Социологические концепции российского неокантианства

Неокантианство явилось одним из ведущих течений теоретической мысли России конца XIX - начала XX века. Наибольшее распространение среди российских мыслителей получили идеи прежде всего баденской школы (В. Винлельбанда и Г. Риккерта) с ее проблематикой обоснования специфики социального познания и теории ценностей. При этом русские неокантианцы были не столько благодарными учениками, сколько удачли­выми соперниками своих немецких коллег. К тому же постановка анало­гичных проблем, при их самостоятельном решении, была представлена и в своей философско-социологической традиции (например, в русской этикосоциологической школе, с которой представители российского неокан­тианства вели постоянную полемику). Существовало и самостоятельное собственно социологическое направление неокантианства. В последнем можно выделить два направления.

Первое из них представлено прежде всего именем Л. Ж Петражицкого (1867-1931), социолога, психолога, правоведа. Его основные работы: «Введение в изучение права и нравственности. Основы эмоциональной психологии» (1908) - и двухтомник «Теория государства и права» (1909-1910). Условно его можно назвать психологической интерпретацией нео­кантианства. К. тому же Л. И. Петражицкий пытался использовать в своих теоретических построениях ряд идей позитивизма.

Второе направление можно условно назвать нормативистским. Оно представлено четырьмя авторами. Это социолог и историк А. С. Лапо-Данилевский (1863-1919). Его основные социологические работы: двух­томник «Методология истории» (1910-1913) (было задумано три тома) и «Основные принципы социологической доктрины О. Конта» (1902). Хотя следует заметить, что выделение собственно социологических работ у представителей данного направления весьма относительно, так как «со­циологизм» вообще характерен для их подхода. Кроме А. С. Лаппо-Данилевского, это еще три философа, социолога и правоведа: Б.А. Кистяковсий (1868-1920), основные работы: «Социальные науки и право. Очерки по методологии социальных наук и общей теории права» (1916), итоговый труд мыслителя, а также «Общество и индивидуальность» (издана в 1899 году в Берлине на немецком языке); П.И. Новгородцев (1866-1924), основные работы: задуманный трехтомник «Введение в фи­лософию права», из которого было издано лишь две части: «Кризис со­временного правосознания» (1909) и первая часть труда «Об обществен­ном идеале» (1917), а также «Политические идеалы древнего и нового ми­ра» (2 выпуска, 1913-1914); В.М. Хвостов (1868-1920). основные рабо­ты: «Социология» (вышел только первый том в 1917 г.), «Основы социо­логии. Учение о закономерности общественных процессов» (1919), «Тео­рия исторического процесса» (1910), «Нравственная личность и общество. Очерки по этике и социологии» (1911). Кроме того, Б. А. Кистяковский являлся одним из авторов известного сборника «Вехи» (1909), а П. И. Новгородцев—соавтором не менее известного сборника «Из глуби­ны» (1918, опубликован в 1921 году), а также составителем и автором сборника «Проблемы идеализма» (1902).

К неокантианству и к социологии они пришли от своих профессио­нальных проблем - необходимости разработать концептуальный фунда­мент истории и правоведения как науки. Их позицию характеризовало резкое неприятие позитивизма и натурализма. В этой связи они дали клас­сические образцы критики причисляемого ими к натурализму марксизма (особенно Л. И. Новгородцев и Б. А. Кистяковский). Резко полемизирова­ли они и с субъективной социологией (прежде всего Б. А. Кистяковский).

Все они активно занимались также проблемами этики (особенно В. М. Хвостов). Своей основательной критикой они не смогли преодо­леть «позитивистской традиции», имевшей глубокие корни в русской нау­ке, однако способствовали своими аргументами переходу русского позити­визма на новую ступень развития, прежде всего в лице П. А. Сорокина. Не смогли они и «преодолеть марксизм», но не способствовали ли они свои­ми аргументами его как концептуальному, так и нравственному преодоле­нию С. Н. Булгаковым. Н. А. Бердяевым, П. Б. Струве? Представляется, что место и роль неокантианства оценены еще недостаточно.

Объединяло же их в позитивном, а не в критическом плане прежде всего стремление нормативистского обоснования социального познания в целом, теоретической социологии в частности. И здесь при всей общности подхода обнаруживаются существенные особенности каждого из мысли­телей. И интересны они именно этой спецификой. Поэтому рассмотрим позицию каждого из них в отдельности, в последовательности, которая весьма условно «задается» их отношением к проблеме психологизма со­циального познания - от требования необходимости его «изживания» на одном полюсе (Б. А. Кистяковский и П. И. Новгородцев) до конста­тации его «неизживаемости» на другом (А. С. Лаппо-Данилевский и В. М. Хвостов).

Б. А. Кистяковский исходил из общей для неокантианцев констатации кризиса в современном социальном познании и необходимости искать вы­ход из него в области методологии. Причина кризиса усматривалась им, во-первых, в субъективизме и релятивизме общественной науки, которые имеют тройственное происхождение: а) прагматизм сводит знание к по­знанию, а последнее к практической пользе, выгоде, привнося тем самым в науку категории из обыденного опыта; б) марксизм в конечном счете идеологизирует науку; в) субъективная школа в социологии исходит из ка­тегорий возможного и желательного, абсолютизируя произвол исследова­теля. Вторая причина кризиса видится в некритическом заимствовании прежде всего позитивизмом категорий и методов естественных наук, что игнорирует специфику предмета социального знания - изучение человека как деятеля и творца культуры, вносящего постепенно в общество все больший элемент сознательной организации, преодолевающего стихий­ность социальных процессов. Третья причина - неразграниченность со­циологии и социальной философии, господство особого рода философско­го психологизма в социальных науках, возможность сведения их к изуче­нию сугубо психических процессов. Да, по Б. А. Кистяковскому, особен­ность социальной действительности заключается в психологическом взаимодействии между индивидами. Да, познание принудительно психо­логично по самой своей природе. Однако ни социальный мир, ни социаль­ное познание нельзя трактовать чисто психологически.

Кризис социальных наук, следовательно, не столько чисто научный, сколько гносеологический. Поэтому необходимо осуществить анализ уже выработанных социально-научных теорий, исследовать применявшиеся при их построении приемы мышления. Эта рефлексия социологии над своим предметом должна стать постоянной и способствовать ее самоут­верждению и преодолению рабской зависимости от социальной филосо­фии и некритического заимствования понятий и методов из других наук. В фокусе внимания социологии всегда должны находиться три круга вопро­сов. 1) проблема образования социально-научных понятий; 2) проблема применимости причинного объяснения к социальным явлениям; 3) про­блема роли и значения норм в социальной жизни и их влияния на трак­товку причинности. Из них только третий круг вопросов нуждается в при­влечении социально-философского значения, первый же и второй должны разрабатываться сугубо средствами социологии.

Основная задача социального познания, согласно Кистяковскому, за­ключается в обработке социальных явлений с точки зрения категорий общности, необходимости и долженствования. Нельзя, с одной стороны, подменять должное возможным. Социология не занимается регистрацией социальных возможностей'. Она исследует причины, сделавшие социаль­ные факты, как сложную комбинацию явлений, необходимыми. С другой стороны, трактуя сходное как повторяющееся, она выходит на уровень общего, а следовательно, неверно и отрицание этико-субъективными со­циологами применимости объективных (генерализирующих) методов в социальном познании.

В центре его внимания находились проблемы соотношения стихийного и сознательного, единичного, случайного и законосообразного. В понима­нии именно этих вопросов ученый видел основное различие подходов ес­тественных и социальных наук, хотя и считал, что их нельзя резко проти­вопоставить друг другу. Их объединяет природа объектов, с которыми они работают. Открыть закон, поясняет Б. А. Кистяковский, - значит изолиро­вать однородные явления, находящиеся в причинной связи между собой: знание нескольких таких пересекающихся рядов позволяет вывести закон. Но в действительности (и природной, и тем более социальной) нет ни про­стого (полностью однородного), ни изолированного (не связанного с бес­численным количеством других явлений). Мыслители работают в позна­нии с идеальными конструктами, только по отношению к ним с необходи­мостью приложимы выведенные закономерности. Они находятся, следо­вательно, вне реальных обстоятельств времени и пространства, они, ина­че, вневременны и внепространственны. Тем самым выявляются общезначимые априорные формы мышления и прилагаются затем к конкрет­ным процессам развития.

Рассматривая марксизм как одну из основных социологи­ческих школ, Б. А. Кистяковский считал, что, развивая свою теорию, немецкий ученый совершил как минимум две методологические ошибки. Во-первых, речь можно вести лишь о причине в каком-либо изолирован­ном ряде. К. Маркс же выдвинул тезис о конечной причине социальных процессов. С равным успехом можно доказывать, что такой конечной причиной является не экономика, а вращение Земли вокруг Солнца. Во-вторых, он натурализировал свою схему, введя в качестве объясняющего принципа понятие эволюции, которое не дает ответа на вопрос о причине развития, а только констатирует его наличие. Эволюция сама является ре­зультатом пересечения ряди причин.

Неверна, по Б. А. Кистяковскому, и марксистская интерпретация клас­сов и классовой борьбы. С одной стороны, эти понятия формулируются как понятия экономические. Они же суть категории социально-психо­логические, утверждал российский социолог. Общности (в том числе и классы) формируются в ходе психологического взаимодействия между людьми, в процессе складывания особых типов отношений, но сами эти отношения конституируются прежде всего вырабатываемой однородно­стью общих чувств, желаний, стремлений, мыслей. Именно эта однород­ность, социальные дифференциация и ассоциация как продукты человече­ского взаимодействия выступают предметом интереса социологии. Поня­тие класса к тому же, с другой стороны, является конкретно-историческим, видовым, характеризующим только некоторые ступени процесса социаль­ной дифференциации. Родовой же категорией, позволяющей «схватывать» процесс не только социальной дифференциации, но и процесс социальной ассоциации, выступает понятие социальной группы. Соответствующим образом соотносятся и понятия социальной и классовой борьбы.

Подытоживая сказанное, необходимо подчеркнуть, что, согласно Б. А. Кистяковскому, суть познания заключается в выявлении с по­мощью операций выделения, изолирования и отвлечения общезначи­мых причинных соотношений, обладающих предикатом безусловной не­обходимости, т. е. внепространственности и вневременности. Истина, сле­довательно, не вне, а внутри нас. Природа (как и социум) сама по себе не­исчерпаема и многообразна, мы ее схематизируем. Она (как и социум) са­ма по себе не знает необходимостей и случайностей. Это конструкты на­шего понимания. Однако сходство подходов естествознания и социального знания на этом и заканчивается.

Для естествознания достаточно идеи необходимости. Для социологии этого мало, коль скоро она имеет дело с исследованием деятельности лю­дей. В социальном познании столь же общеобязательно следование идеям справедливости. Оно предполагает не только отыскание истины, но и оценку деятельности людей с позиции этически должного. В обществен­ных процессах и их институциализациях идет не только процесс естест­венного стихийного изменения, но и неумолимо постепенно реализуется все более осознаваемое людьми стремление к справедливости, заложенное в них природное нравственное (и эстетическое) начало.

Добро столь же вневременно и внепространственно, как и истина. То или иное нравственное предписание может быть неизвестно некоторым или даже многим, оно может быть по-разному сформулировано и различ­но применяться в конкретной общественной практике, но само его значе­ние не зависит от этих факторов, оно безусловно и общеобязательно для нашего сознания, а следовательно, и объективно. То обстоятельство, что оно появилось и стало употребляться сравнительно недавно, еще ничего не решает. Закон всемирного тяготения также был открыт сравнительно не­давно, но из этого ведь не следует, что до своего открытия он не действо­вал. Мы понимаем только то, что представляем себе необходимым и спра­ведливым (если речь идет о действиях людей). «Иными словами, необхо­димость какого-нибудь социального явления в естественно-причинной связи его совсем не исключает суждения о нем с точки зрения справедли­вости» [29. С. 177]. Более того, уровень телеологии (целей деятельности) является высшим проявлением и оформлением социальной связи. Дол­женствование тем самым вмещает в себя необходимость и возвышается над нею. Социальная необходимость нормативна по самой своей природе.

Основой социального познания должен стать, таким образом, новый (научно-философский, а не метафизический или мистический) идеализм, разрабатываемый авторами «Логоса», выросший из этики на основе отри­цания натуралистической социологии и марксизма. Конечная цель нового идеализма трактуется Б. А. Кистяковским как решение этической пробле­мы чисто научным путем. Он исходит из двух тезисов: 1) признания авто­номии и свободы человека; 2) факта существенности его оценочной дея­тельности, на основе которого провозглашается принцип самоценности человеческой личности и равноценности личностей между собой. На осно­ве своей автономии и свободы человек создает себе идеалы и требует их осуществления в действительности. Но если традиционный идеализм на этом основании идет к познанию метафизического сущего путем интуиции и религиозной веры, то научный идеализм идет путем научно-фило­софских социологических разработок, получая вполне общеобязательные научные выводы. Задача социального познания - выявление норм и пра­вил теоретического мышления, практической (нравственной) деятельности и художественного творчества. Тем самым в теории познания Б. А. Кистя-ковского последовательно проводятся принципы антипсихологизма, ап­риоризма, нормативности.

Исследовательская часть социологического наследия мыслителя на­правлена главным образом на обоснование ценности права для практиче­ской жизни. Признавая его относительность по сравнению с безусловными истиной, красотой, справедливостью, верой, он утверждает, что духовная культура состоит не. из одних только ценных содержаний. Значительную часть ее составляют ценные формальные свойства интеллектуальной и во­левой деятельности, среди которых наиважнейшую роль играет именно право. Оно дисциплинирует человека в гораздо большей степени, чем ло­гика и методология или чем систематические упражнения воли. Это един­ственная социально дисциплинирующая система. Социальная дисциплина, по мнению Б. А. Кистяковского, создается только правом; дисциплиниро­ванное общество и общество с развитым правовым порядком - тождест­венные понятия. Право - это основное условие внутренней свободы чело­века. Игнорирование власти права неизбежно ведет к власти силы, росту несвободы. Русское же общество никогда не уважало права, русская ин­теллигенция состоит из людей, которые ни индивидуально, ни социально не дисциплинированы. Поэтому здесь никогда не было прочного право­сознания как необходимого условия нормального общественного развития. Отсюда путь России, как и любого другого государства, - признание, на­ряду с абсолютными ценностями, также и ценностей относительных - са­мого обыденного, но прочного и нерушимого правопорядка.

П. И. Новгородцев исходил в своих научных построениях в области социологии культуры из традиционной для неокантианцев критики наив­ного реализма - некритического постулирования объективности, незави­симости от познающего сознания изучаемых социальных фактов и связей. Свою задачу он видел в построении ценностной (нравственно-правовой) концепции общественной жизни, которая связана с познавательными ин­тересами субъекта, а не соотносится непосредственно с так называемой исторической действительностью самой по себе. Логика социологии в этом смысле сводится к систематизации абстрактных гносеологических типологий, построений (конструктов) нашей мысли. Подвергал он критике также и генетико-эволюционные построения в обществоведении, игнори­рующие самостоятельность и автономность (самоценность) морали, права и других социальных институтов, влияние их сложившихся и оформив­шихся структур на все последующее развитие общества.

П. И. Новгородцев страстно протестовал против отождествления куль­туры и общества, редукции общества к биоприроде, выступив с требова­нием априорного нормативно-ценностного рассмотрения мира. Принцип долженствования исходил у него из первичного бытия норм, которые, реа­лизуясь через структуры личности, порождают в ходе взаимодействия ин­дивидов структуры социума и культуры, которые выступают как вторич­ное бытие норм. Социальная закономерность, с точки зрения мыслителя, есть не что иное, как закономерность воли, действования людей, а соци­альный факт не есть «вещь» (как трактовал его Э. Дюркгейм), а есть «ценность», т. е. реализация цели в процессе веления, действования.

Исходя из этого нравственность и право можно и должно социологиче­ски изучать не только как историческое и общественное явление, но и как внутреннее, психологическое переживание, как норму и принцип деятель­ности личности. Чисто социологический подход неразрывно связан с под­ходами индивидуально-психическим и нормативно-этическим. Собствен­но социология констатирует возможность чего-либо, психология и этика дают оценку его необходимости.

Основная социологическая проблематика - изучение механизмов нор­мативной (морально-правовой) регуляции в социальных системах. Эта за­дача двойственна (точнее двуедина) по своей природе. Во-первых, необ­ходим анализ структур индивидуального сознания, внутренних психоло­гических переживаний. Во-вторых параллельно должен проводиться ана­лиз структур внешних человеку культурных систем. Исходным для любого социального познания является принцип самоопределяющейся в социуме и культуре личности. Индивид - единственный источник социальных ре­шений. Все остальные явления получают свой смысл, реальность и цен­ность только как индивидуальные переживания личности. Социальное це­лое (общество) суть создание отдельных лиц, только последние онтологи­чески реальны. Они же конституируют культуру как индивидуальные пе­реживания исторических субъектов. Культура выступает как область абсо­лютного, недостижимого идеала, социум - как более или менее прибли­женное к идеальному образцу культуры образование. «Вообще же, - по­стулирует П. И. Новгородцев, - идеальную цель общественного прогресса можно было бы определить так, что она заключается в стремлении к сво­бодном)' объединению лиц на почве признания за ними их естественных прав» [44. С. 39].

Полное торжество того или иного культурного идеала в обществе, справедливое общественное устройство - не более как вредные утопии, приведшие к кризису, как сами общественные структуры, так и социальные науки. Разбору основных научных концепций, вызвавших кризис полити­ческих и общественных идей, П. И. Новгородцев посвятил ряд фунда­ментальных своих исследований. Он дал классические образцы критиче­ского анализа идеи правового государства и идеи индивидуализма, на ко­торых выросла практически вся западная цивилизация, с одной стороны, и идей «земного рая», наиболее полно разработанных в марксизме и анар­хизме, - с другой. К сожалению, полностью замысел автором не был во­площен, но и то, что он успел сделать, вызывает восхищение полнотой и глубиной анализа, точностью диагноза, новизной предложенных подходов и решений.

Настоящее время, отмечал мыслитель, является временем крушения великих утопий. Это время кризиса европейского рационализма, безус­ловно веровавшего в действенность и неизбежность прогрессивного раз­вития общества на основе успехов человеческого разума. В социалистиче­ских концепциях эта вера породила убежденность в возможности построе­ния «земного рая» на основе переустройства форм человеческого общежи­тия и формирования новой гармонически развитой личности. Однако со­временный кризис со всей очевидностью показывает, что нет и не может быть безусловно справедливых форм общественного устройства, как нет и не может быть универсальных средств их достижения (будь то правовое государство или социалистическая доктрина с ее рецептами). Человек мо­жет уйти от мира, но он никогда не сможет уйти от себя самого, от проти­воречий собственного духа.

Замена политического идеала (идеала правового государства) идеалом социального равенства (в марксизме, прежде всего) ничего в принципе не меняет. Более того, это есть известный возврат в прошлое, так как идея XVIII века о неотчуждаемости прав личности и идея XIX века о свободной индивидуальности в XX веке заменяется религиозной по своей сути идеей земного рая. Человеческая индивидуальность (ее духовная жизнь) шире и глубже политики и социальности. Ее нельзя сводить к каким бы то ни бы­ло отдельным общественным функциям. Поэтому и проблемы, с которыми сталкиваемся, не вне человека, а внутри его самого. То, что вне, лишь средство для нравственного прогресса. Нужна не вера в рай, в универ­сальность познающего разума, а вера в человеческое действие и нравст­венное долженствование. Не достижение конечной цели, что ведет к дур­ной бесконечности в гегелевском смысле слова, а постоянное стремление к вечно усложняющейся цели - вот основа общественного прогресса.

Все общественные формы принципиально относительны и несовер­шенны. Они всегда содержат в себе противоречие, возможность своего от­рицания. Не так просто совместить в них требования справедливости и равенства, с одной стороны, и требования свободы воли - с другой. Нет и не может быть гармонии общей воли. Однако любые общественные фор­мы, сколь бы несовершенны и преходящи они ни были, с неизбежностью выражают безусловность принципа личности. Следовательно, надо стре­миться к максимальному увеличению числа лиц, руководствующихся в своих действиях принципом свободы воли, а тем самым способных влиять на общественное развитие. Не гармония совершенства, а свобода беско­нечного развития является основой выхода из того глубочайшего кризиса, в котором пребывает общество, а соответственно и социальные науки.

Любая утопия, марксистская в том числе, покоится на вере в чудо все­общего преображения, будь то человек или общество в целом. Но идеал невозможно воплотить в конечных явлениях и относительных формах.

Стремление к этому ведет не к земному совершенству, а к разрыву с прак­тическими нуждами, чревато для социума катаклизмами и потрясениями. Однако Абсолют задает смысл жизни человека, относительно реализуется в его поступках и действиях, стремлениях и намерениях. Но это оправда­ние не будущим (марксизм), а вечным (нравственный априоризм), исхо­дящим не из тезиса о жертвах во имя этого будущего, а из самоценности человеческой жизни. Поэтому любой индивид, а тем более ученый, дол­жен действовать, максимально отстраняясь от давления внешних обстоя­тельств, но постоянно согласуясь с внутренними идеальными мотивами. Он должен исходить из вечного идеала добра, а не из утопии светлого бу­дущего.

Требование следовать нравственному идеалу обязательно для любого, коль скоро он человек. Поэтому-то подлинной реальностью истории, под­линным предметом социологии является именно личность, хотя, с другой стороны, не следует забывать, что общество задает новое качество обособ­ленному личностному опыту. Убегая от мира, человек всегда несет этот мир в себе. Следовательно, стремясь к познанию общечеловеческой исти­ны, вселенской правды, социолог должен самым тщательным образом ис­следовать те возможности и пределы, которые кладут человеческому духу общественные формы, через которые идет развитие абсолютного идеала, во всех людях, а не в одном индивиде. Такими формами являются прежде всего государство, церковь, нация, культура, семья, как ранее - род и пле­мя. Конечная цель, призвание социолога, как и любого мыслителя и уче­ного, - способствовать расширению пределов действия нравственного ра­зума, а для этого он должен максимально избегать соблазнов абсолютного коллективизма (марксизм) и абсолютного индивидуализма (анархизм) в своих теоретических построениях.

Таковы основные максимы социального познания, согласно П. И. Новгородцеву. Мы же, постигая их, будем помнить и три вывода, сделанные в его фундаментальном исследовании марксистской доктрины: 1) «...Исто­рическое осуществление социалистических начал явится вместе с тем и полным крушением марксизма» [44. С. 504]; 2) «...Его значение состоит не в том, что он дал абсолютную формулу общественного идеала, а в том, что он был исторической необходимостью, насущным требованием вре­мени. В этом смысле основное зерно марксизма глубоко вошло в новей­шее сознание и стало необходимым элементом каждой политической сис­темы, притязающей на титул современности» [44. С. 507]; 3) «...За мар­ксизмом мы должны признать значение той идейной грани, после которой уже невозможен возврат нравственного сознания к прошлому, после кото­рой и современное правовое государство должно было радикально изме­нить свой взгляд на задачи политики, на сущность, на принципы равенст­ва и свободы» [44. С. 508-509].

Цель своей работы А. С. Лаппо-Данилевский видел в выведении со­циологии на новый качественный уровень развития через переход от «публицистического любительства» к научному профессионализму, к спе­циализации в социологии. Основное внимание, как и все представители неокантианского направления, он уделил проблемам специфики социаль­ного познания, социологических методов исследования. Однако в отличие от правоведов П. И. Новгородцева и Б. А. Кистяковского в центре его ин­тересов как профессионального историка оказались вопросы поиска синте­за истории и социологии. И вариант такого синтеза А. С. Лаппо-Данилевский сумел предложить.

Исходным для построения любой научной дисциплины А. С. Лаппо-Данилевский считал разработку ее методологии и гносеологии. Методоло­гия понималась им как определенная целостная система методов и прин­ципов научного мышления, призванная. 1) прояснить используемые поня­тия; 2) организовать профессиональное мышление, обеспечивая его по­следовательность и согласованность; 3) выявить механизмы понимания в ходе человеческого познания. Теория познания, с его точки зрения, долж­на: 1) изучать роль и соотношение априорных и эмпирических компонен­тов в познании; 2) определять основания достоверности и общезначимости знания; 3) дать целостность разрозненным представлениям; 4) оценивать знание как единичное или общее. Только определив все эти свои основа­ния, любая социальная наука может претендовать на самостоятельный статус.

В основании социального познания находится психология как ведущая наука о духе, обеспечивающая познание целей, оценок и воли субъектов социальных и исторических процессов. Психология задает всему гумани­тарному знанию единство точки зрения и единство используемых систем понятий. Цель гуманитарной науки - выяснение психического содержания социальных и культурных фактов с последующей их типологизацией. Ос­новными типологизирующими дисциплинами (а в этом отношении веду­щими по отношению к другим гуманитарным наукам) как раз и являются история и социология, выявлению специфики которых и посвящена боль­шая часть капитального труда А. С. Лаппо-Данилевского.

Подробно проанализировав специфику «номотетических» и «идиографических» методов в социальном познании, русский социолог констатиру­ет, что первые направлены на отыскание закона, а вторые - на фиксацию фактов. Социология как наука «номотетическая» вырабатывает и исполь­зует прежде всего общие (генерализирующие) понятия. История как наука «идиографическая» работает прежде всего с понятиями, «схватываю­щими» индивидуальное, неповторимое, уникальное. Однако такая интер­претация методов и предметов данных наук, утверждает А. С. Лаппо-Данилевский, односторонняя.

Номотетика игнорирует специфику общественных явлений, которые в своем предельном случае есть не что иное, как объективация сознательно­го, психического взаимодействия людей друг с другом. Идиографика в свою очередь противопоставляет субъективно-смысловую интерпретацию объективному объяснению, опирающемуся на общенаучные принципы и категории, вне которых нет и не может быть абстрактного конструирова­ния общественного процесса во всей его сложности.

Социология как социальная статика обращает внимание прежде всего на повторяющиеся явления. История как социальная динамика интересу­ется прежде всего развивающимися явлениями. Однако обе они стремятся к обобщению (при всей специфичности его понимания в истории и социо­логии). Индивидуальная картина прошлого уже есть обобщение. Поэтому необходим синтез номотетических и идиографических методов посредст­вом методологической рефлексии и разграничение сфер их применения как в социологии, так и в истории.

С этих позиций А. С. Лаппо-Данилевский подвергает критике позити­визм (О. Конта) и экономизм (К. Маркса), которые, как и остальные пред­шествующие социологические школы, не улавливали специфики «соци­ального фактора».

Так, О. Конт, пытаясь соединить в своей доктрине принципы транс­цендентального идеализма (конечные цели познания) и материализма (отыскание логики в развитии социальной реальности), получил вполне натуралистическое и механистическое построение, совершенно игнори­рующее специфику реальности. В центре внимания социолога должна на­ходиться не столько повторяемость действий индивида, сколько «непре­рывность его сознания». Основной акцент следует делать на целесообраз­ном характере человеческой деятельности. Только выявив специфику со­циального объекта, можно обращаться к анализу тех или иных социаль­ных форм, к исследованию которых «перепрыгивает», не проделав необ­ходимой предварительной работы, О. Конт.

Экономизм же критикуется А. С. Лаппо-Данилевским за то, что пыта­ется свести экономический фактор к чисто материальному, игнорирует ак­тивность сознания субъектов в экономической сфере и не проводит ника­кой связи между экономической деятельностью и этикой поведения инди­видов, не исследует должным образом мотивации людей. Кроме того, он использует ряд неотрефлексированных методологических допущений (принцип причинно-следственной связи, принцип эволюции и т. д.). С достаточным на то основанием речь можно вести только о психической закономерности. Причинно-следственная связь есть лишь проекция вовне научной конструкции. Она приобретает действенность только будучи пе­режитой субъектом. Основная же мотивация поступков и действий инди­вида исходит из его внутренней свободы (как свободы от внешней детерминации). Только если причина осознана как мотив, она может через воление вылиться в действие.

Таким образом, социология является абстрактной, обобщающей нау­кой, построение которой не может опираться на понятия естествознания. Она, как одна из основных наук о духе, изучает особую психологическую форму законосообразности (казуальности и необходимости), под которой понимается абсолютно безусловная цель, определяющая структуру массо­вой человеческой деятельности и формы ее развертывания и реализации. Исторический прогресс трактуется при этом как все более ясное осознание этой цели и последовательная ее реализация.

Типологическое обобщение как «общее представление» или относи­тельно общее понятие близко к понятию о среднем. В теоретико-позна­вательном отношении требования, предъявляемые к нему, более ослаб­лены, не столь жестки, как предъявляемые к эмпирическому обобщению, а тем более к закону. Тип как познавательная конструкция опосредует от­ношения случайного и закономерного. Он предполагает наличие явлений, не укладывающихся в его рамки, тогда как закон таких отклонений не до­пускает. Социолог различает «идеальный тип» как чисто мыслительный идеальный конструкт, который не обозначает никаких конкретно реаль­ных (данных) явлений, вещей, событий, и «репрезентативный тип» как та­кой мыслительный идеальный конструкт, которому могут соответствовать многие единичные факты, хотя, естественно, они и не исчерпывают всего его содержания. Кроме того, можно выделить как самостоятельный «генеалогический (эволюционный) тип», констатирующий сходство от­дельных экземпляров и их признаков на основе их общего происхожде­ния.

За исключением последнего случая типология является, таким обра­зом, прежде всего систематикой, а не объяснением. Она подготавливает («провоцирует») индуктивное изучение, которое может вывести на форму­лирование определенных законов. Тип, по А. С. Лаппо-Данилевскому, есть всегда относительное обобщение, последнее может быть более или менее широким, смотря по задачам исследования. Понятие типа есть по­нятие растяжимое, и объем типа может быть разным. С формальной точки зрения, тип как понятие о группе сходных между собой объектов и их при­знаков может быть представлен двояко: 1) как тип морфологический (группа формальных свойств), 2) как тип феноменологический (превра­щения группы формальных свойств), дающий представление о стадиях развития объектов.

Глубинное основание теории и методологии познания - учение о цен­ностях, так как только переживание и понимание ценности является пред­посылкой объяснения. В этом отношении можно говорить об обоснован­ных и общепризнанных ценностях, которые далеко не всегда совпадают между собой. Наиболее жесткие критерии в познании задаются ценно­стью, обоснованной целью (или нормой). Однако историческое значение, то или иное явление, событие, тот или иной факт приобретают, только по­лучая более или менее широкое распространение, т е. становясь ценно­стью общепризнанной, будучи оценены с точки зрения их действенности, объема их влияния на социум и культуру. Кроме исторического значения в познании важно выявлять индивидуальные значения, приписываемые изучаемому объекту субъективной оценкой историка или социолога. По возможности они должны элиминироваться, что, однако, полностью принципиально невозможно.

Конечная цель исследователя - познание социально-исторических свя­зей в их целостности, задаваемой обществом. В рамках социальной стати­ки необходимо знание коэкзинстенциального целого, т. е. устойчивой сис­темы элементов, каждый из которых занимает определенное место в топо­графических пределах данного целого. В рамках социальной динамики необходимо знание эволюционного (развивающегося) целого, т. е. после­довательной смены элементов, каждый из которых занимает определенное положение во времени, являясь моментом в хронологических пределах данного целого. В этом обнаруживается: 1) объединительная функция со­циологического и исторического познания по отношению к гуманитарному знанию вообще; 2) близость социологии и истории, несмотря на преобла­дание в них противоположных по своей направленности методов в част­ности.

Общим же постулатом социального познания является признание ги­потезы чужой одушевленности - отсюда особая роль психологии. Всякий познает «чужое я» при помощи постановки самого себя в условия его ду­шевной жизни. - считал ученый, - значит, повторяет ее, исходя из пред­ставления о собственной своей индивидуальности, как некого единства, а также из элементов собственной своей жизни. Само объективирование наших восприятий находится в зависимости от допущения в нашем созна­нии, что данный объект признается реально существующим и другими «я» (другими сознаниями). Мое и чужое «я» - взаимно обусловливающие друг друга части одного целого, и изучение их психического взаимодействия, конституирующего это целое, - суть социального познания.

Идеи, близкие А. С. Лаппо-Данилевскому, развивал еще один ориги­нальный представитель русского неокантианства в социологии, правовед и историк В. М. Хвостов, который значительно усилил аспект психологизма в теории и процедуру типологизации в методологии познания, оставаясь в целом в кругу идей, общих всему направлению.

Он сделал критический анализ трудов своих предшественников в со­циологии, классифицировав их взгляды на восемь школ в соответствии с преобладающей в том или ином течении ориентацией на редукцию знания к определенной уже сложившейся теоретической системе. Им были выде­лены и проанализированы механическая, географическая, этнографиче­ская, биологическая, психологическая, экономическая, этическая и соци­альная школы в современной социологии. Причем только за последней, идущей от работ Э. Дюркгейма, им была признана собственно социологи­ческая тематика. Однако господствующий в ней естественнонаучный под­ход не позволил и этой школе подняться до осознания специфики соци­альной реальности.

Сам В. М. Хвостов видел свою задачу в создании подлинно научной теории исторического процесса, которую он рассматривал как методоло­гию и гносеологию исторического познания. На первом этапе своего твор­чества он разводил ее с собственно социологией как наукой об общих за­конах жизни и развития человеческих обществ. В более поздних его рабо­тах прослеживается тенденция к их отождествлению в неком более общем синтезе. Очень подробно рассматриваются им вопросы взаимоотношений социологии (теории исторического процесса) и истории как науки, в ходе этого анализа им создаются, по сути, основы оригинальной концепции со­циологии культуры.

Задача теории познания - установление границ доступного для нас знания и определение источников знания и его ценности. Она принципи­ально не может быть «освобождена» от психологических построений. Психология задает описательность нашему познанию (состав и происхож­дение знания), гносеология - нормативность (ценность знания). В основе социального познания должна лежать выработка критически проверенного мировоззрения, обеспечивающего познание истины как согласованности суждений о мире между собой и их соответствие данным опыта. В качест­ве такого мировоззрения, снимающего крайности эмпиризма и рациона­лизма, В. М. Хвостов рассматривает идущий от И. Канта критицизм, по­стулирующий примат практического разума над теоретическим. Формы восприятия и мышления соответствуют вещам самим по себе: чем больше мы знаем, тем больше познаем мир сам по себе. Познание идет через сравнение и противопоставление трех типов категорий - предмета, свой­ства и состояния, - обеспечивающих сведение опыта к логичному единст­ву. В фокусе теоретического анализа должны находиться отношения. 1) места и времени; 2) различия - сходства - тождества; 3) причины; 4) модальности. «Схватывание» объекта через комбинации типов ка­тегорий и видов отношений и обеспечивает познание объекта.

Наука в целом, по В. М. Хвостову, следует изучению каузальности, а не телеологии, за исключением человеческого действия, где цель выступа­ет как одна из основных причин этого действия, где необходимо согласо­вание внешнего и внутреннего опыта субъекта, его опыта и его мышления, что и предопределяет во многом специфику социального познания. Тело субъекта служит здесь посредником, связующим звеном между познаю­щим сознанием, существующим только во времени и не имеющим про­странственных характеристик, и познаваемым объектом как пространст­венно-временной протяженностью. Тело индивида одновременно принад­лежит и субъекту и объекту.

Исходным для социального познания является, таким образом, при­знание онтологического дуализма общественной жизни, в которой одно­временно проявляется действие естественно-стихийной и целеполагающе-психической закономерности Реальность конституируется как синтез дан­ных восприятия (опыта) и приписываемой мыслью идеи (гипотезы) вещи в себе. Принятию такой идеи (гипотезы) нет противопоказаний в опыте, считал В. М. Хвостов. С одной стороны, она служит эффективным регуля­тором познания и средством согласования данных опыта, с другой - сущ­ность познания как раз и описывается в категориях творческого синтеза опыта и мышления, так как результат его не содержится целиком в анали­зируемых причинах, но его нельзя вывести полностью и из чистого мыш­ления. Продуктами этого творческого синтеза являются культурные ценности.

Социальные законы суть общие схемы порядка протекания человече­ского общения. Они тождественны в пределе законам социальной психи­ки. Поэтому сама социальная психология должна быть рассмотрена как часть социологии, изучающая формы коллективного сознания, осмысле­ние мира с позиций данной социальной группы, вырабатывающая понятие социальной организации общества.

Односторонними называл В. М. Хвостов подходы, постулирующие приоритет или согласование действий индивидов в обществе или борьбы и антагонизма индивидов как двигателей общественного развития. Важен учет и того, и другого. Он возможен только в культуре как высшем синте­зе, примиряющем в себе и противоположность естественно-стихийной и целеполагающей закономерности в рамках общей духовной закономерно­сти. Культура понималась им при этом как целостность общепризнанных ценностей. В науках о культуре происходит синтез номотетических и идеографических методов, синтез общего знания социологии и статистики, с одной стороны, и индивидуализирующего знания истории - с другой. Основой его является принципиальная невыделяемость познания из пси­хического мира, познание всегда есть синтез деятельности психики и культурных норм - ценностей.

Таким образом, по Хвостову, социальное познание отображает (точнее -конструирует) мир всегда с точки зрения определенной теории, а не сам по себе, хотя такое его существование постулируется (допускается).

Монистический взгляд на мир, следовательно, возможен только в об­ласти мировоззрения, но никак не в социальных научных дисциплинах, где он грозит господством одной точки зрения. Социальное познание должно исходить не из монизма, а из плюрализма, понимаемого В. М. Хвостовым двояко: 1) как допущение многообразия социальных теорий, синтезирующихся в единой культуре; 2) как требование учета действия различных общественных факторов, синтезирующихся в культуре, в рамках каждой из этих теорий. Ведь сами ценности имеют одним из своих источников содержание, соз­данное в процессе человеческого действования: мышления, чувствования, волеизъявления.

С этих позиций и была подвергнута критике В. М. Хвостовым за одно­сторонность своих подходов предшествующая социологическая мысль: марксизм - за выпячивание экономического фактора, субъективная же школа российской социологии, предложившая первую редакцию теории факторов, - за «недоучет» факторов объективных.

Эти «факторы» выступают у В. М. Хвостова как элементы системы ис­торической причинности. Данное понятие - это идеальный конструкт, вводимый исследователем и позволяющий рассматривать примитивное, кастовое и правовое общество с точки зрения сочетания в них элементов устойчивости и изменчивости. В качестве основных устойчивых форм ду­ховного общения людей подробно исследуются традиции подражания и дух времени, в качестве основных изменчивых форм - критика, реформы, революция, реакция и нововведения (идеи и изобретения). Специально проанализировано В. М. Хвостовым превращение идей в социальную силу при их максимальном соответствии имеющейся общественной традиции, а также их контрастное развитие в истории, когда господствовавшая идея сменяется прямо противоположной.

С точки зрения представлений о сочетании в общественном развитии устойчивых и изменчивых форм и исходя из принципа ограниченности и относительности нашего познания В. М. Хвостов подверг критике понятие о прогрессе как развитии, направленном в сторону ценной для нас цели. Он считает это понятие не вполне научным, так как оно предполагает: 1) знание абсолютного «мерила» ценности, для определения которого надо вывести представление о конечной цели существования человечест­ва, а эта задача неразрешима средствами науки; 2) доказанность движения человечества именно к данной цели, что также средствами науки устано­вить невозможно. Поэтому он предлагает заменить понятие прогресса по­нятием развертывания духовного процесса. Тем самым в фокусе внимания социолога оказывается анализ продуктов духовного общения людей и вы­явление духовной закономерности как общей схемы социального порядка. Изучая законы социальной психики, он исследует механизмы творения индивидами логических, правовых, моральных и эстетических культур­ных ценностей, которые следует не противопоставлять бытию, а «раство­рять» в нем как неотделимые от породившей их психической основы. К тому же значимой, с точки зрения последующего развития социологии, представляется следующая методологическая максима В. М. Хвостова - о чужом «я» мы судим сообразно своему «яи, поэтому важен процесс пси­хологического вживания в исследуемую ситуацию, личностного пережи­вания изучаемых фактов.

Исторически развертывание духовного процесса, согласно В. М. Хвостову, проходит три фазы: 1) скрытого состояния новой идеи, ее нахожде­ния за порогом общественного сознания; 2) обретения идеей критической массы сторонников; 3) начала установления господства нового течения в борьбе с традицией. На последней фазе происходят трансформация самой идеи, ее приспособление к уровню понимания и ко вкусам массы, с одной стороны, и достижение компромисса с традицией - с другой. На этой ос­нове конституируется тот или иной идеал, определяющий на некоторое время направление общественных изменений. Затем весь цикл повторяет­ся на качественно новом уровне и на основе иных идей. Господствующие в определенную эпоху тенденции и идеал образуют то, что В. М. Хвостов назвал «духом времени», который по закону исторических контрастов (смена на противоположную любой идеи) может быть обращен как в бу­дущее, так и в прошлое. Кроме контрастных эпох можно выделить также эпохи общественного пессимизма и апатии, считает русский социолог, а в качестве исторического примера развертывания идей он рассматривает идеи реформации, просвещения и романтизма.

Однако это не более чем общая схема, так как в реальности происходят постоянные отступления от общего духа времени. Это связано с принци­пиально непреодолимым неравенством в развитии конкретных индивидов, во-первых, и различных частей общественной структуры, различных об­щественных форм, во-вторых. В этом плане необходим соотносительный анализ общественных течений, кругов, союзов, организаций, прежде всего семьи, классов и государства как основных социальных форм. Кроме того, при изучении развертывания духовных процессов не следует преувеличи­вать роль разума, сознательного начала в социуме и истории и недооцени­вать темные стороны подражания и отталкивания, силы подсознания и аг­рессивные силы, дремлющие в человеке. Поэтому необходимо: 1) видеть всю противоречивость и неоднозначность установления справедливых от­ношений между личностью и обществом; 2) никоим образом не переоце­нивать роль резких изменений в общественной жизни, учитывать, что за революцией всегда следует реакция, что единственно прочной основой общественных преобразований может быть только путь реформ с опорой на традицию как стабилизирующий фактор в социуме.

Наконец, следует хотя бы в общих чертах отметить оригинальные идеи В. М. Хвостова в трактовке им уровней организации социологического знания. Так, он выделяет два уровня теоретической социологии: 1) так называемая основная социология как учение о природе общества и его ос­новных законах: 2) социальная типология, работающая с общественными формами и продуктами общественной деятельности. Социальная типоло­гия рассматривается им как метод создания особых мыслительных конст­рукций на пересечении собственно социологии и истории, снимающий од­носторонность как номотетического, так и идиографического подходов. Социальный закон не допускает исключений, являясь очень жесткой по­знавательной конструкцией. Изучая же социальный тип, мы имеем воз­можность изучать и отклонения от него - мысль, развиваемая и А. С. Лаппо-Данилевским. Однако в отличие от него В. М. Хвостов так и не прояс­нил окончательно статус социальных типологий, то относя их к социоло­гии, то считая их предметами конкретных социальных наук, оставляя за социологией исследование только процесса общения как такового. Опре­деленную непоследовательность он допускал и полемизируя с Г. Зиммелем: признавая микросоциологический уровень социологического знания, основной пафос российский социолог обратил на защиту теоретической социологии, так и не прояснив своего понимания микросоциологии и ее места в своей системе. В этом отношении остается только сожалеть, что В. М. Хвостов не смог реализовать полностью замысел своей ито­говой работы «Социология», второй, не вышедший том которой должен был быть посвящен анализу социологического объяснения и структуры социологического знания.