Приложение 3 Тренинговые тексты для удлинения продолжительности речевого выдоха
Ж
Жжжжжжжжж
Жжжжжж
Жжжжжжжжжжж
Бац!
Ж… Ж…
Жжжж
Жжжжжжжжжжжжж
Бац! Бац!
Жжжжж
Бац! Бум! Дзинь!..
Жжжжжж
Топ.
Жжжж
Топ — топ.
Жжжжжжж
Топ — топ — топ.
Жжжжжжжжжжж
Шлеп!
Шмяк.
И стало тихо.
(Т. Собакин)
Жил-был царь,
У царя был двор,
На дворе был кол.
На колу мочало,
Его ветром качало.
Не начать ли сказочку сначала?
Тетушка Арина
Кашу варила.
Егор да Борис
Из-за каши подрались.
Мочало, мочало,
Начинай сначала!
(О.Бундур)
Как за тридевять земель
Жили тридевять Емель:
Три Емели все умели,
Три Емели так сидели,
Три Емели спать хотели,
Три Емели заболели,
Три стелили им постели,
Три Емели пили-ели,
Три Емели песни пели,
Три играли на свирели,
Три Емели мыли мели,
Мыли мели на мели.
Вы бы дома не сидели —
Помогать бы им пошли!
(О. Бундур)
Правила чтения
Твердо запомни, что, прежде чем слово сказать в упражненьи,
Следует клетку грудную расширить слегка,
На прессе брюшном дать опору дыханью и звуку,
Плечи во время дыханья должны быть в покое, недвижны.
Каждую строчку стихов говори на одном выдыханье,
И последи, чтобы грудь не сжималась в течение речи.
Чтенье окончив строки, не спеши с переходом к дальнейшей,
Выдержи паузу краткую в темпе стиха.
Воздуха часть добери, но лишь пользуясь нижним дыханьем,
Воздух сдержи на мгновенье, затем уже чтенье продолжи.
Чутко следи, чтобы каждое слово услышано было,
Помни о дикции ясной и чистой на звуках согласных.
Рот не ленись открывать, чтоб для голоса путь был свободен,
Голоса звук не глуши придыхательным тусклым оттенком,
Голос и в тихом звучании должен хранить металличность.
Прежде чем брать упражненье на темп, высоту и на громкость,
Голос верней укрепи на устойчивой, ровной средине.
Пристально слушай, чтоб голос нигде не дрожал, не качался.
Выдох веди экономно, с расчетом на целую строчку.
Собранность, звонкость, полетность, устойчивость, плавность —
Вот что внимательным слухом сначала ищи в упражненьи.
(А. Прянишников)
Подобные упражнения для удлинения продолжительности речевого выдоха смотрите в других разделах.
Приложение 4 Тексты на совершенствование чувства ритма и выразительности речи
* * *
Это утро, радость эта.
Это мощь и дня, и света.
Этот синий свод.
Этот крик и вереницы,
Эти стаи, эти птицы,
Этот говор вод.
Эти ивы и березы.
Эти капли — эти слезы.
Этот пух — не лист.
Эти горы, эти долы,
Эти мошки, эти пчелы,
Этот зык и свист.
Эти зори без затменья,
Этот вздох ночной селенья,
Эта ночь без сна.
Эта мгла и жар постели,
Эта дробь и эти трели,
Это все — весна.
(А. Фет)
Сад весь в цвету...
Сад весь в цвету,
Вечер в огне,
Так осветительно радостно мне!
Вот я стою,
Вот я иду,
Словно таинственной речи я жду.
Эта заря,
Эта весна
Так непостижна, зато так ясна!
Счастья ли полн,
Плачу ли я,
Ты — благодатная тайна моя.
(А. Фет)
Зимний вечер
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя,
То по кровле обветшалой
Вдруг соломой зашумит,
То, как спутник запоздалый,
К нам в окошко застучит.
Наша ветхая лачужка
И печальна, и темна.
Что же ты, моя старушка,
Приумолкла у окна?
Или бури завываньем
Ты, мой друг, утомлена,
Или дремлешь под жужжанье
Своего веретена?
Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя; где же кружка?
Сердцу будет веселей.
(А.С. Пушкин)
Сибирь
Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье,
Не пропадет ваш скорбный труд
И дум высокое стремленье.
Несчастью верная сестра,
Надежда в мрачном подземелье
Разбудит бодрость и веселье,
Придет желанная пора:
Любовь и дружество до вас
Дойдут сквозь мрачные затворы,
Как в ваши каторжные норы
Доходит мой свободный глас.
Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут — и свобода
Вас примет радостно у входа,
И братья меч вам отдадут.
(А. Пушкин)
Парус
Белеет парус одинокий
В тумане моря голубом!..
Что ищет он в стране далекой?
Что кинул он в краю родном?..
Играют волны — ветер свищет,
И мачта гнется и скрипит...
Увы! он счастия не ищет,
И не от счастия бежит!
Под ним струя светлей лазури,
Над ним луч солнца золотой...
А он, мятежный, просит бури,
Как будто в бурях есть покой!
(М. Лермонтов)
Несжатая полоса
Поздняя осень. Грачи улетели,
Лес обнажился, поля опустели,
Только не сжата полоска одна...
Грустную думу наводит она.
Кажется, шепчут колосья друг другу:
«Скучно нам слушать осеннюю вьюгу,
Скучно склоняться до самой земли,
Тучные зерна купая в пыли!
Нас, что ни ночь, разоряют станицы
Всякой пролетной прожорливой птицы,
Заяц нас топчет, и буря нас бьет...
Где же наш пахарь? чего еще ждет?
Или мы хуже других уродились?
Или не дружно цвели-колосились?
Нет! мы не хуже других — и давно
В нас налилось и созрело зерно.
Не для того же пахал он и сеял,
Чтобы нас ветер осенний развеял?..»
(Н. Некрасов)
Мороз, Красный нос
Не ветер бушует над бором,
Не с гор побежали ручьи...
Мороз-воевода дозором
Обходит владенья свои.
Глядит, хорошо ли метели
Лесные тропы замели,
И нет ли где трещины, щели,
И нет ли где голой земли.
Пушисты ли сосен вершины,
Красив ли узор на дубах.
И крепко ли скованы льдины
В великих и малых водах.
Идет — по деревьям шагает,
Трещит по замерзлой воде...
И яркое солнце играет
В косматой его бороде.
(Н. Некрасов)
Русалка
Русалка плыла по реке голубой,
Озаряема полной луной.
И старалась она доплеснуть до луны
Серебристую пену воды.
И шумя, и крутясь, колебала река
Отраженные в ней облака.
И пела русалка, и звук ее слов
Долетал до крутых берегов.
И пела русалка... На дне у меня
Играет мерцание дня.
Там рыбок златые гуляют стада,
Там хрустальные есть города.
И там на подушке из ярких песков
Под тенью густых тростников
Спит витязь — добыча ревнивой волны.
Спит витязь чужой стороны.
(М. Лермонтов)
Успех
Когда лицо уже покрыто потом,
А финишу не наступил черед,
Не унывай, а продолжай работать.
И твердо верь, успех к тебе придет.
И не вини ни помыслом, ни словом
Судьбу не виноватую ни в чем.
Не будет выходить, пытайся снова.
Опять не выйдет, начинай еще.
Но если ты жалеть начнешь,
Что много напрасно потрачено труда,
Успех уйдет, забыв к тебе дорогу,
А может так случиться — навсегда.
Первая речь Демосфена
Тише плещите о берег
Веселые шумные волны.
Должен мой голос
Ваш ласковый шорох покрыть.
Голос мой бодрый
Сильными звуками полон
Будет орлом непокорным
Над ласковым морем парить.
Сколько труда положил я
В тяжкой работе над речью,
Знаете вы только, волны,
Синие волны одни.
Слабую грудь развивая,
Развернув напряженные плечи,
Звук укрепится дыханьем,
Читал яздесь ночи и дни.
Шумная площадь Афин!
Услышь ты речь Демосфена.
Крики восторга мне будут
Наградой за труд.
Тихо у серого камня
Плещется белая пена.
Там далеко-далеко
Корабли, как виденье, плывут.
Вторая речь Демосфена
Внимание, плавно вдохнем,
Вширь разведем плечи.
Я чувствую с каждым днем
Улучшение речи.
Радость свою я нашел.
Радость так велика.
Я говорю хорошо,
Речь моя легка.
Все, что хочу я сказать,
Я до конца говорю.
Смело при этом в глаза,
В чужие глаза я смотрю.
Мой речевой аппарат
Так хорошо укреплен.
Работает, как автомат,
Точно и мерно он.
Созвучие радостных слов
Жизни хочу я дарить.
Мой лозунг — всегда готов,
Всегда готов говорить!
* * *
Колокол дремавший
Разбудил поля,
Улыбнулась солнцу
Сонная земля.
Понеслись удары
К синим небесам,
Звонко раздается
Голос по лесам.
Скрылась за рекою
Белая луна,
Звонко побежала
Резвая волна.
Тихая долина
Отгоняет сон,
Где-то за дорогой
Замирает звон.
(С. Есенин)
* * *
Как весел грохот летних бурь,
Когда, взметая прах летучий,
Гроза, нахлынувшая тучей,
Смутит небесную лазурь
И опрометчиво-безумно
Вдруг на дубраву набежит,
И вся дубрава задрожит
Широколиственно и шумно.
Как под незримою пятой,
Лесные гнутся исполины;
Тревожно ропщут их вершины,
Как совещаясь меж собой, —
И сквозь внезапную тревогу
Немолчно слышен птичий свист,
И кой-где первый желтый лист,
Крутясь, слетает на дорогу...
(Ф. Тютчев)
Если
О, если ты покоен, не растерян,
Когда теряют головы вокруг,
И если ты себе остался верен,
Когда в тебя не верит лучший друг,
И если ждать умеешь без волненья,
Не станешь ложью отвечать на ложь,
Не будешь злобен, став для всех мишенью,
Но и святым себя не назовешь.
И если ты своей владеешь страстью,
А не тобою властвует она,
И будешь тверд в удаче и в несчастье,
Которым, в сущности, цена одна,
И если ты готов к тому, что слово
Твое в ловушку превращает плут.
И, потерпев крушенье, можешь снова —
Без прежних сил — возобновить свой труд,
И если ты способен все, что стало
Тебе привычным, выложить на стол,
Все проиграть и вновь начать сначала,
Не пожалев того, что приобрел,
И если можешь сердце, нервы, жилы
Так завести, чтобы вперед нестись,
Когда с годами изменяют силы
И только воля говорит: «Держись!» —
И если можешь быть в толпе собою
При короле с народом связь хранить
И, уважая мнение любое,
Главы перед молвою не клонить.
И если будешь мерить расстоянье
Секундами, пускаясь в дальний бег, —
Земля — твое, мой мальчик, достоянье!
И более того, ты — человек!
(Р. Киплинг, перевод С. Маршака)
Утро
Звезды меркнут и гаснут. В огне облака.
Белый пар по лугам расстилается.
По зеркальной воде, по кудрям лозняка
От зари алый свет разливается.
Дремлет чуткий камыш. Тишь — безлюдье
вокруг.
Чуть приметна тропинка росистая.
Куст заденешь плечом — на лицо тебе вдруг
С листьев брызнет роса серебристая.
Потянул ветерок, воду морщит-рябит.
Пронеслись утки с шумом и скрылися.
Далеко-далеко колокольчик звенит.
Рыбаки в шалаше пробудилися,
Сняли сети с шестов, весла к лодкам несут...
А восток все горит-разгорается.
Птички солнышка ждут, птички песни поют,
И стоит себе лес, улыбается.
Вот и солнце встает, из-за пашен блестит,
За морями ночлег свой покинуло,
На поля, на луга, на макушки ракит
Золотыми потоками хлынуло.
Едет пахарь с сохой, едет — песню поет;
По плечу молодцу все тяжелое...
Не боли ты, душа! Отдохни от забот!
Здравствуй, солнце да утро веселое!
(И. Никитин)
Диалоги
Медведь и Заяц
Медведь наступил Зайцу на лапу.
— Если тебе очень больно, — сказал он Зайцу, — можешь наступить мне на лапу.
Заяц наступил.
— Зачем врешь, ничуть не больно! — рассвирепел Медведь и наступил Зайцу на другую лапу.
Кот и Соловей
Кот пригласил Соловья в гости.
— Прилетай запросто, — сказал он вежливо, — заодно и споешь, если успеешь.
Барашек
Довольный Барашек прибежал к Овце:
— Мама, Пастух сказал, что я гожусь на шашлык.
— Чему же ты радуешься?
— Все-таки приятно, когда ты хоть на что-то годишься.
Заяц, Медведь и Волк
Заяц прискакал к Медведю:
— Миша, спаси! Меня Волк съесть обещал!
— Ну и что, съел?
— Нет еще.
— Так что ты тут прыгаешь? Вот когда съест, тогда приходи.
Человек и Тараканы
В доме, где жил Человек, за печкой подрались два Таракана.
— Эй, вы, потише там! — прикрикнул на них Человек.
— Кошмар, — решили два Таракана, — нет никакогожитья от этих соседей.
Человек и Черепаха
Человек поймал Черепаху.
— Поклянись, что ты не будешь делать из меня гребешки, — попросила Черепаха.
— Клянусь, — пообещал Человек и сделал из Черепахи мыльницу.
Тигр и Заяц
Заяц вбежал в логово Тигра:
— Эй, полосатый, у тебя нет ничего мясного?
Тигр обалдело посмотрел на Зайца:
— Ты прости, нету. Может, у Медведя есть? Забеги к нему.
— Нет у него. Забегал.
— Может, у Волка есть?
— И у Волка нет.
— Тогда спроси у Лисы.
— А что у нее спрашивать, — крикнул, убегая, Заяц, — для нее и ищу, а то она за мной с утра гоняется.
Охотник и Куропатка
Охотник несколько раз стрелял в Куропатку и не мог попасть.
— Заколдована ты, что ли? — вскричал Охотник.
— Заколдована, заколдована, — ответила Куропатка, — меня заколдовал тот, кто учил тебя стрелять.
Петух
Петух проглотил зерно и подумал: «А вдруг оно жемчужное?» Подумал и поверил, а раз поверил — тотчас всем объявил:
— А я проглотил жемчужное зерно.
— Жалкий хвастун, — сказал хозяин, опуская выпотрошенного Петуха в кастрюлю.
Свинья
Свинья подрыла столбы ворот, и, конечно, ворота упали. Упали на Свинью. Свинья с трудом выбралась из-под упавших ворот и зло сказала:
— Опять интриги!
(Л. Гаврилов)
Утренние лучи
Выплыло на небо красное солнышко и стало рассылать повсюду свои золотые лучи — будить землю.
Первый луч полетел и попал на жаворонка. Встрепенулся жаворонок, выпорхнул из гнездышка, поднялся высоко, высоко и запел свою серебряную песенку: «Ах, как хорошо в свежем утреннем воздухе! Как хорошо! Как привольно!»
Второй луч попал на зайчика. Передернул ушами зайчик и весело запрыгал по росистому лугу: побежал он добывать себе сочной травки на завтрак.
Третий луч попал в курятник. Петух захлопал крыльями и запел: ку-ку-реку! Куры слетели с нашестей, закудахтали, стали разгребать сор и червяков искать.
Четвертый луч попал в улей. Выползла пчелка из восковой кельи, села на окошечко, расправила крылья и — зум-зум-зум! Полетела собирать медок с душистых цветов.
Пятый луч попал в детскую, на постельку к маленькому лентяю: режет ему прямо в глаза, а он повернулся на другой бок и опять заснул.
(К. Ушинский)
Осеннее утро
Листик за листиком падают с липы на крышу, какой листик летит парашютиком, какой мотыльком, какой винтиком. А между тем мало-помалу день открывает глаза, ветер с крыши поднимает все листья, илетят они к реке куда-то вместе с перелетными птичками.
Тут стоишь себе на берегу, один, ладонь к сердцу приложишь и душой вместе с птичками и листьями куда-то летишь.
И так-то бывает грустно, и так хорошо, и шепчешь тихонько:
— Летите, летите!
Так долго день пробуждается, что, когда солнце выйдет, у нас уже и обед. Мы радуемся хорошему теплому дню, но уже больше не ждем летящей паутинки бабьего лета: все разлетелись, и вот-вот журавли полетят, а там гуси, грачи — и все кончится.
(М. Пришвин)
Под грибом
Как-то раз застал Муравья сильный дождь. Куда спрятаться? Увидел муравей на поляне маленький грибок, добежал до него и спрятался под его шапкой. Сидит под грибом — дождь пережидает. А дождь идет все сильнее и сильнее...
Ползет к грибу мокрая Бабочка:
— Муравей, Муравей, пусти меня под грибок! Промокла я — лететь не могу!
— Куда же я пущу тебя? — говорит Муравей. — Я один тут кое-как уместился.
— Ничего! В тесноте, да не в обиде.
Пустил Муравей Бабочку под грибок.
А дождь еще сильнее идет...
Бежит мимо Мышка:
— Пустите меня под грибок! Вода с меня ручьем течет.
— Куда же мы тебя пустим? Тут и места нет.
— Потеснитесь немножко!
Потеснились — пустили Мышку под грибок.
А дождь все льет и не перестает...
Мимо гриба Воробей скачет и плачет:
— Намокли перышки, устали крылышки! Пустите меня под грибок обсохнуть, отдохнуть, дождик переждать!
— Тут места нет.
— Подвиньтесь, пожалуйста!
— Ладно.
Подвинулись — нашлось Воробью место.
А тут Заяц на полянку выскочил, увидел гриб.
— Спрячьте, — кричит, — спасите! За мной Лиса гонится!..
— Жалко Зайца, — говорит Муравей. — Давайте еще потеснимся.
Только спрятали Зайца — Лиса прибежала.
— Зайца не видели? — спрашивает.
— Не видели.
Подошла Лиса поближе, понюхала:
— Не тут ли он спрятался?
— Где ему тут спрятаться?
Махнула Лиса хвостом и ушла. К тому времени дождик прошел — солнышко выглянуло. Вылезли все из-под гриба — радуются.
Муравей задумался и говорит:
— Как же так? Раньше мне одному под грибом тесно было, а теперь всем пятерым место нашлось!
— Ква-ха-ха! Ква-ха-ха! — засмеялся кто-то.
Все посмотрели: на шляпке гриба сидит Лягушка и хохочет:
—Эх, вы! Гриб-то...
Не досказала и ускакала.
Посмотрели все на гриб — и тут догадались, почему сначала одному под грибом тесно было, а потом и пятерым место нашлось.
А вы догадались?
(В. Сутеев)
Березовый лес
За пшеницей, за березой показался шелковистый березовый кустарник, темно-зеленый.
Место тут степное, ровное, кажется очень глухим: ничего не видишь, кроме неба и бесконечного кустарника. Везде буйно заросла земля, а уж тут прямо непролазная чаща. Травы — по пояс; где кусты — не прокосишь. По пояс и цветы. От цветов — белых, синих, розовых, желтых — рябит в глазах. Целые поляны залиты ими, такими красивыми, что только в березовых лесах растут.
Собирались тучи, ветер нес песни жаворонков, но они терялись в непрестанном, бегущем шелесте и шуме. Еле намечалась среди кустов и пней заглохшая дорога. Сладко пахло клубникой, горько — земляникой, березой, полынью.
(И. Бунин)
* * *
Длинна зимняя ночь, и особенно в деревне, где ложатся рано: бока пролежишь, дожидаясь белого дня. Я всегда просыпался часа за два до зари и любил встречать без свечки зимний рассвет. В этот день я проснулся еще ранее и сейчас пошел узнать, что делается на дворе.
На дворе была совершенная тишина. Воздух стал мягок, и, несмотря на двенадцатиградусный мороз, мне показалось тепло. Высыпались снежные тучи, и только изредка какие-то запоздавшие снежинки падали мне на лицо.
В деревне давно проснулась жизнь; во всех избах светились огоньки и топились печи, а на гумнах, при свете пылающей соломы, молотили хлеб. Гул речей и стук цепов с ближних овинов долетал до моего слуха.
Я засмотрелся, заслушался и не скоро воротился в свою теплую комнату. Я сел против окошка на восток и стал дожидаться света; долго нельзя было заметить никакой перемены. Наконец показалась особенная белизна в окнах, побелела изразцовая печка, и обозначился у стены шкаф с книгами, которого до тех пор нельзя было различить.
В другой комнате, дверь в которую была отворена, уже топилась печка. Гудя и потрескивая и похлопывая заслонкой, она освещала дверь в половину горницы каким-то веселым, отрадным и гостеприимным светом.
Но белый день вступал в свои права, и освещение от топящейся печки постепенно исчезало. Как хорошо, как сладко было на душе! Спокойно, тихо и светло! Какие-то неясные, полные неги, теплые мечты наполнявши душу...
(С. Аксаков)
Песня о Буревестнике
Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет Буревестник, черной молнии подобный.
То крылом волны касаясь, то стрелой взмывая к тучам, он кричит, и тучи слышат радость в смелом крике птицы.
В этом крике жажда бури. Силу гнева, пламя страсти и уверенность в победе слышат тучи в этом крике.
Чайки стонут перед бурей, — стонут, мечутся над морем и на дно его готовы спрятать ужас свой пред бурей.
И гагары тоже стонут, — им, гагарам, недоступно наслажденье битвой жизни: гром ударов их пугает.
Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах... Только гордый Буревестник реет смело и свободно над седым от пены морем!
Все мрачней и ниже тучи опускаются над морем, и поют, и рвутся волны к высоте навстречу грому.
Гром грохочет. В пене гнева стонут волны, с ветром споря. Вот охватывает ветер стаи волн объятьем крепким и бросает их с размаху в дикой злобе на утесы, разбивая в пыль и брызги изумрудные громады.
Буревестник с криком реет, черной молнии подобный, как стрела пронзает тучи, пену волн крылом срывает.
Вот он носится, как демон, — гордый, черный демон бури, — и смеется, и рыдает... Он над тучами смеется, он от радости рыдает!
В гневе грома, — чуткий демон, —. он давно усталость слышит, он уверен, что не скроют тучи солнца, — нет, не скроют!
Ветер воет... Гром грохочет...
Синим пламенем пылают стаи туч над бездной моря. Море ловит стрелы молний и в своей пучине гасит. Точно огненные змеи, вьются в море отраженья этих молний.
Буря, скоро грянет буря!
Это смелый Буревестник гордо реет между молний над ревущим гневно морем; то кричит пророк победы:
Пусть сильнее грянет буря!..
(А. Горький)
* * *
— Не боюсь я Сибири, — продолжает бормотать бродяга. — Сибирь — такая же Россия, такой же Бог и царь, что и тут, так же там говорят по-православному, как и я с тобой. Только там приволья больше и люди богаче живут. Все там лучше. Тамошние реки, к примеру взять, куда лучше тутошних! Рыбы, дичины этой самой — видимо-невидимо! А мне, братцы, наипервейшее удовольствие — рыбку ловить. Хлебом меня не корми, а только дай с удочкой посидеть. Ей-богу. Ловлю я и на удочку, и на жерлицу, и верши ставлю, а когда лед идет — наметкой ловлю. Силы-то у меня нету, чтоб наметкой ловить, так я мужика за пятачок нанимаю. И господи, что оно такое за удовольствие! Поймаешь налима или головля какого-нибудь, так словно брата родного увидел. И, скажи пожалуйста, для всякой рыбы своя умственность есть: одну на живца ловишь, другую на выползка, третью на лягушку или кузнечика. Все ведь это понимать надо! К примеру сказать, налим. Налим рыба неделикатная, она и ерша хватит, щука — пескаря любит, шилишпер — бабочку. Головля, ежели на бырком месте ловить, то нет лучше и удовольствия. Пустить леску саженей в десять без грузила, с бабочкой или жуком, чтоб приманка поверху плавала, стоишь в воде без штанов и пускаешь по течению, а голавль — дерг! Только тут как норовить надо, чтоб он, проклятый, приманку не сорвал. Как только он джигнул тебе за леску, так и подсекай, нечего ждать. Страсть, сколько я на своем веку рыбы переловил! Когда вот в бегах были, прочие арестанты спят в лесу, а мне не спится, норовлю к реке. А реки там широкие, быстрые, берега крутые — взглянешь на маковку, и голова кружится. Ежели по тутошним ценам, то за каждую сосну можно рублей десять дать.
(А. Чехов)
* * *
— Кушай, — сказал о. Христофор, намазывая икру на ломтик хлеба и подавая Егорушке. — Теперь кушай и гуляй, а настанет время, учиться будешь. Смотри же, учись со вниманием и прилежанием, чтобы толк был. Что наизусть надо, то учи наизусть, а где нужно рассказать своими словами внутренний смысл, не касаясь наружного, там своими словами. И старайся так, чтобы все науки выучить. Иной математику знает отлично, а про Петра Могилу не слыхал, а иной про Петра Могилу знает, а не может про луну объяснить. Нет, ты так учись, чтобы все понимать! Выучись по-латински, по-французски, по-немецки... географию, конечно, историю, богословие, философию, математику с усердием, тогда и поступай на службу. Когда все будешь знать, тебе на всякой стезе легко будет. Ты только учись да благодати набирайся, а уж Бог укажет, кем тебе быть. Доктором ли, инженером ли, судьей ли...
(А. Чехов)
* * *
Генерал сел за стол и взял перо в руки.
— Его в Саратове каждая собака знает, — сказал приказчик. — Извольте писать, ваше превосходительство, в город Саратов, стало быть... Его благородию господину Якову Васильичу... Васильичу...
— Ну?
— Васильичу... Якову Васильичу... а по фамилии... А фамилию вот и забыл!.. Васильичу... Черт... Как же его фамилия? Давича, как сюда шел, помнил... По-звольте-с...
Иван Евсеич поднял глаза к потолку и зашевелил губами. Булдеев и генеральша ожидали нетерпеливо.
— Ну, что же? Скорей думай!
— Сейчас... Васильичу.. Якову Васильичу... забыл! Такая еще простая фамилия... словно как бы лошадиная... Кобылин? Нет, не Кобылин. Постойте... Жеребцов нешто? Нет, и не Жеребцов. Помню, фамилия лошадиная, а какая — из головы вышибло...
— Жеребятников?
— Никак нет. Постойте... Кобылицын... Кобылятников... Кобелев...
— Это уж собачья, а не лошадиная. Жеребчиков?
— Нет, и не Жеребчиков... Лошадинин... Лошаков... Жеребкин... Все не то!
— Ну так как же я буду ему писать? Ты подумай!
— Сейчас. Лошадкин... Кобылкин... Коренной...
— Коренников? — спросила генеральша.
— Никак нет. Пристяжкин... Нет, не то! Забыл!
— Так за чем же, черт тебя возьми, с советами лезешь, ежели забыл? — рассердился генерал. — Ступай отсюда вон!
Иван Евсеич медленно вышел, а генерал схватил себя за щеку и заходил по комнатам.
— Ой, батюшки! — вопил он. — Ой, матушки! Ох, света белого не вижу!
Приказчик вышел в сад и, подняв к небу глаза, стал припоминать фамилию акцизного:
— Жеребчиков... Жеребковский... Жеребенко... Нет, не то! Лошадинский... Лошадевич... Жеребкович... Кобылянский...
Немного погодя его позвали к господам.
— Вспомнил? — спросил генерал.
— Никак нет, ваше превосходительство.
— Может быть, Конявский? Лошадников? Нет?
И в доме, все наперебой, стали изобретать фамилии. Перебрали все возрасты, полы и породы лошадей, вспомнили гриву, копыта, сбрую... В доме, в саду, в людской и кухне люди ходили из угла в угол и, почесывая лбы, искали фамилию.
Приказчика то и дело требовали в дом.
— Табунов? — спрашивали у него. — Копытин? Жеребовский?
— Никак нет. — отвечал Иван Евсеич и, подняв вверх глаза, продолжал думать вслух: — Коненко... Конченко... Жеребеев... Кобылеев...
— Папа! — кричали из детской. — Тройкин! Уздечкин!
Взбудоражилась вся усадьба. Нетерпеливый, замученный генерал пообещал дать пять рублей тому, кто вспомнит настоящую фамилию, и за Иваном Евсеичем стали ходить целыми толпами...
— Гнедов! — говорили ему. — Рысистый! Лошадицкий!
Но наступил вечер, а фамилия все еще не была найдена. Так и спать легли, не послав телеграммы.
Генерал не спал всю ночь, ходил из угла в угол и стонал... В третьем часу утра он вышел из дому и постучался в окно к приказчику.
— Не Меринов ли? — спросил он плачущим голосом.
— Нет, не Меринов, ваше превосходительство, — отвечал Иван Евсеич и виновато вздохнул.
— Да может быть, фамилия не лошадиная, а какая-нибудь другая!
— Истинно слово, ваше превосходительство, лошадиная... Это очень даже отлично помню.
— Экий ты какой, братец, беспамятный... Для меня теперь эта фамилия дороже, кажется, всего на свете. Замучился!
Утром генерал опять послал за доктором.
— Пускай рвет! — решил он. — Нет больше сил терпеть...
Приехал доктор и вырвал больной зуб. Боль утихла тотчас же, и генерал успокоился. Сделав свое дело и получив, что следует, за труд, доктор сел в свою бричку и поехал домой. За воротами в поле он встретил Ивана Евсеича... Приказчик стоял на краю дороги и, глядя сосредоточенно себе под ноги, о чем-то думал. Судя по морщинам, бороздившим его лоб, и по выражению глаз, думы его были напряженны, мучительны...
— Буланов... Чересседельников... — бормотал он. — Засупонин... Лошадский...
— Иван Евсеич! — обратился к нему доктор. — Не могу ли я, голубчик, купить у вас четвертей пять овса? Мне продают наши мужики овес, да уж больно плохой...
Иван Евсеич тупо поглядел на доктора, как-то дико улыбнулся и, не сказав в ответ ни одного слова, всплеснув руками, побежал к усадьбе с такой быстротой, точно за ним гналась бешеная собака.
— Надумал, ваше превосходительство! — закричал он радостно, не своим голосом, влетая в кабинет к генералу. — Надумал, дай Бог здоровья доктору! Овсов! Овсов фамилия акцизного. Овсов, ваше превосходительство! Посылайте депешу Овсову!
— Накося! — сказал генерал с презрением и поднес к лицу его два кукиша. — Не нужно мне теперь твоей лошадиной фамилии! Накося!
(А. Чехов)
Приложение 5 Тексты песен
Дороги
Слова Л. Ошанина Музыка А. Новикова
Эх, дороги...
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Знать не можешь
Доли своей.
Может, крылья сложишь
Посреди степей.
Вьется пыль под сапогами
Степями,
Полями,
А кругом бушует пламя
Да пули свистят.
Эх, дороги...
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Выстрел грянет,
Ворон кружит,
Твой дружок в бурьяне
Неживой лежит...
А дорога дальше мчится,
Пылится,
Клубится,
А кругом земля дымится,
Чужая земля.
Эх, дороги...
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян,
Край сосновый,
Солнце встает.
У крыльца родного
Мать сыночка ждет.
И бескрайними путями,
Степями,
Полями
Все глядят вослед за нами
Родные глаза.
Эх, дороги...
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Снег ли, ветер, —
Вспомним, друзья,
Нам дороги эти
Позабыть нельзя!
Степь да степь кругом
Слова И. Сурикова Муз. обработка В. Захарова
Степь да степь кругом, путь далек лежит,
В той степи глухой умирал ямщик.
И, набравшись сил, чуя смертный час,
Он товарищу отдает наказ:
«Ты, товарищ мой, не попомни зла,
Здесь, в степи глухой, схорони меня.
Ты лошадушек сведи к батюшке,
Передай поклон родной матушке,
А жене скажи слово прощальное,
Передай кольцо обручальное.
Да скажи ты ей — пусть не печалится,
Пусть с другим она обвенчается.
Про меня скажи, что в степи замерз,
А любовь ее я с собой унес».
Вечерний звон
Слова И. Козлова Муз. обработка А. Свешникова и др.
Вечерний звон, вечерний звон!
Как много дум наводит он
О юных днях в краю родном,
Где я любил, где отчий дом,
И как я, с ним навек простясь,
Там слушал звон в последний раз!
Уже не зреть мне светлых дней
Весны обманчивой моей!
И сколько нет теперь в живых
Тогда веселых, молодых!..
И крепок их могильный сон, —
Не слышен им вечерний звон.
Лежать и мне в земле сырой!
Напев унылый надо мной
В долине ветер разнесет;
Другой певец по ней пройдет;
И уж не я, а будет он
В раздумье петь вечерний звон!