ЦЕЛОСТНОСТЬ И ЕДИНСТВО ПСИХИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕКА

Мы уже знаем, что такое психика, какими методами ее изу­чают, как она развивается. Теперь предстоит самое главное — ра­зобраться в основных блоках, частях, из которых построен внут­ренний мир человека. Мы знаем, что психика — это сложная отражательная деятельность мозга. Но окружающий мир может отражаться человеком по-разному. Например, о форме предмета мы узнаем, взглянув на него или ощупав, а для того чтобы проник­нуть в структуру атома, надо провести длительные исследования и построить сложную систему рассуждений. В первом случае го­ворят о непосредственном отражении, во втором — об опосредо­ванном. В первом случае результатом отражения будет наглядный образ, во втором — понятия и умозаключения.

Как указывал В. И. Ленин, «от живого созерцания к абстракт­ному мышлению и от него к практике — таков диалектический путь познания истины, познания объективной реальности»8.

Окружающий мир может отражаться в нашей психике и в виде тех или иных эмоций, переживаний, в виде стремлений и желаний. Наши действия и поступки тоже по-своему отражают действитель­ность. Наконец, индивидуальные особенности человека — черты его личности, черты характера — не чтоиное, как своеобразное отражение его жизни и деятельности.

Существует немало попыток создать классификацию психи­ческих явлений. Издавна принято, например, деление психики на познание, чувства и волю.

Познание, познавательная деятельность, подразделяется, в свою очередь, на ощущения и восприятия, память, мышление и воображение. Без такого расчленения невозможно конкретно изу­чить психическую деятельность человека. В любой науке, чтобы изучить явление, надо его как бы остановить и разложить на со­ставные части. И всегда такая операция таит в себе опасность: по­рой легко забыть, что на самом деле в реальной действительности таких отдельных частей нет, а есть целостное, единое явление, которое только мысленно разделено.

В нашей науке, психологии, эта опасность особенно велика. В жизни не бывает так, чтобы человек сначала ощущал, потом вос-


принимал, потом запоминал, потом переходил к размышлению и фантазированию; чтобы он отдельно испытывал эмоции и прини­мал решения, проявлял волю, темперамент и характер и т. д. Все это сливается в единый поток психической жизни, где все взаимо­связано, где все друг в друга переливается, друг от друга зависит. А главная сложность в том, что и направление, и сила, и скорость, и все остальные характерные особенности этого потока, все особен­ности психики конкретного человека зависят от строения его личности, от мотивов и целей его деятельности, от занимаемого им места в об­ществе и т. д. Даже самые на первый взгляд простые проявления психики зависят от особенности всей, целостной личности. Об этом мы еще будем говорить, а пока один пример из детской психологии.

У дошкольников изучали остроту зрения с помощью колец Лан-дольдта. Кольца Ландольдта — это окружности разного диаметра с разрывом. Человек, у которого проверяют зрение, должен ска­зать, где находится разрыв — справа, слева, сверху или снизу. Сначала измерили, с какого расстояния дети способны опреде­лить разрыв в кольце при обычных условиях опыта, т. е. когда ребяти­шек просили внимательно смотреть и постараться увидеть, где колечко разорвано. После этого ребенку предлагали игру в охоту. С ним уславливались, что он будет разведчиком, что его посылают уз­нать, где находятся дикие звери. А узнать об этом можно по положе­нию разрыва в кольце: с какой стороны окошечко, там и зверя надо искать. Звери пугливы, и надо как можно раньше узнать, где же они сидят. Значит, надо постараться увидеть разрыв в кольце с возможно большего расстояния. Маленькому охотнику говорили, что он, конечно, не подведет и хорошо справится с заданием. Лучшим охотникам была обещана награда.

В чем разница между двумя сериями эксперимента? Кольца Лан­дольдта были одинаковы, освещение тоже, испытуемые те же самые... Различие только в одном — в мотивации, в отношении малень­кого человека к задаче. И вот оказалось, что эти личностные пси­хологические факторы очень существенно повлияли на остроту зре­ния почти у всех детей: особенно отличились те, кто быстро и актив­но вошел в роль охотника. Вадим в обычных условиях смог уви­деть разрыв в кольце с расстояния в 350, а в игре разглядел с 475 сан­тиметров. Прирост составил 125 сантиметров! В среднем острота зрения у всех испытуемых пяти-семилетнего возраста повысилась в условиях игры почти на 30 процентов.

С подобным влиянием личностного фактора мы будем встре­чаться на каждом шагу, и этому не надо удивляться. И время от времени об этом придется напоминать. Постараемся только, чтобы наши напоминания не выглядели так, как в сказке Р. Киплинга «Откуда у кита такая глотка». Кит на свою беду решил съесть Мо­ряка, который потерпел кораблекрушение и сидел на плоту среди моря. О Моряке сказано: «Только и одежи на нем, что синие хол­щовые гитаны да подтяжки (не забудь про эти подтяжки, мой маль­чик!), да охотничий нож». Дальше эти подтяжки не упускаются

из виду ни на минуту. Киплинг на разные лады повторяет (и всегда в скобках!): «Смотри же, мой мальчик, не забудь про подтяжки!»; «Пожалуйста, не забудь про подтяжки, мой милый!»; «Надеюсь, ты не забыл про подтяжки?» Что касается Моряка, то он и в животе у Кита не терял времени даром: «Ножиком расколол свой плот на тонкие лучинки, сложил их крест-накрест и крепко связал под­тяжками (теперь ты понимаешь, почему тебе не следовало забывать про подтяжки!), у него получилась решетка, которой он и загородил Киту горло».

То, что мы тоже время от времени будем напоминать о целост­ности психики человека, о личностном характере психических про­цессов, впоследствии пригодится для того, чтобы из отдельных пси­хических явлений «связать» понятие о человеческой личности. Иначе можно оказаться в положении незадачливого мастера, кото­рый разобрал часы, старательно описал все винтики, пружинки и шестеренки, но не понял, как действует целый механизм, и собрать их воедино так и не смог.

Итак, еще раз: психическая жизнь личности так же целостна и неразделима, как могучий водный поток... Но это не значит, что нельзя изучать физические свойства, химический состав воды, ее температуру и скорость движения... Примерно так же и мы попы­таемся изучить отдельные свойства психики, не забывая об услов­ности этой операции разделения.


Глава 5

ОЩУЩЕНИЯ И ВОСПРИЯТИЕ

Тоньше и тоньше становятся чувства,

Их уж не пять, а шесть.

Но человек .уже хочет иного —

Лучше того, что есть.

Знать о причинах, которые скрыты,

Тайные ведать пути —

Этому чувству, шестому, на смену,

Чувство седьмое, расти!

Л. Мартынов

Понятие об ощущении и восприятии.Тепло и холод, цвета и звуки, запахи и вкус, гладкость и шероховатость и многие, мно­гие другие качества, признаки, свойства окружающих предметов и явлений мы познаем благодаря особому психическому процес­су — ощущению. Характерная особенность ощущений — их сию­минутность, непосредственность. Ощущение — это отражение от­дельных свойств предметов и явлений, непосредственно воздей­ствующих в данный момент на органы чувств. Подчеркнем еще одну отличительную черту этого психического процесса: благо­даря ощущениям мы познаем отдельные качества и свойства пред­метов и явлений. Впрочем, в реальной жизни трудно выделить ощу­щения, так сказать, в чистом виде. Они всегда переживаются как свойства того или иного целостного предмета или явления: крас­ное знамя, прохладный ветерок, душистая роза, сладкий мед и т. д. ит. п.

Ощущения входят вструктуру более сложного психологиче­ского процесса — восприятия. Восприятие — это отражение пред­метов и явлений в целом при их непосредственном воздействии наорганы чувств. Ощущения и восприятия неразрывно связаны друг сдругом.

Из курса анатомии и физиологии вы знаете, что физиологи­ческим аппаратом ощущений служат анализаторы, которые состоят из рецептора (глаз, ухо, вкусовые луковицы, расположенные на по­верхности языка, и т. д.), нервных путей и соответствующего участка мозга. Для возникновения ощущений необходимо, во-первых, чтобы было, что ощущать: какой-то, предмет, явление; далее, предмет дол­жен воздействовать на рецептор своим определенным свойством — цветом, поверхностью, температурой, вкусом или запахом. Воздейст­вие может быть контактным (вы прикасаетесь пальцем к предмету или кладете его на язык) или дистантным (вы видите далекие звез­ды, слышите голос товарища, ощущаете запах моря). Однако оно обязательно раздражает специальные чувствительные клетки ре­цептора. Раздражение — физический процесс, но под его воздей-- ствием в нервных клетках возникает возбуждение — физиологичес­кий процесс, который, как вы помните, по афферентным нервным волокнам передается в соответствующий участок мозга. Только

здесь этот физиологический процесс превращается впсихический, и человек ощущает то или иное свойство предмета или явления. Чувствительность и пороги.Для возникновения ощу­щения необходимо, чтобы раздражение достигло опреде­ленной силы, определенной величины. В этом легко убе­диться. Всыпьте в полстакана воды несколько крупинок сахара. Попробуйте. Не сладко? Мало сахара. Сила раз­дражителя недостаточна. Понемногу досыпайте сахар ипробуйте. Наконец, вы ощутите, что вода стала чуть-чуть ■сладковатой.

Простые подсчеты позволяют сделать вывод о том, что для воз­никновения первого ощущения понадобилось столько-то сахара на сто граммов воды. Эта минимальная величина раздражителя, вызы­вающая едва заметное ощущение, называется нижним абсолют­ным порогом чувствительности.

Если опыт одновременно проводили несколько человек, может случиться, что один испытуемый уже заявил: «Сладко», а для дру­гих потребность добавить еще несколько крупинок. Это озна­чает, что у первого более высокая чувствительность вкусового ана­лизатора. Между абсолютной чувствительностью и ее порогом — обратная пропорциональная зависимость: чем меньше величина по­рога, тем выше чувствительность.

Существует и верхний порог чувствительности: это наиболь­шая величина раздражителя, при которой еще сохраняется данное ощущение. За этим порогом свет уже ослепляет.

Стакан со сладкой водой пригодится и для уста­новления другой закономерности ощущений — диффе­ренциального порога чувствительности, или порога различения. Добавьте в стакан несколько крупинок сахара. Заметили разницу? Еще немного, еще... Стало чуть-чуть слаще? Если от конечной величины раздра­жителя теперь отнять начальную, можно выяснить на какую часть исходной величины пришлось изменить силу раздражителя, чтобы ощутить разницу. Это минимальное различие между двумя раздражителями, которое вызывает едва заметное различие ощущений, и есть дифференциальный порог чувствительности (порог различения). Для каждого вида ощу­щений данная величина более или менее постоянна. Например, чтобы заметить разницу в весе, надо к первоначальной величине добавить или отнять 7зо первоначальной; для слуховых ощуще­ний порог составляет '/ю, а для зрительных — '/юо первоначаль­ной величины.

Величина порогов чувствительности зависит от многих причин. Особенно влияют на повышение чувствительности характер деятель­ности человека, его интересы, мотивы (вспомним, как изменилась острота зрения у дошкольников под влиянием новой задачи!), про­фессия,, тренированность и т. д. Например, текстильщики разли­чают до сорока оттенков черного цвета, а мы с вами только два-


три. Трудно состязаться в умении различать музыкальные звуки со скрипачом, авкусы и запахи — с дегустатором. Впрочем, для того чтобы развить у себя высокую чувствительность, не обязательно быть профессионалом. К. И. Чуковский вспоминает, что у писателя А. И. Куприна было обоняние «звериное».

Однажды Куприну устроили своеобразный экзамен. Подали несколько маленьких дынь и предложили распознать по их вкусу изапаху, не глядя на кожуру, к какому сорту принадлежит каждая ды­ня. Он нюхал и пробовал каждую с видом ученого дегустатора и отве­чал безошибочно.

Познавательная роль ощущений и восприятий.Наше «я» «под­ключено» к окружающему миру через органы чувств. В. И. Ленин с одобрением цитировал слова французского писателя-мыслителя Дидро: «Наши чувства — клавиши, по которым ударяет окружаю­щая нас природа...»9.

Но, может быть, наши ощущения, восприятия — это всего лишь игра воображения, не имеющая отношения к действительности вне их.

Именно так и думал английский епископ Беркли: «Еззе ез1 рега-рЬ> — «быть — это быть воспринимаемым». «Я говорю: стол, на котором я пишу, существует,— это значит, что явижу иосязаю его...»— полагал он.

Современники Беркли обратили внимание на то, что подобные рассуждения ведут ни более ни менее как к отрицанию существо­вания других людей. Материалистический взгляд напознавательную роль ощущений сформулировал В. И. Ленин, который писал в своей работе «Материализм и эмпириокритицизм»: «Иначе, как через ощущения, мы ни о каких формах вещества и ни о каких формах движения ничего узнать не можем...»10.

Но связывают ли нас перцептивные (перцепция — непосредст­венное отражение действительности органами чувств) образы с окружающим миром, похожи ли они на то, что их вызывает? А что, если это только условные знаки, иероглифы действительности, если ощущения отделяют нас от окружающего и мы, как белка в колесе, кружимся в собственных иллюзиях?

В прошлом веке немецкий физиолог И. Мюллер привел, каза­лось бы, убедительные доказательства того, что мы воспринимаем особенности работы собственных органов чувств и ничего больше. Его опыты легко воспроизвести. Известно, что с помощью глаза мы воспринимаем свет, цвет; уха — звуки; язы­ка — вкус и т. д. Но что произойдет, если ударить по глазному яблоку (не очень сильно, конечно!)? Совер­шенно верно. Искры из глаз посыплются. Световые ощу­щения. А если подействовать на сетчатку глаза слабым электрическим током? Опять-таки — искры, так называе­мый фосфен. Что же получается? Чем бы ни подейство­вали на глаз — всегда свет?!

А ухо? Совершенно верно: легкий удар — звон, слабый ток —

звон... Даже, казалось бы, безотказный и реалистический язык (не поверю, пока не попробую!) и тот порой нас обманывает: клеммы батарейки карманного фонаря... кислят!

Но эти факты скорее исключение, чем правило. И вызваны они тем, что наши органы чувств приспособились воспринимать опре­деленные виды энергии, но сами их, конечно, не порождают.

Главная и единственная гарантия того, что человек правиль­но отражает окружающий мир,— это успешная деятельность по его освоению и преобразованию.

Сенсорная депривация.Чтобы выжить, любой организм должен находиться в равновесии с окружающей средой. В самой непосред­ственной и прямой форме это означает усвоение того, что полезно, и выведение из организма того, что вредно. Отсюда — стремление к положительным воздействиям и избегание отрицательных. Когда человеческому организму не хватает каких-либо питательных ве­ществ, на психологическом уровне это переживается как эмоция голода, не хватает воды — жажда. Сколько же у человека таких «жажд»? Сразу приходит на память пушкинское: «Духовной жаж­дою томим...»

Оказывается, что одна из самых острых жизненных потребностей человека — потребность в нормальном потоке ощущений, которые буквально питают человеческий мозг, доставляют ему живительные и совершенно необходимые впечатления.

Пять всем известных органов чувств (на самом деле их значитель­но больше) собирают информацию из внешней среды для организ­ма ввиде света, цвета, звука, запахов, вкусов, температуры, при­косновений. Внутренние органы чувств сигнализируют о состоянии сердца и печени, почек и желудка, мышц и кровеносных сосудов. Все эти многочисленные сенсорные («сенсус»— ощущение) каналы сливаются в могучую реку, которая омывает и питает наш мозг не белками и углеводами, не витаминами и водой, а информацией.

И нехватка каждого из сортов информации вызывает свой ва­риант жажды, голода, желания... Желание, по мнению И. М. Сече­нова, как с психологической, так и физиологической точки зрения можно вообще поставить рядом с ощущением голода. Зрительное желание отличается от голода, жажды, сладострастия лишь тем, что с томительным ощущением, общим всем желаниям, связывается образное представление; в слуховом, рядом с томлением, является представление звука и пр.

Гениальный ученый задолго до испытаний в сурдокамерах и достижений космической психологии понял, что для нормальной психической деятельности, для того чтобы человек чувствовал себя здоровым и бодрым, необходим полноводный поток ощущений. А если его нет? Тогда возникают грозные явления, которым эта пробле­ма — сенсорная депривация, сенсорный голод — обязана тем, что вошла во все пособия по космической медицине, биологии и пси­хологин.

Необходимый поток ощущений в нормальных жизненных ус-


ловиях достигается как бы автоматически. Под нормальными усло­виями здесь можно понимать два жизненных ряда, о которых мы уже говорили. Во-первых, должны быть в исправности те физиоло­гические приборы, которые отвечают за сбор информации,— глаза должны видеть, уши — слышать, нос — обонять и т. д. Во-вторых, необходимы внешние предметы и явления, внешние раздражители, которые можно было бы разглядывать, прослушивать, нюхать; пробовать, щупать и т. д.

Академик И. П. Павлов рассказывал о больном, у которого была настолько повреждена нервная система, что из всех воспринимаю­щих поверхностей остались только два глаза и ухо. И как только эти последние уцелевшие окна из внешнего мира закрывались, больной тотчас же впадал в сон. Таким образом, получилось полное подтверж­дение того, что для бодрственного, деятельного состояния больших полушарий необходим известный минимальный поток раздражений. Другой больной, когда у него открыты здоровое ухо и глаз, вполне понимает окружающих, может читать и писать. Но как только ему закроют либо ухо, либо глаз, он непременно впадает в забытье и ничего из того, что происходило с ним в этот промежуток, не помнит.

В космонавты отбирают абсолютно здоровых людей, и здесь гро­зит сенсорный голод второго рода — черное безмолвие космоса. В кабине все привычно, ничто не радует глаз, возникает состояние, ко­торое народ именует универсальным и точным словом «скука». На научном языке это явление обозначается термином сенсорная депри-вация. Впервые ее описали исследователи глубоких пещер и полярные исследователи — черное и белое безмолвие.

В наши дни скуку, вернее, сенсорную депривацию, сенсорный голод создают искусственно и изучают в специальных условиях. Например, испытуемого в специальном снаряжении погружают в воду, так что полностью прекращается поток зрительных, слу­ховых, обонятельных и вообще всех внешних ощущений. А что происходит при этом с внутренним миром человека? Очень многое: обманы чувств, потеря ощущения собственного «я», нарушения в эмоциональной сфере и прочие неприятности. Недаром это одно из самых тяжелых испытаний для будущих космонавтов. Есть смысл вместе с одним из них — героем цикла рассказов С. Лема Пирксом погрузиться в специальную камеру, которую курсанты остроумно назвали «баней», и испытать все «прелести» строгой сенсорной депривации. Тем более в этом есть резон, во-первых, потому, что все психические явления описаны Лемом с бесспор­ной научной достоверностью (специально проверено), во-вторых, даже у инженеров этот путь — поставить себя на место работающей детали и почувствовать то, что должна «переживать» она, входит в моду. Тем более важно научиться переживать за другого начинаю­щим психологам.

Итак, надо постараться почувствовать то, что чувствует погру­женный в,ванну Пирке, и по возможности не отвлекаться:

«Пустота становится тревожной. Прежде всего он перестал ощущать положение собственного тела, рук, ног. Он еще помнил, в какой позе лежит, но именно помнил, а не ощущал. Он обнаружил, что у него уже нет ни туловища, ни головы — вообще ни­чего. Пирке будто растворился в воде, которую тоже совершенно перестал ощущать. Нечем было шевельнуть: руки исчезли. Потом стало еще хуже. Темнота, в которой он находился, или, точнее, темнота — он сам, заполнилась слабо мерцающими кругами — круги эти даже и не светились, а смутно белели...»

Но зрительные и слуховые явления, эти мерцания, мелькания, шумы и гулы, были лишь безобидным прологом, игрушкой по сравнению с тем, что началось потом: «Он распадался... Он немного здесь, немного там, и все расползалось. Верх, низ, стороны — ничего не осталось... Он вселился в кого-то. И этот кто-то раздувался. Распухал. Становился безграничным. Он кружился. Вращался. Глазные орбиты без лица, округлые, вытаращенные, расплывающиеся, если пробовать им сопротив­ляться, наступали на него, лезли на него, расширяли его изнутри, словно он резер­вуар из тонкой пленки, готовый вот-вот лопнуть.

И он взорвался».

Но, кажется, хватит. Теперь понятно, что означает сенсорная депривация. Стоит только еще раз напомнить: Лем ничего не при­думал. В протоколах научных опытов есть и более впечатляющие картины психических изменений, причиной которых является не­достаток чувственных сигналов. Интересный материал об этом содер­жится в книге космонавта А. А. Леонова и психолога В. И. Лебедева «Психологические проблемы межпланетного полета», отдельные главки которой так и называются «Сенсорный голод», «Психические состояния, возникающие, в условиях сенсорной депривации».

Долой сенсорную депривацию? Но почему же тогда все чаще раздаются совсем противоположные требования? Дело в том, что в обычных, не экспериментальных условиях, нас утомляет не столько недостаток внешних воздействий, сколько их изобилие... Поэтому так важно соблюдать самые простые правила психогигиены (укро­тите мощь своих магнитофонов, проигрывателей, телевизоров), которые на поверку оказываются правилами уважения к знакомым и незнакомым людям.

Компенсация в областиощущений и восприятий. Поэты склон­ны к парадоксам. В стихотворении «Новые чувства» Б. Слуцкий пишет:

Постепенно ослаблены пять основных,

Пять известных, классических,

Пять знаменитых,

Надоевших, уставших, привычных, избитых.

Что там зрение, осязание, слух?

Даже если с ними и сяду я в лужу,

Будь я полностью слеп,

Окончательно глух —

Ощущаю и чувствую все же не хуже.

На самом же деле люди переживают потерю любого из каналов связи с окружающей средой как величайшую трагедию. С потерей органа чувств не просто выпадает какая-то часть из спектра пере­живаний, но перестраивается вся личность, все ее жизненные отно­шения к окружающим людям.


Невозможно без глубокого волнения читать признания оглох­шего- Бетховена. Вот отрывок из его «Гейлигенштадского заве­щания»:

«О люди, вы, которые меня-ославили и сами считаете меня озлобленным, су­масшедшим или человеконенавистником, о, как вы несправедливы! Вы не знаете той скрытой причины, по которой я кажусь вам таким. По природе пылкий и де­ятельный, даже не чуждый светских развлечений, я еще юношей вынужден был отказаться от людского общества и вести одинокую, жизнь. Если иной раз я и пы­тался преодолеть это, каким жестоким испытанием было для меня всякий раз новое подтверждение моего увечья. И мне невозможно было сказать людям: «Говорите со мной громче, кричите, потому что я глухой!..» Простите же меня за то, что я вынуж­ден сторониться всех, меж тем как мне хотелось бы быть среди вас. Мое несчастье для меня тем мучительнее, что я из-за него остаюсь непризнанным. Мне не дано находить вдохновение в обществе людей, в тонкой беседе, во взаимной откровен­ности. Один, совершенно один!.. Я должен жить, как отверженный. Едва только я попадаю в какое-нибудь общество, как меня охватывает чувство мучительного стра­ха, я боюсь себя выдать, боюсь, что люди заметят мое несчастье».

Впрочем, даже столь трагические явления, как потеря слуха, переживаются людьми по-разному, в зависимости от общего рисунка личности. Может быть, М. Шагинян иронизирует, может быть, не­вольно преуменьшает значимость несчастья, которое с ней произо­шло, но она оценивает потерю слуха совсем иначе. «Глухота моя,— читаем мы в удивительной книге «Человек и время»,— стала замет­ной, я уже стала вытягивать голову в сторону говоривших со мной. Тетки и особенно тетя-крестная, считавшая себя ответственной за судьбу мою и Линину (сестры.— #. /С.), обратила на это внимание.

— Может помешать замуж выйти — кому приятно жениться на глухой? А не выйдет замуж — как она сможет зарабатывать?

Самой мне, честно говоря, глухота никогда не мешала, она даже утепляла, укутывала меня — и с годами все больше, все удобней...»

Психика, как мы уже говорили, целостная система. Это единство при потере отдельных органов чувств проявляется в явлениях ком­пенсации: сохранившиеся органы ощущений частично как бы берут на себя функции утраченных. У слепых, например, обостряется слух, осязание, обоняние. А если потеряны и зрение, и слух, и, как следствие потери слуха, к тому же еще и речь? Трудно даже пред­ставить себе внутренний мир слепоглухонемого. Да и существует ли у такого человека внутренний мир?

В нашей стране жила замечательная женщина, жизненный подвиг которой равен подвигу Н. Островского. Это слепоглухонемая О. И. Скороходова. В детстве она заболела и полностью потеряла зрение, а потом слух. Девочке повезло. В десятилетнем возрасте она попала;в школу-клинику, которую организовал советский ученый И. А. Соколянский. С помощью специальных методов, используя специальный алфавит и рельефноточечный пальцевый шрифт (брайлевский), самоотверженные педагоги вырвали Олю из черного безмолвия. Она стала грамотным человеком, писала стихи, создала уникальную книгу «Как я воспринимаю, представляю и понимаю окружающий мир», которая переведена на многие иностранные

языки. На каждой странице этой книги находим мы интересней­шие данные о том, как сохранившиеся органы чувств в какой-то мере заменяют слух и зрение. Но главный урок книги все же не в установлении тех или иных отдельных психофизиологических за­кономерностей. Компенсация здесь прежде всего личностная. Именно об этом писал М. Горький в одном из писем О. И. Скороходовой: «...вспоминаю вас как символ энергии, которая не может не про­явить себя активно даже и тогда, когда она физически ограничена. На фоне грандиозных событий наших дней ваша личность для меня, литератора — и тем самым немножко фантазера,— приобрета­ет значение именно символа победоносной энергии человеческого разума, ценнейшей энергии, созданной природой-материей — как бы для самопознания».

Эмоциональный тон и взаимодействие ощущений. Когда утверж­дают, что ум с сердцем не в ладу, забывают одно важное обстоятель­ство: само познание начинается с ...эмоции, с чувства, сердца. Не­даром сохранилось на первый взгляд не очень точное название «орга­ны чувств», правильнее было бы назвать «органы ощущений», со­хранилось и не собирается уступать свое место. Уже, так сказать, с порога оценивает организм поступившую через органы чувств инфор­мацию по простой, но надежной «да-нет-ной», двоичной системе: «приятно — неприятно». Цвета и звуки, запах и вкусы, прикосно­вение и температура еще до анализа, до рассуждения оказывают на человека непосредственное эмоциональное воздействие. Потом пойдет оценка, суд разума, потом выяснятся исключения и про­тиворечия: «приятно, но вредно», «красиво, но опасно», «привле­кательно, но порочно» и т. д.

Все ощущения приятны или неприятны, все имеют эмоциональ­ный тон, эмоциональный аккомпанемент. Нежный звук флейты воздействует совсем иначе, чем скрежет тормозов на пустынном шоссе.

Особено сильна эмоциональная власть запахов. Как будто на этом плацдарме они отвоевывают то, что отнято у них могучими соперниками — цветом и звуками.

Не существует общепринятой классификации запахов. В са­мом деле, цвета: красный, оранжевый, желтый и т. д.— до фиоле­тового; вкусовые ощущения: кислое, соленое, сладкое, горькое... А запахи? Чаще всего их называют по пахнущему предмету — цве­точные, фруктовые и т. д.

Теории воздействия запаха на организм тоже фактически нет. И описывать запах очень трудно. Даже поэтам. У И. Сельвинского:

Запах. . . Вдыхаю невольно Это холодное пламя... Оно омывает память, Как музыкальные волны.

Чтобы описать эмоциональное воздействие запаха (стихотворение называется «Шиповник»), поэту пришлось привести в действие


могучий арсенал почти всех наших чувственных восприятий. В этом, наверное, отразилась одна важная общая закономерность: в наших ощущениях и восприятиях все связано со всем. И вот мы говорим о теплых звуках и холодных тонах, о сладких трелях и ...горьких воспоминаниях. Недаром в коре большого мозга все ре-цепторные зоны плавно переходят друг в друга, и нет резких между ними границ. Прекрасную вкусовую палитру наших чувств описал В. Солоухин:

Какого вкуса чувства наши— И скорбь, и лютая тоска? И впрямь горька страданий чаша? Любовь и впрямь, как мед, сладка?

Горчинка легкая в стакане

У грусти явственно слышна.

Живая соль на свежей ране,

Когда обида солона. Среди страстей, среди боренья Я различить тотчас берусь И резко-кислый вкус презренья, И кисловатый скуки вкус.

Под вечер сладкая услада,

И на просвет почти черно

Вино дождя и листопада,

Печали терпкое вино. Но все оттенки — бред и бренность, И ничего не слышит рот, Когда стоградусная ревность Стаканом спирта оплеснет.

Все так. И пусть. И горечь тоже.

Приемлю мед, приемлю соль.

От одного меня, о боже,

По милосердию уволь: Когда ни вьюги и ни лета, Когда ни ночи и ни дня, Когда ни вкуса и ни цвета, Когда ни льда и ни огня!

Адаптация. Легко заметить, что в последней строфе автор просит уберечь его от ...сенсорной депривации. Кстати сказать, она может возникнуть по вине замечательного и полезнейшего свойства наших органов чувств и в совершенно обычных жизненных условиях без всякой сурдокамеры,— в результате приспособления органа чувств к действующему раздражителю, иначе адаптации. Чтобы основа­тельно познакомиться с этим явлением, не нужны приборы и ла­боратории.

Что происходит, когда из ярко освещенной комнаты человек выходит в темную прихожую?.. Совершенно верно. В первые мгно­вения он ничего не видит, а потом начинает различать окружающие предметы. Точно такое же явление, но с обратным знаком наблю­дается и при переходе от сумеречного освещения к яркому свету — сначала свет слепит глаза, а потом наш глаз перестраивает свою деятельность, чувствительность понижается, и человек нормально воспринимает окружающее. В первом случае — от света к сумер-

кам — говорят об адаптации к темноте, во втором — об адаптации к свету.

Мы не ощущаем привычной одежды — рецепторы кожи адапти­ровались. По этой же причине вода, которая поначалу казалась слишком горячей или слишком холодной, через несколько минут уже вообще почти перестает ощущаться. Адаптация повинна в том, что бабушка ищет очки, которые преспокойно сидят у нее на лбу... Из-за адаптации даже самые изысканные духи очень быстро пере­стают ощущаться. Но ведь и неприятные запахи тоже.

Адаптация — это строго психофизиологическое явление. По­добные явления существуют и в других сферах психической жизни человека.

Грозна эмоциональная адаптация. То, что вчера волновало, будоражило, радовало, приводило в восторг, сегодня уже оставляет равнодушным, спокойным, безразличным. И чтобы вновь всколых­нуться, нужны новые и более сильные раздражители. Когда-то, предостерегая родителей, прогрессивный русский педагог П. Ф. Лес-гафт говорил: «Сначала конфета, потом конфета с ромом, потом ром с конфетами; потом просто — ром...»

Как часто молодые люди теряют интерес друг к другу из-за того, что в первый же период знакомства в ход были пущены, образно говоря, орудия главного калибра и не осталось резервов... Совсем иначе описывается процесс постепенного сближения людей у клас­сиков нашей поэзии, тонких знатоков диалектики душевной жизни. Помните, у Лермонтова:

Я был готов на смерть и муку И целый мир на битву звать, Чтобы твою младую руку — Безумец!— лишний раз пожать!

В последние годы заговорили и о социально-психологической адаптации. Человек в новом коллективе тоже должен как-то пере­строиться, приспособиться, прижиться. Но глаз перестраивается автоматически, а здесь все сложнее. И главное различие вот в чем: когда орган чувств перестраивает свою работу под влиянием дей­ствующих раздражителей, он не меняет ничего в окружающей среде. От того, что человек вошел в темную комнату, там светлее не ста­новится, вода в озере не нагрелась от нашего присутствия в ней, и молекулы душистого вещества не исчезли из-за того, что ими уже «надышались». Изменилось только ощущение. Совсем иначе про­текает социально-психологическая адаптация к новым людям. Здесь ты сам активно воздействуешь на других. От твоего поведения, слов, мимики, жестов зависит вся ситуация общения, ее «температура» и «освещенность». И часто мы сами — кузнецы собственных неудач в новых для нас группах и коллективах.

Виды восприятий. Достаточно ли у человека природных при­боров сбора информации — органов чувств — для познания всего многообразия окружающего мира? Почти 90 процентов всей инфор-


мации доставляет нам «солнечный орган» — глаз. Поистине, как сказал Э. Межелайтис:

Глаза — широкие ворота. Весь мир проходит через них. Идет без спросу и отчета Добро и зло мастей любых... Все, что вне нас

и вокруг нас, Вбирает, поглощает глаз.

Но все ли? В книге известного английского иссле­дователя психологии зрительного восприятия Р. Гре-Нгори «Глаз и мозг» помещена очень впечатляющая схема: на вертикальную шкалу нанесены в соответст­вии с определенным масштабом обозначения электро­магнитного спектра от длинных радиоволн до гамма-лучей. Оказывается, мы в состоянии воспринять как свет и цвет лишь ничтожную, удручающе узкую поло­ску излучений.

— Взгляните на этот рисунок,— восклицает Грегори,— ведь мы почти слепы!

Пусть так, но откуда мы знаем о существовании всего спектра, о микробах и вирусах, загадочном микромире и обратной сторо­не Луны?

Видит не глаз сам по себе — человек всматривает­ся в мир через мощную линзу своего разума, который преодолевает физиологическое несовершенство нашей телесной организации. Недаром другую свою книгу Р. Грегори назвал «Разумный глаз». Именно разум дал нам крылья для покорения про­странства и времени.

Итак, мы покоряем пространство и время. С пер­вым все более или менее ясно. В том смысле, что есть вполне очевидные средства для его познания. В результате сложных взаимодействий зрительных и двигательных ощущений человек воспринимает величину и форму предметов, их взаимное распо­ложение и удаленность. При этом, как показали специальные ис­следования, происходит как бы снятие мозговых моделей, слеп­ков окружающего в результате специальной перцептивной деятельности. Но как моделируется время, как оно непосредственно воспри­нимается и оценивается?

Исследования физиологических законов деятельности нашего организма показали, что сам организм подчинен законам ритма и времени. Говоря о восприятии времени, И. П. Павлов отмечал, что мы делаем это при помощи разных циклических явлений, за­хода и восхода солнца, движения стрелок по циферблату часов и т. д. Но ведь у нас в теле этих циклических явлений тоже немало. Голов­ной мозг за день получает раздражения, утомляется, затем его ра­ботоспособность восстанавливается. Пищеварительный канал перио-

дически то занят пищей, то освобождается от нее и т. д. И так как каждое состояние органа отражается на больших полушариях мозга, то вот и основание, чтобы отличать один момент времени от другого.

На то, что «внутренние часы» тесно связаны с общим состоя­нием психики, указывают многочисленные факты «поломок». И «починкой» здесь чаще всего занимаются психиатры. Больные в депрессивном, подавленном состоянии переоценивают время. Оно тянется для них томительно и долго. А в состоянии повышен­ного возбуждения, в маниакальном состоянии у тех же больных восприятие времени резко меняется.

Психологическая относительность времени связана с деятель­ностью человека, богатством его восприятий, его мыслями и чувст­вами, со всей направленностью личности, ее историей. Кстати ска­зать, в условиях сенсорной депривации, когда поток впечатлений резко сокращается, а привычные временные ориентиры отключены, расстраиваются и «внутренние часы».

В книге «Один в глубинах земли» французский спелеолог М. Сифр, который провел почти шестьдесят три дня в пропасти Скарассон на глубине сто тридцать пять метров в темноте пещеры без часов и других указателей времени, рассказывает об интересных явлениях, связанных с расстройством биологических часов. Через тысячу часов (более сорока суток) ему казалось, что прошло лишь двадцать пять суток. А когда добровольное заточение окончилось и друзья пришли за Сифром, он заявил: «Если бы я знал, что конец так близок, я бы давно съел оставшиеся помидоры и фрукты».

Субъективное убыстрение течения времени отмечали и другие покорители' пещер. Парадоксальность этого явления в том, что оно противоречит основному закону психологической относительности времени — временные отрезки, заполненные интересной, эмоцио­нально насыщенной деятельностью, недооцениваются, а время, связанное со скукой или ожиданием, переоценивается. Этот закон, пожалуй, лучше всех сформулировал С. Маршак:

Мы знаем: время растяжимо, Оно зависит от того, Какого рода содержимым Вы наполняете его.

Бывают у него застои,

А иногда оно течет

Ненагруженное, пустое,

Часов и дней напрасный счет. Пусть равномерны промежутки, Что разделяют наши сутки, Но, положив их на весы, Находим долгие минутки И очень краткие часы.

Мы — современники одной из величайших «психологических революций» в восприятии времени. Мы, кажется, физически ощу­щаем его стремительный бег, его неумолимую последовательность, невозвратимость и ни с чем не сравнимую личностную ценность. Если для буржуа высшая оценка времени — «время — деньги», то


для нас время — новые знания, новые впечатления, новые мысли, новые деяния. Из времени строим мы свою личность. Исчезает вре­мя — распадается связь времен,— распадается личность. «Я»— это всегда синтез: «я» вчерашний, «я» сегодняшний, «я» завтрашний.

Психологическую относительность времени можно рассмотреть не только как его различную личностную оценку в зависимости от «содержимого» наших чувств и нашей деятельности. Она про­является и в двойной исторической экспозиции. Первая экспозиция — это различия в восприятии времени в разные исторические эпохи. Вторая — история восприятия времени в ходе развития каждого человека от рождения до кончины.

Советский историк А. Я. Гуревич говорит, что человек не рож­дается с «чувством времени». Его временные и пространственные понятия всегда определены той культурой, к которой он принадлежит.

Первобытный человек знал лишь недавнее прошлое и непосред­ственное будущее. Пространство и время для него выступали в ка­честве могущественных таинственных сил, которые могут быть добрыми и злыми. Долгие века прошли, прежде чем люди пришли к идее необратимости времени,— им казалось, что все всегда суще­ствует, а то, что сегодня отмирает, завтра возрождается в неизменном виде: «Ничто не ново под луной». «Завтра,— говорили американ­ские индейцы,— это только другое имя для сегодня». Выразитель­ный символ древнеиндийского, например, понимания времени — колесо. Колесо космического порядка извечно движется, это постоян­но возобновляющийся круговорот рождения и смерти. Медленно текло время и для жителя средневековой- Европы. Главным ориен­тиром суток был звон церковных колоколов.

Поскольку, по мнению А. Я. Гуревича, темп жизни и основных занятий людей зависел от природного ритма, то постоянной потреб­ности знать точно, который час, не существовало. Не дорожили временем, и привычного деления дня на части было вполне доста­точно, понятия о минуте как отрезке времени и интегральной части часа не было. Даже после изобретения и распространения в Европе механических часов они очень долго не имели минутной стрелки.

Для средневековья наглядный образ времени — это канат, протя­нутый с востока на запад и изнашивающийся от ежедневного свер­тывания и развертывания. И только лирические поэты уже тогда почувствовали и выразили психологическую относительность вре­мени: в горе и в порывах страсти герои забывают о времени, оно меняет для них свое привычное течение. Сгорая от нетерпения по­скорее соединиться со своей невестой, один из героев скандинавского эпоса «Старшей Эдды» восклицает:

Ночь длинна,

две ночи длиннее,

как вытерплю три!

Часто казался мне

месяц короче,

чем ночи предбрачные.

Так, пожалуй, мог сказать уже Ромео. А что касается Джульет­ты, то для нее: «В минуте столько дней, что, верно, я на сотни лет состарюсь, пока с моим Ромео свижусь вновь».

Но это для переживания настоящего момента. Что касается оценки прошедшего времени, то здесь действует обратная законо­мерность: незаполненные, пустые отрезки, которые тянулись мучи­тельно долго, при воспоминании кажутся промелькнувшими мгно­вениями, а мгновения, наполненные интересной, ответственной и эмоционально насыщенной деятельностью, оцениваются потом как значительные этапы жизни.

Установлено, что восприятие времени — самая трудная задача для детей. И не мудрено. Начать хотя бы с того, что время не имеет наглядной формы. Его невозможно понюхать, попробовать, пощу­пать, увидеть. Его можно только прожить. А сколько путаницы вносит относительность словесных обозначений: «сегодня» — это вчераш­нее «завтра» и завтрашнее «вчера». А что такое «скоро», когда так хочется в кино и так не хочется идти в поликлинику?

Конечно, с самого рождения младенца взрослые запускают ре­жимные часы, и ребенок регулярно в одно и то же время хочет есть, спать; гулять. Разумеется, если у самих взрослых с этими режим­ными часами все в порядке. Но одно дело жить по часам и совсем другое — осознавать временную протяженность своей жизни. И все начинается сызнова — природные явления, ритм дня и ночи — первые надежные опоры детского «внутреннего календаря».

Сана (два года шесть месяцев), ложась спать, моется и говорит: «Сейчас я сказу: «С добьим утьем?» Мать: «Нет, это ты утром скажешь, а сейчас вечер». Сана: «Какая язница». Мать: «Разница в том, что утром светло бывает и люди начинают работать, а вечером темно и люди ложатся спать. Так вечером надо сказать: «Спо­койной ночи». Сана: «Нет, спокойной ночи надо сказать, когда ноцную юбаску оденесь. А сейчас помыясь тойко. Надо сказать: «С добьим утьем».

Ребенок ищет и находит в своей жизненной практике надеж­ную систему временных координат. Правда, эти координаты еще легко сжимаются от его страстного желания приблизить какое-либо радостное событие.

— Мама,— спрашивает четырехлетний Миша,— когда, наконец, наступит мой день рождения?

— Послезавтра.

— Это сколько раз я должен лечь спать?

— Два ра'за.

Миша немедленно ложится в кровать, всхрапнув два раза:

— Уже поспал! Уже день рождения!

Да, течение времени у детей не укладывается в арифметиче­ский ряд.

Апперцепция и установка. В классической ленинской формуле: «Ощущение — субъективный образ объективного мира»— спрессо­ваны ответы на многие загадки человеческой психологии.

Здесь что ни слово, то глубочайшая философская проблема.


Итак, в результате сложной и согласованной работы органов чувств, познавательной деятельности человека в мозгу возникает образ объективного мира. А это значит, во-первых, что этот мир существует вне нас и независимо от нас, во-вторых, что картина мира в человеческом мозгу — не мозаика условных знаков или иеро­глифов, а система моделей-образов, которые в своих существенных свойствах повторяют вызвавшие их оригиналы.

Но внутренняя картина мира у каждого человека не просто образ окружающего, но субъективный образ. Это значит, во-первых, что индивидуальные картины мира могут существовать только в сознании конкретного живого человека и что, во-вторых, у каждого человека свой вариант этой картины. Кто-то сравнил писателя с человеком, который идет по дороге с большим зеркалом и отражает увиденное в своих произведениях. Этот образ, может быть, хорошо подчерки­вает идею правдивости и реализма искусства, но не очень точно вы­ражает активность и избирательность человеческого мировосприя­тия. И то, что увидит человек, и то, как он это увидит и поймет, во многом зависит от внутреннего содержания его личности, его опыта, знаний, интересов, чувств, потребностей, от всей его индивидуаль­ной истории.

Человек смотрит на мир (еще одно подтверждение силы зритель­ных впечатлений: мы говорим «смотрит» даже там, где точнее было бы перечислить все виды наших ощущений и сказать: слушаем мир, обоняем его, пробуем, осязаем и т. д., вообще — воспринимаем) через призму своей личности, своего опыта, чувств и интересов. Эта зависимость называется апперцепцией.

В нашей стране особенно внимательно изучают зависимость восприятия и вообще всей психической деятельности человека от содержания сознания, от того, что было понято и пережито чело­веком, от его чувств и желаний грузинские психологи — последо­ватели Д. Н. Узнадзе. Классический опыт выработки у человека простейшей установки (этим термином обозначают состояние готовности или предрасположен­ности к действию определенным образом, состояние, которое как бы вклинивается между познающим че­ловеком и познаваемым объектом) легко повторить. Для этого надо иметь три шара и добровольца-ис­пытуемого. Испытуемого усадить в кресло и пред­ложить ему на ощупь определить объем шаров, которые мы будем вкладывать ему в правую и в левую руку. В правую ру­ку дается меньший шар, а в левую — больший. Можно, разу­меется, и наоборот. Через определенное число повторных воз­действий (обычно десять — пятнадцать) субъект получает в руки пару равных по объему шаров с заданием сравнить их между собой. И вот оказывается, что испытуемый не замечает, как пра­вило, равенства этих объектов, наоборот, ему кажется, что один из них явно больше другого, причем в преобладающем количе­стве случаев в направлении контраста, т. е. большим кажется

ему шар в той руке, в которую в предварительных опытах он получал меньший по объему шар.

Подобную установку можно выработать почти во всех видах восприятия. Все, наверное, помнят о чеховском школяре, кото­рый так усердно овладевал латынью, что даже написанное рус­скими буквами слово «чепуха» прочитал на латинский манер — «реникса». Оказывается, во всем виновата опять-таки установ­ка. Трудно утверждать, но не исключено, что именно А. П. Чехов подсказал грузинскому психологу 3. И Ход-жава остроумные опыты по выработке эффекта установки методом «нейтрального шрифта». Снача­ла испытуемому, умеющему читать по-немецки или по-французски, предлагают прочитать написанные от руки латинским шрифтом бессмысленные сло­ва, которые с определенной частотой повторяются на специальном экране: ОШе1, НИий, йи1за, йаЫ] и т. д. После того как испытуемый прочитывает двадцать пять таких псевдо­слов, ему в том же темпе предлагают хорошо знакомые русские слова, тоже написанные от руки-. Слова эти состоят из таких букв, которые по конфигурации не отличаются от латинских: «почва», «напор», «потоп», «парча», «ветер», «сироп», «почта» и т. д. И вот оказывается, что несколько первых русских слов испытуемые читают как бы на иностранный манер: «почва» про­износится как «норба», «парча» — как «напра», «почта» как «нор-та» и т. д. (Пишущий эти строки обнаружил, что даже он, знаю­щий «секрет» опыта, после длительного восприятия достаточно большого ряда установочных псевдослов начал испытывать труд­ности и с чтением, и с написанием последующего текста: при­ходится делать над собой специальное усилие, чтобы не путать два вида шрифта.)

Интересна устойчивость и «агрессивность» такой установки: испытуемый пишет латинским шрифтом под диктовку пятнадцать немецких слов, после чего ему предлагают следующее слово на­писать правой ногой (видимо, опыты проводились на песчаной от­мели). Слово предлагалось русское, но под влиянием установки оно теряет свой смысл и воспринимается как какое-то незнакомое немецкое слово и нога выводит — Ьагап (баран), ийаг (удар) и т. д. Так было бы, темпераментно восклицает 3. И. Ходжава, даже тогда, «если возможно было бы писать носом, языком или ухом»!

Когнитивный диссонанс. В жизни каждого человека установки играют огромную роль. Возникают они совершенно незаметно, то в виде обычая, то в виде привычки, то в форме присоединения к мне­нию окружающих. Порой такие установки действуют как предубеж­дение, предрассудок, предвзятость. Легко заметить, что приставка «пред» во всех этих словах означает,что определенная тенденция так или иначе воспринимать явление окружающего мира возникла до встречи с объектом, предшествовала этой встрече. Порой такие установки буквально заслоняют от человека реальные факты.


Американский этнограф Б. Малиновский, который изучал жизнь одного первобытного племени, приводит яркий пример зависимости восприятия от обычаев. Ученый обратил внимание на то, как по­хожи на своего отца и, естественно, друг на друга пять сыновей вождя племени. В присутствии многих туземцев Малиновский ска­зал, что сыновья похожи на отца. Это его замечание было встречено с одобрением. Однако, когда он сказал, что они похожи друг на друга, это мнение было отвергнуто с большим негодованием. Более того, туземцы удивились, как вообще можно было высказать столь абсурд­ную мысль. Этнограф, который своими глазами видел сходство братьев, был поражен подобной странной реакцией окружающих. В конце концов ему удалось установить, что существует старинное табу, запрещающее туземцам находить такое сходство, и они не ви­дели то, что видеть не полагалось.

Выработанные в детстве установки могут определить не только то, что и как надо видеть, но они во многом обусловливают все виды восприятий, формируют глубоко своеобразный вариант картины мира. И в этот мир легко входит только то, что соответствует его законам. Те впечатления, которые им противоречат, нередко видо­изменяются или вообще отбрасываются.

Вообще, когда человеку приходится воспринимать какую-то несовместимую с его внутренними убеждениями информацию, у него возникает неприятное переживание психологического дис­комфорта — когнитивный диссонанс. И дальше он сознательно или несознательно старается как-то выйти из этого тревожного состоя­ния: новая информация либо просто отбрасывается по принципу: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда», либо как-то обесценивается, либо от нее просто убегают, занимая страусовую позицию. Сплошь и рядом, конечно, приходится присмат­риваться и прислушиваться даже к тому, что поначалу кажется не­приятным, ненужным и даже абсурдным. Более того, эта новая ин­формация может оказаться верной и полезной и в конце концов принимается. Но для нас здесь важно было подчеркнуть сам факт барьера, который возникает благодаря нашей внутренней позиции. Впрочем, установка, содержание внутреннего мира человека может сыграть роль увеличительной линзы и даже искажающего зеркала. Так возникают мнимые восприятия, обманы чувств, галлюцинации.

Советский историк и психолог Б. Ф. Поршнев считал, что ин­формация между людьми проходит через фильтр доверия и недо­верия. Информация может быть абсолютно истинной и полезной и все-таки остаться непринятой, не пропущенной фильтром. И на­оборот, информация может быть ложной и вредной, но принятой в силу открытости для нее шлюза доверия.

Собственно говоря, на учете этих личностных факторов восприя­тия основаны все так называемые проективные методы изучения внутреннего мира человека: что испытуемый увидит или чего не увидит в причудливых пятнах Роршаха, зависит, говоря языком старинных романов, от того, что у него на душе.

В широко используемом психологами тематическом аппер­цептивном тесте испытуемому предъявляются фотографии с заве­домо неопределенным содержанием, размытым изображением и т. п. Испытуемый должен на основе этих фотографий составить рассказ, в котором должно отражаться прошлое, настоящее и будущее персо­нажей. В процессе построения и изложения рассказа испытуемый наделяет персонажей своими собственными мыслями, чувства­ми и т. п.

Короче говоря, скажи мне, что и как ты воспринимаешь, и я скажу, кто ты.

Самопроверка Самопознание Самовоспитание

Заседание пятое

Вопросы и задания

1. В чем сходство и различие двух психических процессов: ощу­щения и восприятия?

2. Почему человек не ощущает пылинок, которые падают на его лицо?

3. В зале включены люстры, которые дают освещенность в две тысячи люксов. Заметят ли присутствующие, если освещенность изменится на двадцать пять люксов? Почему?

4. В цехе работает шестьдесят одинаковых станков. Сколько из них должно остановиться, чтобы мастер на слух мог это установить?

5. Юноша несет связку из десяти книг, каждая из которых весит триста граммов. Заметит ли он, что связка стала тяжелее, если подложить ему еще брошюру весом в восемьдесят граммов? Почему?

6. Почему самолет, «пойманный» лучами прожекторов, нередко теряет управ­ление и сбивается с курса?

7. В романе Э. Л. Войнич «Овод» есть эпизод: Джули, жена брата Артура отчитывает своего родственника. «От ее тонкого пронзительного голоса — за­мечает автор,—у Артура стало кисло во рту». Является ли это замечание пси­хологически верным?

Эксперимент

Роль движений в осязании

С группой одноклассников проделайте простой, но очень вы­разительный опыт, который убеждает, что при восприятии, в про­цессе активного 'взаимодействия органа чувств с объектом, воз­никает перцептивная модель этого объекта.

Приготовьте из картона несколько небольших геометрических фигур — квадрат, треугольник, круг, звездочку, пирамиду.

Испытуемому завязывают глаза. Экспериментатор осторожно кладет фигурки одну за другой сначала на предплечье ближе к кисти руки, затем на ладонь испытуемого и спрашивает: «Что вы ощущаете?»


Обычно (фигурка лежит на предплечье) отвечают: «Чувствую — что-то лежит, но, что именно, не знаю». Когда фигурка лежит на поверхности ладони (кстати, здесь экспериментатор должен быть начеку: испытуемый обязательно невольно по­пытается совершать какие-то движения, и это уже само по себе очень важное наблюдение!), ответы становятся более определенными, хотя тоже остаются непра­вильными: «Что-то вроде круга» (на самом деле — квадрат) — и т. д.

Наконец, экспериментатор разрешает ощупать фигурки. Жадные движения паль­цев. Они как бы обрисовывают контуры фигуры, как бы снимают с них слепок, модель. В результате — безошибочное узнавание. Почти таким же будет резуль­тат, если фигуру двигать по ладони, «кантовать».

Тема для дискуссии

Сравните отрывки из стихотворений Л. Мартынова и Б. Слуцкого, помещенные в этой главе, со стихотворением О. И. Скороходовой «Думают иные»:

Думают иные — те, кто звуки слышат, Те, кто видят солнце, звезды и луну: — Как она без зренья красоту опишет? Как поймет без слуха звуки и весну!?

Я услышу запах и росы прохладу, Легкий шелест листьев пальцами ловлю. Утопая в сумрак, я пройду по саду, И мечтать готова, и сказать: люблю...

Пусть я не увижу глаз его сиянье,

Не услышу голос, ласковый, живой,

Но слова без звука — чувства трепетанье —

Я ловлю и слышу быстрою рукой.

И за ум, за сердце я любить готова, Так, как любят запах нежного цветка. Так, как любят в дружбе дорогое слово, Так, как любит трепет сжатая рука.

Я умом увижу, чувствами услышу, А мечтой привольной мир я облечу... Каждый ли из зрячих красоту опишет, Улыбнется ль ясно яркому лучу?

Не имею слуха, не имею зренья, Но имею больше — чувств живых простор: . Гибким и послушным, жгучим вдохновеньем Я соткала жизни красочный узор.

Если вас чаруют красота и звуки — Не гордитесь этим счастьем предо мной! Лучше протяните с добрым чувством руку, Чтоб была я с вами, а не за стеной.

Глава 6 ПАМЯТЬ

Память — это преодоление отсутствия.

П. Жане