ПРОБЛЕМА СУБЪЕКТИВНОГО ПЕРЕЖИВАНИЯ

В советской психологии существует традиция рас­сматривать переж'ива'ние 'в качестве одной из цент­ральных категорий, характеризующих психическое. С. Л. Рубинштейн изложение своей системы взглядов в «Основах общей психологии» буквально начинает со следующего положения: «Было бы бессмысленно говорить об отражении, если бы то, что должно от­ражать действительность, само не существовало в действительности. Всякий психический факт—это и кусок реальной действительности и отражение дей­ствительности—не либо одно, либо другое, а и одно и другое; 'именно в том и заключается своеобразие психического, что оно является и реальной стороной бытия и его отражением,—единством реального и идеального.<:...>

Эти два аспекта, всегда представленные в созна­нии человека в единстве и взаимопроникновении, вы­ступают здесь как переживание и знание. Моментом знания в 'сознании особенно подчеркивается отноше­ние к внешнему миру, который отражается в психике. Переживание это первично, прежде всего — психи­ческий факт, как кусок собственной жизни индивида в плоти и крови его, специфическое проявление его индивидуальной жизни» (1946. С. 5—6). Об этом же пишет Е. В. Шорохова: «Сознание это не только зна­ние, но и переживание» (1961. С. 257).

Как можно видеть, речь 'идет об аналитической

рассечении целостного акта психического отражения, выделении и противопоставлении в нем полюсов зна­ния и переживания, 'иначе — отражаемого содержа­ния 'и его субъективного носителя. Обосновать такое различение феноменологическими данными нелегко из-за значительно худшей осознаваемости тех смут­ных чувств, которые 'составляют полюс переживания. В непосредственном интроспективном наблюдении оба полюса обычно предстают безнадежно сливши­мися. Не различает этих полюсов и обыденная реф­лексия, склонная все переводить в единый план гене­тически сложившихся знаний о сббе и мире. И только отдельные и редкие .феномены расщепления знания и переживания (когда мы отчетливо переживаем, что нечто подобное видели или слышали, но 'не знаем, что 'именно, см. Yarmey, 1973) или специально на­правленное самонаблюдение (выясняющее, что имен­но мы испытываем непосредственно перед тем, как совершить некоторое движение, высказать некоторую мысль и т. п.) обнаруживают 'существование отдель­ного мира субъективных переживаний. Однако неко­торые теоретические представления, а также ряд не­решенных проблем психологии позволяют предполо­жить, что малозаметность этого мира может и не оз­начать его малозначимости.

Образы, мысли, идеи не могут существовать без некоторого носителя, субстанции воплощения, и та­кой субстанцией является субъективное переживание. Человек может для сохранения перекодировать об­разы в ту или иную систему символов и знаков (уст­ной речи, художественных средств, математических формул и т. п.), но для того, чтобы стать достоянием другого человека, они должны быть им перевоплоще­ны обратно, переведены 'из конвенционального внеш­него во внутренний, живой носитель. Важно подчерк-. нуть, что согласно данному пониманию именно субъективное переживание является носителем пси­хических образов, а не физиологические процессы, несомненно, хотя и неизвестно как обеспечивающие возникновение феномена переживания.

Исключительное методологическое значение этих положений определяется тем, что они способствуют уточнению в отношении психического таких катего­рий, как форма и содержание, реальное и идеальное.


Реальность субъективных переживаний позволяет охарактеризовать их как универсальную онтологичес­кую основу психического образа, как конкретно-субъ­ективную форму существования отражаемого в нем содержания. Другими словами, в психическом пере­живание проявляется в качестве реального носителя познавательных образов (воспринимаемых, представ­ляемых, мыслимых) и в этом смысле 'противопостав­ляется отражаемому в них идеальному содержанию (которое неминуемо переживается): «Субъекту иде­альное есть лишь содержание психического отраже­ния объективного мира» (Гальперин, 1976а. С. 45). Разумеется, противопоставление переживания и отра­жаемого содержания (образов, знаний) является от­носительным, так как 'в целостных 'психических явле­ниях эти два полюса всегда выступают в единстве формы и содержания. Следует отметить, что в виде переживания и знания в психике человека обнаружи­ваются моменты, «в тех 'или иных формах представ­ленные даже 'в'совсем элементарных психических об­разованиях» (Рубинштейн, 1946. С. 6), т. е. речь идет не только о высшей форме отражения—сознании.

Возможности дальнейшей конкретизации этих представлений в отношении полюсов знания и пере­живания резко различаются: если о разных видах и уровнях знания и их взаимосвязях современная ког­нитивно настроенная психология накопила множество детализованных данных, то многие проблемы, касаю­щиеся переживания, не разработаны даже на уровне гипотез. Отсутствие представлений о границах эмо­циональной сферы отражения2 автоматически обус­ловливает неопределенность в вопросе об основных видах переживания. Утверждается, например, что «переживание в индивидуальном сознании не тож­дественно с эмоциями», что «переживание как форма существования психического в сознании человека по­нятие более широкое, включающее в себя понятие эмоции в специфическом смысле-» (Шингаров, 1966. С. 158). Но если это так, то что можно сказать о не-

2 «...Едва ли найдутся два учебника, единогласные в том, где в нашем опыте проходит хотя бы приблизительная граница между эмоциональным и неэмоциональным» (Крюгер, 1984. С. 109).

эмоциональном переживании кроме того, что оно об­наруживается как субъективная реальность и как форма существования отражаемого содержания? Су­ществуют ли какие-то его разновидности, имеют ли переживания внутреннюю структуру, как они взаимо­действуют между 'собой?

Отсутствие ответов на эти вопросы позволяет ут­верждать, что и для современной психологии в полной .мере сохраняют справедливость слова У. Джемса:

«Мы должны признать, что определенные образы традиционной психология составляют лишь наимень­шую часть нашей душевной жизни. Традиционные психологи рассуждают подобно тому, 'кто стал бы ут­верждать, что река состоит из бочек, ведер, кварт, ложек и других определенных мерок 'воды. Если бы бочки и ведра действительно запрудили реку, то меж­ду ними все-таки протекала бы масса свободной воды. Эту-то свободную, незамкнутую в сосуды воду пси­хологи и игнорируют упорно при анализе нашего сознания» (Джеме, 1911. С. 137).

Игнорируются при анализе психического весьма разнообразные и функционально важные явления. Таковы, например:

— упоминавшиеся чувства меры реальности отра­жаемого содержания, которые обычно не замечаются из-за постоянного присутствия 'в психическом, 'но от­четливо обнаруживаются при психотических наруше­ниях, когда действительность воспринимается не­реальной или в нее проецируются и воспринимаются реальными образы галлюцинаторного происхождения;

— чувство узнавания, тоже столь же мало замет­ное в нормально функционирующей психике и столь же явно обнаруживающееся в случае застрявшего припоминания, при неспособности человека иденти­фицировать узнаваемое явление («узнаю, но не могу вспомнить»), а также при аномалиях в виде симпто­ма «уже виденного» в отношении того, что никогда раньше не воспринималось, или «никогда не виден­ного» при восприятии хорошо известных предметов;

— чувства пространственного расположения пред­метов в отношении тела (неисчислимые непосред­ственно понимаемые «там»);

— чувства способа действия (столь же неисчис­лимые «так»);


— чувства сходства, ожидания и многие другие психические явления, имеющие признаки непосред­ственного субъективного переживания.

Справедливости ради надо сказать, что отдельные виды такого рода чувств достаточно интенсивно ис­следуются, например чувство понимания (Знаков, 1986), чувство знания (Carroll, Buss, 1988; Schacter,' Worling, 1985; Scholnick, Wing, 1988), однако в этих исследованиях они обычно рассматриваются в ког­нитивном аспекте — как результат и составная часть познавательной активности, но не со стороны их осо­бой 'природы—как формы 'переживания3. Между тем феноменологически, в аспекте структурной локализа­ции, такого рода чувства обнаруживаются как нечто, добавляющееся к отражаемому содержанию, что про­тивопоставляет их этому содержанию и сближает с эмоциональными переживаниями: один и тот же пред­мет может переживаться как 'приятный, скучный, же­лательный, но вместе с тем и как реально существую­щий, знакомый, находящийся «там», что-то напоми­нающий и т. 'п. Сближает эмоции и рассматриваемые , чувства также и то, что оба явления определяются не столько самими по себе объективными свойствами предметов, сколько отношением этих свойств к внут­ренним образованиям индивида: в одном случае— к потребностям, ходу их удовлетворения, в другом, как правило, к накопленному опыту, активности по его 'использованию. Наконец, эмоции и рассматривае­мые переживания тесно связаны функционально; это выше было показано на примере чувства реальности.

Таким образом, непосредственный опыт как 'будто говорит о том, что наряду с эмоциями существует множество других психических явлений, 0'бладающих признаками переживания. Но что в таком случае объединяет и различает эти 'разновидности пережи­вания, .какие возможны дальнейшие характеризую­щие его дифференциации? Актуальность разработки вопросов о столь интимных и существенных особен­ностях психического не нуждается, по-видимому, в ар­гументации.

«Гедоническое пространство» и проблема пережи-

3 Так рассматривались, например, переживания отношений в Вюрцбургской школе.

рания. Определенную интерпретацию проблема пере­живания 'получает в свете трехмерной концепции чувств В. Вундта. Если учесть расширенную трактов­ку 'в этой концепции сферы эмоционального, тот факт, что чувства характеризуются в ней как «субъектив­ный элемент душевной жизни» (Т. 3. С. 125), сопро­вождают всякий акт отражения и образуют отдель­ный пласт психического — ее можно рассматривать как концепцию не столько эмоций, сколько субъектив­ного переживания. Согласно этой концепции эмоцио­нальные переживания удовольствия-неудовольствия представляют собой один из возможных (но не обя­зательных) компонентов субъективного переживания,. а традиционные эмоции типа радости, стыда, гневя — определенные фор'мы развития субъективного пере­живания во времени.

Развитие этих взглядов способно привести к ко­ренному изменению представлений о принципиальном строении психического. Так, из них следует вывод о двуплановости субъективного образа, о том, что всякое содержание получает в нем двойное отраже­ние: на основе тех или иных когнитивных характе­ристик и, кроме того, в виде чувств-переживаний. Качественное разнообразие и изменчивость таких чувств, как бы дублирующих познавательное отраже­ние, говорит о том, что полюс переживания в психи­ческом означает не простую и однообразную субъек­тивную презентированность отражаемого содержания,. а представляет собой дифференцированный и варьи­рующий пласт отражения, на котором субъект полу­чает хотя трансформированное и упрощенное, зато унифицированное, переведенное на о'бщий чувствен­ный язык впечатление об окружающем и происхо­дящем.

Существование и значение в психическом особого плана переживаний-чувств легче всего проиллюстри­ровать на примере восприятия музыки, в основе ко­торого, как известно, лежит не когнитивный анализ высоты и тембра звуков, состава аккордов и продол­жительности 'пауз, а именно эмоциональное (чувствен­ное) переживание звуковысотного движения и рит­мики. Согласно В. Вундту, подобный (хотя не всегда столь ясно выраженный) чувственный резонанс со­провождает все отражаемое: газетный текст, пейзаж,.


разговор и т. п. В отличие от восприятия музыки, ко­торую иногда называют искусством формы, при чте­нии текста или разговоре человек сосредоточен прежде всего на анализе содержания, в связи с чем чувственное сопровождение им значительно хуже ре-флексируется. И все же нетрудно заметить, что вос­приятие, казалось бы, сугубо когнитивной информа­ции тоже сопровождается сложной чувственной «мело­дией»: нарастанием напряжения .при недопонимании, скуки и нетерпения 'при банальных высказываниях^ интереса, удивления, сомнения и т. п.

Таким образом, пережить—это значит не просто субъективно испытать, а испытать непременно особо, как-то специфически, и это «как-то» непосредственно схватывается субъектом на изначально ему доступ­ном сложном языке, 'который только в развитых фор­мах психики становится частично вербализуемым. причем с иллюзией принадлежности вербализованных отстоявшихся форм исключительно полюсу знания и объекта. С характерной чувственной «мелодией», на­пример, отражается уменьшение угловых размеров предмета, и это есть та изначальная основа, которую "вследствие повторяющегося о'пыта младенец начинает воспринимать 'как «удаление». Когда при виде мехо­вой шапки он произносит «кис-кис» — не логические умозаключения открывают ему некоторое подобие 'кошки и шапки, а именно сходство чувственного впе­чатления. По мере накопления опыта эти впечатления будут дифференцироваться и определенные их инва­рианты станут основой для понятий «мех», «пушис­тый», «мягкий» 'и т. 'п. Дальнейшее соотнесение и со­гласование значения этих слов, их использование для взаимоопределения способны окончательно уточнить их, включить в систему строгих знаний, однако да­леко не все понятия достигают данного уровня раз­вития. Не только ребенок, но и взрослый человек многие «житейские» понятия скорее чувствует, чем знает. Об этом говорит, в частности, тот факт, что при неожиданной просьбе дать определение такому понятию (например, «остроумие», «грузный», «спо­койно») человек обычно начинает попытки, явно к чему-то в себе прислушиваясь, ощущая неточность своих слов и повторяя пробы. Чувство, соответствую­щее определяемому слову, вернее—.некоторый обоб-

щенный чувственный инвариант, у человека есть, и именно к нему он прислушивается, пытаясь передать другими словами.

Все это значит, что «чувственная ткань» отраже­ния и сознания является не сенсорной, как это сле­дует из господствующей в психологии доктрины ког-нитивизма4, а чувственной в вундтовском смысле слова. Одно из преимуществ данной гипотезы заклю­чается 'в том, что при ее принятии не .возникают за­труднения, связанные с необходимостью объяснения взаимодействия образований разной 'модальности в целостном акте отражения. Ею предполагается, что основа отражения — чувственная ткань — уже изна­чально является амодальной и что язык субъектив­ных переживаний-чувств является 'как бы общим зна­менателем, через который могут связываться 'впечат­ления от разных органов чувств и, что особенно важно, образовываться сенсомоторные, иначе—созер-цательно-деятельностные сплавы.

Функции переживаний. Концепция В. Вундта со­держит весьма любопытные предположения о функ­циональном назначении чувств-переживаний. Во-пер­вых, они отвечают за целостность, структурирован­ность отражения: только 'благодаря слиянию чувств мы воспринимаем не последовательность звуков, а мелодию, не о'вал с двумя точками и черточками, а схему человеческого лица, не ряд разномодальных впечатлений, а предмет, эти впечатления вызвавший, и т. д. Иначе говоря, слияние чувств является меха­низмом перцептивной организации и всех тех фено­менов, которые впоследствии были вскрыты в геш-тальтпсихологии.

Во-вторых, чувства способны служить посредни­ком, связующим звеном между отдельными образами, мыслями, представлениями ,в то'м, что У. Джемсом было названо «потоком сознания»: благодаря чувству, вызванному некоторой ситуацией, картиной, челове­ком, анекдотом мы вспоминаем о другой ситуации, картине и т. д., когда-то вызвавшими сходное или противоположное чувство. Данное их проявление осо-

4 «В литературе, особенно философской, часто имеет место отождествление ...сознания с познавательными процессами» (Шорохова, 1961. С. 257).

В. К, Вилюнас


бенно отчетливо наблюдается в упоминавшихся слу­чаях, 'когда этот процесс как бы застревает и 'мы переживаем чувство, указывающее, что с чем-то n'o. добным мы уже сталкивались, но неспособны восста­новить, 'с чем именно 5. Связывая в «потоке сознания» отдельные образы 'и идеи, чувства обнаруживают себя, согласно В. Вундту, в качестве механизма ас­социаций. В более развернутом описании это 'прояв­ляется в том, что «...при непосредственных чувствен­ных представлениях входящие в них элементы чувства обыкновенно следуют за объективным впечатлением между тем как при воспроизведенных представлениях наоборот — они со столь же 'правильной закономер­ностью идут впереди» (Т. 3. С. 132).

В-третьих, 'чувства-переживания 'представляют со­бой первую фазу развития активных эмоциональных реакций, или аффектов (являясь вместе с тем «ма­териалом» для такого развития), а та'кже возникаю­щих из аффектов волевых 'побуждений и итоговых внешних действий, иначе говоря—участвуют в осу­ществлении процессов, которые в современной 'психо­логии называются мотивационными; данное функцио­нальное проявление чувств, а также его критическая оценка изложены в предыдущей главе.

Таким образом, концепция В. Вундта помогает узаконить и локализовать в системе психического разнообразие субъективных переживаний не только категориально и в структурном отношении, но и функ­ционально, изображая их участвующими в централь­ных, 'базовых психических процессах. Конечно, эти представления нуждаются в модернизации и не могут быть заимствованы безоговорочно; однако 'важно от­метить, что, нуждаясь в доработке, они допускают ее. Как отмечалось, в трехмерной концепции чувств явно недостаточно отражена внутренняя активность субъекта, ее зависимость от потребностей, а также онтогенетическое развитие чувств. Едва ли можно сомневаться в том, что при усвоении новых навыков, знаний, умений, происходит своеобразное сокраще­ние, свертывание переживаний, складываются чувства более высоких порядков обобщения, исчезает пере-

5 Этот феномен обыгран в рассказе А. П. Чехова «Лот3' диная фамилия».

д<явание напряжения и т. п. Именно учет моментов, де принятых во внимание в обсуждаемой концепции, позволяет строить предположения о более специфи­ческих проявлениях чувств-переживаний.

Представляется, что сходное чувство, вызываемое двумя элементами опыта, — это только одно из типич­ных оснований для ассоциативного возникновения об­разов. Речь идет о случаях, которые 'можно проил­люстрировать примерами из опытов А. Э. Мишотта;

при восприятии двух простых неравномерно двигаю­щихся прямоугольников испытуемые иногда давали персонифицированные интерпретации: «А подошел к В, затем они поссорились и В удалился прочь», «Это похоже на кошку, 'подкрадывающуюся к мыши, внезапно 'прыгающую и ее схватывающую» (Michotte, 1968. Р. 265). Что еще, если не сходство чувств, лежит в основе такого рода ассоциаций?

Другой типичной основой для ассоциативного воз­никновения образов служат чувства, связанные отно­шениями частное — общее. Это значит, что некоторое актуально переживаемое частное чувство, вызванное внешним воздействием, может актуализировать то общее чувство, в 'которое оно когда-то входило в ка­честве составного компонента, а вслед за тем — в по­рядке развертывания общего чувства—весь связан­ный с ним познавательный комплекс или некоторый отсутствующий в ситуации его компонент (в последнем случае имеет место связь двух частных чувств через общее, в которое они входят). Так, залах перчатки может актуализировать у собаки весь чувственно-познавательный комплекс «хозяин», коробка конфет у ребенка — комплекс, сложившийся в связи с прихо­дом вчерашних гостей, и т. п.

Как можно видеть, речь идет о самых обычных и вместе с тем неизвестно как осуществляющихся 'процессах. Способность одного явления или события напоминать о другом как один из самых ярких пси­хологических феноменов, принятых в качестве уни­версального объяснительного принципа в ассоцианиз-Ме, тоже должна иметь объяснение, обеспечиваться Некоторым механизмом и реализующим процессом. Постановка проблемы переживания открывает опре­деленные перспективы в выяснении этото механизма.

От частного чувства могут актуализироваться об-


щие чувства, сложившиеся на основе слияния как симультанных, так и сукцессивных переживаний. Ак­туализация общего сукцесоивного чувства вооружает субъекта представлением о возможном чувственном развитии ситуации или отдельных ее элементов. Так шум от вытираемых за дверью ног «запускает» у со^ баки комплекс открывающейся двери и появляющего­ся хозяина, конфета у ребенка — кинестетический комплекс ее развертывания, первые аккорды туша — весь чувственный рисунок его звукового развития и т. п. Показательно, что обладать картиной чувствен­ного развития можно и не имея соответствующего ей четкого когнитивного представления. Когда мы пы­таемся пропеть недостаточно хорошо освоенную ме­лодию, именно чувства позволяют ловить себя на фальши; мы помним чувство, а не последовательность звуковысотного движения, которую не удается вос­произвести.

Таким образом, значение слияния чувств не ис­черпывается структурированием отражаемого содер­жания в данной ситуации и распространяется на бу­дущее. Сложившиеся чувственные комплексы откла­дываются в опыте, обеспечивая приспособительные эффекты, значение которых трудно переощенить. Опытный субъект, воспринимая ситуацию, чувственно переживает значительно больше, чем непосредствен­но ему открывается стимуляцией. По эпизодическим обрывкам частных чувств он способен 'восстановить ту чувственную картину, которую могла бы вызвать стимуляция, в данный момент скрытая и на него не действующая; по первым признакам некоторого раз­ворачивающегося события он способен с предвосхи­щением пережить всю чувственную «мелодию» этого события. Иначе говоря, в переживаниях-чувствах, а через них и в объективизированных представлениях ему на основе наличной стимуляции открывается его опыт, имеющий к ней отношение.

Особенно важно подчеркнуть, что из-за амодаль-ности сферы переживаний чувственное ожидание из­менения стимуляции имеет возможность связываться в ней в единый комплекс с чувственной картиной тех активных действий индивида (двигательных—повер­нуть, толкнуть и т. д., или умственных — сложить, отвлечься, обобщить ), которые являются условием

преобразования стимуляции. Образ воспринимаемой коробки спичек и чувственно предвосхищаемый образ зажженной спички в руке связаны сложнейшей чув­ственной «мелодией», сформированной зрительной и проприоцептивной стимуляцией и в сжатом виде от­крывающей субъекту то, как именно можно взять коробку в руки, открыть ее, схватить двумя пальцами спичку и т. д. У ребенка, не овладевшего данным навыком, предвосхищающий чувственный процесс бу­дет иным: спички—это то, что в руках взрослого после специфических действий (именно «таких» дей­ствий, со своей чувственной «мелодией») может пре­вратиться в нечто, движущееся и светящееся, ни на что больше не похожее и очень интересное. Подоб­ным образом отличаются предвосхищающие пережи­вания при восприятии музыки слушателем и музы­кантом-исполнителем, у которого переход от воспри­нимаемого 'к ожидаемому впечатлению опосредствован чувственной картиной определенного движения паль­цами, губами и т. п Достаточно очевидно, что в ор­ганизации психического должна быть инстанция, в которой могли бы происходить такого рода перцеп-тивно-проприоцептивные синтезы.

Выделения заслуживает и тот факт, что наряду с различными вариантами проявления чувств в ка­честве связующего звена между отдельными элемен­тами приобретенного опыта они служат также осно­вой для приобретения такого опыта, его структури­рования и упорядочения. Особенно данное прояв­ление чувств заметно на первых этапах усвоения ре­бенком речи, в котором под фильтрующим влиянием словесного обозначения происходит обособление ин­вариантных чувственных структур или определенных «мелодий», «рисунков» их развития, общих для самых разнообразных по отражаемому содержанию ситуа­ций и соответственно по конкретному составу вызы­ваемых ими чувств. Что общего между прыжком куз­нечика, 'балерины, температуры тела, собственным проприоцептивно воспринимаемым прыжком и др.? Сопровождение восприятия этих событий одним и тем Же словом способствует выявлению общего чувствен­ного инварианта, который и становится первоначаль­ной основой понятия «прыжок» В «житейских» поня-


тиях такая основа сохраняется в качестве главной их составляющей.

Формирование означенных словом чувственных инвариантов самым существенным образом меняет условия и возможности психического отражения. Так структурирование отражаемого содержания начинает подчиняться не толыко закономерностям слияние чувств, но и искусственным знаковым системам; субт. ркт получает возможность днфферекцированно пере­живать и сосредоточиваться на отдельных аспектах ситуации 'и ее изменениях, воспринимаемых при не­посредственном отражении диффузно и слитно (вместо <<это-изменилось-так» — «кузнечик» «отпрыгнул» «е траву»); самостимуляция искусственными знакамг внутренняя речь создает возможность прорзвольнг ' держивать у себя нужные чувственные состояние и др

Разумеется, проблема переживания, его разнови^ гостей и функционального назначения, нуждается в Солее аргументированной и развернутой разработке Здесь же была сделана попытка обратить внимание на незаслуженное игнорирование в современной пси­хологии целого пласта специфических субъективных явлений — феноменологии «смутных» переживаний — и показать, что их признание и учет в теории являют­ся условием и открывают заманчивые перспективы для развития не только проблем мотивации. По су­ществу речь идет о новой интерпретации чувственной ткани, при которой она обособляется от процессов познания и становится выполняющим ряд важнейших функций основанием психического, причастным прак­тически ко всему, что в нем зарождается и проис­ходит.

Субъективное переживание и пси^осемантика. Те­зис об игнорировании в психологии «смутных» пере­живаний нуждается в оговорке, поскольку именно они интенсивно изучаются в психосемантике. Что еще, если не эти переживания, создает возможность ис­следования при помощи субъективного шкалирора-ния, семантического дифференциала и других приемэд построения семантических пространств, что, если не они, обсуждается под названием коннотативного зна­чения объектов (см Петренко, 1988) ? Поэтому речь идет о теоретическом игнорировании, вследствие ко-

торото многочисленные и любопытные данные психо­семантических исследований обсуждаются главным образом в их пределах и мало влияют на общепсихо­логические представления. В известной мере это объ­ясняется характером исследований в психосемантике, из-за позитивистской ориентации сосредоточенных преимущественно на эмпирических данных, предпо­читающих формальные методы их анализа и в ре­зультате замкнуто развивающих собственный язык и схемы объяснения.

Наряду с убедительной демонстрацией существо-ван 1Я полюса дифференцированных субъективных переживаний лсихосемантические исследования вы­яви чи ряд особенностей этой области психического. К наиболее сенсационным можно отнести данные о трех доминирующих измерениях гедонического про­странства, содержательная интерпретация которых близка к вундтовской. Кроме пространства, построен­ного на осчове семантического дифференциала, при-чеч по данные испытуемых разного возрас1а, интел-лекгуального развития, этнической принадлежности (Osgood а. о , 1957; Osgood, 1962), трехмерность была обнаружена в исследованиях мимического выражения эмоции (Gsgood, 1966; Schlosberg, 1954), а также субъективного сходства понятий, означающих эмо-циочальные состояния (Архипкина, 1981). И хотя дальнейшие исследования показали недостаточность представления о трехмерности, обнаружив ряд новых факторов-измерений (напр., Bentler, LaVoie, 1972) и зависимость выявляемой размерности семантического пространства от применяеуой методики и набора предъявляемых испытуемым объектов (Петренко, 1983; Шмелев, 1983), в целом идея В. Вундта оказа­лась перспективной и получила серьезную поддерж­ку6; утверждается даже, что «данные о панкультур-ной. планетарной устойчивости системы координат ЁРА следует интерпретировать как указание на объ­ективный общечеловеческий (а возможно, и общебио-логи--сский) принцип трехаспектности в биоэпергети-

с До псжосемантических исследований идея трехмерности как тддерживала.сь (напр, Рубинштейн, 1946 С 466), так и оспаривалась (Каэлас, 1917, Титченер, б г)


ческой организации поведения» (Шмелев, 198^ С. II)7. •

Некоторая неожиданность этих данных обуслов­лена малым правдоподобием того, что реальное ка­чественное разнообразие субъективных переживаний сводилось бы к относительно простой системе трех измерений. Одно из возможных объяснений «плане­тарного» 0'бнаружения этой системы вытекает из из­начальной ограниченности лсихосемантических мето­дик, их преимущественной нацеленности на выясне­ние специфических переживаний, связанных именно с оценкой отражаемых объектов. Возможно, что та­кие переживания допускают описание при помощи некоторого числа однопорядковых измерений-факто­ров. Но, согласно В. Вундту, многомерное гедоничес­кое пространство представляет собой только первый момент в раскрытии феноменологии переживаний, основу для последующего описания их сложнейшей динамики: развития, взаимодействия, слияния, пере­растания друг в друга и т. д. В этом 'процессе рож­даются новые переживания, соответствующие уже не столько объектам, сколько собственной активности в их отражении и локализации в системе накоплен­ного опыта. Похоже, что такие вторичные, процес­суальные переживания не получают достаточного от­ражения в реконструируемых психосемантических пространствах.

Рассмотрим это на примере. Очевидно, что в ис­следованиях при помощи методики семантического дифференциала переживания сходства-различия яв­ляются одними из наиболее интенсивно используемых:

именно они являются продуктом сравнения пережи­ваний, вызываемых тест-объектом и отдельными шка­лами, именно они в итоге экстериоризуются в ответах испытуемых. Но в семантическом пространстве, по­строенном на основе этих ответов, отражение полу­чают сравниваемые переживания, между которыми усматривается либо не усматривается сходство, и ре­зультаты их сравнения, а не сравнивающие процессы и осуществляющие их переживания 'сходства (а так-

7 ЁРА — сокращенное обозначение на английском языке трех универсальных факторов семантического дифференциала -~ оценки, силы, активности.

ye уверенности, сомнения и др.); фактически мы по­лучаем информацию об относительной локализации переживания тест-объектов в системе заданных шкал или обобщенных их группировок, т. е. некоторую ха­рактеристику субъективного отражения предметов, а не процессов, позволивших такую информацию из­влечь.

Конечно, можно представить (и, по-видимому, по­казать при помощи психосемантических методов), что переживания сходства, уверенности, поиска, узнава­ния, знания, понимания и т. п. тоже могут быть ло­кализованы в семантическом пространстве с теми же или подобными измерениями-факторами. Но не те­ряется ли при этом нечто существенное, не исчезает ли процессуальность, функциональная специфика этих переживаний? Реальное пространство переживаний по всей видимости является не только многомерным, но и многоуровневым, имеющим как структурную, так и сложную функциональную организацию, отра­женную, в 'частности, в морфологии языка; есть осно­вания думать, что части речи, времена, падежи, на­клонения и т. д. соответствуют именно специфическим функциональным инвариантам переживаний. Экспе­риментальная психосемантика в лучшем случае позво­ляет получать фиксированные, к тому же частичные и редуцированные срезы этой сложной организации, которые сами по себе, вне теоретического контекста, в осмысленную картину не укладываются. Умозри­тельные построения В. Вундта, структурно и, что осо­бенно важно, функционально включающие чувства-переживания в систему психического, предоставляют вариант такого контекста, во всяком случае отправ­ную точку для его дальнейшего уточнения.

Независимо от того, какое решение получит в бу­дущем вопрос об организации субъективных пережи­ваний, система которых имеет признаки скорее поля, чем пространства, и как в этом решении пропишутся пионерские представления В. Вундта, высказанная им идея многомерности переживания может быть принята и как оказавшаяся плодотворной, и как пер­спективная. Как уже подчеркивалось, одно из ее пре­имуществ состоит в том, что она обеспечивает гармо­ническое и правдоподобное включение мотивационных процессов в поле субъективных переживаний.