Научная традиция и научная новация
Философско-методологические концепции роста научного знания, естественно, не могли обойтись без постановки и решения такой важнейшей проблемы, как проблема взаимодействия традиции и новации в развитии науки. Под традицией вообще следует понимать привязанность к прошлому, которая проявляется, в частности, в принятии и использовании его наследия в качестве основания для дальнейшей деятельности. Поэтому ее можно рассматривать как почитание прошлого, как преклонение перед ним и превращение его в предмет подражания, в эталон поведения. Новация же представляет собой преодоление традиции в таком ее понимании, т. е. выход за ее пределы. Следовательно, если традиция обозначает принцип постоянства и неизменности, то новация, наоборот, выражает собой принцип изменчивости и текучести.
Научную традицию в рассмотренных выше концепциях роста научного знания выражают и олицетворяют такие основополагающие понятия, как «нормальная наука» или «парадигма» у Т. Куна, «жесткое ядро научно-исследовательской программы» у И. Лакатоса, «принцип теоретической устойчивости» у П. Фейерабенда и «эпистема» или «конкретный тип взаимодействия слов и вещей» у М. Фуко. Со своей стороны, научная новация в указанных концепциях обозначается через такие понятия, как «экстраординарная наука» или «научная революция» (Кун), «смена научно-исследовательских программ» (Лакатос), «пролиферация» или «размножение гипотез» (Фейерабенд) и «смена эпистем» (Фуко).
Среди упомянутых концепций развития научного знания можно, на мой взгляд, выделить в качестве основной концепцию Т. Куна, поскольку большинство других концепций представляют собой в известном смысле ее видоизмененные варианты. Вот почему я буду в дальнейшем рассматривать проблему взаимодействия традиции и новации в развитии науки именно на базе предложенной Т. Куном концепции роста научного знания.
Как мы уже заметили, нормальная наука, или парадигма, представляет собой именно традиционный элемент в структуре научного знания как динамического процесса. Вот как сам Т. Кун обозначил эту мысль: «Нормальная наука представляет собой исследование, прочно опирающееся на одно или несколько прошлых достижений, которые в течение некоторого времени признаются определенным научным сообществом как основа для развития его дальнейшей практической деятельности». Именно эти прошлые достижения, т. е. научные традиции, лежащие в основе деятельности научного сообщества, и составляют то, что Т. Кун называет парадигмой. Они-то и определяют характер, содержание и направленность работы ученого на этапе так называемой нормальной науки.
Продолжая размышлять о парадигмальной деятельности ученого как о деятельности, выражающей научную традицию, Т. Кун отмечает: «При ближайшем рассмотрении этой деятельности в историческом контексте или в современной лаборатории создается впечатление, будто бы природу пытаются втиснуть в парадигму как в заранее сколоченную и довольно тесную коробку. Цель нормальной науки ни в коей мере не требует предсказания новых видов явлений: явления, которые не вмещаются в эту коробку, часто, в сущности, вообще упускаются из виду. Ученые в русле нормальной науки не ставят себе цели создания новых теорий, обычно, к тому же, они нетерпимы и к созданию таких теорий другими».
Вот вам и сила традиции, которая не просто вынуждает самого ученого отказаться от создания новых теорий, но и принуждает его требовать того же от других ученых.
Таким образом, в рамках так называемой нормальной науки ученый строго следует сложившейся научной традиции и никоим образом сознательно не стремится к установлению принципиально новых знаний. Однако это ничуть не препятствует, по убеждению Т. Куна, процессу развития науки, а как ни странно даже содействует ему. Данный свой взгляд Т. Кун пытается объяснить следующим образом: «Нормальная наука не ставит своей целью нахождение нового факта или теории, и успех в нормальном научном исследовании состоит вовсе не в этом. Тем не менее, новые явления, о существовании которых никто не подозревал, вновь и вновь открываются научным исследованиям, а радикально новые теории опять и опять изобретаются учеными. История даже наводит на мысль, что научное предприятие издало исключительно мощную технику для того, чтобы преподносить сюрпризы подобного рода».
Нетрудно заметить, что в данном высказывании нет сколько-нибудь вразумительного, а стало быть, и надлежащего объяснения процесса появления нового знания. И в самом деле, если ученый действует в строго традиционном духе и сопротивляется всяким новациям, то, как тогда, в принципе, могут возникнуть так называемые «радикально новые теории» и кем они будут созданы? Как бы отвечая на подобный вопрос, Т. Кун отмечает, что эти теории «создаются непреднамеренно в ходе игры по одному набору правил, но их восприятие требует разработки другого набора правил». Однако данное «объяснение» на самом деле ничего не объясняет, поскольку оно не снимает противоречия между традицией и новацией в науке — не дает подлинного разрешения этого противоречия, а лишь отодвигает его. Действительно, даже если предположить, что новые научные теории создаются непреднамеренно, то все равно необходимо объяснить, как и кем разрабатывается хотя бы тот набор нетрадиционных правил, согласно которым эти теории воспринимаются.
Итак, хотя Т. Кун в своей концепции роста научного знания и ставит проблему перехода от традиции к новации, однако у него она не находит своего подлинного решения. Данное обстоятельство вынудило некоторых западных исследователей предложить собственные — иные варианты решения указанной проблемы, среди которых следует выделить теорию или концепцию так называемых перебежчиков. Согласно этой концепции, любые радикально новые научные теории создаются именно теми учеными, которые якобы «перешли» или «перебежали» в ту научную область, где они делают свои фундаментальные открытия, из другой сферы научного творчества. Их успехи якобы предопределяются двумя обстоятельствами. Во-первых, эти ученые свободны от научной традиции, господствующей в той сфере научного знания, куда они «перебежали», — традиции, которая ограничивает свободу изначально работающих в данной сфере ученых, а следовательно, и их возможности в поисках кардинально нового знания. Во-вторых, эти ученые привносят в новую сферу научного знания иные методы исследования, ранее не применявшиеся в ней. И то и другое, по мнению сторонников «теории перебежчиков», делает взгляд ученых-перебежчиков на положение дел в новой для них научной области более свежим, независимым и творчески продуктивным, что способствует преодолению ими традиции и созданию новации. В подтверждение этого один из разработчиков данной концепции — австралийский геолог Самюэл Уоррен Кэри (Samuel Warren Carey) (1911–2002) ссылается на пример Альфреда Лотара Вегенера (1880–1930) — немецкого ученого, изначально изучавшего астрономию и работавшего в области метеорологии, но затем «перебежавшего» в сферу геологии и ставшего автором теории перемещения (дрейфа) континентов. В связи с этим С. У. Кэри «подозревает», по его собственным словам, что, будь А. Вегенер «по образованию геологом, ему никогда не осилить концепцию перемещения материков».
«Теория перебежчиков» вызывает, на мой взгляд, серьезные сомнения и возражения. Во-первых, хотя в истории науки некоторые видные ученые и были так называемыми перебежчиками, однако отсюда еще никоим образом не следует, что именно «перебежчик» является доминирующим типом ученого-творца, в том числе и ученого-создателя радикально нового научного знания. Напротив, подавляющее большинство выдающихся ученых, внесших решающий вклад в развитие научного знания, «перебежчиками» не были. Так, нельзя считать перебежчиками ни Коперника, ни Галилея, ни Ньютона, ни Лавуазье, ни Дарвина, ни Маркса, ни Фрейда, ни Эйнштейна, ни Бора. И этот список великих новаторов в науке можно продолжать без конца.
Во-вторых, «теория перебежчиков» фактически рассматривает традицию, особенно в той области, где создается принципиально новая научная теория, только как непреодолимое препятствие, как тормоз для развития науки, что, конечно же, неприемлемо.
В-третьих, указанная концепция как будто упускает из виду, что так называемый ученый-перебежчик приходит в новую область научного знания с грузом той традиции, которая сложилась в оставленной им сфере научного знания. Поэтому остается загадкой, как же такому ученому удается выйти за пределы этой традиции, непременно накладывающей определенные ограничения на творческий аспект его научной деятельности вообще, а, следовательно, и на созидательное начало его профессиональной работы в той новой области научного знания, куда он «перебежал».
Все сказанное демонстрирует, что проблема традиции и новации в науке (да и не только в науке) не может быть надлежащим образом решена на базе метафизического метода, который, по сути, абсолютно противопоставляет указанные противоположности друг другу и тем самым делает их переход друг в друга в принципе невозможным. Данная проблема может, как мне представляется, найти надлежащее решение только на основе диалектического метода, рассматривающего традицию и новацию, в том числе и в науке, как конкретные диалектические противоположности, которые не просто взаимно отрицают друг друга, но и вступают между собой в отношения взаимообусловленности. Следовательно, традиция и новация, как и любые другие диалектические полярности, непременно находятся между собой в отношениях взаимопроникновения и взаимопревращения.
Таким образом, можно сказать, что, согласно диалектическому подходу, традиция на определенном этапе своего развития из самой себя порождает свою противоположность — новацию. Это происходит в соответствии с диалектическими закономерностями. Так, в рамках существующей научной традиции накапливаются все новые и новые расходящиеся или несовместимые с ней факты. Данные факты до поры до времени существенно не сказываются на характере и содержании этой традиции. Однако рано или поздно количественное накопление этих фактов непременно приводит к качественному изменению самой научной традиции, к ее преодолению, которое реально осуществляется в виде научной новации, в виде принципиально нового научного знания. Однако эта новация, полностью победив и закрепившись, сама становится новой традицией и т. д. В роли «повивальной бабки» научной новации выступает, как правило, оригинально, нетрадиционно мыслящий ученый, независимо от того, является ли он «перебежчиком» или изначально работающим в данной научной области специалистом. Дело в том, что традиционно мыслящий ученый, т. е. ученый, полностью пребывающий во власти своей научной традиции и преклоняющийся перед ее авторитетом, либо не замечает новых, противоречащих этой традиции фактов и явлений, либо сознательно их игнорирует и отметает. В отличие от него, ученый, нестандартно, нетрадиционно, оригинально мыслящий, напротив, фиксирует свое внимание именно на этих фактах и явлениях, пытаясь их осмыслить и объяснить, несмотря на то что они резко расходятся с существующей научной традицией. Только подобный подход может, как нам представляется, адекватно решить проблему соотношения традиций и новаций в науке и тем самым выявить и раскрыть реальный внутренний механизм развития научного знания.
В связи со сказанным приобретает важную значимость вопрос о структуре научной традиции. Этот вопрос ставил еще Т. Кун в учении о дисциплинарной матрице, где он более конкретно обозначил содержание своего понятия «парадигма». Дисциплинарная матрица включает в свою структуру компоненты (элементы) различных видов или типов, среди которых Т. Кун особо выделяет следующие:
а) символические обобщения, которые составляют важнейший аспект научной теории или закона;
б) концептуальные модели, которые образуют метафизические части парадигм, выражающие собой общепризнанные предписания, например, такие как «теплота представляет собой кинетическую энергию частей, составляющих тело»;
в) ценностные нормы и установки, которые признаются научным сообществом одной из главных опор своей деятельности;
г) образцы или примеры решений конкретных проблем и задач или того, что сам Т. Кун называет задачами-головоломками.
Первые два компонента дисциплинарной матрицы полностью выражаются и обозначаются через слово или словесный текст, т. е. через язык. Что же касается третьего и части четвертого элемента дисциплинарной матрицы, то они, как правило, вербально не выразимы, т. е. передаются не опосредованно — не через слово или с помощью языка, а непосредственно — например, как образчики поведения, переходящие от учителя ученику навыки и умения, наглядные примеры решений и т. д.
Следует заметить, что в конце 50-х годов минувшего столетия, т. е. несколько раньше, чем Т. Кун обнародовал свою концепцию дисциплинарной матрицы, Майкл Полани разработал учение о личностном знании. В данном учении он различал две основных формы научного наследия, а следовательно, и два элемента структуры научной традиции: знание явное и знание неявное. Свои взгляды на этот счет М. Полани пытался обосновать в изданной в 1959 году работе «Личностное знание». Под явным знанием он понимал знание артикулируемое и вербализуемое, т. е. знание, выражаемое в понятиях и суждениях и, соответственно, передаваемое опосредствованно через слово (устное или письменное), через язык. Меж тем как неявное или имплицитное знание составляет, по его мнению, знание неартикулируемое и невербализуемое, т. е. знание, выражаемое и передаваемое не опосредствованно через слово, а непосредственно — через телесные навыки, схемы восприятия и практические умения. По поводу этого неявного типа знания М. Полани писал, что «в самом сердце науки существуют области практического знания, которые через формулировки передать невозможно».
Следовательно, именно это практическое знание (или умение), передаваемое непосредственно и наглядно по образцам от учителя к ученику, М. Полани и называет неявным знанием, а точнее, «Tacit Knowledge», что в переводе с английского буквально означает «молчаливое знание».
Итак, в структуре научного наследия или научной традиции, согласно точке зрения М. Полани, можно выделить два основных компонента: явное (или вербализованное) знание и неявное (невербализованное) знание. В соответствии с этим некоторые авторы стали различать научные традиции двух типов: традиции вербализованные и традиции невербализованные.
Что же касается новации, то и она представляет собой достаточно сложное явление. На мой взгляд, в ее структуре также можно выделить два главных элемента — эволюционный и революционный. Эволюционный элемент новации — это такое новое научное знание, которое появляется постепенно, спонтанно и непрерывно. В свою очередь, ее революционный элемент представляет собой новое научное знание, появляющееся внезапно, скачкообразно. Именно поэтому революционный элемент включает в себя относительную ломку старых научных представлений. Оба элемента тесно сплетены, органически соединены между собой. И в этом своем органическом единстве они образуют то, что мы называем научной новацией. К этому следует добавить, что научная новация и научная традиция составляют диалектическое единство, которое образует собой непосредственное содержание научного знания как динамического процесса, т. е. содержание процесса развития науки.
ГЛАВА 7. ИДЕАЛ НАУЧНОСТИ.