Год. Алтай. Улаганский район 4 страница
С Ириной они уже практически не общались. Когда она просыпалась, Владислав, бодрствующий из последних сил, тут же засыпал. Приходил в себя он уже под вечер. Они делали очередную, очень короткую, с учетом последних визитов медведя, вылазку в лес за сушняком и грибами, и поспешно возвращались назад, под зыбкую защиту каменной гряды. Жизнь на грани смерти продолжалась.
— Умереть — это не значит успокоиться… — На лице беспристрастного Харона пляшут отсветы от костра, — Смерть и то, что ты о ней думаешь — не одно и то же…
Мальцев не удивляется. То, что собеседник читает его мысли, объяснялось очень просто — этот загадочный человек сам был порождением этих мыслей. Получалось что Мальцев, по сути, разговаривал сам с собой. Непонятно было только, почему умирающее подсознание выбрало в качестве визуального образа лысого, совершенно незнакомого Владу, человека. Однако бесполезно было пытаться анализировать непредсказуемые и загадочные механизмы психики, тем более, психики находящейся на грани срыва.
— А ты откуда знаешь?
Харон молчит. Будто разглядывает причудливые узоры на тлеющих углях в самом чреве костра.
— Что Харон, страшно умирать? — Мальцеву захотелось сбить эту спесь всезнайства и невозмутимости с порождения своей фантазии. В конце концов, они умрут вместе, и нечего сидеть тут и разглагольствовать о том, что только еще должно произойти. Хотя, возможно, подсознание таким образом просто готовило само себя перед последним прыжком в неведомое.
— Страшно… — ровным голосом проговорил призрак и посмотрел, обернувшись, сначала на реку, а затем на Мальцева, больше не добавив ни слова.
В этот момент проснулась Ирина. Приподняла голову, посмотрела прищуренными глазами на странную парочку у костра, и, фактически не просыпаясь, опять заснула, откинувшись на импровизированный лежак из мальцевской куртки.
— Ты доверяешь ей? — ровный и безжизненный голос Харона еле слышен на фоне шума реки и треска костра.
Мальцев кивает.
— Да. Я ее очень люблю.
— Я спросил про доверие, а не про любовь.
Мальцев удивленно разглядывает порожденную им же иллюзию. Это уже что-то новенькое. Подсознание вызывает его на диспут о любви и доверии?
— А это разве не одно и то же?
Харон отрицательно мотает своей лысой головой.
— Нет. Это не одно и то же.
— Почему?
— Она тоже любит тебя. Но она тебе не верит.
Мальцев фыркает и разводит руками.
— У нее нет оснований мне не верить.
Глаза собеседника не отсвечивают отблесков костра. Они, словно губка, впитывающая влагу, втягивают в себя все вокруг, как будто человек ими обладающий никак не может насладиться этим миром.
— А у тебя?
— Ты хочешь знать, есть ли у меня основания верить себе?
Собеседник кивает.
Мальцев думает некоторое время, рассеянно наблюдая за дикой пляской огненных язычков в костре.
— Ты знаешь, а ведь ты прав. Я сам себе не верю. Вру сам себе. И ей не верю. Я знаю, что она мне изменяла несколько раз, там, в городе. Знаю с кем. Но я всегда боялся даже думать об этом. Боялся потерять ее. А она наверняка знает, что я изменял ей. Вот бредятина. Исповедоваться о своих сексуальных и моральных проблемах своему же глюку.
Харон закрывает глаза, словно прислушиваясь к чему-то, затем медленно открывает их.
— Она хочет убить тебя.
Мальцев нахмурился.
— Ты что несешь, придурок?
Харон, казалось, даже не обиделся.
— Она думает об этом, когда ты спишь.
Мальцев почувствовал, как колючий холод прошел по спине царапающей волной. Он вспомнил, как проснулся вчера днем и увидел, что жена сидит в метре от него. В руках она держала его охотничий нож. Он молча кивнул ей тогда, как бы спрашивая, в чем дело. Но она лишь грустно покачала головой, показывая, что все нормально. Теперь, в свете комментариев своего экстравагантного подсознания, этот эпизод представал совершенно в новом свете.
— Но зачем?
Харон моргнул.
— Это неважно.
— А что важно?
— Важно, что она хочет убить тебя.
Мальцев ощутил, как тело охватывает какое-то оцепенение. Возможно, его сознание просто не могло допустить такой мысли, а подсознание, накопившее гораздо больше исходной информации, вынесло столь шокирующий вердикт и озвучило его ровным голосом лысого приведения по прозвищу Харон. А что, ведь Ирина тоже человек. Причем ее психика могла оказаться гораздо более уязвимой, чем у супруга. И может быть, у нее уже давно тоже произошел какой-нибудь сбой, вызванный столь сильными потрясениями. И если у Мальцева сумасшествие проявлялось в виде болтливого ночного собеседника, то у жены оно вполне могло проявиться в виде столь странного, с точки зрения здравого смысла, желания.
— Ты уверен?
— Да.
— И что мне теперь делать? Не спать? Поговорить с ней?
Харон пожимает плечами.
— Это бесполезно. Не спать ты не сможешь. Поговорить с ней тоже — она тебе не доверяет.
— Но почему? Мы столько пережили с ней! — в голосе Владислава уже нет насмешливых ноток. Подсознание озвучило слишком серьезную тему, чтобы пренебрегать ей только потому, что в качестве своего глашатая оно использовало образ незнакомого лысого мужика. — Я стал любить ее еще больше. Я только сейчас понял, как она нужна мне. И как я был часто не справедлив к ней там, в том мире…
Харон смотрит на него.
— Ты понял. Любовь и доверие — не одно и то же. В такие моменты обостряется и то и другое. Люди переполнены обидами и страхами, потом появляется ложь. Они убивают быстрее всего остального.
— Постой. Так она что, мстит мне?
— Нет. Она чувствует. Она готовится.
— К чему?
— Она не хочет, чтобы ты оставался здесь один. И сама не хочет оставаться одна. Она любит тебя, но она растеряна. Она уже приняла решение. Она хочет все прекратить. Она хочет, чтобы ты увидел…
Возникла долгая пауза. Мальцев пытался осмыслить услышанное, но шум реки мешал сосредоточиться.
— И что же нам теперь делать? — беспомощно повторяет свой вопрос Мальцев, с тревогой посматривая на медленно светлеющее небо, опасаясь не успеть получить ответ на этот вопрос.
Харон кивает, словно опять прочитав его мысли, и встает.
— Не вам. Тебе. Она уже приняла решение.
— Что делать мне?
Равнодушный Харон стоял и смотрел на него, будто ему было все равно, что произойдет с этими двумя перепуганными, усталыми и обреченными людьми. Затем он развернулся и, как всегда, направился к речной заводи. На полпути он остановился и, обернувшись на растерянного Мальцева, тихо произнес:
— Беги.
Шум реки пытается заглушить эти страшные слова. Тонкие губы беспечного призрака двигаются чуть заметно в утренних сумерках:
— Или убей ее первым.
Следующий день превратился для Мальцева в кошмар, превосходящий по своему трагизму все остальные, произошедшие за все время этой злополучной поездки в горы. Он пытался увидеть в Ирине признаки безумия, но она вела себя как обычно. Погладила его рукой по голове и ласково кивнула на лежачее место у костра.
— Спи милый, я буду рядом…
Учитывая события минувшей ночи, фраза прозвучала зловеще. «Она не верит тебе». Проклятый Харон!
— Ириша…
— Что, любимый?
— Ты мне веришь?
В ее пронзительно голубых глазах непонимание, удивление и… еще что-то.
— Конечно. Почему ты спрашиваешь?
— Да так, — Мальцев чувствует, как закрываются под действием непреодолимой силы усталые веки. Сейчас нельзя спать. Нельзя. Любой ценой нужно удержаться от того, чтобы не провалиться в глубокий сон. Хотя, сейчас, при свете солнца, разговор со своим странным ночным видением казался каким-то горячечным бредом. И тот случай с ножом. Ирина могла взять его просто так, чувствуя себя увереннее с оружием. Ей ведь тоже приходилось оставаться на берегу в одиночестве… Уже сквозь дымку накатывающей дремы, Владиславу пришла в голову мысль что возможно Ирина тоже остается в это время не одна. И возможно даже, что ее собеседником является тот самый лысый призрак, обитающий в этой безлюдной местности.
Он проснулся от предчувствия. Жена склонилась прямо над ним, зажимая обеими руками рукоять ножа, готовясь нанести им удар в грудь. Увидев, что он проснулся, и теперь с изумлением смотрит на нее, Ирина размахнулась, но он успел перехватить ее руки, вырвав из них нож. Так значит все это правда!
— Ира, ты..? За что? — он с силой тряхнул ее так, что у нее клацнули зубы. Она зарыдала, пытаясь что-то бессвязно рассказать ему. Но он не понял ни слова из ее истеричных фраз.
— За что? Ты? Меня? Ты сошла с ума?
Он тряс ее за плечи, словно эта тряска могла выбить из нее, поселившееся в недрах психики, безумие.
— К тебе кто-то приходит? Что он тебе говорит? Это он тебе велел? Харон, да? Ты видела его? У нас не должно быть секретов друг от друга, пойми! Ирочка, я тебя люблю…
Она посмотрела на него, на мгновение прояснившимся взглядом, а затем ее зрачки закатились, и Ирина потеряла сознание, завалившись безвольным кулем на бок. Мальцев уложил ее на лежак, а сам побежал к реке. Там он первым делом окунулся в ледяную воду с головой, прогоняя сон и проясняя мысли. Затем он вернулся к жене и выжал на нее обрывки отрезанной от одежды ткани. От холодной воды жена пришла в себя, но говорить по-прежнему не могла. Мальцев поднял руки вверх, и закричал в бессильной злобе, не зная, кому он посылает это бессильное проклятие: небесам, тайге, медведю, людям или загадочному ночному пришельцу с тусклыми глазами. В любом случае его никто не услышал — вместо крика у него вырвался лишь хриплый стон. Стон отчаяния.
Призрак шел от реки, сливаясь с ночной темнотой. Выйдя в световое пространство костра, безликий силуэт превратился в лысого человека.
Харон. Подошел и сел к костру, по-прежнему не проявляя абсолютно никаких эмоций. Он все знал, все предвидел. Всезнающий советчик. Вестник безумия. Он умеет читать мысли и появляется даже во снах. Да, да, Мальцев видел его сегодня во сне! Эту отвратительную безмятежную рожу. От него невозможно укрыться даже в сновидениях, последнем убежище агонизирующего сознания! Мальцев со страхом смотрит на отрешенного гостя.
— Ты кто? Черт? Леший? Водяной? Инопланетянин?
Харон качает головой.
— Нет.
— Откуда ты? Ты мне кажешься или существуешь на самом деле?
— Не знаю. Я здесь живу. Я существую.
— Ты живешь прямо здесь? На берегу реки?
— Здесь. Река дает жизнь. Она же отнимает. Все справедливо. Я всему учусь у реки.
— Ты отшельник?
— Нет. Я часть всего, один из многих. Я поздно это понял. Теперь живу здесь. Любуюсь рекой, лесом, костром, ночью, звездами. Вы, люди, не цените всего этого…
— Что значит — «вы, люди»? А ты что, не человек что ли?
Харон поднимает перед собой руки и делает перед собой в воздухе странные движения, не то, танцуя, не то, поглаживая костер, не то, отмахиваясь от дыма и невесомого пепла.
— На Земле есть такие места, как это. Они необычные. Поэтому я здесь. Когда настают смутные времена, мы можем появляться.
— «Мы», это кто?
— Такие как я.
Мальцев чувствует, что дальнейшие расспросы в подобном стиле только отнимут у него остатки сил. Он пристально смотрит на собеседника, но того не смущает этот взгляд. Харон совершенно спокойно выдерживает его, словно на самом деле не понимая о чем идет речь. Мальцев ухмыляется и переводит взгляд на костер.
— Ты снился мне сегодня…
— Я знаю. Я не хотел пугать твою жену и пришел к тебе во сне. Мне нужно успеть сказать тебе многое.
— Ты умеешь приходить в сны?
— Ты видел меня. Я видел тебя. Мы общались.
— Да, я тебя видел. Но я не умею ходить по снам. Я их просто вижу. А ты, значит, умеешь?
Харон растягивает губы в мертвенной улыбке. Так могут улыбаться разве что механические куклы в фильмах ужасов.
— Ты умеешь. Все умеют. Ходят не все. Бояться.
— Кого бояться?
— Себя. Снов.
— А ты, значит, не боишься?
Резиновая улыбка исчезает с губ собеседника.
— Я не помню. Страх был давно. Теперь нет. Я просто делаю это и все. Ходить по снам просто.
— Кто же ты, все-таки? — повторяет свой вопрос Мальцев. — Человек или нет?
Харон, не мигая, смотрит на него.
— Странный вопрос, — он молчит какое-то время, — А ты — человек?
Мальцев не знает, как ответить. Он чувствует какой-то подвох.
— Пока еще да.
— А после того, как ты умрешь, ты перестанешь быть человеком?
Мальцев закрывает глаза. Дух-софист. Последний собеседник перед смертью. Призрак-философ, напоминающий больше мастера-дзэн со своими сводящими с ума вопросами, ответами и советами.
— Я не знаю. Я узнаю, когда умру.
Молчание. Мальцев открывает глаза. Харон любуется костром, словно каждый раз видит его в первый и последний раз.
— Ты же все знаешь. Знаешь, когда я умру? — Мальцев не верит этому алтайскому дзэн-отшельнику озвучивающему его внутренние сомнения, но, задав этот вопрос, он ощутил, как внезапно замерло сердце в груди, притормаживая динамику потоков крови, циркулирующих по телу.
— Это важно для тебя?
— Важно.
— Почему?
— Хочу подготовиться.
Харон молчит, словно вспоминая что-то. Затем, его лишенный эмоций голос опять выдает загадочную фразу:
— К этому невозможно подготовиться.
Высоко в небе горит голубовато-оранжевым пламенем яркий шар, разрезая тьму. Он медленно прочерчивает дугу среди звезд и тает, исчезнув за ближайшей горой. Харон провожает его взглядом. Очевидно, это отработанная ступень ракетоносителя или часть спутника. Бурман рассказывал, что основная траектория падения продуктов космической индустрии проходит через Алтай. Харон опять читает его мысли.
— Алтай готовится. Все вокруг готовится.
— Готовится к чему?
Впервые за все время общения на лице Харона проступает что-то похожее на сожаление или боль.
— Скоро все будет по-другому. Люди запутались. Стали опасными. Все вокруг будет против них.
Застонала спящая на лежаке Ирина. Владислав нагнулся к ней и погладил по голове, отмечая у жены сильнейший жар.
— Харон, ты можешь помочь мне вылечить ее?
Ответ отрицательный.
— Ты можешь помочь нам выбраться отсюда?
Снова кивок лысой головы.
— Тогда зачем ты приперся к нам?
Харон равнодушно пожимает плечами.
— Это вы пришли ко мне.
— Ну, так отпусти нас.
— Я вас не держу.
— Выведи нас из этой гребаной дыры.
— Куда?
— Домой.
Харон смотрит сквозь него, как будто это Мальцев является бесплотным призраком.
— Ты что, не понял? У вас нет дома.
С этими словами он встал, и хотя до утра было еще далеко, медленно пошел в реке, словно не желая больше разговаривать с обреченным человеком. Мальцев отрешенно глядел на удаляющуюся спину призрака, затем перевел взгляд на постанывающую во сне жену, и тоже поднялся с места, доставая из чехла отобранный у Ирины нож.
Он догнал его уже почти у самой воды. Нож с отвратительным хрустом вошел в спину в районе сердца. Харон выгнулся и, вскрикнув, упал вперед, в воду, раскинув руки. Мальцев еще какое-то время наблюдал, как его безвольное тело безмятежно плавает в медленной заводи, постепенно увлекаемое течением в основной бурный поток реки. Когда мощная тяга сшибающихся волн захватила мертвого духа в свои объятия и понесла вдаль, играясь с ним как со сломанной игрушкой, Владислав вытер тыльной стороной руки лицо и, повернувшись, зашагал к костру. Раскаяния не было, лишь только тягучая пустота внутри. Пустота, обреченность и безнадежность. Нельзя было понять, был ли Харон человеком или все-таки это была галлюцинация. Поэтому и переживать на этот счет не имело смысла. Мальцев подумал, что возможно подобные мотивы и толкают некоторых умалишенных на убийства, превращая их в маньяков. Но ему не было сейчас до этого ровным счетом никакого дела. Он избавился от него. От собеседника, который целенаправленно сводил его с ума, копаясь у него в мыслях и проникая в его сны. Может быть, именно этот лысый советчик доводил таким же образом и Ирину. Но кто бы он ни был, в любом случае все было кончено. Владислав подошел к костру, и, подбросив туда последние тяжелые сучья, лег рядом с Ириной, поцеловав ее в лоб. Надоело все. Пусть все будет так, как будет…
Он лежал на спине и отрешенно смотрел в ночное небо, раскинувшееся над ними безграничным звездным лугом. Созвездия завораживали, оживали, разговаривали с ним. Млечный Путь клубился и тек, словно река, приглашая человека отправиться в далекое путешествие к берегам неведомых миров. Вселенная смотрела на него миллиардами глаз, все понимая, сочувствуя, плача и смеясь одновременно. Все было не случайно. Владислав только сейчас начал осознавать это. И их поездка в эту тайгу, и все их злоключения, и появление Харона, и даже его смерть. Все складывалось в какой-то замысловатый узор, понять который можно было, только оттолкнувшись от земли и упав в этот завораживающий вечный океан космоса, сливаясь с ним и растворяясь в нем без остатка. Владислав обнял Ирину и широко раскрыв глаза приготовился к прыжку.
Влажное утор разбудило его своей всепроникающей прохладой. Он все-таки заснул, пренебрегая своими сторожевыми обязанностями. Проспал остаток ночи, оставив их лежбище без охраны. Но медведь к счастью не появился, а Харон больше не должен был беспокоить ни его самого, ни его жену своим сводящим с ума присутствием. Никого.
Какое-то саднящее чувство внутри. Предчувствие чего-то…
— Ириша, как ты?
Жена не ответила. Мальцев наклонился к ней и слегка потряс за плечо. Ирина не шевелилась. Безжизненное тело сжалось в комок, прижимаясь напоследок к самому дорогому существу в этом мире — к мужу, который проспал ее уход.
— Ира! — Мальцев еще раз потряс ее, понимая, что это бесполезно. И хотя они оба были уже готовы к этому, сознание никак не хотело сдаваться, признавая возможность собственной кончины и кончины любимого человека.
— Сейчас, Ирочка. Сейчас. Тебе просто надо согреться. Сейчас. Я тебя верну. Согрею…
Мальцев заметался у костра, бросая в потухший огонь тонкие прутики, оставшиеся от ночного запаса дров.
— Сейчас. Я его зажгу. Подожди. Не уходи. Любимая моя… Я сейчас…
Он сорвал с себя рубашку и накрыл ей неподвижно лежащую Ирину, словно это могло вернуть ее к жизни. Затем, слабо отдавая отчет в происходящем, он, как был, полуобнаженный, не замечая утреннего холода, побежал, шатаясь, в направлении самого низкого камня, отделявшего речную заводь от таежной чащи. Именно через него они с Ириной делали свои вылазки в тайгу за пищей и дровами. Дрова. Дрова. Дрова. Только лишь одно это спасительное слово билось в агонизирующем сознании. Огонь. Огонь. Жизнь… Он залез на камень и застыл от ужаса. Прямо перед ним, с другой стороны гряды показалась огромная морда бурого медведя.
Крик. Истошный крик, прорезавшийся из самых глубин тела, подобно последнему выдоху, вместившему в себя всю силу духа и силу тела. Время остановилось на мгновение. А затем все опять пришло в движение. Медведь как-то сипло выдохнул и мгновенно шарахнулся назад, исчезая за серой поверхностью валуна. Видимо он все-таки решился перелезть через каменные завалы, не ожидая встретить здесь свою потенциальную жертву. А Мальцев, словно крик прорвал в нем какие-то потаенные плотины энергии, прыгнул назад, на песок и пронзительно рыча, словно ослепленный яростью зверь, побежал к костровищу. Там Ира, там деревянное копье. Он будет защищать ее.
Подбежав к потухшему костру, он схватил длинную пику, и сжал ее до боли в пальцах. Затем, хищно озираясь, крикнул, обращаясь к неподвижной Ирине:
— Я сейчас. Ничего не бойся. Я сейчас. Сейчас.
И побежал назад, не замечая усталости и испуга. Там, в тайге были дрова, которые могли спасти Ирину, и он не собирался останавливаться. Даже перед этим подлым зверем, пользующимся своим физическим превосходством перед слабым человеком. Его душила жажда мести. Мести за всю боль, которую доставил им этот кровожадный хищник. Мести за своих друзей, за свою жену, за все! Он преодолел камень в один прыжок и с диким криком ринулся вниз, на ту сторону гряды. Во враждебную таежную среду, выносившую в своем чреве медведя-убийцу.
Приземлившись на землю, он завалился на траву, потому что падения не выдержали ослабевшие ноги, подломившиеся в коленях. Завалился и тут же вскочил, выставляя перед собой заготовленное специально для этого момента оружие. Убить. Уничтожить. Проткнуть. Нанизать. Ярость и сила, ненависть и боль. Мальцев, рыча, осмотрел поляну и замер, не опуская копья. Прямо перед ним, в лужах едкого помета лежала неподвижная туша медведя. Из оскаленной пасти вывалился окровавленный, прокушенный собственными смертоносными зубами, язык. Зверь был мертв. Но Мальцев, еще не осознавая этого, с размаху воткнул в него деревянный кол, словно изгоняя из этого мира кровожадного вампира. Острие соскользнуло по толстой шкуре, лишая своего хозяина равновесия. Вставать было тяжело, но Мальцев опять поднялся на ноги и, уставившись с ненавистью на мертвую тушу бывшего хозяина тайги, бросился на нее, нанося уже поверженному противнику удары ногами и руками. Когда через несколько минут приступ безумия прошел, Владислав встал и, отойдя от трупа в сторону, опустился на колени, чувствуя, как дрожит все тело. Вибрация мышц достигла такой частоты, что ноги вдруг просто отказали, и человек снова упал в траву, заходясь в рыданиях и стонах.
Солнце было уже в самом зените, а паралич все не проходил. Мальцев лежал на расстоянии вытянутой руки от существа, которое еще несколько дней назад наводило на них с Ириной ужас. Именно вот эти лапы драли на кровавые куски тела их друзей, вот эти зубы крошили их кости. Теперь зверь был мертв. На косматую шкуру уже слетались мелкие насекомые, роящиеся то ли над трупом, то ли над оставленным им пометом. Мальцев лежал и смотрел на искривленную смертельной агонией морду зверя. Мысли приходили в голову сами собой, выстраивая смысловую цепочку объяснений, которые давали ответы на вопросы, мучавшие его в течение последних дней.
Медведь умер от неожиданности. Сердце не выдержало внезапного испуга, и животное погибло не от острого кола, а от банального разрыва сердечной мышцы. Оказывается, и столь могучие звери могут быть уязвимыми. Стечение обстоятельств. Фактор неожиданности. Роковое мгновение. Встреться они хотя бы на несколько секунд раньше или позже все было бы по-другому. А ведь медведь решился на атаку только этим утром. Ни раньше, ни позже. Для такой махины каменная гряда изначально была незначительным препятствием. Он мог без труда преодолеть ее еще тогда, когда первый раз пришел по их следу на этот злополучный берег. Однако он не нападал. Бродил, фыркал, готовился к чему-то. К чему? Ответ пришел моментально, будто пробудилась дремавшая на дне чувственной сферы интуиция.
Страх. Медведь боялся. Боялся кого? Их с Ириной? Смешно. Мальцев видел как этот монстр шутя расправился с его друзьями. Тогда кого? Ответ опять напрашивался сам собой. Харон. Загадочный лысый человек с песчаной заводи. Медведь не мог преодолеть гряду, потому что чувствовал за ней его присутствие. Харон и приходил, наверное, чтобы защитить их от этого зверя. Ведь появлялся он, словно предчувствуя появление мохнатого убийцы. А когда Мальцев убил Харона, медведь тут же примчался из тайги, почувствовав, что сдерживающих его факторов на этом песчаном пляже больше нет. И когда перед ним внезапно возник Мальцев, возможно, что мишка подумал что это Харон, и умер от ужаса. Кто же он, этот странный собеседник, которого бояться даже грозные повелители тайги? Мальцев ждал, что интуиция опять не замедлит с ответом, но вместо него в сознании вспыхнул целый сноп искр, каждая из которых была воспоминанием этих безумных бесед. Харон охранял их с Ириной. Он был странным, непонятным, но он не сделал им ничего плохого. Его беседы сводили с ума, но в них все было правдой. Он словно хотел передать Мальцеву что-то. Что-то очень важное. Владислав глубоко втянул в себя утренний воздух. Он должен вспомнить. Но зачем? Все равно это финал. И не смотря на то, что медведь лежал перед ним безвредным куском мяса и костей, Мальцев понимал, что он переживет его всего на несколько часов. Ну и пусть. Теперь это уже не имело значения. Он сделал это. Отомстил. Он уходит из этого мира как воин, а не как изможденная и гонимая страхом, жертва. Мало кому из людей удавалось убить медведя. Особенно своим криком. Мальцев рассмеялся. Его боятся медведи. До помета, до разрыва сердца. Кто ничего не боится, тот и есть самый страшный! Пусть. Теперь можно. Он смеялся легко и беззаботно, как человек, которому больше нечего бояться в этом мире. Как человек, приготовившийся к последнему прыжку в Бесконечность.
— Ирочка, подожди, я иду за тобой. Скоро. Уже очень скоро…
Его тихий хриплый смех утонул в оглушительном стрекоте лесных сверчков.
Видения сменяли одно другое, словно черно-белые слайды, лишенные звукового сопровождения. Ему мерещилась жена, которая, улыбаясь, шла к нему через цветочный луг в окружении роя бабочек. Потом перед глазами замерцали какие-то полупрозрачные пятна. Какие-то мифические призрачные животные похожие на гибрид птиц и зверей парили в воздухе. Потом пришел Харон и долго сидел рядом, в нескольких метрах, подпирая лысую голову рукой, но на этот раз молча, не говоря ни слова, словно опасаясь получить в ответ на свои философствования удар ножом в спину. Мальцев смотрел на череду немых образов до тех пор, пока легкий свежий ветерок не вывел его из этого дремотного состояния. Все вокруг было без изменений: солнце, трава, кузнечики, шелест листвы, далекий шум реки, туша мертвого медведя…
Когда он услышал голоса, то первой мыслью было желание поскорее впасть в это состояние как можно глубже. Галлюцинации это хорошо. Это значит, сознание начинает мерцать, гаснуть, умирать. Мальцев чувствовал, что еще чуть-чуть, и он шагнет за какую-то фундаментальную черту, за которой его будет ждать Ирина. Строгановы. Бурман. Харон. Лица опять замелькали перед внутренним взором как кадры в старом фильмоскопе. Знакомые и незнакомые. Вот одно склоняется над ним совсем близко. Ты кто?
Слышится далекий изумленный голос. Он зовет кого-то. Теперь людей несколько. Лица незнакомые. Они удивляются, что он убил медведя. Да, он убил. Они удивляются, что он жив. Он жив? Жив!?
Жив!!!
Мальцев сидел закутанный в теплое шерстяное одеяло около вытащенного на песок рафта. Несколько глотков сильно разбавленной водки сделали свое дело, и он, вернувшись в сознание, опять стремительно впадал в неконтролируемое состояние спасительного опьянения. Рафтеры, четверо молодых ребят, замотали тело Ирины в огромный отрез полиэтилена, и теперь этот сверток лежал на том же месте, на котором раньше лежало ее тело. Они сказали, что заберут ее позже, что рафт перегружен, и они смогут взять с собой только Владислава. Он сначала сопротивлялся, но потом как-то сразу утих и успокоился, понимая, что Ирину уже не вернуть, а ее телу уже никто не угрожает. Труп медведя был подвергнут трофейному разделыванию: на руке у подошедшего к рафту парня лежали несколько огромных зубов и несколько черных кривых когтей. Он протянул их Мальцеву.
— На, это тебе. Боевой трофей.
Мальцев машинально принял природные орудия убийства, не отводя взгляда от полиэтиленового свертка. Он думал только об одном. Ирина так долго ждала этого момента. Не дождалась. Теперь она остается. А он уезжает. Он выжил. Рука сжала изо всех сил острые зубы и когти. Сквозь пальцы просочились несколько капель крови. Боль вернула возможность соображать.
— Все. Поехали.
Парни засобирались, а он встал и остановил их рукой:
— Ребята постойте. Я сейчас. Секунду. Попрощаюсь.
Он подошел к завернутому трупу жены и опустился перед ним на колени.
— Прощай, Ирочка. Я никого не любил, так как тебя. Никого. Ты пока остаешься здесь. Не бойся. Тебя больше никто не напугает. Медведь мертв. Я его убил. Он больше не придет и не причинит никому вреда. А я приеду за тобой. Обязательно. Очень скоро. Увезу тебя домой. Прощай…
Он уткнулся в сверток головой и обнял его напоследок бережно и нежно.
Пустынный берег удалялся, и это обстоятельство заметно сказалось на членах сплав-команды. Они расслабились, движения стали раскованней. Мальцев повернулся к самому старшему участнику группы, прохрипев сорванным и простуженным голосом:
— Как вы нас нашли?
Высокий крепкий парень лет тридцати ослепительно улыбнулся, кивая головой назад, в сторону удаляющегося залива.
— Да случайно нашли. Глебу, вон, сон странный приснился, про это место. Будто позвал кто. Вот и решили зайти. Мы по этому рукаву вообще стараемся не сплавляться.
— А что так?
Парень промолчал, и Мальцев понял почему — плохая примета. Упоминание о несчастных случаях на маршруте в момент другого маршрута чревато притягиванием аналогичных несчастий.
— Понятно.
В рафте возникло молчание, нарушаемое лишь шумом воды за бортами судна.
«Странный сон… Будто позвал кто…».
Мальцев усмехнулся. В памяти снова возникло невыразительное лицо ночного гостя.
«— Ты снился мне сегодня…»
«— Я знаю. Я не хотел пугать твою жену и пришел к тебе во сне».
Харон. Галлюцинация-телохранитель. Философ-призрак.
— Проклятое это место, — наконец пробормотал один из команды, — дурной славой пользуется. Здесь переход опасный — очень много рафтов переворачивается. А вода ледяная. Трупы в этот залив и выносит.