Научный максимализм: подход с позиций рационального выбора

Подход к истории политической науки с позиций рационального выбора — нередко его еще называют «формальной теорией», «позитивной теорией», «теорией общественного выбора» или «теорией коллективного выбора» — в сущности представляет собой боковое ответвление экономической науки, смеж­ное с политологией. Такие специалисты в области политической науки, как П. Херринг, В. О. Ки-младший и Э. Шатшнайдер широко используют в своих работах экономические понятия (Almond, 1991, р. 32 ff.). Однако именно экономисты — К. Арроу, Э. Даунс, Д. Блэк, Дж. Бьюкенен и Г. Таллок, а также

М. Олсон — первыми применили экономические модели и методы при анали­зе таких политических проблем, как выборы, голосование в комитетах и других органах законодательной власти, теория групп интересов и т.п.32 В книге «Политическая наука: состояние дисциплины» издания 1993 г. в главе, посвященной «теории формального рационального выбора» этот подход ха­рактеризуется как направление, обещающее создание «кумулятивной науки о политике», говорится, что «эта теория кардинальным образом изменила пред­ставление о том, как в рамках дисциплины следует дальше развивать изуче­ние политики и подготовку студентов» (Lalman et al., 1993).

В соответствии с этим подходом выдвигается перспектива создания еди­ной, всеобъемлющей политической теории как части единой формальной те­ории социальной науки, основанной на общих аксиомах или положениях, заимствованных главным образом из экономики. Эти положения в основном сводятся к тому, что люди от природы рациональны, озабочены прежде всего текущими проблемами и стремятся к увеличению собственных материальных возможностей. Сторонники такого подхода заявляют, что на основе этих пред­посылок можно создать гипотезу, применимую в любой сфере человеческой деятельности — от решений о том, какие делать покупки, сколько за них платить, с кем следует заключить брак, сколько иметь детей до вопросов о том, как следует голосовать, вести переговоры, создавать коалиции между политическими партиями, строить межгосударственные отношения, форми­ровать международные союзы и т.п. Эта теория экономична, логически после­довательна, опирается на математическую обработку данных, при проверке выдвинутых гипотез ее сторонники предпочитают экспериментальные методы исследований наблюдениям и индуктивным методам.

П. Ордещук, У. Райкер, М. Олсон и другие авторы соревнуются друг с другом в применении этого всеобъемлющего, максималистского подхода к исследованию различных социальных проблем (Ordeshook, 1990; Riker, 1990; Olson, 1990). Благодаря его использованию устраняется любая непоследова­тельность в истории политической науки, а эту дисциплину можно считать подлинно научной лишь с того момента, когда начал применяться такой подход. Сторонники теории рационального выбора рассматривают будущее политической науки в качестве постоянно расширяющейся формальной тео­рии, строго логичной, внутренне непротиворечивой, способной объяснить политическую реальность на основе сравнительно небольшого числа аксиом и исходных посылок.

Некоторые весьма известные представители этого направления не разделя­ют подобного рода максималистских настроений. В вопросе о сути предлагае­мого подхода некоторые экономисты выступают против модели «экономи­ческого человека», понимаемого как рациональное, сугубо материалистичное существо, озабоченное лишь увеличением собственного благосостояния. М. Фрид­ман уже давно высказал мнение о том, что постольку, поскольку на основа­нии этой концепции можно делать правильные прогнозы, не имеет значения, справедливы предпосылки, на которых она основывается, или нет (Friedman, 1953). Она будет выполнять эвристические функции при определении полез­ности различных методик ровно до тех пор, пока их применение будет давать положительные результаты. Интересно отметить, что один из основоположни­ков политической теории рационального выбора, Э. Даунс, отказался от моде-

32Arrow, 1951; Downs, 1957; Black, 1958; Buehanan, Tullok, 1962; Olson, 1965.

лирования «политического человека» по лекалам «экономического человека»; теперь он занят изучением социальных ценностей и демократии, предполагаю­щих большое значение политических институтов при определении политичес­ких предпочтений, а также политической социализации элиты и граждан для функционирования и совершенствования политических институтов (Downs, 1991). Редукционистская направленность этого течения определяла пренебрежение к тематике социальных институтов, в настоящее время многие его сторонники пытаются восполнить этот пробел (гл. 5; гл. 28 наст. изд.).

Р. Бэйтс, впервые применивший теорию рационального выбора к изуче­нию развивающихся стран, теперь более склонен к методологической эклек­тике в политическом анализе. «Любой, кто имеет дело с иными культурами, знает, какое значение имеют людские убеждения и ценности, равно как и отличительные черты социальных институтов различных стран...» (Bates, 1990). Он стремится совместить политэкономический подход с изучением культур, социальных структур и институтов. В теориях выбора и человеческого взаимо­действия, которые лежат в основе современной политической экономии, боль­ше всего привлекает то, что они предлагают инструменты для выявления причинно-следственной связи ценностей и структур с их социальными по­следствиями.

Более скромная версия теории рационального выбора имеет много общего с так называемой поведенческой политической наукой. Так она и рассматри­вается в настоящем изложении истории политической науки. Ее формально дедуктивный подход к разработке гипотез имеет различное применение, но он отнюдь не первичен по отношению к процессу создания гипотез на основе глубоких эмпирических знаний, как пытаются доказать некоторые из ее сто­ронников. Так, например, Д. Грин и Я. Шапиро заявляют, что «формализм не является панацеей от всех бед социальной науки. И действительно, формаль­ное изложение не является гарантией даже четкости мышления. Формально строгие теории могут страдать неточностями и амбивалентностью, если недо­статочно четко определены их эмпирические источники. Более того, форма­лизм не может быть целью сам по себе; однако сколько бы аналитически строгим и скупым ни был такой подход, его научная ценность определяется тем, насколько глубоко с его помощью могут быть объяснены соответствую­щие данные» (Green, Shapiro, 1994, р. 10).

По большому счету критикуя эмпирические работы авторов, разделяющих концепцию рационального выбора, они приходят к выводу о том, что «дос­тигнутые ими результаты были совсем незначительными. Отчасти трудности определялись крайней скудостью эмпирических исследований: сторонники рационального выбора, казалось, были так сильно заинтересованы в разра­ботке самой теории, что хлопотливое дело эмпирических проверок оставляли на потом или для других. Кроме того, мы полагаем, что крах их эмпиричес­кой программы коренится еще и в расчетах теоретиков рационального выбо­ра на создание всеобщей политической теории. На фоне такой перспективы, как нам представляется, эмпирические работы, проводившиеся последова­телями теории рационального выбора, оставались на периферии и были об­ременены многочисленными методологическими недостатками» (Green, Shapiro, 1994, р.10).

Грин и Шапиро считают, что теоретикам рационального выбора, чтобы добиться более убедительных результатов надо «противостоять стремлению отстоять верность теории в ущерб методологии исследования. Чтобы получить

верный ответ, нужно вместо вопроса "Как с позиции теории рационального выбора можно объяснить данное явление?" задать другой — "Чем данное явление может быть объяснено?"». Это помогло бы разобраться в относитель­ной значимости тех концепций, с позиции которых может быть найден иско­мый ответ на поставленный вопрос. Очевидно, что стратегический расчет мо­жет быть одним, но действительность, как правило, предполагает много дру­гих подходов, варьирующихся в зависимости от традиций поведения, устояв­шихся норм и культур, от способностей конкретных людей и непредвиденных исторических обстоятельств. Важно уметь противиться стремлению к упроще­нию, чтобы избежать необходимости создания такой всеобъемлющей модели, даже если при этом снизится уровень теоретической значимости разделяемой автором концепции. Наша рекомендация направлена отнюдь не на то, чтобы вместо теоретических разработок заниматься исключительно эмпирической работой; она предназначена для теоретиков, которым следовало бы большее внимание уделять исходным данным, чтобы они могли теоретизировать с эмпирически обоснованных позиций» (Green, Shapiro, 1994, р. 10).

В ответ на эту критику Дж. Ферджон и Д. Сац отмечали: «Развитие любой науки стимулируется стремлением к единству и поиску универсальных объяс­нений. Исключая универсализм философских основ, Грин и Шапиро перечер­кивают стремление к объяснению окружающего мира, присущее социальным наукам. Такая позиция нам представляется, с одной стороны, преждевремен­ной, а с другой — самоубийственной» (Ferejohn, Satz, 1995, р. 83). М. Фиорина, представитель более умеренного течения в рамках концепции рациональ­ного выбора, стремится свести к минимуму ее универсализм и редукционизм. Он пишет: «Можно, конечно, ссылаться на работы ученых, придерживаю­щихся концепции рационального выбора, хотя их позиция, как правило, претенциозна, а в отдельных случаях даже отдает манией величия в стремле­нии к созданию всеобъемлющей теории политического поведения» (Fioflna, 1995, р. 87). Однако, по мнению Фиорины, они составляют лишь незначи­тельное меньшинство. Выступая с экстравагантными заявлениями, сторонни­ки концепции рационального выбора ничем не отличаются от функционали­стов, системных теоретиков и других новаторов социальных наук и других областей академических исследований. Так, может получиться, что двое веду­щих ученых, которые внесли большой вклад в развитие теории рационально­го выбора, в вопросе о научном максимализме придерживаются в корне раз­личных взглядов. Один будет защищать максимализм как единственную на­дежду, без которой под вопрос будет поставлена сама возможность научного прогресса. Другой будет вроде бы извиняться за высокомерие авторов, разде­ляющих такую позицию, и в то же время как бы отказываться от этого извинения на том основании, что «все так поступают».

Полемика о больших надеждах, вселяемых теорией рационального выбора, дает нам основания включить достижения этого направления в нашу прогрессистски-эклектичную трактовку развития политической науки, отвергая при этом его максималистские претензии и общее понимание этой дисциплины, но вместе с тем признавая его позитивный вклад в создание формально-дедуктивного инструментария общего методологического арсенала как «жест­ких», так и «мягких» методов, позволяющим объяснить политический мир. Стремление к тому, чтобы, так сказать, завоевать политическую науку, в большинстве случаев слабо представляя себе проблематику тех основных ее областей, которые предлагается изменить, неизбежно приводит к увлечению

чисто техническими стратегиями и описательностью при изложении достиг­нутых результатов в ущерб содержательной стороне, в рамках которой фор­мальным, дедуктивным методам исследования отводится то место, которое они заслуживают.

Заключение

Современные историки политической науки, имена которых упомянуты выше, склонны согласиться с разделяемым нами плюралистическим подхо­дом. По их мнению, борьба вокруг методологических проблем methodenstreit, проходившая в 70—80-е годы, зашла в тупик. Идея единой, непрерывно раз­вивающейся дисциплины, предмет которой одинаково трактуется учеными, была отвергнута. По их мнению, существует столько же различных историй политической науки, сколько различных взглядов на ее предмет, и определя­ются они различными подходами к дисциплине в целом, причем сближения между ними не происходит, поскольку общая научная почва для этого отсут­ствует. Как полагают эти авторы, в настоящее время (и, скорее всего, в обозримом будущем), которое они называют постбихевиористской, постпо­зитивистской эпохой, характеризующейся расколом между политологами, мы обречены сидеть каждый в своем углу.

При подготовке данной главы об истории политической науки мы исходи­ли из анализа литературы от античности до наших дней, свидетельствующей о том, что политической науке присуще единство содержания и метода, и она развивалась в поступательном направлении, если принять за исходную основу этого процесса расширение ее фактологической базы и повышение требова­тельности к научной строгости выводов. Методология политических исследо­ваний характеризуется плюрализмом, который в основе своей эклектичен, однако в данном случае можно говорить не столько об изолированности, сколько о сосуществовании различных методологических концепций. При та­ком взгляде на вещи необходимо признать, что значительный вклад в изуче­ние истории развития классовых отношений внесли ученые-марксисты; в ис­торию становления политических идей — сторонники концепции Страусса; приверженцы теории рационального выбора подняли на новый уровень ана­литический аппарат и т.п. Плюрализм такого рода отнюдь не разделяет уче­ных, он по сути своей эклектичен и стимулирует взаимодействие между спе­циалистами, которое в конечном итоге базируется на всеобщем признании обязательности использования достоверных сведений и соблюдения правил логических выводов.