Баг набрал в легкие воздуха и, пользуясь уроками Судьи Ди, издал сообразное мяуканье.
- Ну вот! - с радостным облегчением сказал тот, кого называли Алимом. - Это ж кошка! Просто кошка!
- Тьфу! - Низкий плюнул и опустил свое оружие. - Пшла отседова! - Поднял камень и кинул в направлении Бага. Камень не долетел буквально полшага. “Способный мальчик”, - подумал Баг. - Пшла вон, собака!
Мальчишки выпрямились и, подобрав прутики, вернулись к своему занятию, а Баг медленно отполз на приличное расстояние, поднялся и, чутко сторожа звуки, потрусил дальше.
Через двадцать минут, больше никого на пути не встретив, он выбрался на пустынную дорогу и под ближайшим фонарем остановился.
“Влево или вправо?”
Дорога молчала.
Сверчки надрывались.
Где-то гадостно заорал козлодой.
“Туда или сюда?”
Тиха асланiвськая ночь...
Ни одной повозки.
Ладно, и добежать, не в первый раз, но - в какую сторону?
Ни одного указателя в поле видимости.
Сказочное место.
Карма...
Баг присел у фонаря и принялся ждать: ну должны же по этой дороге ездить хоть какие-нибудь повозки. Например, грузовые.
Никого.
В какой стороне уездный город Асланiв?
Баг достал пачку “Чжунхуа” - осталась последняя сигарета.
Закурил.
И тут раздалось заполошное хлопанье крыльев - буквально на голову Багу свалился голубь, но в самый последний момент сманеврировал и приземлился рядом, на асфальт.
- Добрый вечер, крылатый преждерожденный, - меланхолически приветствовал его Баг. - Салям здоровеньки. Ласкаво рахматуем. И так далее... Что привело тебя сюда в сей неурочный час, когда все достойные подданные, тем более с крыльями, почивают в домах и гнездах?
Голубь повернул голову и уставился на Бага блестящей бусиной глаза. Моргнул, посмотрел другим глазом. И ничего не ответил.
- Да, крылатый преждерожденный, - задумчиво выпустил дым Баг. - Каждому существу в этой жизни положен свой удел. Ты ныне рожден парить в поднебесье, я же летать не умею. Умел бы - не сидел тут. Три Яньло...
Голубь моргнул еще раз и сделал пару шагов по направлению к Багу. В бездушном свете фонаря на правой его лапке что-то блеснуло.
- Да ты, брат, не просто голубь, а голубь-научник! - улыбнулся Баг, туша окурок в карманной пепельнице. - Способствуешь по мере сил познанию мира, летаешь с высокоучеными целями! Иди-ка сюда! - Баг протянул руку.
К его великому удивлению голубь будто ждал этого этих слов: он уверенно приблизился к ладони и забрался на нее, царапая кожу коготками. И издал удовлетворенный горловой звук.
- Вот даже как! - изумился Баг, поднимая голубя и разглядывая его. Странно: на шее голубя имел место легкий ошейник с кармашком, в темноте почти неотличимый от оперения, а на широком кольце, украшавшем птичью лапку, Баг в совершенном ошеломлении прочел выполненные древним стилем иероглифы: “Фогуансы куайцзи” (“Срочная почта храма Света Будды”).
Баг погрузил палец в кармашек - потревоженный голубь слегка долбанул палец клювом - и вытащил оттуда тончайший листок желтой рисовой бумаги, напоенной сандаловым ароматом.
Развернул:
“Мирская пыль в круговороте жизней,
Все так приходит и уходит вновь и вновь.
Узнав пещеры сокровенной тайну,
Поймешь, как восстановить великое равновесие”.
И подпись: “Баоши-цзы” .
Голубь легко снялся с ладони Бага и, захлопав крыльями, скрылся в темноте неба.
“Амитофо! - Баг проводил взглядом исчезнувшего посланца Великого наставника. - Все и впрямь сошлось! “Книга перемен”... гатха наставника... Все о пещере. Какая же такая в ней тайна? Помимо паяльника?”
Вдали показались огни грузовой повозки.
Баг поднялся и, входя в роль бродячего даоса Фэй-юня, поднял правую руку.
Грузовик притормозил рядом с ним.
Богдан и Баг
Больница “Милосердные Яджудж и Маджудж”,
День восьмого месяца, средница,
Ночь
Асланiв, и днем не слишком-то шумный, ночью совсем затаился. Теплая, ласковая ночь накрыла его своим покрывалом; в парке оглушительно гремели цикады, и безмятежное небо, усыпанное яркими южными звездами, раскинулось над древним городом широко и привольно. В такую ночь, Богдан помнил по собственной юности, улицы должны быть полны молодежи; смех, разговоры и споры, и признания в любви, и песни. Переливы гармоник и звон гитар... Сейчас открытое настежь окно больничного покоя было распахнуто в противуестественную тишину и в почти непроглядную тьму, нарушаемую только редкими и тусклыми уличными фонарями. Город сжался, съежился и замер. Город словно боялся ночи. Лишь приглушенно журчали в больничном парке невидимые во тьме фонтаны, да призрачно, зыбко звенели икады. Редко-редко долетал откуда-то издалека звук поспешно проехавшей повозки.
Бек неподвижно стоял у окна, уставясь в прозрачную тьму, на смутно серебрящиеся плотные веретена кипарисов. На его лице не отражалось никаких чувств. Богдан сидел в кресле у двери в палату и ждал. Надо было думать, надо было скоро и безошибочно анализировать ситуацию - но он не мог, в голове была пустота. До этого дня, до мгновения, когда он увидел перекошенное кровоподтеками лицо Жанны, он и сам понятия не имел, насколько она дорога ему.