Социология познания и массовых коммуникаций 7 страница


направления и объема научной работы от господствующей структуры власти и связанных с ней воззрений в области культуры95. А ограни­ченность любого безоговорочного утверждения, допускающего, что наука или технология представляют собой базис, к которому должна пристроиться подогнанная к нему социальная структура, становится очевидной в свете исследований, показывающих, каким образом на­ука и технология были поставлены на службу социальным или эконо­мическим требованиям96.

Рассматривать внушительный перечень всех остальных проблем, которые требуют эмпирического исследования (и получают его), зна­чило бы выйти далеко за пределы этой главы. Остается только ска­зать, что социология познания быстро преодолевает свою первона­чальную тенденцию — смешивать предварительные гипотезы с со­мнительными догмами; множество умозрительных прозрений, кото­рыми отмечены ранние стадии ее развития, теперь подвергаются все более строгой проверке. Хотя, возможно, Тойнби и Сорокин правы, говоря о том, что в истории науки периоды накопления фактов чере­дуются с периодами обобщений. В социологии познания обе эти тен­денции, кажется, хорошо сочетаются друг с другом, и их союз обеща­ет быть плодотворным. Но, главное, она концентрирует свое внима­ние на таких проблемах, которые в настоящее время представляют наибольший интеллектуальный интерес97.

95 Hartshorne, German Universities and National Socialism. — Примеч. автора.

96 Заметнее всего это проявляется в военное время; см. замечание Сорокина, ко­
торый говорит, что центры военной власти стремятся стать центрами научного и тех­
нологического развития (см.: Sorokin, Dynamics, IV, pp. 249—251); ср. с; Cohen J.В.
and Barber В., Science and War (ms.); Merton R.K., «Science and military techique», Scientific
Monthly, 1935, 41, pp. 542—545; Bernal, op. cit.; Huxley J., Science and Social Needs (New
York: Harper and Bros., 1935). — Примеч. автора.

97 Что касается исчерпывающей библиографии, см.: Barber В., Science and Social
Order; Mannheim., Ideology and Utopia; Barnes H.E., Becker H., and Becker F.B., eds.,
Contemporary Social Theory (New York: D. Appleton — Century Co., 1940). — Примеч.
автора.


XV. КАРЛ МАНН ГЕЙМ И СОЦИОЛОГИЯ ПОЗНАНИЯ

Но в самом деле языку до сих пор удавалось скрыть от нас почти все то, о чем мы говорим.

И.А. Ричарде

У дисциплины, немецкие представители которой назвали ее Wissenssoziologie — а за неимением более простого английского тер­мина это напыщенное тевтонское слово часто сохраняют, — дол­гая история, и связана она в основном с проблемой объективности знания1. Систематическое рассмотрение социальных факторов при приобретении, распространении и росте знаний, однако, является относительно недавним достижением, два основных источника ко­торого возникли во французской и немецкой социологической мысли2 .У этих двух направлений развития разное прошлое, и каж­дое из них концентрирует внимание на разных проблемах. Фран­цузское, дюркгеймовское направление, выросло главным образом на этнографической почве, когда у разных народов подчеркивалось разнообразие не только моральной и социальной структур, но и

© Перевод. Егорова Е.Н., 2006

1 Беглый очерк об этом раннем этапе развития, по крайней мере с так называе­
мой эпохи Просвещения, дан в: Ernst Grunwald, Das problem der Soziologie des Wissens,
chapter I. Однако предположение, что эта история начинает свой отсчет со времени
древнегреческого Просвещения, продиктовано не просто желанием обратиться к древ­
ности. В самом деле типичный очерк Pierre-Maxime Schuhl, Essai sur la formation de la
pensee grecque (Paris, 1934) дает достаточные основания для предположения о более
раннем, хотя, возможно, столь же произвольном, «начале». — Примеч. автора.

2 Можно придраться к этому замечанию, приводя значимые арегеи в английской
традиции по крайней мере со времен Фрэнсиса Бэкона и Гоббса. Сходным образом праг­
матическое направление, начиная с Пирса и Джеймса, изобилует соответствующими об­
суждениями. Они, однако, не являлисьсистематическим анализом рассматриваемых нами
центральных социологических проблем. При более исчерпывающем изучении этой обла­
сти эти несистематические исследования были бы учтены. — Примеч. автора.


когнитивных ориентации. Сам Дюркгейм, положивший начало это­му направлению, представил на страницах своей книги «Les formes elementairesde la vie religieuse» (Paris, 1912) смелый анализ социальных истоков фундаментальных категорий мышления. Основываясь в не­которых отношениях на идеях Дюркгейма, Люсьен Леви-Брюль стре­мился продемонстрировать нередуцируемые различия между перво­бытным и цивилизованным менталитетами. Другие последователя Дюркгейма преодолели этот первоначальный интерес исключитель­но к обществам без письменности и применили его концептуаль­ную схему к различным социальным аспектам мышления и позна­ния в цивилизованном обществе. Эти работы свидетельствуют о том, что вклад французов в la sociology du savoir является в основном ав­тономным и независимым от сходных исследований в Германии3.

Теоретические предшественники

Главные немецкие предшественники социологии познания — это непосредственные предшественники Маннгеймом. Они никоим об­разом не представляют собой единое целое — фактически они часто придерживались противоположных точек зрения, но занимались в основном той же совокупностью проблем. Более того, при объясне-

5 Но не полностью, однако, поскольку Дюркгейм начал писать раздел о «conditions sociologique de la connaissance» в L'Annee sociologique (1910, 11, 41), делая обзор статьи Вильгельма Джерусалема «Die Soziologie des Erkennens». И снова вместо детального обсуждения дюркгеймовской традиции мы вынуждены привести краткие библиогра­фические указания. Maurice Halbwachs в работе Les cadres sociaux de la memoire разви­вает тезис, что память, эпистемологическую значимость которой подчеркивают в последнее время Шлик, Франк и другие ученые из Венского кружка, является функ­цией социальной структуры. Marcel Granet в La civilisation chinoise и особенно в ши­роко разрекламироваой книге La pensee chinoise (Paris, 1934) приписывает типично китайский образ мыслей разным черта социальной структуры. Дюркгейм также по­влиял на разных авторов, пишущих о началах Западной науки: Abel Rey, La science orientate avant les Grec (Paris, 1930), La jeunesse de la science grecque (Paris, 1933); Leon Robin, La pensee grecque et les origines de I'esprit scientifique (Paris, 1928); P-M. Schuhl, op cit., и в какой-то мере на Arnold Reymond, Histoire desscience exactes et naturelles dans I'antiquite greco-romaine (Paris, 1924). Его влияние также заметно в различных социо­логических работах по искусству и литературе, особенно в трудах Шарля Л ало. В этой связи см. тома 16 и 17 Encyclopedie francaise под названием «Arts et litterflures dans la societe contemporaine» (Paris, 1935—1936). Особо надо отметить внесшего вклад в Wissenssoziologie во Франции Жоржа Сореля, который предвосхитил Дюркгейма и ис­ходил из квазимарксистского наследия. См. его Le proces de Socrate (Paris, 1889); Reflexions sur la violence (Paris, 1908); Les illusions du progres (Paris, 1908). — Примеч. автора.


 

нии интеллектуальной родословной Маннгейма нельзя исходить из того, что в своих исследованиях по проблемам познания он следовал за кем-либо из них. Напротив, он полемизировал с ними по тем или иным вопросам, и именно эта полемика позволила ему постепенно уточнить свою собственную позицию.

На работу Маннгейма наложили свой отпечаток левые гегельян­цы и, в частности, Маркс. Действительно, его позицию характеризо­вали как «буржуазный марксизм». У Маркса и Энгельса и в стимули­рующей творческую мысль работе Дьердя Лукача «История и классо­вое сознание» (1923) мы находим некоторые основные концепции Маннгейма: далеко простирающийся историзм, представляющий даже категориальный аппарат как функцию социальной и особенно клас­совой структуры43; динамическую концепцию знаний46; энергичную, действенную интерпретацию диалектических отношений между тео­рией и практикой4"; роль знания в переводе деятельности людей из царства «необходимости» в царство «свободы»4г; роль противоречий и противоборствующих социальных групп как фактора, наводящего на размышления*1; особое внимание к конкретной социологии, ко­торая полностью исключает приписывание исторически обусловлен­ных качеств абстрактному индивиду46.

На формирование взглядов Маннгейма повлияли также неоканти­анцы, особенно так называемая Юго-Восточная или Баденская школа (использование единого названия для этой группы теоретиков не дол­жно заслонять собой различия между ними, о которых свидетельству­ют многочисленные разногласия по конкретным вопросам). Фактичес­ки, как мы увидим, Маннгейм не так далеко отошел от их центральных тезисов, как ему казалось5. УДильтея, Риккерта, Трельча и особенно у Макса Вебера он почерпнул многое, что легло в основу его идей: осо-

"" Например, Friedrich Engels, «Socialism: Utopian and Scientific», in Karl Marx: Selected Works, i, 142 f;c/ Diedeutsche Ideologie, Marx-Engels Gesamtausgabe (Berlin, 1931), V. — Примеч. автора.

46 Engels, «Ludwig Feuerbach and the Outcome of Classical German Philosophy», ibid., I, 453 f. — Примеч. автора.

*• Marx, «Theses on Feuerbach», ibid., 1, 471; cf Capital (Chicago, 1925-1960, III, 954. — Примеч. автора.

4r Engels, «Socialism...», op. cit., I, 180—181. — Примеч. автора.

4л Marx, «Introduction to the Critique of Political Economy», ibid.. I, 356. — Примеч. автора.

40 Marx, «Theses on Feuerbach», op cit., I, 473. — Примеч. автора.

5 В своем очерке «Das Problem einer Soziologie des W\ssen&»,ArcluvfurSozia(wissenschaften und Sozialpolitic, 1925, 599f., Маннгейм эксплицитно отвергает неокантианство как от­правную точку для социологии познания. Практически, как будет показано в дальней­шем, Маннгейм очень близко подходит к понятию «ценностное отношение» Риккерта— Вебера. — Примеч. автора.


бое значение аффективно-волевых элементов в направленности и фор­мировании мышления; дуализм, эксплицитно отвергаемый Маннгей-мом, но все же оставшийся в его теории познания, где проводится раз­личие между ролью ценностных элементов в развитии точных наук и наук о духе; различие между познанием и объяснением, с одной стороны, и между переживанием и пониманием — с другой; ценностную «нагру-женность» мышления, из которой тем не менее не следует вывод о принципиальной несостоятельности эмпирических суждений6. И, наконец, из трудов феноменологов: Гуссерля, Ясперса, Хайдеггера и более всего Макса Шелера — Маннгейм, видимо, вывел подчеркну­тое внимание к точному наблюдению фактов, «данных» в непосред­ственном опыте; интерес к анализу тех процессов в социальной жизни, которые протекают естественно, как бы «само собой»; отнесение раз­личных типов интеллектуального сотрудничества к тем или иным ти­пам групповой структуры7. Разнообразие источников идей Маннгей-ма находит свое отражение в его эклектизме и в присущей его концеп­туальной схеме нестабильности.

Необходимо сразу же отметить, что теории Маннгейма постоян­но претерпевали изменения, поэтому неправильно было бы думать, что его ранние или поздние работы в равной степени представляют его зрелые взгляды8. Так как мы здесь не ставим своей целью просле-

6 См. Heinrich Rickert, Diegrenzen der naturwissenschaftlichen Begriffsbildung, 4th ed.
(Tubingen, 1921), esp. 35-51, 245-271; Wilhelm Dilthey, Gesammelte Shriften (Tubingen,
1922), 111, 68f., 169 ff.; Max Weber, Gesammelte Aufsatse zur Wissenschaftslehre, 146-214;
403—502. — Примеч. автора.

7 См. Edmund Husserl, Ideas: General Introduction to Pure Phenomenology (New York,
1931), 187 ff., Karl Jaspers, Psychologie der Weltanschauungen (Berlin, 1925), 20 ff.; 142 ff.;
Julius Kraft Von Husserl/zu Heidegger (Leipzig, 1932), esp. 87 ff.; Max Scheler, Versuche zu
einer Soziologie des Wissens(Wi\incbtn— Leipzig, 1924);ft'e Wissensformen unddieGesellschaft
(Leipzig, 1926). — Примеч. автора.

8 Cf. op. cit., 266—267. Чтобы сократить последующие ссылки и провести разли­
чие между «ранним» и «поздним» периодом Маннгейма, везде будут использованы
следующие алфавитные сноски. Поскольку статья «Wissenssoziologie» представляет
первый радикальный отход Маннгейма от его прежней позиции, она будет отмечать
появление его «новых формулировок».

A. 1923. «Der Histrismus», Archivfur Sozialwissenschaft und Sozialpolitik, 52, 1—60.

B. 1925. «Das Problem einer Soziologie des Wissens», ibid., 53, 577—652.

C. 1926. «Ideologische und soziologische dergeistigen Gebilde», Jahrbuchfiir Soziologie
(Karlsruhe), 424-440.

D. 1927. «Das konservative Denken», Archivfur Sozialwissenschaft, 57, Heft. 1—2, 68—
142.

E. 1928. «Das Problem der Generationen», Kolner Vierteljahrshefte fur Soziologie, 7,
157-185.

F. 1929. «Die Bedeutung der Konkurrenz im Geibiete des Geistigen», Verhabdlungen
der 6. Deutschen Soziologentages in Zurich (Tubingen), 35—83.


дить за развитием идей Маннгейма, хотя такая задача вполне могла бы принести пользу тем, кто занимается социологией познания, то при объяснении его настоящих взглядов мы будем исходить из его более поздних работ, а на ранние труды будем ссылаться лишь в тех случаях, когда они проливают дополнительный свет на эти взгляды. Из этого, безусловно, не следует общий вывод, что поздние форму­лировки всегда точнее и значительнее ранних, нов данном случае это именно так.

Теория идеологии

Маннгейм выводит некоторые основные концепции социологии познания из анализа понятия идеология9. О наличии идеологического мышления можно говорить тогда, когда утверждения оппонента счи­тают неверными в силу их обусловленности его жизненной ситуаци­ей. Так как эти искажения не считаются преднамеренными, то идео­логия отличается от лжи. Действительно, различие между ними очень важно, поскольку оно подчеркивает непреднамеренный характер иде­ологических высказываний. Эта концепция, названная Маннгеймом «специальной концепцией идеологии», отличается от «общей концеп­ции» по трем главным признакам. Специальная рассматривает как идеологические лишь некоторые утверждения оппонента, то есть пре­дусматривает возможность его неидеологического мышления; общая же концепция характеризует всю систему мышления оппонента как неизбежно идеологическую. Кроме того, специальная концепция с необходимостью занимается анализом на психологическом уровне, так как она допускает, что ее противники допускают общие с ней

G. 1929. Ideologie und Utopie (Bonn), trans. By Louis Wirth and Edward Shils as parts II—IV (49—236) of Ideology and Utopia (New York, 1936); ссылки даны на английское издание.

Н. 1931. «Wissenssoziologie», Handworterbuch der Soziologie, ed. By Alfred Vierkandt (Stuttgart), 659—680, translated as part V (237—280) of Ideology and Utopia; ссылки даны на перевод.

I. 1934. «German Sociology», Politico, 12—33.

J. 1935. Mensch und Geseltschaft im Zeitalter des Umbaus (Leiden).

K. 1936. «Preliminary approach to the problem», написано специально для англий­ского издания Ideology and Utopia, pt. 1, 1—48.

L. 1940. Man and Society in an Age of Reconstruction (New York), перевод Эдварда Шилза переработанного и значительно расширенного варианта J. — Примеч. автора.

9 Соотносительное понятие «утопия» можно с большей пользой обсудить позднее, поскольку оно главным образом связано со взглядами Маннгейма на критерии обо­снованных утверждений. — Примеч. автора.


критерии валидности, тогда как общая концепция занимается ноо-логическим уровнем, на котором форма, содержание и концептуаль­ный каркас любого «образа мыслей» представляются неизбежно обус­ловленными жизненной ситуацией. И, наконец, как следствие, в пер­вом случае занимаются «психологией интересов» (во многом в том же смысле, как психоаналитик оперирует способами «рационализации»), а во втором стремятся лишь установить «соответствие» между соци­альным окружением и системой мышления. Таким образом, вторая концепция не требует определения мотивов, а довольствуется указа­нием на доступные нашему пониманию соответствия между различ­ными образами мыслей и конкретной ситуацией10. Из этих различий следует, что специальная концепция носит индивидуалистический характер; занимаясь групповыми идеологиями, она лишь «складыва­ет» отдельные идеологии членов группы или отбирает те, которые яв­ляются общими для индивидов данной группы. А общая стремится установить интегрированную систему мышления группы, которая им­плицитно присутствует в суждениях ее членов (G, стр. 49—53). Разви­тие концепции идеологии от специальной до общей, которое Маннгейм прослеживает с непревзойденным мастерством, приводит к проблеме ложного сознания, то есть к вопросу о том, «как вообще могла появиться такая вещь, как... полностью извращенный ум, искажающий все под­ряд» (G, стр. 61—62).

Специальная и общая концепции впервые слились в марксистс­кой теории, которая несомненно сместила акцент с психологическо­го уровня на социальный. Нужно было сделать еще один шаг, чтобы появилась социология познания, — перейти от «специальной» фор­мулировки понятия идеологии к «общей». В специальной формули­ровке только мышление наших оппонентов считается полностью функцией их социального положения; в общей — таким образом рассматривается мышление всех групп, включая нашу. Как сжато выразился Маннгейм, «с появлением общей формулировки общей концепции идеологии простая теория идеологии превращается в со­циологию познания. То, что когда-то было интеллектуальным ору­жием одной партии, превращается в метод исследования социальной и интеллектуальной истории в целом» (G, стр. 69).

Хотя теорию идеологии можно представить как мать социологии познания, необходимо отказаться от многого в ее наследии, если мы хотим, чтобы эта последняя стала скорее когнитивной, а не полити-

10 G, 50—51. Сравните Scheler, Versuche..., p. 95. Прежде всего здесь не может быть и речи о мотивах и субъективных целях исследуемых индивидов, так как эти мотивы и цели могут быть бесконечно разнообразными: технические проблемы, тщеславие, честолюбие, корыстолюбие, любовь к истине и т.д. — Примеч. автора.


ческой дисциплиной. Теория идеологии в первую очередь нацелена на дискредитацию противника a toutprix* и лишь в очень малой сте­пени на получение достоверных четких знаний о сути рассматривае­мого предмета. Она полемична в своем стремлении разгромить про­тивника. Она по сути своей антиинтеллектуальна. Она готова устано­вить истину по приказу, в силу чисто политического господства, если потребуется. Она хочет, чтобы с ней соглашались вне зависимости от того, есть ли для этого основания. Она сродни скорее риторике, чем науке. Цели теории идеологии таковы, что их необходимо решитель­но отвергнуть, чтобы они не заслонили собой чисто познавательные цели социологии познания. Фактически Маннгейм стремится эли­минировать ярко релятивистские и пропагандистские элементы, со­хранившиеся в ранних формулировках социологии познания.

Фундаментальные теоремы

Вообще говоря, в социологии познания можно выделить два ос­новных аспекта: теорию и «историко-социологический метод иссле­дования». Теоретический аспект можно, в свою очередь, подразделить на (а) «чисто эмпирическое исследование посредством описания и структурного анализа того, каким образом социальные отношения дей­ствительно воздействуют на мышление»; и (б) «эпистемологическое изучение того, какое значение имеет эта соотнесенность для пробле­мы валидности» (Н, стр. 277). Методологический аспект связан с раз­работкой процедур для конструирования идеальных типов мировоз­зрения, имплицитно присутствующих в типах мышления, существую­щих на данный момент в различных социальных слоях (социальных классах, поколениях, сектах, партиях, кликах, философских школах). Именно с помощью подобных хорошо разработанных реконструкций конкретные виды мышления следует выводить из социального «соста­ва групп и слоев», выражающих себя таким способом (Н, стр. 277). Та­ким образом, становится очевидным, что методологический аспект этой дисциплины тесно связан с первым из теоретических аспектов, о кото­рых упоминалось выше. Поэтому мы можем изменить классификацию Маннгейма и считать, что эта дисциплина охватывает два основных класса проблем: проблемы, связанные с существованием социологии познания как самостоятельной дисциплины, которая включает эмпи­рический и процедурный аспекты, и проблемы, связанные с эписте­мологической релевантностью социологии познания. Хотя большин-

* любой ценой (фр). — Примеч. пер.


ство толкователей работы Маннгейма главным образом занимались ее эпистемологическим аспектом, представляется более полезным уделить внимание фундаментальной социологии познания, как фак­тически признает сам Маннгейм (Н, стр. 275).

Предмет самостоятельной дисциплины получает отражение в ее проблемах, понятиях, теоремах и критериях доказательств. Мышле­ние считается экзистенциально детерминированным, когда можно показать, что оно не имманентно и не детерминировано внутренне, и когда на его происхождение, форму и содержание существенно влия­ют внетеоретические факторы (Н, стр. 240). [Как сказал Джексон Тер­нер: «Каждый век переписывает историю прошлого заново в зависи­мости от обстоятельств, задающих тон в данное время».] На основе эмпирических исследований можно утверждать, что коллективные цели и социальные процессы заставляют осознать наличие различ­ных проблем, которые иначе могли бы остаться незамеченными и невыявленными. В связи с этим Маннгейм и выводит проблемы, представляющие особый интерес для самой социологии познания, из интенсивной горизонтальной и вертикальной мобильности в обще­стве, ибо только столкнувшись с кардинально различными видами мышления, участник и в то же время наблюдатель событий начина­ет сомневаться в общей валидности тех форм мышления, которые он сам считает правильными. Более того, именно тогда, когда быс­трые социальные перемены разрушают обычные институциональ­ные гарантии мировоззрения — например, государство, церковь, — множественность форм мышления и начинает представлять собою проблему. Подобные перемены в социальной структуре приводят к пересмотру тех форм мышления, которые он сам считает правильными (того, что прежде считалось само собой разумеющимся и принима­лось как данное) (J, стр. 132 f.).

Другие теоремы Маннгейма показывают в общих чертах корреля­ции между мышлением и социальной структурой, которые он стре­мится установить. Он выдвигает следующий тезис: «Даже категории, с помощью которых классифицируются, собираются и упорядочива­ются эмпирические данные, различаются в зависимости от социаль­ного положения наблюдателя» (G, стр. 130). Органично интегриро­ванная группа видит историю как непрерывное движение, направ­ленное на реализацию своих целей; потерявшие социальные корни и нечетко интегрированные группы придерживаются антиисторичес­кого интуитивизма, который подчеркивает все случайное и неулови­мое. Консервативно настроенный менталитет не расположен к теоре­тическим рассуждениям об истории, так как рассматривает социальный строй «таким, как им он есть», скорее считая его естественным и пра-


вильным, чем проблематичным. Консерваторы прибегают к оборони­тельным философским и историческим рассуждениям о социальном мире и своем месте в нем только тогда, когда находящиеся к ним в оп­позиции группы подвергают сомнению status quo. Более того, консер­ватизм обычно рассматривает историю с точки зрения морфологичес­ких категорий, подчеркивающих уникальный характер исторических конфигураций, тогда как сторонники перемен применяют аналитичес­кий подход с тем, чтобы извлечь такие элементы, которые посредством причинной связи или функциональной интеграции можно перегруппи­ровать в новые социальные структуры. При первой точке зрения под­черкивается стабильность, присущая социальной структуре как таковой; при второй делают акцент на изменчивости и нестабильности, вычле­няя компоненты этой структуры и группируя их по-новому. В стране с расширяющимися экономическими и территориальными горизонтами, такой как Соединенные Штаты, ученые в области общественных наук занимаются детальным изучением отдельных социальных проблем и допускают, что решение индивидуальных проблем автоматически при­ведет к адекватной интеграции всего общества. Это допущение может успешно применяться только в том обществе, где широкие возможно­сти и многочисленные альтернативы действия обеспечивают ту меру гибкости, которая действительно позволяет найти лекарство для ис­правления институциональных дефектов. Напротив, в такой стране, как Германия, ограниченное поле действия приводит к осознанию взаимозависимости социальных элементов и тем самым к взгляду на общество как на единый организм, подразумевающему скорее пол­ное преобразование социальной структуры, чем частичный рефор­мизм (G, стр. 228—229; I, стр. 30-33).

Примерно таким же образом Маннгейм увязывает четыре вида утопического менталитета — анабаптистский хилиастический, либе­рально-гуманистический, консервативный и социалистическо-ком-мунистический — с определенной социальной локализацией и кол­лективными целями их сторонников. В этой связи он показывает, что положение и стремления этих групп оказывают влияние даже на ана­баптистский хилиазм, порождаемый революционным пылом и «чая­ниями» угнетенных слоев, особо выделяет непосредственное настоя­щее, «здесь и сейчас». Нарождающиеся средние классы, породившие либеральный гуманизм, делают упор на «идее» неопределенного буду­щего, которое в свое время станет свидетелем осуществления их эти­ческих норм благодаря прогрессу «просвещения». У консерваторов их «ощущение времени» порождает мысль о том, что прошлое неумо­лимо приводит к существующему состоянию общества и безусловно оправдывает его. («Справедливо все, что существует». «Ясно одно: все


существующее справедливо».) И наконец, социалистическо-комму-нистические концепции дифференцируют историческое время более сложным образом, проводя различие между ближайшим и отдален­ным будущим, подчеркивая при этом, что конкретное настоящее со­держит в себе не только прошлое, но и латентные тенденции будущего. Сформулировав эти связи между социальным положением, коллек­тивными стремлениями и временной ориентацией, Маннгейм создал область исследования, которую сейчас интенсивно разрабатывают".