обучения. Если тебя просили сделать двести отжиманий, то это больше относилось к психической выдержке, чем по причинам физического развития. Японские учителя не были заинтересованы в мягкой работе. Конджо требовало, чтобы они нас напрягли до невозможности.
Первое занятие прошло в субботу. Тренировки возобновились в 7.15 утра во вторник. У меня было два дня до начала реального натиска. Фрэнк наблюдал мои попытки остаться неподвижным в спальном мешке с развлечением. Крис имел более сильные убеждения. Когда он предложил при обсуждении рис карри братьев Мураками на ближайшем перекрестке, он был раздражен тем, что я поехал на своем велосипеде приблизительно за сто метров в ресторан. Так как братья Мураками, радушные похожие как две капли близнецы шестидесяти лет, поставляли неизменно одинаковые шарики карри, политые сверху красным рассоле, Крис высказал требование не пользоваться курсом как оправданием эпической лени всякий раз, когда я не тренировался. " Но это единственный способ мне выжить," возразил я. "Значит, ты не будешь учиться этому," резко ввернул он. Фрэнк был примирителен. "Он только начал. Дай ему шанс." "Да," присоединился я, "дай мне шанс." Крис ударил по рису карри не чистой ложкой Мураками и ничего не сказал.
Я лежал в квартире со своими больными конечностями и писал свой "дневник сеншусэй". Мы должны были сдавать дневники каждый месяц. В них содержалось детализированное объяснение каждой техники и оценки нашего чувства к обучению. В данный момент я не испытывал никаких чувств, поэтому сделал запись в сухом техническом жаргоне.
К утру вторника я был все еще настолько одеревеневший, что с трудом мог забраться по ступенькам додзё. Сеншусэй запрещалось использовать лифт.
Однажды мы делали уборку додзё. Адаму и мне были поручены туалеты "как минимум на три следующих месяца". Это определенно была худшая работа, но она имела свое преимущество, позволяя хорошо разогреться перед тренировкой, посредством энергично драить писсуары и полировать трубы. Держатели туалетной бумаги должны были как минимум иметь зеркальный вид, как собственно и крышки электро-розеток. Адам мыл пол шваброй. Пол сказал нам, что уборка была составной частью курса. "Это хорошая тренировка" - сказал он. "Я хочу тебе сказать, - заявил Адам, выглядывая из-за туалетного бачка, - мы станем гнуснейшими гребанными уборщиками во всем мире, когда это все закончится!"
Ко второму занятию Адам был слева от меня и трясся от напряжения. Все его тело непроизвольно содрогалось, когда он склонялся над передним коленом, руки вытянуты вперед, словно в трогательном преклонении перед божествами. Мы выполняли базовые повороты, начинающиеся из стойки камаэ и заканчивающиеся положением, в котором тело вытягивается вперед и переносит практически весь вес тела на переднюю ногу. Руки тоже вытянуты вперед. Упражнение обычно выполняется несколько раз перед занятием. Мы же занимались этим около часа, с длинными интервалами удерживания положения тела над передним коленом. Люди кричали в агонии. Адам, Крейг и Большой Ник были самыми крикливыми - они также были самыми тяжелыми, что означало, что они больше всего напрягали переднее колено.