Взаимодействие перевода с окружающей средой

Каждая система характеризуется не только наличием связей и отношений между образующими ее элементами, но и неразрыв­ным единством с окружающей средой, во взаимодействии с кото­рой она формирует и проявляет свои свойства, являясь при этом ведущим активным компонентом взаимодействия.

Переводческая деятельность также оказывается тесно связанной с окружающей средой. Связь перевода со средой сложна и много-

1 Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 2002. С. 81. 228


планова. Для того чтобы наиболее объективно определить харак­тер взаимодействия перевода с окружающей средой, нужно исхо­дить из того, что ведущим и активным компонентом этого взаи­модействия оказывается именно перевод.

Прежде всего, говоря о переводе, следует иметь в виду, что речь идет в данном случае о конкретном процессе перевода, так сказать, акте перевода, разворачивающемся в конкретном време­ни и конкретном пространстве.

Конкретный акт перевода предполагает сложнейшие отноше­ния с окружающей средой.

Первая и главная реальность для переводчика — ситуация общения (коммуникативная ситуация). В этой ситуации перевод­чик всегда взаимодействует с двумя другими участниками комму­никации — автором исходного текста и получателем текста пере­вода, обеспечивая межъязыковое посредничество. Он всегда обра­щен к автору исходного речевого произведения, как бы далеко во времени и пространстве тот ни находился. Даже если речь идет о переводе произведения, созданного много веков назад, перевод­чик формирует свою этику отношения к автору, которая выража­ется в том, насколько бережно он относится к мыслям и чувствам автора, его образной системе и стилю. Разумеется, в этом случае речь идет скорее о воображаемом авторе, нежели о реальной лич­ности. Переводчик создает в своем сознании образ автора, с ко­торым и ведет внутренний диалог.

Несколько иначе обстоит дело тогда, когда автор исходного сообщения принимает непосредственное участие в акте коммуни­кации, как происходит обычно в устном переводе. Переводчик в этом случае ориентируется не только на речь автора и содержа­щиеся в ней мысли и чувства, но и на его эмоциональное состоя­ние, а также на знаки, передаваемые невербальными средствами — мимикой, жестами и пр. Он принимает во внимание авторитет автора и его положение в иерархии всех участников коммуника­ции главным образом по отношению к получателю переводного сообщения, т.е. тому или тем, кому адресован перевод.

Коммуникативная ситуация, в которой разворачивается уст­ный перевод, часто предполагает взаимную смену ролей автора сообщения и его получателя. Такая смена происходит обычно во время переговоров, когда переговаривающиеся стороны пооче­редно выступают то в роли автора (отправителя) исходного сооб­щения, то в роли получателя сообщения. Если переводчик на пе­реговорах всего один, он переводит также поочередно высказыва­ния то одной, то другой стороны, осуществляя так называемый двусторонний перевод. В этом случае этика переводчика подразу­мевает равное внимание к мыслям и чувствам всех участников


коммуникации, между которыми устанавливается посредниче­ство, несмотря на то что он является обычно «наемным работни­ком» одной из сторон и представителем одной культуры, в созна­нии которого один язык доминирует над другим.

Получатель переводного сообщения, как и автор исходого, может быть не только реально представленным в акте коммуни­кации с переводом, но и некой абстрактной фигурой, образом, созданным переводчиком. Такой абстрактной фигурой является читатель переводного произведения. Разумеется, читатель суще­ствует объективно, в реальном мире, но только после того, как перевод завершен и предложен публике. В процессе перевода про­исходит взаимодействие переводчика с построенной им моделью читателя. Определяя стратегию перевода, переводчик ориентирует­ся, как правило, на эту модель, хотя в модели могут преобладать черты какой-то конкретной личности. Так, одна из переводчиц художественной литературы признавалась, что все свои переводы проверяет на сыне-подростке: если ему все понятно и текст нра­вится, значит, перевод удался. Представления об обобщенном чи­тателе с изысканными вкусами руководили действиями перевод­чиков эпохи классицизма.

Коммуникативная ситуация предполагает взаимодействие перевода и с многими другими явлениями окружающей среды, влияющими на то, какие решения принимает переводчик.

Вторая реальность, с которой непременно взаимодействует переводчик, — это исходный текст. Именно исходный текст дает­ся переводчику в непосредственном ощущении. Переводчик вос­принимает исходный текст по слуховым или зрительным каналам в определенных условиях конкретной ситуации общения. Исход­ный текст составляет основу всякого процесса перевода, так как именно в нем содержится вся необходимая информация, подле­жащая переводческому переосмыслению и толкованию. Но ис­ходный текст — это внешний объект по отношению к переводу, фрагмент окружающей среды, который взаимодействует с перево­дом, оставаясь при этом неизменным. Именно поэтому исследо­ватели, определявшие перевод как процесс трансформации текста на одном языке в текст на другом языке, делают оговорку, что «термин "трансформация" используется в переводоведении в ме­тафорическом смысле»1, что «сам исходный текст или текст ори­гинала не "преобразуется" в том смысле, что он не изменяется сам по себе»2.

Исходный текст как объект внешнего мира может поступать к переводчику в письменной или устной форме однократно или

1 Швейцер А.Д-Теория перевода. С. 118.

2 Бархударов Л. С. Указ. соч. С. 6.


многократно, до начала перевода или одновременно с развитием процесса перевода.

И, наконец, самым сложным оказывается взаимодействие пе­ревода с той реальной действительностью, которая описывается в исходном сообщении и воспроизводится в переводном тексте. Сложность взаимодействия перевода с этой реальностью состоит в том, что она дается переводчику обычно не в непосредственном ощущении, а в виде некой абстракции, идеальной сущности, мате­риализованной в знаках исходного языка. В самом деле, воспри­нимая исходное сообщение, переводчик сталкивается не с самой реальной действительностью, а с образом некоего ее фрагмента, отраженного сознанием автора исходного текста. Эта авторская картина реальности может быть ее более или менее точным отра­жением, идеальной копией реального объекта. Она может давать искаженное представление об объективном мире, а иногда явля­ется вымыслом, т.е. неким идеальным конструктом, смоделиро­ванным автором исходного текста. В переводе авторская картина фрагмента действительности сталкивается с представлениями пе­реводчика об этом фрагменте. Расшифровывая знаки исходного текста, переводчик создает в своем сознании свою картину дан­ного фрагмента на основе субъективного познавательного опыта и своего умения проникать в смыслы, зашифрованные в знаках исходного языка. Представления переводчика о том или ином фрагменте реальной действительности столь же субъективны, как и представления автора, поэтому их полное совпадение вряд ли возможно. Иногда представления переводчика о реальном мире оказываются более полными и более точными, чем у автора. Тог­да возникает сложная этическая проблема допустимости измене­ний переводчиком системы смыслов оригинального текста, т.е. представлений автора о том или ином фрагменте реальной дей­ствительности. Эта проблема может решаться по-разному. Разу­меется, современные переводчики, убежденные в том, что земля круглая, не станут исправлять древних авторов, исходивших из иных представлении об устройстве мира. Их задача — показать определенный уровень знаний, в том числе и заблуждения, свой­ственные той или иной эпохе. Переводчик, встретивший в ис­ходном письменном тексте научного содержания, например не­точные даты, скорее всего оставит их без изменения в тексте, но дополнит перевод уточняющим комментарием. В условиях уст­ной коммуникации переводчик, столкнувшись с неточностью в исходном сообщении, возможно, оставит ее на совести автора, не внося никаких изменений. Но этим он ставит себя под удар, так как становится «соавтором» ошибочного представления о реаль­ном объекте и при отсутствии письменной фиксации исходного


текста ошибка может быть приписана именно ему. Поэтому, если у переводчика есть возможность согласовать с автором исходного текста спорные положения, он непременно должен этой возмож­ностью воспользоваться, чтобы избежать недоразумений.

Представления переводчика о реальном мире могут быть ме­нее точными, чем у автора исходного текста. В этом случае в процессе перевода может возникнуть подмена истинного пред­ставления о реальной действительности новым, ложным, особенно в тех случаях, когда формы исходного текста содержат некоторую двусмысленность. Такие ситуации могут возникнуть, например, при переводе высказываний с именами собственными, имеющими одинаковую форму в мужском и в женском роде. Так, французское имя Dominique имеет единую форму и как мужское, и как женское имя, не изменяются во французском языке по родам и фамилии. Поэтому переводчик, незнакомый с реальной личностью, обозна­ченной именем, будет испытывать затруднения при переводе эле­ментарной фразы, где за именем будет следовать глагол в прошед­шем времени, например: Dominique Aury a еcrit la préface. В какую форму поставить глагол: написал или написала1 ) Отсутствие точно­го знания о реальной действительности заставит переводчика преобразовывать форму высказывания таким образом, чтобы из­бежать возможных искажений. Поэтому вместо Доминик Ори напи­сал (написала?) предисловие может возникнуть, например: Доминик Ори — автор предисловия.

Недостаточно точное представление переводчика о реальной действительности, отображенной в исходном речевом произведе­нии, оказывается одним из серьезных источников переводческих ошибок, особенно когда речь идет о так называемых «реалиях», т.е. предметах реальной действительности, существующих в мире исходного языка и не имеющих точных аналогов в культуре языка переводящего.

Рассмотрим в качестве примера следующее высказывание из «Собачьего сердца» M.А. Булгакова и его перевод на английский язык:

«Я теперь председатель, и сколько ни накраду — все, все на женское тело, на раковые шейки, на "Абрау-Дюрсо"».

В одном из многочисленных переводов на английский язык этого произведения Булгакова читаем: «Now I'm Chairman and however much I steal it all goes on the female body, on chocolates, on Crimean champagne»1. Раковые шейки оказываются в английском варианте шоколодными конфетами. Переводчик ошибочно ассоци­ировал понятие раковые шейки с названием хорошо известных

1 Перевод — Avril Pyman. 232


русских конфет. Но карамель, коей являются «Раковые шейки», показалась ему слишком убогой для данной сцены и он превратил карамельные конфеты в шоколадные, что более соответствовало его представлениям о роскоши и шике в России 20-х гг. Так ра­ковые шейки, изысканное блюдо и для России начала XXI в., превратились в переводе в шоколадные конфеты.

Но существует и еще одна картина мира, т.е. отраженная ре­альность, с которой взаимодействует перевод, — это картина мира получателя переводного текста, точнее, представление пере­водчика об этой картине. Мы помним из опыта предшественни­ков, что именно сомнения переводчика в том, что реальная дей­ствительность, описываемая в текстах оригинала, хорошо известна читателю, заставляли его прибегать к преобразованиям разного рода. Жак Амио использовал добавления, другие переводчики просто выбрасывали описания тех фрагментов действительности, которые, по их мнению, могли быть непонятны воображаемому читателю, а также использовали для передачи этой реальности более обобщенные понятия или подменяли описание чужих объектов описаниями более знакомых, своих для переводящей культуры.

Вернемся к примеру из Булгакова. Мы видим, что предмет реальной действительности Советской России 20-х гг. шампан­ское «Абрау-Дюрсо» в английской версии превращается в крымское шампанское. Переводчик делает здесь еще одну фактологическую ошибку (ошибку в описании реальной действительности), так как поселок Абрау-Дюрсо, знаменитый своими шампанскими и бе­лыми винами, расположен не в Крыму, а в Краснодарском крае, недалеко от Новороссийска. Но для нас важнее другое. Перевод­чик уверен, что имя собственное Абрау-Дюрсо ничего не скажет английскому читателю, поэтому он заменил понятие о конкрет­ном классе предметов понятием о более общем классе. Автор другого перевода, не взявший на себя смелость утверждать, что Абрау-Дюрсо — это крымское шампанское, поднимается еще выше по ступеням обобщения: «I've made good now and all I make in graft goes on women, lobster and champagne»^. Такой же модели придер­живается и автор итальянской версии: «Oggi sono presidente, e tutto quel che rubo voglio spendermelo in donne, gamberetti e champagne». Французский переводчик идет, казалось бы, по пути еше более обобщенного представления действительности. У него Абрау-Дюрсо превращается в хорошее вино — le bon vin. Француз не мо­жет назвать шампанским вино, произведенное не в Шампани. Но он дает оценочную характеристику напитку — «хорошее», т.е. до-

Перевод — Michael Glenny Collins.


рогое вино. Это позволяет ему описать чужую реальность доста­точно точно с учетом ожиданий французских читателей, их спо­собности составить представление о чужой для них реальности.

Таким образом, окружающая действительность оказывается в тесном и многообразном взаимодействии с переводом как сис­темным процессом.