Уголовно-правовое обеспечение свободы прижизненного донорства в Российской Федерации

Одним из фундаментальных принципов современной цивилизации, пронизывающих систему правового регулирования любой области общественных отношений, провозглашен принцип уважения к другому в полноте его особенностей и его личной свободы (ст. 22 Конституции РФ[41]).

В соответствии со ст. 1 Закона РФ «О трансплантации органов и (или) тканей человека» согласие потенциального донора на изъятие фрагмента организма должно быть дано свободно. В стадии принятия решения об отчуждении фрагмента организма донор должен иметь возможность взвесить все его последствия, включая возможное отсутствие эффекта от проведения пересадки реципиенту, совершить выбор между сталкивающимися ценностями в пользу одной из них, в ущерб другой и только через разрешение этого противоречия реализовать цель»[42]. Свободное волеизъявление потенциального донора предполагает отсутствие физического и психического принуждения к выражению собственной воли, влекущих, согласно законодательству РФ о трансплантации, уголовную ответственность. Средством уголовно-правового обеспечения законодательно установленного порядка свободного принятия волевого решения — возможности беспрепятственного внутреннего самоопределения в отношении донорства выступает ст. 120 УК РФ «Принуждение к изъятию органов или тканей человека для трансплантации».

Дублируя ч. 3 ст. 47 Основ законодательства РФ об охране здоровья граждан при конструировании диспозиции ч. 1 ст. 120 УК РФ законодатель, как представляется, допускает лингвистическую ошибку, поскольку использует неудачное выражение «принуждение к изъятию» органов и тканей человека для трансплантации. Буквальное толкование данной уголовно-правовой нормы приводит к выводу о том, что потерпевшим будет лицо, изымающее либо призванное изымать анатомические сегменты по роду своей профессиональной медицинской деятельности (член бригады по забору органов) или образования (студент, сотрудник научно-исследовательского института или вуза по профилю), а также иное лицо, не имеющее специальных навыков производства эксплантации, но принуждающееся к противозаконному удалению органов или тканей конкретного человека. В соответствии с данным толкованием состав преступления, предусмотренный ст. 120 УК РФ, может рассматриваться как усеченный состав, устанавливающий уголовную ответственность за насильственное подстрекательство к причинению вреда здоровью человека в целях использования полученных фрагментов организма потерпевшего для трансплантации: «принудить потерпевшего к проведению операции по трансплантации»[43]. Однако исходя из положений законодательства РФ о трансплантации, уголовно-правовая норма должна обеспечивать правомерность получения согласия донора на удаление анатомических сегментов, устанавливая ответственность за принуждение какого-либо лица к сделке, заключающейся в отчуждении фрагмента организма в целях пересадки.

В целях устранения означенного противоречия формы изложения уголовно-правовой нормы и воли законодателя представляется необходимым изменить формулировку диспозиции ч. 1 ст. 120 УК РФ, а также формулировку названия статьи, изложив их следующим образом: «Принуждение лица к даче согласия на изъятие органов или тканей. Принуждение лица к даче согласия на изъятие его органов или тканей, совершенное с применением насилия или угрозой его применения». В этом случае буква и смысл уголовного закона будут идентичны.

В науке уголовного права существует позиция, согласно которой в ст. 120 УК РФ следовало бы сформулировать норму, запрещающую понуждение к изъятию не только органов и тканей, но и любых принадлежащих человеческому организму частей[44]. Реализация данного предложения представляется излишней. Термины ткань (регенеративная часть организма, представляющая собой общность сходных по структуре, функциям и происхождению клеток и межклеточного вещества)[45] и орган (нерегенеративная часть организма, выполняющая определенную функцию)[46], использованные законодателем при конструировании рассматриваемого состава преступления, являются более частными по отношению к предлагаемому термину часть тела и раскрывают его с достаточной полнотой[47]. О справедливости такого определения логического объема понятия часть тела свидетельствует и терминологический анализ работы А.С. Никифорова, указывающего зависимость характера и степени вреда, причиненного организму, от важности повреждений и степени нарушения правильного функционирования части организма, определяемой как орган либо ткань[48].

Переходя в рассмотрению признаков объективной стороны состава преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 120 УК РФ, необходимо обратить внимание на смысловое значение термина «принуждение», использованного законодателем при его конструировании. В русском языке данный термин означает склонение к нежелательному для человека поступку: «принудить — заставить что-нибудь сделать», «принужденный — не свободный»[49]. Исходя из юридического понятия принуждения им охватываются общественные отношения, возникающие в результате физического и психического воздействия одного человека на другого, посягающие на право личной неприкосновенности последнего с целью заставить его поступить нужным для виновного образом[50]. В анализируемом составе преступления термин «принуждение» означает оказание путем применения физического насилия либо угрозы его применения определенного воздействия на лицо с целью заставить его стать донором (в этой связи трудно согласиться с позицией теоретиков, расширительно толкующих диспозицию рассматриваемой уголовно-правовой нормы — включающих в число возможных потерпевших близких потенциального донора, в отношении которых применяется соответствующее насилие[51]). Интенсивно применяемое насилие выступает способом принуждения донора к согласию на эксплантацию и не предполагает непосредственного удаления виновным необходимого для пересадки реципиенту фрагмента организма потерпевшего. Преступление должно считаться оконченным в начальный момент принуждения независимо от получения согласия потерпевшего на донорство (и тем более — независимо от непосредственного изъятия органа или ткани потерпевшего), то есть рассматриваться как формальный состав.

Субъективная сторона преступления не включает психического отношения к последствиям, однако определение ее границ не является произвольным: преследование определенной цели является характерным лишь для преступлений с прямым умыслом. Мотивы принуждения (карьеристские, корыстные побуждения, желание оказать помощь близкому — реципиенту — за счет другого лица и т.д.) не имеют значения для квалификации и должны учитываться при индивидуализации уголовной ответственности.

В случаях, когда неправомерно полученное согласие лица на донорство влечет взятие органа или ткани, которым может быть причинен тяжкий вред здоровью донора, содеянное надлежит дополнительно квалифицировать по п. «ж» ч. 2 ст. 111 УК РФ со ссылкой на ст. 30 УК РФ (приготовление к совершению тяжкого преступления), если принуждающим лицом являлся: (1) медицинский работник, в чьи обязанности входит последующее осуществление эксплантации; (2) иное лицо, действующее по предварительному сговору с медицинским работником, в чьи обязанности входит последующее осуществление эксплантации. Таким образом, необходимо отметить, что как на стадии приготовления, так и при совершении эксплантации ответственность за преступления против здоровья донора медицинские работники будут нести только в том случае, если были осведомлены о принуждении лица к даче согласия на соответствующее оперативное вмешательство, либо принимали в нем непосредственное участие.

Физическое насилие при принуждении лица к согласию на отчуждение трансплантата, выражающееся в нанесении побоев, истязании без квалифицирующих признаков, незаконном лишении свободы, умышленном причинении легкого или средней тяжести вреда здоровью потерпевшего без отягчающих обстоятельств не требует самостоятельной квалификации, поскольку санкция ст. 120 УК РФ (от двух до пяти лет лишения свободы с возможностью применения дополнительного наказания в виде лишения права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью на срок до трех лет) превышает санкции статей, предусматривающих уголовную ответственность за соответствующие преступления против личности. Перечисленные деяния, являясь признаком объективной стороны принуждения лица к согласию на извлечение органа или ткани, не имеют значения самостоятельных составов. Принуждение человека к даче согласия на прижизненное донорство, выражающееся в квалифицированном истязании, причинении вреда здоовью средней степени тяжести при отягчающих обстоятельствах или причинении тяжкого вреда здоровью потерпевшего, расценивающегося уголовным законом как более тяжкое преступление, и выходящего, таким образом, по своим последствиям за пределы объективной стороны принуждения, должно влечь квалификацию по совокупности преступлений, предусмотренных соответственно ч. 2 ст. 117, ч. 2 ст. 112, ст. 111 и ст. 120 УК РФ. В случаях, когда, убедившись в невозможности получения согласия лица на прижизненное донорство (и, соответственно, на изъятие органа, части органа или ткани в условиях стационара специализированного государственного лечебного учреждения внешне законным путем), виновный принимает решение о непосредственном изъятии необходимого трансплантата из тела потерпевшего, с неизбежностью влекущем смерть последнего, либо об убийстве лица для последующего удаления определенных фрагментов его организма, содеянное должно к квалифицироваться по совокупности преступлений, предусмотренных ст. 120 и п. «м» ч. 2 ст. 105 УК РФ (убийство в целях использования органов или тканей потерпевшего).

Психическое принуждение к донорству, влекущее уголовную ответственность по ст. 120 УК РФ, должно быть выражено в доведении до потерпевшего сведений, содержащих угрозу применения насилия, способную повлиять на волю потерпевшего и определить несоответствие волеизъявления лица его действительной воле. Под угрозой применения насилия следует понимать указание на возможность причинения в будущем физического вреда потерпевшему любой степени тяжести. Способ доведения угрозы до потерпевшего не имеет квалифицирующего значения: она может быть выражена устно, письменно, по телефону; непосредственно виновным, через третьих лиц и т.д. Основанием же для наступления уголовной ответственности по ст. 120 УК РФ будет восприятие угрозы потерпевшим в качестве реальной, независимо от невозможности или нежелания ее реализации угрожающим лицом.

Уголовно наказуемым психическим принуждением не является создание потенциальному донору психологических условий принуждающего характера, поскольку семейный нажим является обычным и неизбежным в такой ситуации. Кроме того, уголовно наказуемое психическое принуждение необходимо отграничивать от принуждающих действий, выражающихся в так называемых «шантажных угрозах»: в угрозе уничтожения имущества потерпевшего, в угрозе распространения порочащих лицо сведений, в угрозе извещения представителей власти о совершенном потенциальным донором преступлении и т.д.; в попытках подкупа потерпевшего (в предложениях денежного вознаграждения или иных подарков) и т.п. действиях, не образующих состава рассматриваемого преступления (о предложениях по квалификации подкупа потенциального донора см. п. 2.3 настоящей главы). В этой связи необходимо отметить позицию ряда теоретиков, считающих, что одной из форм принуждения является обман под предлогом необходимости проведения медицинской операции. Как представляется, в обмане отсутствуют основные признаки психического принуждения — отсутствует информация о возможности применения насилия при неисполнении требуемого, а имеется заведомо ложная информация, усвоение которой влечет неадекватное реальной действительности восприятие ее потерпевшим. Поэтому создание у лица неверного представления о целесообразности определенного оперативного вмешательства, в действительности имеющего целью изъятие органа, части органа или ткани потерпевшего, должно рассматриваться как создание медицинскими работниками условий для совершения запланированного тяжкого преступления против здоровья человека и квалифицироваться по п. «ж» ч. 2 ст. 111 УК РФ со ссылкой на ст. 30 УК РФ, содержащую определение приготовительных действий к совершению преступления.

Аналогичным образом должен решаться и вопрос о квалификации принудительного доставления потерпевшего в медицинское учреждение для проведения эксплантации органа. Подобные действия виновных лишают потерпевшего самой возможности волеизъявления. В данном случае отсутствуют признаки принуждения к согласию на удаление определенного органа, части органа или ткани в пользу реципиента и имеет место уголовно наказуемое приготовление к причинению тяжкого вреда здоровью последнего.

В соответствии с законодательством РФ о трансплантации презюмируется, что надежным свидетельством добровольности согласия потенциального донора на отчуждение не может являться высказывание его зависимыми от реципиента лицами, в связи с чем отчуждение последними фрагментов собственного организма в пользу реципиента запрещается. Базируясь на данном законоположении, ч. 2 ст. 120 УК РФ устанавливает квалифицированные составы принуждения к изъятию органов или тканей лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии, а равно в материальной или иной зависимости от виновного.

Представляется, что нельзя согласиться с определением беспомощности лица рядом теоретиков через низкую степень его ориентации в практических жизненных ситуациях и слабую волю. В таком виде определение беспомощности имеет не столько правовой, сколько социально-психологический, нравственный смысл. Желая усилить ответственность за преступные посягательства в отношении лиц, недостаточно адаптированных социально, сторонники данной позиции забывают о ее уязвимости с точки зрения практического применения.

Принцип виновной ответственности предполагает необходимость наличия осознания виновным усиливающего уголовную ответственность квалифицирующего признака, как условие его вменения. Однако для осознания беспомощности, выражающейся в слабоволии или иных характерологических особенностях лица, требуется достаточно длительное время и большая степень наблюдательности. Кроме того, понятие «низкая степень ориентации в практических жизненных ситуациях» является оценочным и может влечь абсолютно разное смысловое наполнение у различных лиц.

Для характеристики беспомощного состояния в науке уголовного права целесообразным представляется использование вышеприведенного понятия беспомощного состояния, предложенного Пленумом Верховного Суда РФ в постановлении от 27 января 1999 г. «О судебной практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)»[52]. Указанные в данном постановлении критерии беспомощности — неспособность оказать сопротивление либо невозможность осознавать происходящее в силу физических либо психических недостатков являются достаточно конкретизированными и легко определимыми в реальной жизни в силу выраженности их форм. Уголовно-правовая суть понятия материальной зависимости, использованного законодателем при конструировании квалифицированного состава принуждения лица к согласию на прижизненное донорство, заключается в таком виде зависимости, при котором от виновного в силу различных обстоятельств (получение материальной помощи или нахождение на полном иждивении виновного, алименты, долги, проживание па жилой площади виновного и т.п.) существенно зависит улучшение или ухудшение материального положения потерпевшего. Понятие иной зависимости может включать зависимость, вытекающую из семейных, служебных, учебных отношений с виновным, ситуационную зависимость, например, зависимость лица, находящегося на лечении, от медицинского персонала; зависимость лица, содержащегося в воспитательном или исправительном учреждении, от администрации соответствующего учреждения и т.п.

Рассматривая уголовно-правовые средства обеспечения свободы прижизненного донорства в Российской Федерации, следует остановиться на проблеме допустимости донорства со стороны лиц, не прошедших обязательной воинской службы. Мнение о его недопустимости[53] представляется необоснованным. Безусловно, мотив во многом определяет содержание и направленность согласия лица на прижизненное донорство, оказывая достаточное воздействие на волю лица, однако при наложении его на требование генетической идентичности, т.е. близкого родства донора и реципиента, не влечет негативных изменений в социальной действительности и не нарушает упорядоченности системы общественных отношений.

Вместе с тем в целях максимального обеспечения добровольности прижизненного донорства и исключения возможности скрытых форм принуждения следует реализовать в отечественном законодательстве о трансплантации иные имеющиеся в науке предложения — предложения о запрете становиться донорами лицам, отбывающим наказание (исследование правового статуса осужденных к наказаниям, связанным с изоляцией в учреждениях уголовно-исполнительной системы, является одним из важнейших аспектов научной разработки правового статуса живого донора)[54], расширив его за счет включения в категорию лиц, донорство которых недопустимо, задержанных, заключенных под стражу и отбывающих административный арест (в настоящее время данные лица в соответствии со ст. 29 Основ законодательства РФ об охране здоровья граждан и ст. 40 Закона РФ от 22 июня 1998 г. № 86-ФЗ «О лекарственных средствах»[55] не могут являться объектами проведения биомедицинских исследований, испытания новых лекарственных средств, методов диагностики, профилактики и лечения). Свобода выбора вариантов поведения, включая свободу принятия статуса прижизненного донора, представляется недостижимой в условиях фактического отсутствия физической свободы. У перечисленных категорий лиц существенно повышен элемент виктимности, ограничен выбор средств и методов самозащиты при применении принудительных средств воздействия в целях получения согласия на прижизненное донорство. Юридическая возможность вступления лиц, отбывающих наказание, в отношения прижизненного донорства не способствует и достижению целей наказания, в частности — исправлению осужденных посредством общественно полезного труда, относящегося, согласно ч. 2 ст. 9 Уголовно-исполнительного кодекса РФ, к одному из основных средств исправления[56], поскольку ограничивает их трудоспособность и пусть факультативно, но влечет, согласно ст. 81 УK РФ, освобождение от наказания в связи с болезнью, а следовательно, ограничивает реализацию уголовной ответственности.

В то же время необходимо отметить, что сужение круга доноров за счет социально дезадаптированных лиц подвергается критике отечественных и зарубежных правозащитников. Так, по мнению К. Коэна запрет отчуждения заключенными органов и тканей в общественно полезных целях трансплантации способствует занижению уровня самооценки данных лиц и в целом нарушает право человека, как конкретного участника социальной практики на самоопределение.

Субъективное право личности в теории права — это мера юридического представления, мера юридической возможности, обеспеченной юридическими обязанностями и охраной со стороны государства. Социальная ценность права обусловливается наличием юридической возможности свободы действий, объем и вид которой диктуется, в конечном счете, уровнем развития общества. В то же время не вполне понятно, как обоснованность ограничений прав лиц, осужденных, например, к лишению свободы или отбывающих административный арест, вообще может вызывать сомнения.

Исполнение указанного вида наказания и административного взыскания всегда связано с правоограничениями (в частности, права на самоопределение и личную неприкосновенность) «как носителями государственного порицания правонарушения и лица его совершившего»[57]. Так, УИК РФ содержит прямое указание в ст. 10 на то, что осужденным гарантируются права и свободы гражданина РФ с изъятиями и ограничениями, установленными уголовным, уголовно-исполнительным и иным законодательством. Необходимость же ограничения в праве на донорство задержанных и заключенных под стражу лиц косвенно, но связана с сущностью уголовного процесса, обусловлена специфическими условиями содержания подозреваемых и обвиняемых.

Действующая Конституция РФ установила, что Россия есть правовое государство, в котором человек, его права и свободы являются высшей ценностью, а признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина — обязанность государства (ст. 1, 2). Согласно ст. 55 Конституции РФ права и свободы человека могут быть ограничены в той мере, в какой это необходимо в таких социально значимых целях, как защита нравственности, здоровья, прав и законных интересов иных лиц. Представляется, что предлагаемое дополнение законодательства РФ о трансплантации перечнем категорий лиц, ограниченных в правах прижизненного донорства, устранив непоследовательность отечественного законодателя в охране лиц с ущемленным правовым статусом нормами медицинского права, будет служить, с одной стороны, именно целям государственного обеспечения прав последних, а с другой стороны, максимальному обеспечению надлежащих мотивов прижизненного донорства. Что касается тезисов о неприкосновенности права на самоопределение человека, то они представляют собой разновидность социальной демагогии: общеизвестно, что жизнь в социуме предполагает взаимное ущемление прав субъектов взаимодействия (урегулированность которого правовыми нормами и способствует достижению в обществе правопорядка). В свете сказанного ч. 2 ст. 3 Закона РФ «О трансплантации органов и (или) тканей человека в РФ» представляется целесообразным сформулировать следующим образом: «Изъятие органов и (или) тканей для трансплантации у лиц, отбывающих наказание, административный арест, задержанных либо заключенных под стражу, а также у лиц, находящихся в служебной или иной зависимости от реципиента, не допускается». Сущность и значение предлагаемых дополнений заключаются в том, что лишь согласие надлежащего потенциального донора, определяемого законодательством РФ о трансплантации, на причинение вреда его здоровью путем удаления определенного парного органа, части органа или ткани в социально полезных целях, полученное до операции по изъятию соответствующего биоматериала, исключает в России общественную опасность и противоправность деяния медицинских работников.

И эффективность уголовного закона напрямую связана со степенью точности отражения социальной действительности в правовой материи.

В отечественной науке уголовного права в монографической литературе и юридической периодике институту крайней необходимости уделялось и продолжает уделяться достаточное внимание[58]. Что касается трансформации понятия крайней необходимости применительно к медицинской сфере, где основанием для осуществления акта крайней необходимости — источником опасности являются патологические (нарушающие нормальную полноценную жизнедеятельность) процессы, происходящие в организме человека, то впервые она была отмечена М.Д. Шаргородским[59]. Выявить сущность данной трансформации можно лишь проанализировав совокупность установленных уголовным законом (ст. 39 УК РФ) юридических признаков состояния крайней необходимости, которые могут быть условно разделены на две группы — относящиеся к грозящей (или наступившей) опасности (как основанию для медицинских действий в состоянии крайней необходимости) и определяющие правомерность применения мер крайней необходимости при коллизии право-охраняемых интересов. При этом к первой группе целесообразно отнести: действительность, наличность и неустранимость опасности для жизни или здоровья человека (нескольких лиц) иными средствами; ко второй: защиту охраняемого уголовным законом интереса; причинение вреда третьим лицам; причинение вреда, меньшего, нежели предотвращенный.

Возникшая опасность для жизни или здоровья пациента должна быть действительной, т.е. существующей реально, а не мнимой, и наличной. По мнению ряда авторов признак наличности охватывает собой признак действительности, который не нуждается в выделении. Однако представляется, что признак наличности характеризует не сам факт существования опасности для правоохраняемых интересов, а конкретизирует ее временные рамки. Так, опасность должна быть непосредственно угрожающей либо непосредственно имеющейся и явно не миновавшей[60].

Нельзя говорить о наличии опасности лишь когда ее возникновение возможно в отдаленном будущем. В этом случае для предотвращения вреда здоровью человека следует принимать предупредительные меры, не связанные с причинением ущерба каким-либо правоохраняемым интересам.

А. Диванчиков считает, что возникновение правоотношения по оказанию медицинской помощи должно всегда признаваться состоянием крайней необходимости, поскольку обращение за такой помощью вызывается необходимостью. Но данную позицию можно назвать абсолютизацией состояния крайней необходимости, поскольку для ее возникновения должны иметь место исключительные условия экстремальности (от лат. extremus — крайний, критический, чрезвычайный), связанные с наличествующей крайней тяжестью состояния конкретного больного (например, когда дальнейшее искусственное регулирование важнейших жизненных функций пильного невозможно), не позволяющей медлить с проведением трансплантации. Важнейшим условием правомерности крайней необходимости является соблюдение принципа, согласно которому устранение грозящей опасности в сложившейся клинической ситуации (например, в условиях наличной угрозы смерти пациента), должно быть недостижимым при использовании иных средств, кроме примененного (что само по себе является основным, законодательно закрепленным условием правомерности трансплантации). Кроме того, причиненный вред охраняемым уголовным законом интересам третьих лиц не должен явно не соответствовать характеру и степени угрожавшей опасности и обстоятельствам, при которых опасность устранялась, не должен быть причинен равный или более значительный вред, нежели предотвращенный (ч. 2 ст. 39 УК РФ).

По мнению Ю.М. Ткачевского, в случаях, когда лицо ошибочно полагает, что предотвращает больший вред, чем вред причиненный, однако на самом деле последний по своей тяжести оказывается таким же или даже большим, чем вред предотвращенный, действия лица являются объективно общественно опасными и не могут быть признаны актом крайней необходимости[61]. Соглашаясь с позицией Ю.М. Ткачевского, Б.А. Куринов и И.М. Тяжкова обосновывают ее законодательным конструированием признака соразмерности вреда при крайней необходимости — указанием в тексте закона объективного критерия, по которому проводится сопоставление правоохраняемых интересов и оценка их с позиции более и менее важного интереса[62]. Однако в ст. 39 УК РФ законодатель указывает необходимую форму вины при превышении пределов крайней необходимости, наличие которой влечет наступление уголовной ответственности для субъекта. Таким образом, более справедливой представляется позиция В.Д. Пакутина и Е.А. Фролова, согласно которой, ошибочная оценка лицом тяжести предотвращенного и причиненного вреда при фактическом причинении более тяжкого вреда должна рассматриваться по правилам о фактической ошибке[63]. Если лицо добросовестно полагало, что избранный им способ должен привести к положительному результату, его ответственность исключается ввиду отсутствия вины: превышение пределов крайней необходимости по неосторожности в соответствии с ч. 2 ст. 39 УК РФ не влечет уголовной ответственности.

В ситуации, когда спасти жизнь или улучшить неподдающееся восстановлению здоровье одного или нескольких больных невозможно иначе, как осуществив пересадку органа или ткани от конкретного генетически идентичного донора (например, находящегося в бессознательном состояния либо в силу расстройств психики не способного выразить свою волю), в целях чего необходимо причинить вред здоровью последнего без его на то согласия, наличествуют все указанные в уголовном законе признаки состояния крайней необходимости. Аналогично может быть решен вопрос и в случаях принуждения потенциального донора к согласию на причинение вреда здоровью, действительная или предполагаемая степень тяжести которого меньше способных быть предотвращенными посредством проведения трансплантации последствий для жизни и здоровья определенного реципиента. «При соблюдении всех условий правомерности крайней необходимости насильственные действия, направленные на приневоливание человека к тому, чтобы он поступился своими правами и свободами, не может образовывать состав принуждения к изъятию органов и (или) тканей»[64]. Если объем лечебного воздействия будет соразмерен объективным потребностям состояния здоровья одного или нескольких пациентов с учетом степени выраженности имеющейся патологии (немаловажна соразмерная связь выбора объема лечебного воздействия с данными диагностики, отражающими реальную ситуацию в организме больного), то срочностью действий может быть обосновано отсутствие времени на информирование потенциального донора, на надлежащее получение его согласия или отказа на изъятие органа или ткани для пересадки.

Данное толкование не выходит за рамки уголовного закона. Фактически наступивший результат пересадки противоправно полученных органа или ткани потерпевшего в сравнении с ожидаемым результатом может быть полным, неполным, отсутствовать в зависимости от индивидуальной реакции организма или выраженности патологического процесса у реципиента, однако не должен влиять на уголовно-правовую квалификацию (в том числе рассматриваться как превышение пределов крайней необходимости). Как было отмечено выше, уголовный закон не устанавливает для состояния крайней необходимости обязательного достижения цели устранения угрожающей опасности, считая достаточным, если совершенные действия были добросовестно направлены к этой цели. В данном подходе к определению условий правомерности крайней необходимости проявляется конструктивная роль демократически формируемой и ориентированной уголовно-правовой теории.

Использование в состоянии крайней необходимости нравственно неоправдываемых средств при невозможности достижения общественно полезной цели посредством использования средств, нравственно безупречных, в науке уголовного права считается допустимым, хотя и «печально неизбежным»[65]. Убедительно аргументирована позиция, согласно которой действия, совершенные в состоянии крайней необходимости, могут нарушить любое право и законный интерес, не связанные с возникновением опасности, поскольку «в экстремальных условиях лицо пребывает не в состоянии гражданского общества, а в естественном состоянии». Так, несмотря на то, что жизнь — это бесценный дар природы, которым каждый владеет по праву, данному самой природой, по мнению Г.В. Кондрашовой, Ш.С. Рашковской, Ю.М. Ткачевского и В.И. Ткаченко (сформированному под убеждающим влиянием уголовно-правовой нормы об обстоятельстве, исключающем преступность деяния), в определенных случаях в условиях крайней необходимости допустимо лишение жизни человека (например, для спасения жизни многих людей)[66]. Ю.И. Ляпунов в аналогичной ситуации при возможности достижения социально значимого эффекта допускает прерывание беременности женщины без ее согласия либо вопреки ее воле[67].

Более того, базируясь на законодательном описании пределов крайней необходимости следует констатировать отсутствие у потенциального донора объективной возможности применения необходимой обороны против подобных действий медицинских работников, поскольку, в отличие от законодательства ряда зарубежных стран, где действия в состоянии крайней необходимости признаются хотя и извинительными, но противоправными, в российском уголовном праве — это обстоятельство, исключающее преступность деяния, а следовательно, обладающее реальным принудительным воздействием.

Медицину XX в. часто называют эрой трансплантации органов и клеток[68]. Однако при всей очевидной перспективности пересадка различных фрагментов человеческого организма как метод лечения может быть опорочена в случае необеспечения государством защиты прав доноров в отношениях, связанных с отчуждением ими собственного биоматериала в пользу реципиента. Поэтому следует согласиться с позицией И.И. Горелика, рассматривающего в качестве основы правового регулирования отношений в сфере трансплантологии принцип оптимальной заботы именно об интересах донора[69]. По основаниям пороков воли (недееспособность, принуждение или обман) правоотношение прижизненного донорства должно являться недействительным даже в ситуации, когда есть все условия для действия в состоянии крайней необходимости: «...никому непозволительно производить взятие крови, тканей или органа, хотя бы такое вмешательство и было единственным средством для спасения жизни или здоровья другого человека»[70]. Современная теория права последовательно проводит принцип, согласно которому человек не может выступать объектом правоотношений: «...в этом качестве могут выступать лишь блага, в том числе животные, не способные иметь и выражать свою волю»[71]. Низведение человека до уровня объекта правоотношения, означающее предоставление права распоряжения судьбой последнего и, в частности, анатомической целостностью его организма, иным лицам, коренным образом противоречит основам современного права, ориентированного на человека, его права и свободы как высшую ценность. И общественная потребность в уголовном законодательстве, обеспечивающем реальное действие прав и свобод граждан, способствующем прогрессивному развитию общественных отношений, вызывает необходимость совершенствования действующей нормы о крайней необходимости, внесения в нее определенных корректив.

Содержание уголовно-правовой нормы зависит от природы и характера охраняемых, а также вытесняемых ею общественных отношений, влияет на правосознание граждан, давая представление об отношении государства и общества к тем или иным формам поведения. Поэтому в целях достижения гармоничной сбалансированности доктрины и практики ст. 39 УК РФ должна быть дополнена примечанием, ограничивающим сферу применения текстуально закрепленной в ней нормы таким образом, чтобы допустимое причинение вреда охраняемым уголовным законом интересам не включало случаи изъятия органов или тканей человека для трансплантации. В уголовном законе должны быть определены четкие и недвусмысленные условия крайней необходимости как обстоятельства, исключающего преступность деяния.

В соответствии с предложением группы теоретиков Института государства и права АН СССР положения уголовного закона, регламентирующие условия правомерности крайней необходимости, нуждаются в уточнении следующего содержания: «Не является крайней необходимостью и образует преступление лишение жизни или причинение телесных повреждений другому лицу с целью использования его органов и тканей для спасения хотя бы многих людей».[72] С учетом изменений уголовно-правовой терминологии (отсутствие термина «телесные повреждения» в современном уголовном законодательстве) и контекста ст. 39 УК РФ соответствующее примечание представляется необходимым сформулировать следующим образом: «Причинение вреда жизни и здоровью человека в состоянии крайней необходимости, совершенное в целях изъятия органов или тканей потерпевшего, не исключает преступности деяния». Ограничение сферы применения ст. 39 УК РФ посредством конструирования подобного примечания рассматривается профессором Р.Р. Галиакбаровым как нежизненная идея. Однако эффективность уголовного законодательства предопределяется тем, насколько полно оно способствует целям укрепления правопорядка, охране прав и интересов граждан. И защита законных интересов реципиента путем насильственного или обманного причинения вреда таким правоохраняемым благам, как жизнь и здоровье другого человека ни при каких условиях не должна оправдываться ссылками на состояние крайней необходимости в медицинской деятельности.

Более того, по мнению профессора С.Ф. Милюкова, потребность в органах или тканях человека не должна порождать само состояние крайней необходимости (дабы не существовало крайней необходимости, не исключающей общественной опасности и противоправности деяния).

Вопрос об окончательной редакции примечания к ст. 39 УК РФ нуждается в дальнейшей разработке. Однако в любом случае данное примечание не будет распространяться на случаи изъятия органов и тканей трупа, поскольку статус общепризнанных прав человека в правовой системе России имеет для уголовного права первостепенное значение.

В разряде человеческих ценностей жизнь и здоровье человека имеют приоритет и стоят выше посмертного почитания отдельных лиц. В этой связи, например, в ряде стран мира превалирование интересов реципиента (по восстановлению здоровья и предотвращению опасности для жизни) над интересами обеспечения анатомической целостности тела умершего лица декларируется законодателем непосредственно в тексте нормативных актов, регулирующих условия и порядок осуществления изъятия органов и тканей из тел умерших (ст. 14 Закона Швеции от 16 сентября 1988 г. «Об установлении смерти и вмешательстве в тело умершего человека» и т.д.). Таким образом, в случае, когда улучшить неподдающееся восстановлению здоровье или спасти жизнь больного невозможно иначе, как осуществив пересадку непарного органа или иного генетически совместимого трансплантата, изъятие трансплантируемого материала можно будет производить независимо от наличия соответствующего прижизненного согласия умершего, либо разрешения его близких родственников или иных лиц, управомоченных на принятие решения об отчуждении фрагментов организма умершего близкого человека. В состоянии крайней необходимости в сочетании с обоснованным риском при оказании медицинской помощи «...право на целостность трупа уступает место обязанности спасти человеческую жизнь», игнорирование которой фактически представляет собой отказ от оказания помощи больному[73], подпадающий под признаки ст. 124 УК РФ. Однако речь должна идти о потребностях в приостановлении развития болезни конкретно определенного реципиента, а не об изъятии анатомических сегментов трупа в целях консервирования и пополнения банков человеческого биоматериала для использования при пересадке неопределенным лицам по мере возникающей необходимости через неопределенное время.

2.3 Уголовно-правовое обеспечение безвозмездности донорства в Российской Федерации

Одним из важнейших вопросов донорства является проблема возмещения ущерба донорам за изъятые в целях трансплантации органы и ткани. В настоящее время в мировой практике наметилось два противоположных подхода к определению показателей оптимального уровня вознаграждения донорам за предоставляемые медицинскому учреждению или конкретному реципиенту органы и ткани.

Отечественная система правового регулирования отношений в сфере трансплантологии с учетом рекомендаций ВОЗ (о чем говорится в Преамбуле к Закону РФ «О трансплантации органов и (или) тканей человека», дающей «методический ключ»[74] к пониманию, токованию и применению его положений) выражает отрицательное отношение законодателя к возмездному отчуждению фрагментов организма гражданином России. Статья 12 указанного закона устанавливает запрет на получение донорами какого бы то ни было вознаграждения за переданные специализированному медицинскому учреждению биоматериалы, кроме бесплатного лечения, в том числе медикаментозного. По своей сути данное позитивное положение законодательства РФ направлено на защиту физического и психического здоровья человека и может рассматриваться в числе правовых средств, преследующих цель уменьшения заинтересованности лица в сдаче фрагментов своего организма соответствующему медицинскому учреждению.

Вид возмещения ущерба донорам носит исключительно натуральный характер: государство берет на себя больничные расходы, а также расходы по наблюдению за состоянием здоровья донора посредством общеклинических осмотров и лабораторных исследований в отдаленные от операции (до 20 лет) сроки. Цели данного наблюдения — проследить, не оказывает ли удаление парного органа, части органа или ткани при соблюдении предписанного врачами режима отрицательного воздействия на самочувствие и образ жизни донора, в том числе на его профессиональную трудоспособность, психическое и эмоциональное состояние, т.е. поддерживать актуальность информационного банка данных в отечественной трансплантологии, будучи в курсе всех изменений в состоянии здоровья донора.

Дополнительной гарантией безвозмездности прижизненного донорства является наличие требования генетической идентичности, т.е. близкородственной связи между донором и реципиентом. Отсутствие в законодательстве ряда зарубежных стран (например, в законодательстве о трансплантации Израиля 1997 г.) данного требования приводит к злоупотреблениям: фиктивности документов о передаче органа или ткани на бескомпенсационной основе при фактической продаже донором необходимого реципиенту трансплантата. Исключение из принципов генетической идентичности и безвозмездности отчуждения трансплантатов представляют в России случаи не наносящего вреда здоровью доноров изъятия крови (в соответствии со ст. 1 Закона РФ «О донорстве крови и ее компонентов» кровь может изыматься как безвозмездно, так и возмездно, в том числе в порядке внутриведомственных расчетов) и половых клеток, законодательно не запрещена коммерческая утилизация абортивного материала.

В настоящее время органы здравоохранения не могут отказаться от возмездности донорства крови, используемой как для переливания, так и в качестве сырья для производства лекарственных средств и препаратов, в связи с большой потребностью в ней лечебных учреждений. Именно возмездность донорства крови делает его кадровым, позволяя до 5 раз в год получать кровь с одного человека. Вместе с тем отсутствие в России надлежащей этической экспертизы возмездного донорства крови и спермы чревато серьезными социальными последствиями (возможность получения материального вознаграждения выступает предпосылкой для принятия потенциальными донорами мер к сокрытию информации об имеющихся и перенесенных заболеваниях, способных причинить вред здоровью реципиента, и т.д.)[75].

Совет Европы в своей работе по унификации существующей практики сдачи и переливания крови в разных странах руководствуется принципом безвозмездности, нашедшем отражение и в Этическом кодексе донорства и переливания крови, утвержденном в 1990 г. Международным обществом по переливанию крови. Представляется, что аналогичная унификация должна иметь место и в отечественном законодательстве о трансплантации. Кроме того, согласно п. 6 Резолюции Европейской парламентской ассамблеи об использовании эмбрионов и утробного развития человеческого зародыша в целях диагностики, терапии, в научных, индустриальных и коммерческих целях 1986 г. № 1046 «не должно осуществляться в коммерческих целях использование зародышей или их тканей».

Трудно согласиться с позицией ученых (М.И. Авдеев, И.И. Горелик, М.Н. Малеина и др.), поддерживающих идею распространения принципа возмездности донорства в России на любые фрагменты организма человека. Данная позиция нашла отражение в парламентском законопроекте, разрешающем на коммерческой основе брать трансплантаты у одних лиц для пересадки другим[76]. Однако представляется, что даже при ориентации на плюрализм ценностных предпочтений правовое регулирование направленности социальных процессов в сфере трансплантологии необходимо осуществлять в соответствии с конституционными принципами, основанными на заботе о сохранении человека, но не «носителя трансплантатов»; с правовыми традициями, повышающими уровень массового сознания граждан, способствующими гуманизации отношений в рассматриваемой области медицины.

В соответствии со ст. 47 Основ законодательства РФ об охране здоровья граждан, ст. 1 Закона РФ «О трансплантации органов и (или) тканей человека» купля-продажа компонентов человеческого организма, а равно реклама данных действий запрещены под угрозой наступления уголовной ответственности. Статья 15 данного Закона отдельно указывает на запрет продажи медицинскими учреждениями, занимающимися изъятием анатомических сегментов трупа, соответствующего биоматериала, а равно требований за его передачу лечебному учреждению материальной компенсации в любом другом виде, за исключением оплаты стоимости труда, затраченного на изъятие. Однако, несмотря на введение в действие законодательства о трансплантации с 1993 г., в УК РСФСР 1960 г. не были внесены соответствующие изменения и дополнения, позволяющие выделить органы и ткани человека в качестве особого предмета уголовно-правовой охраны.

Не устраняет декларативности ссылок законодательства о трансплантации на уголовный закон в части, касающейся обеспечения принципа безвозмездности оборота предназначенных для пересадки биоматериалов, и УК РФ 1996 г. Вместе с тем в соответствии с ч. 1 ст. 1 УК РФ уголовное законодательство России состоит исключительно из Уголовного кодекса РФ, в связи с чем иное федеральное законодательство, предусматривающее уголовную ответственность, может применяться лишь через посредство УК РФ. Только уголовный закон способен преобразовать значимость принципа безвозмездности оборота органов и тканей человека в Российской Федерации, повысив его социальную ценность, формируя неприятие корыстного поведения в сфере трансплантологии. Официальные исследования не подтвердили факты незаконной торговли органами и тканями человеческого тела и зародышами в России[77]. Однако в будущем не исключено появление «... людей в белых халатах, которые смогут посочувствовать болящим заграничным миллионерам и помочь им всем, чем нужно, даже почками своих соотечественников»[78]. Более того, по неофициальным сведениям Федеральной разведывательной службы Германии, в Российской Федерации уже наблюдается рост нелегальной торговли органами для пересадки[79]. При дефиците имеющихся для пересадки органов и тканей человека преступная деятельность в сфере трансплантологии способна примести высокие доходы[80].

Частичное решение проблемы уголовно-правового обеспечения безвозмездности донорства в Российской Федерации можно было бы найти, используя в этих целях ст. 175 УК РФ «Приобретение или сбыт имущества, заведомо добытого преступным путем». Однако в настоящее время к предметам преступления, предусмотренного ст. 175 УК РФ, не относятся радиоактивные материалы, оружие, боеприпасы, взрывные устройства, взрывчатые, сильнодействующие, ядовитые и психотропные вещества, наркотические средства, незаконное приобретение которых наказывается по ст. 220, 222, 228, 234 УK РФ, специально предусматривающим уголовную ответственность за незаконный оборот предметов и веществ, относящихся к категории ограниченных в гражданском обороте или изъятых из него. Под незаконным оборотом в правовой литературе понимается движение предметов, ограниченных в обращении, осуществляемое в нарушение установленных законодательством правил и ограничений (для вещей, запрещенных в обращении, незаконным является любой способ их распространения). Представляется, что общественные отношения, возникающие в результате нарушения условий, обеспечивающих правовой порядок в сфере оборота донорских органов и тканей, противоречащие законодательству РФ о трансплантации также должны являться предметом специального уголовно правового регулирования. Необходимо не только предъявление суду исковых требований о признании недействительными договоров и соглашений, нарушающих права и охраняемые законодательством о трансплантации интересы граждан[81], но и уголовно-правовое обеспечение ограничения гражданского оборота органов тканей человека.

В соответствии с общими правилами законодательной техники юридической стилистики применительно к уголовному законодательству необходимо единообразное, унифицированное употребление в УК РФ понятий и терминов. Целесообразным в этой связи видится дополнение УК РФ статьей «Незаконный оборот органов и тканей человека», диспозиция которой должна быть сформулирована следующим образом: «незаконное приобретение, а равно хранение, перевозка или пересылка в целях сбыта, сбыт органов или тканей человека, а равно реклама данных действий» (с использованием терминологии, характерной для составов незаконного оборота предметов, ограниченных в обращении). При данной формулировке уголовным запретом охватываются практически все действия, осуществление которых может происходить в рамках незаконного оборота человеческих трансплантатов.

«Каждая правовая норма — определенное звено в общей нормативной цепи действующего законодательства»[82]. Практически значимым критерием классификации и систематизации уголовно-правовых норм является объект преступления. Возмездный оборот органов и тканей человека, реклама свободы возмездной эксплантации влекут опасное для морального здоровья общества отчуждение личности; нормы нравственности превращаются в произвольные результаты человеческой деятельности, потакая низменным мотивам общественного поведения (прежде всего стремлению к обогащению). В этой связи предлагаемая статья должна быть введена в гл. 25 УК РФ «Преступления против здоровья населения и общественной нравственности». Юридический смысл предлагаемой уголовно-правовой нормы заключается в запрещении под угрозой уголовного наказания обращаться с органами и тканями человека как с товаром, предметом возмездных сделок и рекламы. Трудно согласиться с консервативной позицией Л.Г. Богомоловой и З.Л. Волож, согласно которой трансплантаты не имеют рыночного эквивалента и в принципе не могут являться предметом сделок[83]. В силу наличия материализованной оболочки, доступности для восприятия извне, для измерения и фиксации органы и ткани человека являются объектами материального мира и при отделении от организма становятся вещью, ограниченной в обороте[84], в целях обеспечения законности которого и должна быть введена предлагаемая уголовно-правовая норма.

Предметом преступления должны выступать любые органы и ткани человека (за исключением препаратов и пересадочных материалов, для приготовления которых использованы тканевые компоненты и оборот которых не регламентируется законодательством РФ о трансплантации). Широкое толкование предмета преступления будет способствовать, в частности, реализации существующих в науке предложений об установлении уголовно-правового запрета на выращивание в коммерческих целях эмбрионов и зародышей (чьи органы и ткани не имеют антигенной специфичности) для продажи, следующей после аборта[85]. Запрещенные законодательством РФ о трансплантации отношения купли-продажи наличествуют в случае включения сделки о продаже изъятых (и находящихся в банках органов) или подлежащих изъятию из тела потенциального донора материальных субстратов за определенную денежную компенсацию. Однако совершенно справедливой представляется позиция Г.Н. Красновского, предлагающего установить запрет как отношений купли-продажи биоматериалов между донором и реципиентом (либо посредниками в лице специализированных фирм), так и иных форм возмездных отношений сторон — любых граждански правовых сделок[86]. Примеры подобных запретов имеются в зарубежном законодательстве: так, Национальный закон США от 19 октября 1984 г. «О трансплантации органов» запрещает любые формы приобретения или передачи человеческих органов и тканей для свободного предпринимательства. В целях уголовно-правового обеспечения предлагаемых положений целесообразным представляется использование в тексте уголовного закона терминов «сбыт» и «приобретение» для характеристики уголовно наказуемых форм обращения с органами и тканями человека, где под сбытом следует понимать безвозвратную, возмездную передачу трансплантата физическим или юридическим лицам, а под приобретением — возмездное получение изъятого фрагмента человеческого организма. Взаимообусловленность купли-продажи органов и тканей человека, а также совершение иных сделок с ними в целях получения прибыли с насильственным изъятием трансплантатов довольно хорошо известна в мире (полный забор фрагментов человеческого организма — от сердца до гипофиза — дает сотни тысяч долларов с одного донора на «черном рынке»). Приобретение или сбыт трансплантата, изъятого преступным путем, должны влечь уголовную ответственность по совокупности преступлений против жизни или здоровья человека с незаконным оборотом органов и тканей.

Наличие договоренности сторон (в том числе при завуалированном включении цены на орган в цены на услуги медицинской организации по пересадке) о возмездной передаче обособленного анатомического сегмента следует рассматривать как свидетельство умысла на сбыт и приобретение биоматериала для пересадки. Однако подобные приготовительные действия не должны относиться к ряду уголовно наказуемых: по степени общественной опасности незаконный оборот органов и тканей человека должен являться преступлением средней тяжести.

Под «хранением в целях сбыта» в предлагаемой для введения в уголовное законодательство статье следует понимать совершение комплексных мероприятий: фактическое владение изъятым трансплататом, не находящимся непосредственно при виновном, а содержащимся до момента реализации в каком-либо специальном месте, обеспечивающем его длительное содержание в состоянии, пригодном для использования по назначению. Под «перевозкой в целях сбыта» следует понимать перемещение полученных фрагментов человеческого организма любым видом транспорта от поставщика приобретателю (в том числе вывоз с территории РФ). Различия в перевозке и пересылке предметов преступления по общему правилу характеризуются моментом окончания данных преступных действий. Так, в отличие от перевозки, пересылка считается оконченной с момента оформления документов о сдаче предмета преступления, поскольку осуществляется без участия отправителя.

Под «рекламой», согласно ст. 3 Федерального закона от 13 марта 2006 г. № 38-ФЗ «О рекламе»[87] понимается распространяемая в любой форме (в радио- и телепрограммах, кино- и видеообслуживании, в печатных изданиях и т.д.) и предназначенная для неопределенного круга лиц информация (сведения о физическом, юридическом лице, товарах, идеях и начинаниях), призванная формировать интерес к рекламируемому объекту. Исходя из смысла запрещения рекламы в законодательстве РФ о трансплантации, запрещенным является распространение в указанных формах информации о возможности осуществления запрещенной сделки в определенных медицинских учреждениях, за определенное денежное вознаграждение и т.д.

По мнению В.Ю. Максимова, предлагаемая для введения в уголовный закон статья излишне перегружается упоминанием о рекламе. Однако нельзя забывать, что реклама является одной из общественно значимых форм информационно-духовного воздействия на личность и общество, несущей в себе коммуникативную нагрузку. Рекламная информация, сопряженная с конкретной духовной посылкой, предполагает механизм обратной связи в виде определенной реакции на нее потребителя рекламы.

Соответственно цель введения уголовной ответственности за рекламу возмездности донорства — устранение декларативное ссылки законодательства РФ о трансплантации на уголовный закон для защиты прав граждан как потребителей рекламы от негативно воздействия на их поведение с помощью незаконной информации способной ввести в заблуждение и причинить вред здоровью и общественным интересам («Личность стала сегодня легко внушаема к осуществлению какого-либо замысла под воздействием внешнего источника, включая средства массовой коммуникации»[88]).

Одним из критериев включения деяния в уголовный закон является степень его общественной опасности, проявляющаяся в способности деяния причинить существенный вред охраняемым уголовным законом объектам. Однако общественная опасность незаконного оборота органов и тканей человека не может быть сведена исключительно к социальному вреду, не есть синоним последствий, в связи с чем специфика предлагаемых для введения в УК РФ составов заключается в их формальном характере. Целесообразными для введения в предлагаемую статью квалифицирующими признаками незаконного оборота органов и тканей человека, отражающими повышение степени общественной опасности содеянного, представляются: совершение преступления группой лиц по предварительному сговору, организованной группой, лицом с использованием своего служебного положения.

Субъектом незаконного оборота органов и тканей человека должно являться любое достигшее 16 лет вменяемое лицо. Ответственность за рекламу должны, как представляется, нести все активные участники рекламного процесса, определенные законодательством РФ о рекламе: рекламодатель (лицо, являющееся источником рекламной информации), рекламопроизводитель (лицо, полностью или частично приводящее рекламную информацию к готовой для распространения форме) и рекламораспространитель (лицо, осуществляющее размещение или распространение рекламной информации при помощи определенных технических средств и т.п.). Вместе с тем к уголовной ответственности не должны привлекаться лица, помещающие объявления (в том числе в средствах массовой информации) о желании продать фрагмент своего организма и объективизирующие, таким образом, собственное психологическое отношение к запретам законодательства РФ о трансплантации. С позиций юридической науки безнаказанность данных действий проистекает из конституционного установления свободы мыслей и убеждений, и обнаружение умысла находится вне пределов уголовно-правового отношения.

 

Заключение

Проведение трансплантаций отвечает насущным потребностям общества, в связи с чем задачей правового регулирования отношений посмертного и прижизненного донорства является их стабилизация, упорядочение и динамическое развитие. В работе дана авторская оценка необходимости и целесообразности законодательного закрепления условий и порядка изъятия и пересадки органов и тканей человека в Российской Федерации; рассмотрены предпосылки развития правотворчества в сфере трансплантологии и раскрыта ценность норм общественной нравственности и международно-правовых актов в нормативно-ориентирующем воздействии на процесс отечественного правотворчества в данной сфере. На основе изучения отечественных и зарубежных источников правового регулирования отношений в сфере трансплантологии сделан вывод о специфичности правоотношения донорства в Российской Федерации, сторонами которого выступают не донор и реципиент, а донор и медицинская организация.

Особое внимание уделено социально-правовой сущности и назначению дополнения действующего законодательства РФ о трансплантации положением, согласно которому изъятие фрагментов организма живого донора может производиться лишь при отсутствии пригодных для пересадки анатомических сегментов трупа. В процессе исследования социально-правового значения установленного в отечественном законодательстве о трансплантации принципа посмертного донорства — презумпции согласия каждого члена общества на использование его органов или тканей в целях пересадки — проанализированы возможные уголовно-правовые последствия умышленного нарушения прижизненного волеизъявления умершего либо его близких родственников или законного представителя относительно несогласия с посмертным донорством[89].

Существующая в России система правового регулирования посмертного донорства создает в сфере трансплантологии атмосферу, способствующую размыванию моральных ориентиров общества. Поэтому в перспективе, независимо от конечных целей изъятия органов и тканей трупа, уголовно-правовая охрана телесной неприкосновенности умерших должна строиться на единых правовых основаниях, определяемых Законом РФ «О погребении и похоронном и деле», через право человека на достойное отношение к его телу после не смерти.

В ходе исследования предпосылок реализации отношений прижизненного донорства, выступающих основаниями для разграничения преступного и непреступного причинения вреда здоровью донора при оказании медицинской услуги реципиенту, проанализировано уголовно-правовое обеспечение условий и порядка получения согласия потенциального донора на изъятие органа или ткани. В качестве уголовно-правовой гарантии конституционного права на охрану здоровья и медицинскую помощь, провозглашенного ст. 41 Конституции РФ, составной частью которого является право на информацию о состоянии своего здоровья и последствиях осуществления медицинских вмешательств в функционирование организма, автором рассматривается ст. 140 УК РФ «Отказ в предоставлении гражданину информации». При анализе понятий «использование» и «изъятие» органов или тканей человека, введенных отечественным законодателем для характеристики целей совершения преступных посягательств в сфере трансплантологии в составы убийства (п. «м» ч. 2 ст. 105 УК РФ), умышленного причинения тяжкого вреда здоровью человека (п. «ж» ч. 2 ст. 111 УК РФ), особое внимание уделено взаимозависимости законодательной формулировки целей совершения преступления с возможными способами их достижения. Кроме того, и работе разграничиваются понятия физического и психического принуждения лица к согласию на прижизненное донорство; признается недопустимой квалификация по ст. 120 УК РФ «Принуждение к изъятию органов или тканей человека для трансплантации» обманных действий, направленных на производство изъятия органа, части Органа или ткани потерпевшего, а равно действий по насильственной доставке потерпевшего в медицинское учреждение для противоправного получения трансплантата; в целях максимального обеспечения добровольности, надлежащих мотивов прижизненного донорства, исключения возможности скрытых форм принуждения вносится предложение о дополнительном законодательном ограничении круга надлежащих доноров.

С вопросом уголовно-правового обеспечения свободы прижизненного донорства неразрывно связан вопрос о возможности принудительной реализации отношений донорства в состоянии крайней необходимости. Для выявления сущности трансформации понятия крайней необходимости применительно к медицинской сфере в работе проанализирована совокупность установленных уголовным законом юридических признаков состояния крайней необходимости; предложено дополнить ст. 39 УК РФ примечанием, ограничивающим сферу применения текстуально закрепленной в ней нормы.

В ходе исследования вопроса о возмещении ущерба донорам за изъятые в целях трансплантации органы и ткани в работе рассмотрены существующие в мировой практике подходы к его решению; проанализированы мировоззренческие основы системы донорства в Российской Федерации и странах Европы. При рассмотрении возможностей обеспечения законодательно установленного принципа безвозмездности донорства в Российской Федерации уголовно-правовыми средствами сделан вывод о целесообразности конструирования в гл. 25 УК РФ статьи «Незаконный оборот органов и тканей человека» (с использованием терминологии, характерной для составов незаконного оборота предметов, ограниченных в обращении), юридический смысл которой заключается в запрещении под угрозой уголовного наказания обращаться с органами и тканями человека как с товаром, предметом возмездных сделок и рекламы.

В работе нашел отражение «широкий» подход к определению понятия уголовно-правового регулирования общественных отношений, в связи с чем уголовно-правовое регулирование отношений посмертного и прижизненного донорства рассматривается как осуществляемое посредством установления уголовно-правовых запретов и санкций за нарушение законодательства РФ о трансплантации. И в перспективе достижения трансплантологии должны влечь усиление действия механизма уголовно-правового регулирования общественных отношений в данной сфере медицины, обладающего как собственно юридическим, так и общим, социальным воздействием на сознание, волю и поведение адресатов, базирующегося на исторической преемственности в подходе к универсальной основе права — принципу абсолютной ценности человеческой личности в ее физической и морально-нравственной гармонии.

 

 

Список источников и литературы

Нормативно-правовые акты

1. Конституция Российской Федерации. М., 1995. Кодекс. - 44 с.

2. Уголовный кодекс Российской Федерации М., 2007. Росич.- 112 с.

3. Основы законодательства РФ об охране здоровья граждан от 22 июля 1993 г. № 5487-1 // Ведомости Съезда народных депутатов Российской Федерации и Верховного Совета Российской Федерации. – 1993. – № 33. – Ст. 318.

4. Федеральный закон РФ от 22 июня 1998 г. № 86-ФЗ «О лекарственных средствах» (с изм. от 18.12.2006) // Собрание законодательства РФ. – 1998. – № 26. – Ст. 3006.

5. Федеральный закон РФ от 13 марта 2006 г. № 38-ФЗ «О рекламе» (с изм. от 18.06.2006) // Собрание законодательства РФ. – 2006. – № 12. – Ст. 1232.

6. Федеральный закон РФ от 20 июня 2000 г. № 91-ФЗ «О внесении дополнений в Закон Российской Федерации "О трансплантации органов и тканей человека"» // Собрание законодательства Российской Федерации. – 2000. – № 26. – Ст. 2738.

7. Закон РФ от 22 декабря 1992 г. № 4180-1 «О трансплантации органов и (или) тканей человека» (в ред. от 16.10.2006) // Ведомости Съезда народных депутатов Российской Федерации и Верховного Совета Российской Федерации. – 1993. – № 2. – Ст. 62.

8. Закон РФ от 1 сентября 1993 г. № 5142-1 «О донорстве крови и ее компонентов»